и тайком смеются над простачками-прихожанами.
     "--  Я думаю, на  наш  век хватит! А там...  пусть  хоть  все  пирамиды
лопаются, как скорлупа печеных яиц!"
     Стопятидесятилетний Хранитель Высшей Тайны - законченный  материалист и
атеист.  Своему  преемнику он признается:  никакой  Высшей  Тайны  нет,  все
секреты объясняются естественным  путем, медицина создавалась ощупью, слепо,
небесные  явления  изучались тысячи лет,  даты  солнечных затмений  известны
заранее, что позволяет держать непосвященных, включая царя, в повиновении...
     -- Ну, а боги?..- спрашивает ошеломленный молодой человек.
     -- Их нет!
     После этого не  удивляешься тому, что сын жреца возглавляет восстание и
разговаривает  с  рабами-шахтерами языком маевок и  лозунгов  начала  нашего
века:  "После вечерней смены... в старых  шахтах...", "А потом  мы  создадим
новую,  свободную Атлантиду, где  не  будет  ни  рабов,  ни царей, а  только
радость свободного труда"...
     Бедный мальчик, ты не мог знать в те допотопные времена, чтў происходит
в  государстве,   где  победившие   рабы   захватывают   власть.  У  автора,
придумавшего тебя, пример  был перед глазами. Но он был так же наивен, как и
ты.

     Теперь обратимся к циклу романов и повестей, действие которых протекает
на территории  СССР, и главными героями которых  выступают  "наши". Сей факт
давал возможность биографам с  одобрением  отмечать,  что  Беляев не  обошел
фантастическим  взором  социалистического строительства, и тем  самым сделал
шаг вперед в своем творчестве.
     Первое, что  бросается в  глаза: Советский  Союз в  этих  произведениях
такая же условность, такая же абстракция, как и беляевские США или Германия.
Главное  отличие -  там все плохо,  здесь все  хорошо. Вот  роман "Подводные
земледельцы" /1930  г./. Он и вправду  положил  начало  целому направлению в
нашей  фантастике. Только надо ли этому  радоваться?  От  него  берет истоки
расцветшая ослепительно серым пламенем в конце 40-х - начале  50-х годов так
называемая фантастика "ближнего прицела", о которой мы еще поговорим.
     В Приморье несколько энтузиастов создают совхоз по  выращиванию морских
водорослей. К  компетенции фантастики в романе можно  отнести  разве что  ту
легкость, с которой он был организован,  и его на редкость  успешную работу.
Хозяйство без промедления выходит на  мировой рынок  и начинает зарабатывать
миллионы  в валюте. Для  государства,  разумеется.  В  сущности  перед  нами
типичный образчик так  называемого производственного романа, жанра,  который
буйно расцветал  в те годы и был неоднократно высмеян в печати. Вот только в
центре производственного романа располагалась,  как правило, крупная авария.
Ларри, как помните, метеорит пришлось обрушивать на город. Но у Беляева даже
аварий  нет.  Вообще ничего не происходит. Действующие лица передвигаются от
одной страницы к  другой, не встречая  никаких  препятствий. Тайфун, правда,
налетел,  но  никакого  ущерба  не  нанес,  палатку  унесло;  легкомысленная
аспирантка попала в  объятия  спрута, разумеется, гигантского /в  фантастике
все спруты - гигантские/,  но  даже испугаться не успела, как ее спасли... В
этом  направлении роман закладывал еще и  основы  "теории бесконфликтности",
лицемерность,  пустота  и  фальшь  которой были осознаны  даже в  сталинские
времена.
     Правда,  конфликт  в  романе  все  же возникает.  Заключительные  главы
описывают   настоящее  боевое   сражение.   Но   это   опять-таки   конфликт
международный. Появляется очередной зловредный капиталист. Не могут же они в
самом-то деле равнодушно смотреть, как благоденствуют советские труженики.
     Судовладелец Таяма сначала браконьерствует в  советских водах, а потом,
когда  герои  поприжали  ему  хвост, решает  заняться  организацией диверсий
против совхоза. Но  наших  героев не проведешь, они заранее знают, что перед
ними  лютый враг, и ведут себя  с  ним соответственно. Когда Таяма  явился с
деловым и, по-моему, разумным предложением, с ним и  разговаривать не стали,
старый  охотник  схватил  парламентера  за  горло и полузадушенного бросил в
шлюпку.   Проявление   таежного   гостеприимства   присутствующие   одобрили
единодушно.  Комсомолец  Ванюшка,  незаконно  попавший  на  японскую  шхуну,
разговаривает  с  ее  владельцем следующим  образом: "А вот  когда  японский
пролетариат свернет вам шею..."

