ак никогда и не узнали, что случилось на  этой  базе.  То  ли
командир иракской базы просто спасал свою шкуру, то ли  он  был  чрезвычайно
хитер. Как бы то ни  было,  радиолокаторы  упорно  молчали.  Четыре  "игла",
ведомые командиром группы, снова и снова  пикировали  на  радиолокаторы,  но
иракцы так и не поддались на провокацию.
   В  такой  ситуации  было  бы  крайне   неразумно   направлять   на   цели
бомбардировщики. Не выведенные из строя  радиолокаторы  могли  включиться  в
любой момент, и  тогда  ракеты  иракской  противоздушной  обороны  наверняка
поразили бы "иглы".
   Американские самолеты двадцать минут кружили над целью, а потом  был  дан
приказ об отходе. "Горилла" разделилась  на  более  мелкие  группы,  которые
полетели поражать другие, менее важные цели.
   Дон Уолкер обменялся парой фраз с  Тимом  Натансоном,  своим  напарником,
сидевшим у него за спиной. На тот день резервным объектом была  стационарная
пусковая установка "скадов", расположенная южнее  Самарры.  В  любом  случае
Самарру должны были навестить и другие  истребители-бомбардировщики,  потому
что там располагалось  известное  предприятие  по  производству  отравляющих
веществ.
   С АВАКСа подтвердили, что с двух больших баз иракских ВВС  к  востоку  от
Самарры и к юго-востоку от Багдада истребители  противника  не  поднимались.
Дон Уолкер связался со своим ведомым, и два "игла" направились к "скалам".
   Все переговоры  между  американскими  летчиками  кодировались  с  помощью
системы "хэв-квик", которая  для  всех,  не  располагавших  такой  системой,
превращала слова в бессмысленный шум. Коя меняли каждый день,  но  для  всех
самолетов союзников он был одним и тем же.
   Уолкер осмотрелся. Сзади, в полумиле от его самолета и чуть  выше,  летел
ведомый Рэнди Роберте ("Два-Р") с напарником Джимом Генри ("Бумером").
   Приближаясь  к  стационарной  пусковой  ракетной  установке.  Дон  Уолкер
снизился, чтобы  точнее  определить  цель.  К  его  разочарованию  установку
полностью скрыли из виду клубы пыли и  песка;  очевидно,  в  этом  районе  в
нижних слоях атмосферы ветер был настолько силен, что все же поднял шамаль.
   Чтобы бомба с  лазерным  наведением  попала  точно  в  цель,  она  должна
следовать вдоль лазерного луча, спроектированного на  цель  из  самолета,  а
чтобы спроектировать луч на цель, надо ее видеть.
   Окончательно расстроенный Дон Уолкер развернул самолет. Горючего  у  него
оставалось в обрез. Две неудачи в один  день  -  это  было  слишком.  Уолкер
терпеть не мог возвращаться с полным боезапасом. Но  здесь  целей  не  было,
приходилось брать курс на базу.
   Через три минуты прямо под собой Уолкер  увидел  гигантский  промышленный
комплекс.
   - Что это? - спросил он напарника.
   - Называется Тармия,  -  сверившись  с  полетными  картами,  ответил  Тим
Натансон.
   - Ну и громадина, черт бы ее побрал!
   - Да-а.
   Ни тот, ни другой не знали,  что  промышленный  комплекс  Тармия  включал
триста восемьдесят одно здание и располагался на площади  в  сто  квадратных
миль.
   - В списке целей числится?
   - Нет.
   - Все равно спускаемся. Рэнди, прикрой мою задницу. -  Понял,  -  ответил
ведомый.
   Уолкер снизился до десяти тысяч футов.  Размеры  промышленного  комплекса
поражали воображение. В его центре находилось огромное здание,  напоминавшее
крытый стадион.
   - Заходим.
   - Дон, это же не наша цель.
   На высоте восьми тысяч футов Уолкер включил систему лазерного наведения и
направил луч на огромное здание, располагавшееся немного впереди "игла".  На
экранчике забегали цифры, отсчитывая расстояние и время до оптимальной точки
сбрасывания бомб. Когда на экранчике  появился  ноль,  Уолкер  нажал  кнопку
сброса и еще какое-то время вел самолет прямо к цели.
   В носовых конусах бомб располагался детектор лазерного луча "пэйв-уэй", а
под фюзеляжем  "игла"  -  модуль  "лантирн".  Последний  направлял  на  цель
невидимый  инфракрасный  луч,  который,  отражаясь  от   цели,   образовывал
своеобразную электронную воронку,  острием  обращенную  к  той  точке,  куда
должна была попасть бомба.