     Собирались говорить о нашей стране,  и снова свернули  к империалистам.
Но зато уж в повести "Лаборатория дубль-вэ" мы империалистических агентов не
обнаружим.  Зато обнаружим,  что  в  Ленинграде  периода  зрелого коммунизма
Невский проспект  именуется Проспектом 25-го Октября /он и вправду был  одно
время так святотатственно переименован/.  Проспект застроен новыми зданиями,
более, разумеется, красивыми, чем старье Росси и Воронихина. Никаких проблем
у  будущих  ленинградцев  нет.  Захотел,  например,  новую  квартиру,  подай
заявление,  -  через несколько  месяцев получишь.  И  вообще там  все  такие
славные,  такие  славные,  что   ссориться  с  ними  могут  лишь  психически
ненормальные   личности,  которых,  разумеется,  надо   лечить.   И   лечат.
Разумеется, не спрашивая на то  согласия пациентов. Ведь  забота о ближнем -
главное проявление коммунистические отношений между людьми.
     Два профессора-геронтолога, два  друга-соперника,  Сугубов  и Лавров не
сошлись в  научных взглядах. Сугубов - сугубо положительный, правильный,  но
малость   консервативен.  Лавров   же  -   фигура   увлекающаяся,   он  ищет
нетрадиционные   пути  воздействия  на  организм,  отважно  ставя  на   себе
рискованные  опыты  по  стимуляции  памяти.   Опыты  приносят  феноменальные
результаты,  но  могут быть опасны  для  жизни,  а Лавров  упрямо, не слушая
советов  заботливых  друзей,  намеревается  их продолжать.  Тогда Сугубов  с
помощью   сознательной  аспирантки   Лаврова   тайком   подвергает   коллегу
злектрогипнозу, после чего всякая дурь с того слетает. Весьма результативный
способ  внушения   оппоненту  мыслей,  которые  кажутся   правильными  тебе.
Излеченный сердечно благодарит спасителей: "Это самый счастливый день в моей
жизни".

     Вспомните фильм М.Формана "Кто-то  перелетел через гнездо кукушки", где
непокорных  пациентов  тоже   "лечат"  электрошоком.   И  тоже,  разумеется,
исключительно для их  блага. Разница  заключается в  том,  что авторы фильма
гневно протестуют против насилия над  личностью,  а Беляев не сомневается  в
его благотворности.  Идиллия  особенно хорошо смотрелась в  1938 году - году
публикации романа.

     Еще до "Лаборатории..." была написана "Звезда КЭЦ" /1936 г./. КЭЦ - это
"Константин Эдуардович Циолковский", обитаемая космическая станция. Еще один
роман о мире абсолютной гармонии,  где  единственное недоразумение произошло
опять-таки  с  человеком,  временно  заболевшим  психическим  расстройством.
Конечно, о том, как добиться общественного совершенства, автор не говорит ни
слова.  Впрочем, понятно как. С помощью  все  той  же  мировой  пролетарской
революции.
     Книга представляет  собой серию научно-популярных очерков о достижениях
науки будущего. Тут и величайшие открытия в астрономии и  космологии  /какие
конкретно -  автор  из осторожности  не сообщил/, и биологическая  жизнь  на
Луне,  и  земляника величиной с арбуз  в  космической оранжерее, и  разумные
собаки,  и  при  этом - добавлю  -  космические скафандры, не  оборудованные
радиосвязью.
     Что ж, в  этой,  в общем-то, безобидной  научно-фантастической сказочке
есть  известная детская  поэзия,  но,  как обычно,  нет  людей.  Вместо  них
условные  фигурки  с  условными  рефлексами.  Под  нелепым  предлогом   Тоня
устремляется  в  погоню  за неким чернобородым  товарищем,  увлекая за собой
влюбленного в нее Артемьева.  А раз человеку  отписана роль влюбленного, то,
он,  разумеется,  готов не  задумываясь  бросить дом, работу и  понестись за
девушкой  сначала  на  Памир, а  затем  и  в  космос. Еще более  удивительна
беззаботность,  с которой человека  отправляют  на спутник  без элементарной
подготовки  и  даже выпускают  в  открытое  пространство,  не  позаботившись
объяснить, как  надо  пользоваться реактивным соплом за спиной. В результате
Артемьев едва не удалился в бесконечность. Еле перехватили...

     Но,  видимо, идиллические  картинки  не  устраивали  и самого  Беляева.
Ощущением  неудовлетворенности  объясняется  его обращение  к  ряду ученых и
общественных деятелей с  просьбой дать им,  писателям, конкретные указания -
какие конфликты могут  существовать  в будущем коммунистическом обществе.  В
таком, по-своему уникальном обращении можно  увидеть еще одно  подтверждение
того, как много вещей  в нашей стране  было перевернуто с  ног на голову. Ни
спрашивающему,  ни  его  корреспондентам не  пришло на  ум,  что все  должно
происходить наоборот.  Не  писатель-фантаст  должен  запрашивать  у  кого-то
футурологические  прогнозы  -  он  должен   их   выдавать.   Можно  ли  себе
представить,  чтобы  Брэдбери  или   Азимов   допытывались  бы  у   ректоров
американских университетов, о чем  им писать?  Но  велика  была убежденность
советских людей в том, что все  в  мире  жестко детерминировано, что  на все
мыслимые  ситуации существуют  железные закономерности,  которые  кто-то  из
вышестоящих,   заведомо   более    мудрый,   чем   они,   может   однозначно
сформулировать,   а  уж   исполнителям-фантастам   останется  только  строго
следовать  этим указаниям.  К разочарованию Беляева, никто не смог объяснить
ему, каким оно будет, это коммунистическое общество...
     Между  тем,  чтобы  представить  себе  конфликты  будущего,  вовсе  нет
необходимости обращаться к бабе Ванге. Для этого достаточно обладать хорошим
воображением  и  знанием  человеческой натуры. Право же,  эти  требования не
выходят за рамки литминимума, который должен быть освоен  любым писателем, в
том числе и претендующим на титул фантаста. Нетрудно найти  много прекрасных
произведений,   авторы   которых   не  только  "открыли",   но   и   глубоко
проанализировали  конфликты будущего. В оправдание  Беляева  можно заметить,
что такие сочинения  стали появляться позже,  когда писательское воображение
несколько  раскрепостилось  от официальных догм.  Немножко  забежав  вперед,
приведем два примера.

     Возьмем, скажем, рассказ "Переписка"  /1978 г./ молодого тогда фантаста
Виталия Бабенко, который как  раз и предпринял попытку  преодолеть голубизну
произведений о  героях-первопроходцах.  Конфликт автор  доводит до  открытой
трагедии,  действующей  тем более  сильно, что читатель  к ней совершенно не
подготовлен  спокойным тоном документального повествования и  даже  начинает
скучать  от него. Автор  спрашивает:  а  в  человеческих  ли  силах  вынести
полувековую  разлуку  с  близкими? Могут  ли  люди  вообще  пойти  на  такой
жестокосердечный акт, даже  если в нем  будут  участвовать добровольцы, даже
если  все  будет  оправдываться  самыми  высокими  целями?   Вспомним,   как
легкомысленно решали конфликт  иные наши фантасты: подумаешь, большое  дело!
Ну,  улетел на три-четыре десятилетия, зато как предан науке, как ставит  ее
превыше личных  мелочей! А  ты, любимая, сиди на  Земле и жди. Лет  сорок. И
будь   мне  верной.  Ведь  любовь-то   у  нас  какая?  Космическая.  Бабенко
утверждает,  что такое испытание люди,  если  это настоящие,  живые, глубоко
чувствующие люди, вынести не могут. Психические срывы испытывают и улетевшие
/один на другого бросается с плазменным резаком/, и оставшиеся. Мать сжигает
рукопись   сына,  который  разработал  теорию  мгновенного   переноса  через
пространство -  открытие,  которое,  как  она решила,  делает  бессмысленной
жертву  улетевшего  отца,  ее  собственную жертву. Сын не выдерживает  этого
удара и кончает с собой,  а вернувшийся капитан звездолета Сергей Никитин не
застает в живых ни сына, ни жены, которая умирает, по мнению окружающих и по
своему собственному убеждению, преступницей, виновной в смерти сына.
     Есть пределы человеческих сил. Никитин, лучший  космонавт Земли, уходит
из космонавтики.  Вот это подлинная  трагедия. А  Беляев требовал, чтобы ему
луначарские доложили о конфликтах будущего.