   Система "пэйв-уэй" нащупывала электронную воронку, вводила  бомбу  внутрь
нее, а потом бомба спускалась по стенке воронки,  пока  не  попадала  именно
туда, куда был нацелен луч.
   Обе бомбы сделали то, что от них и требовалось. Они взорвались точно  под
выступом крыши. Тотчас после взрыва Дон Уолкер изменил  курс,  резко  задрал
нос своего "игла" и снова поднялся до двадцати пяти тысяч футов. Час  спустя
он и его ведомый, по пути  еще  раз  заправившись  в  воздухе,  вернулись  в
Эль-Харц.
   Уолкер успел увидеть лишь ослепительные вспышки двух взрывов, поднявшийся
затем столб дыма и огромное облако потревоженной взрывами пыли.
   Он не мог знать, что бомбы разрушили одну из стен  гигантского  здания  и
сорвали большую часть крыши, которая поднялась, словно парус. Не знал  он  и
того, что начавшийся еще утром сильный ветер, тот самый, что вызвал  пыльную
бурю, которая скрыла пусковые установки со "скалами",  завершил  начатое  им
дело. Ветер сорвал крышу фабрики, как крышку с консервной банки,  и  во  все
стороны раскидал опасные стальные листы.
   Сразу после возвращения на базу всех  пилотов  подробно  опрашивали.  Для
уставших летчиков это была неприятная процедура, но  ее  не  миновал  никто.
Опросами занималась начальник разведки эскадрильи майор Бет Крогер.
   Никто не говорил, что "горилла" добилась успеха,  но  все  же  почти  все
пилоты поразили резервные цели. Лишь лихач Уолкер не  смог  обнаружить  свою
резервную цель и наугад выбрал первый попавшийся объект.
   - Почему, черт возьми, вы сбросили там бомбы? - недоумевала Бет Крогер.
   - Уж слишком здоровое сооружение. Мне оно показалось важным объектом.
   - Но оно ведь не было внесено в перечень целей! - ворчала Крогер.
   Она записала все данные об  обнаруженном  Уолкером  объекте:  его  точное
расположение, краткое описание,  причиненный  бомбовым  ударом  ущерб  -  по
оценке самого Уолкера. Эти данные затем будут переданы в центр  тактического
управления  воздушным  движением,  который  размещался   там   же,   где   и
объединенное командование ВВС коалиции и "Черная дыра",  -  в  подвалах  под
зданием Министерства ВВС Саудовской Аравии.
   - Если окажется, что это завод по розливу минеральной  воды  или  фабрика
детского питания, то, боюсь, вам  не  поздоровится,  -  предупредила  Крогер
Уолкера.
   - Знаете, Бет, вам очень  идет,  когда  вы  сердитесь,  -  поддразнил  ее
Уолкер.
   Бет Крогер  была  профессионалом  во  всех  отношениях.  Для  флирта  она
предпочитала коллег в звании не ниже полковника.  В  Эль-Харце  у  нее  была
нелегкая жизнь, потому что из всего гарнизона только три  офицера  оказались
всерьез женатыми.
   - Не забывайтесь, капитан, - обрезала она Уолкера и занялась  подготовкой
рапорта.
   Уолкер вздохнул, пошел в свою палатку и упал на койку.  Бет  Крогер  была
права. Если окажется, что он только что разбомбил самый большой в мире приют
для сирот, то генерал  Хорнер  собственноручно  сорвет  с  него  капитанские
нашивки. Никто так и не сказал Дону Уолкеру, что за цель он выбрал утром. Но
это был отнюдь не приют для сирот.
   16
   Вечером того же дня Карим пришел  к  Эдит  Харденберг  в  ее  квартиру  в
Гринцинге. Он добрался до пригорода  общественным  транспортом  и  принес  с
собой подарки: две бутылки отличного вина и две ароматические свечи, которые
он поставил на столике в отгороженной части комнаты, игравшей роль столовой.
   Дверь Кариму открыла Эдит, раскрасневшаяся и смущенная  больше  обычного.
Потом она вернулась на крохотную кухню, где колдовала над  тем,  что  должно
было стать шницелем  по-венски.  Последний  раз  она  готовила  для  мужчины
двадцать лет назад; теперь это занятие казалось ей тяжким и в то же время на
удивление приятным испытанием.
   В дверях Карим сдержанно поцеловал Эдит в щеку, отчего  та  раскраснелась
еще больше. Потом он прошел  в  комнату,  порылся  в  фонотеке  Эдит,  нашел
долгоиграющую  пластинку  с  записью  "Набукко"  Верди  и  поставил  ее   на
проигрыватель.