     Не такой эмоционально острый,  но более сложный для разрешения конфликт
мы  находим в рассказе Дмитрия  Биленкина "Случай на Ганимеде" /1974 г./. На
одном из  спутников,  где живут шесть  "зимовщиков",  вспыхивает неизвестная
эпидемия. Посланные на выручку два врача сами свалились в беспамятстве. Счет
идет  на часы: успеет ли медицина  разгадать  причину  болезни  или  болезнь
обгонит людей. И тут к начальнику региона является еще один  врач с просьбой
отправить  его к пострадавшим. Он убежден, что  не  заразится, но доводы его
выглядят  совершеннейшей  фантастикой,  а  времени  для проверки  нет. Какое
решение должен принять  начальник? Отказать? Но  не будет  ли  упущен, может
быть,  единственный  шанс спасти восемь жизней? Разрешить - и взять  на себя
ответственность за девятую  жертву болезни?  Ведь намерение врача может быть
продиктовано безумием, честолюбием,  отчаянием...  В  мою  задачу  не входит
рассказывать содержание  произведения. Читатель  должен попробовать мысленно
поставить  себя на место участников  драмы и  решить: все ли  они  поступили
правильно?
     Даже  из  этих двух примеров  видно, что конфликтов в  будущем, дорогой
Александр Романович,  будет  столько же, сколько в  прошлом и  настоящем, то
есть бесконечное множество.
     Несколько слов о  цикле рассказов про  изобретения профессора  Вагнера,
которыми  современные  поклонники  научного  фантаста  склонны восторгаться,
изящно  квалифицируя  как  "цикл лукавых юморесок". Убейте,  ни в  одном  не
нахожу ни грана лукавства или юмора.  Черного разве что. Повторю: ни секунды
не  подозреваю  Беляева  в  тайной  склонности  к  садизму.  Просто  ему  по
научно-фантастической  бесхитростности  и в  голову не приходило, что  любые
человеческие  действия  -  даже  выдуманные -  прежде  всего  должны  пройти
нравственную  экспертизу.   Подумаешь,   важное   дело  -  Вагнер   запихнул
подвернувшийся  человечий мозг в  череп слона,  животное выступает  в цирке,
потрясая  зрителей сообразительностью. Такова  одна из "лукавых  юморесок" -
"Хойти-Тойти". Как смешно, как забавно, как изобретательно, не правда ли? Но
попробуем   представить  себе  страдания  этого   мозга,   этого   сознания,
заключенного не  по своей воле в чудовищную тюрьму, несмотря даже на то, что
владелец мозга был обречен на смерть.
     Снова для сравнения  перекинемся на  современную фантастику. Беляевскую
ситуацию - человеческий мозг в теле животного использовал Аскольд Якубовский
в первом  и,  по-моему, лучшем  своем рассказе  "Мефисто"  /1972 г./. И  вот
он-то, по-моему, сделал правильные выводы. Мозг  умирающего ребенка,  своего
сына,  некий  последователь  Вагнера  пересадил в тело  большого кальмара  и
пользуется разумным животным в эгоистических  целях. Разумеется, имея такого
разведчика  на дне моря,  можно открыть 1115 новых  видов абиссальной фауны.
"Самое важное, в конце концов, знание", - успокаивает себя ученый папаша. Он
ошибается: знания без  морали могут  приводить к самым тяжелым последствиям,
чему мир уже не раз был свидетелем.
     Настроения   Мефисто,  этого   несчастного  существа   -  получеловека,
полукальмара - постепенно  меняются: от отчаяния  /"Возьми меня к  себе, мне
страшно"/  он переходит к ненависти,  в нем  исчезает  человеческая  мораль.
Разумный  зверь  /если головоногое  можно  назвать зверем/  - что может быть
страшнее? От такого спасения нет. В итоге Мефисто убивает собственного отца.
Да полно, отец ли он ему? Может быть, эта кара заслужена?
     Но вернемся к Беляеву. Остальные  изобретения профессора  примерно того
же пошиба. Не вижу ничего  лукавого или смешного в создании блох величиной с
человека. Отвратительное  зрелище и отвратительное  занятие,  по-моему.  Тем
более,  что  никакой  пользы от шестиногого  попрыгунчика Вагнер получить не
стремился. Так,  доставил себе легкое развлечение. А  двигатель,  работающий
при посредстве рук и  ног,  отрезанных  у трупов!  По моему разумению, это и
вправду  кощунство. И вообще  - мрачная фигура человека,  который никогда не
спит, пишет двумя руками одновременно, думает для быстроты половинками мозга
по отдельности, могла бы  послужить  основой  для обличения  жрецов "чистой"
науки,  живых компьютеров, утративших человеческие черты, а потому предельно
опасных  для  людей. Но писатель не чувствует опасности. Ему все это кажется
научными шуточками.