   Скоро квартирку Эдит наполнили ароматы свечей, мускуса и пачулей, а также
нежные кадансы хора рабов из "Набукко".
   Квартирка была точно такой, как ее описали специалисты из отдела  Невиот,
побывавшие здесь несколько недель назад: очень чистой, тщательно прибранной,
удивительно аккуратной. Типичное жилище старой девы с претензиями.
   Готовый шницель Эдит подала с тысячами извинений. Карим попробовал мясо и
заявил, что в жизни не ел ничего вкуснее, отчего Эдит совсем  зарделась,  но
была ужасно довольна.
   Во время ужина они говорили главным образом о своей культурной программе:
о дворце Шонбрун, который  они  собирались  вскоре  посетить,  о  знаменитых
лошадях в Хофрайтшуле, об  испанской  школе  верховой  езды  в  Хофбурге  на
Иозефплатц.
   Эдит ела так же  аккуратно,  как  делала  и  все  остальное.  Кариму  она
напоминала птицу, клюющую зерно. Как всегда, ее волосы были зачесаны назад и
собраны в тугой пучок.
   Карим погасил слишком ярко освещавшую стол лампу,  и  ужин  проходил  при
свечах.  В  полумраке  смуглый  Карим  казался   Эдит   еще   смуглее,   еще
привлекательнее. Как всегда, он был безукоризненно корректен и  обходителен.
Он постоянно подливал Эдит вино, так что  она  выпила  намного  больше  того
бокала, который время от времени себе позволяла.
   Хороший ужин, вино, свечи, музыка  и  близость  молодого  друга  в  конце
концов сделали свое  дело,  и  Эдит  понемногу  стала  терять  свою  обычную
сдержанность.
   Когда тарелки опустели. Карим наклонился и заглянул ей в глаза.
   - Эдит...
   - Что?
   - Могу я задать вам один вопрос?
   - Конечно.
   - Почему вы зачесываете волосы назад?
   Вопрос оказался слишком дерзким, он  затрагивал  ее  личную  жизнь.  Эдит
залилась краской.
   - Я... я всегда так причесывалась.
   Нет, не всегда, поправила она себя. В семидесятом году, когда у  нее  был
Хорст, густые каштановые волосы падали ей на плечи.  Было  время,  когда  на
озере Шлосспарка в Лаксенбурге ее волосы трепал ветер.
   Не говоря ни слова, Карим встал и подошел к ней сзади. Эдит была близка к
панике. Нет, это немыслимо! Ловкие пальцы быстро вытащили из  волос  большой
черепаховый гребень. Нет, этому нужно положить конец. Эдит чувствовала,  как
из прически одна за другой исчезают металлические  шпильки,  как  ее  волосы
прядь за прядью свободно падают на спину. Потом те же руки подняли ее волосы
и подали их немного вперед; теперь они обрамляли ее лицо.
   Карим встал рядом с Эдит, всплеснул руками и улыбнулся.  Эдит  осмелилась
поднять глаза.
   - Так вам больше идет. Вы выглядите на десять лет  моложе  и  в  сто  раз
лучше. Давайте пересядем на диван. Вы поставите вашу любимую пластинку, а  я
приготовлю кофе. Идет?
   Не дожидаясь ответа. Карим взял ее за  руки  и  поднял  со  стула,  потом
опустил одну руку на свой локоть и повел хозяйку в гостиную. Наконец, усадив
на диван, он оставил ее и ушел на кухню.
   Слава Богу, подумала Эдит. Ее буквально трясло. Нет,  у  них  могут  быть
только платонические отношения. Правда, он ни разу и не  прикоснулся  к  ней
по-настоящему. Такого она, конечно, никогда не допустит.
   Эдит украдкой бросила взгляд в  настенное  зеркало.  Щеки  горят,  волосы
лежат на плечах, обрамляя лицо. Ей показалось, что теперь она первый раз  за
много лет стала похожа на ту, какой была два десятилетия назад.
   Эдит взяла себя в руки и выбрала пластинку. Ее любимый Штраус, вальсы,  в
которых она помнила каждую ноту:  "Розы  с  юга",  "Сказки  венского  леса",
"Конькобежцы", "Голубой Дунай"... Слава Богу, Карим был на кухне и не видел,
как  она  едва  не  выронила  пластинку,  пытаясь  поставить  ее   на   диск
проигрывателя. А Карим, похоже, отлично  ориентировался  на  кухне:  он  без
труда нашел кофе, воду, фильтры, сахар.
   Когда Карим принес кофе, Эдит отодвинулась в  самый  угол  дивана,  сжала
колени и поставила на них кофейную чашечку. Она хотела было завести разговор
о предстоящем на следующей неделе в "Мюзикферайне" концерте, на который  они
собирались пойти, но нужные слова никак не приходили в голову,  поэтому  она
молча отпила глоток.
   - Эдит, пожалуйста, не бойтесь меня, - пробормотал Карим. -  Я  ведь  ваш
друг, не так ли?
   - Не говорите глупости. Разумеется, я ничего не боюсь.
   - Вот и хорошо. Вы же знаете, я никогда не причиню вам зла.
   Друг. Да, они были друзьями, потому что оба любили музыку, оперу,  вообще
искусство. И, уж конечно, не больше чем друзьями. Друг и  любовник  -  какая
малость разделяет эти два понятия. Эдит знала, что у других сотрудниц  банка
были и мужья и любовники, она видела, как волновались они  перед  свиданием,
как пересмеивались на следующее утро в холле банка; они сочувствовали  Эдит,
которая была совсем одна.
   - Это "Розы с юга", не так ли?
   - Да, конечно.
   - Это мой любимый вальс.
   - Мой тоже.
   Наконец-то вернулись к музыке. Это уже лучше.
   Карим взял из рук Эдит кофейную чашечку и поставил ее на столик рядом  со
своей. Потом он встал и поднял Эдит за руки.
   - Что вы...
   Пока Эдит размышляла, что все это значит, ее правая  ладонь  оказалась  в
левой руке Карима, другой рукой он крепко обнял ее за талию, и вот уже  Эдит
медленно кружилась  в  вальсе  на  крохотном  пятачке  паркета,  не  занятом
мебелью.
   Пади  Барзилаи  сказал  бы:  "Не  трать  зря  время,  давай,   красавчик,
принимайся за дело". Что он понимает в таких вещах?  Ничего.  Сначала  нужно
завоевать  доверие,  и  только  потом  последует  падение.  Рука  Карима  не
опускалась ниже талии Эдит.
   В вальсе Карим чуть приблизил их сплетенные руки к своему плечу, а правой
рукой почти неощутимо прижал Эдит к себе. Ей пришлось отвернуться, иначе она
уперлась бы лицом ему в грудь. Ее маленькие груди  касались  его  тела,  она
снова ощутила запах мужчины.
   Эдит подалась назад. Карим не препятствовал, он отпустил ее руку,  потом,
нежно прикоснувшись пальцами к ее подбородку, чуть приподнял ее голову и, не
переставая кружиться в вальсе, поцеловал ее в губы.
   Поцелуй  никак  нельзя  было   назвать   сладострастным.   Карим   просто
прикоснулся губами к плотно сжатым губам Эдит. Но и этого  было  больше  чем
достаточно, в голове у Эдит все смешалось, она не знала, что ей  делать,  то
ли протестовать, то ли принимать все, как  есть.  Банк,  герр  Гемютлих,  ее
репутация, его молодость, его  происхождение,  разница  в  возрасте,  тепло,
вино, запах, сила, губы... Пластинка кончилась.
   Если бы Карим сделал что-то еще, Эдит тут же вышвырнула бы его за  дверь.
Но он только оторвал свои губы и легонько прижал голову Эдит к своей  груди.
Так они стояли в полной тишине несколько секунд.
   Потом Эдит высвободилась из его объятий и, сев на  диван,  уставилась  на
стенку перед собой. Карим опустился на колени и взял ее за руки.
   - Вы сердитесь на меня, Эдит?
   - Вам не следовало этого делать, - ответила она.
   - Я не хотел, клянусь. Я просто ничего не мог поделать с собой.
   - Думаю, вам пора идти.
   - Эдит, если вы рассердились и хотите наказать меня,  то  можете  сделать
это только одним способом: не позволять мне впредь видеть вас.
   - Не знаю...
   - Пожалуйста, скажите, что мы еще встретимся.
   - Предположим, что так.
   - Если вы скажете нет, я брошу учебу и уеду домой.  Я  не  смогу  жить  в
Вене, если не буду видеть вас.
   - Не говорите глупостей. Вам нужно учиться.
   - Значит, мы будем встречаться?
   - Хорошо.
   Через  пять  минут  Карим  ушел.  Эдит  выключила  свет,  переоделась   в
аккуратную хлопчатобумажную ночную рубашку, умылась, почистила зубы и  легла
в постель.