     Осталось  сказать еще о двух романах Беляева  - о первом и о последнем.
Сначала о последнем  -  "Ариэле"  /1941 г./.  "Ариэль",  может  быть,  самое
небеляевское произведение, хотя и в нем много от знакомого нам Беляева.
     Ариэль  -   сын  лорда,  наследник  огромного   состояния,   упрятанный
бесчестными  опекунами  в  индийскую  спецшколу,  где  неугодных  детей  под
предлогом  обучения  оккультным  наукам  пытаются полностью  подчинить  воле
воспитателей  и   лишить   памяти   о  прошлом,  равно  как  и  естественных
человеческих чувств. Не надо быть провидцем, чтобы разглядеть в таком сюжете
обращение  к  старой  приключенческой  литературе.   Подобные  заимствования
временами  спасали  романы   Беляева,  придавая  им   недостающую   сюжетную
упругость.  А  впрочем,  и у современных писателей  сходные  ситуации  порою
приводили  к  удивительным  художественным  достижениям,  вроде  "Легенды  о
манкуртах" у Ч.Айтматова.
     На  юноше  ставят  опыт  с   левитацией.  Опыт  -   к  удивлению  самих
экспериментаторов  - удается. Правда, задумав  свой  самый ненаучный  роман,
автор  все  же не решается полностью окунуться  в атмосферу  сказки. Но  нам
совершенно  не  нужны  объяснения,  достаточно утверждения  - мальчик  может
летать.  А вот последствия фантастической  посылки, как мы не  раз говорили,
должны   быть   логичными   и   реальными.  Нельзя  назвать   образ   Ариэля
художественной  удачей, но все-таки в нем больше человеческого, чем в других
героях Беляева. Молодой  человек вызывает  симпатию  - уже немало. Но как он
распорядится своим умением?
     И  снова из подполья  выползают беляевские  слабости.  Роман состоит из
ряда  эпизодов,  не вытекающих один из другого -  дворец раджи, дом пастора,
цирк  в  Нью-Йорке... Можно расставить  эти эпизоды в  ином порядке.  Умение
летать  оказалось  молодому  человеку ненужным и не  принесло ничего,  кроме
неприятностей.  Ладно,  допустим, так сложилась  его  несчастливая  романная
судьба. Но нам  же не сообщили, чего хотел автор, наделяя героя таким даром.
А  может, по обыкновению, и  не хотел ничего,  просто пришла  в голову мысль
изобразить летающего  человека,  а  потом  стало подбираться  все остальное.
Принципиально иной  подход,  чем  у Грина - тот сначала  придумывал зачем, а
потом  уже поднимал своего Друда в воздух. Но  в любом случае автор вынужден
показать реакцию встречных на чудо.
     Опять берет верх  прежний Беляев с его  убогими представлениями о мире,
который  делится  исключительно  на добрых  порядочных  бедняков и  жестоких
отвратительных   богачей.   Все   богачи   без   исключения  лицемеры.  Так,
руководители  школы,  подобно атлантидским  жрецам, ни  на грош  не  верят в
чудеса, которые  вдалбливают несчастным  детям. Христианский  пастор обманом
приобщает  людей  к вере. Лондонские стряпчие думают только  о  том, как  бы
облапошить клиента. Ни в чем им не уступает адвокат, представляющий интересы
Джейн, родной  сестры  Ариэля. Да  и  аристократка  Джейн  ничем  не  лучше.
Индийский  раджа,  его  подручные,  циркачи,  гангстеры -  все  одинаковы  в
стремлении   половчее  использовать  доверчивость  и  бескорыстие  летающего
мальчика. В конце концов Ариэль, как и Ихтиандр, бежит от людей...

     Я не случайно оставил напосл