   Она не могла заснуть и очень долго лежала  с  открытыми  глазами,  прижав
колени к груди. Часа через два она сделала то, чего не делала уже много  лет
- улыбнулась в темноте. В ее голове снова и снова  мелькала  одна  и  та  же
сумасшедшая мысль: а мне наплевать, у меня есть любовник. Он на  десять  лет
моложе меня, студент, иностранец, араб и мусульманин. А мне наплевать.
   В ту ночь в "Черной дыре" дежурил полковник  ВВС  США  Дик  Битти.  Здесь
работа не прекращалась ни на минуту ни  днем,  ни  ночью,  а  в  первые  дни
воздушной войны  штабным  офицерам  приходилось  обрабатывать  вдвое  больше
материалов и поворачиваться еще быстрей.
   План генерала Чака Хорнера  трещал  по  швам,  потому  что  сотни  боевых
самолетов пришлось отвлечь от выполнения намеченных задач и срочно направить
на подавление "скадов".
   Каждый  боевой  генерал  подтвердит,  что  план  можно   разработать   до
мельчайших деталей, но в реальной ситуации всегда  что-то  мешает  и  боевые
действия всегда развиваются не совсем по плану. Серьезные последствия вызвал
иракский ракетный удар по Израилю. Тель-Авив ставил ультиматумы  Вашингтону,
а Вашингтон посылал приказ за приказом в  Эр-Рияд.  За  то,  чтобы  удержать
Израиль от ответного удара по Ираку, Вашингтону пришлось  заплатить  дорогой
ценой: отвлечь сотни бомбардировщиков и направить их  на  поиски  неуловимых
иракских мобильных  пусковых  установок.  Приказы  Вашингтона  не  подлежали
обсуждению. Всем было ясно, что терпение Израиля  вот-вот  лопнет,  а  после
ответного израильского удара по Ираку и без того весьма шаткая  антииракская
коалиция  обязательно  развалилась  бы.  Все  это  понимали,   но   проблема
оставалась очень серьезной.
   На  третий  день  войны  из-за  нехватки  самолетов   пришлось   отложить
запланированную бомбардировку многих иракских  военных  объектов.  С  каждым
днем, даже с каждым  часом  отставание  от  плана  Чака  Хорнера  нарастало.
Отставание лишь усугубляло то обстоятельство, что командование ВВС  коалиции
не могло и не хотело сокращать программу оценки эффективности бомбардировок.
Эту программу нужно было выполнять, в  противном  случае  последствия  могли
быть непредсказуемыми.
   Оценка эффективности бомбардировок была нужна, потому что в "Черной дыре"
должны были точно знать,  чего  добились  или  не  добились  союзники  после
очередного бомбового удара. Если иракский военный объект, например командный
пункт, радиолокационная установка или ракетная пусковая установка, входили в
состав подлежащих уничтожению целей, то по этому объекту будет нанесен удар.
Но будет ли объект разрушен и, если будет, то в  какой  степени?  На  десять
процентов, на пятьдесят или превращен в кучу дымящихся развалин?
   Если просто считать, что любой иракский военный  объект  после  бомбового
удара стерт с лица земли, то ничего хорошего не получится. На следующий день
ничего не подозревающие пилоты союзников,  выполняя  другое  задание,  могут
пролетать над этим объектом и, если тот еще функционирует, то  пилоты  почти
наверняка погибнут.
   Поэтому каждый день, вернувшись с задания, уставшие летчики подробно и во
всех деталях рассказывали, что они сделали и что  именно  разбомбили  -  или
думали, что разбомбили.  На  следующий  день  другие  пилоты  пролетали  над
подвергшимися бомбовому удару объектами и фотографировали их.
   В  задания  на  каждый  из  трех  дней,  отведенных  планом  Хорнера   на
подготовку, должны были включаться так называемые  "вторые  визиты"  -  если
после первого удара задача уничтожения объекта была выполнена лишь частично.
   На четвертый день войны, 20 января, военно-воздушные силы союзников так и
не смогли  приступить  к  уничтожению  промышленных  предприятий  Ирака,  на
которых, как они считали, производится оружие  массового  поражения.  Пилоты
еще не решили задачу подавления противовоздушной обороны противника.
   Ночью полковник  Битти  составлял  список  целей  для  аэрофотосъемки  на
следующий  день.  Основой  для  этого  списка  являлись  рапорты  пилотов  и
результаты их опроса, представленные офицерами разведки эскадрилий.
   К полуночи перечень был почти готов, а первые приказы уже б