Через  полчаса  Аль-Хоури  уже  сидел  в  своем  автомобиле  и  ехал   по
автомагистрали  М4,  возвращаясь  в  Челтенем.  Тем  временем  Майкл  Мартин
позвонил в Школу востоковедения и африканистики, ту, что  размещалась  возле
Гауэр-стрит. Тот, кому он звонил, снял трубку  сам,  потому  что  во  второй
половине дня у него не было лекций, и он мог заняться любимой наукой,
   - Привет, братишка, это я.
   Майку не было нужды представляться. Еще  с  тех  пор,  когда  они  вместе
учились в багдадской приготовительной  школе,  он  всегда  называл  младшего
брата "братишкой". На другом конце линии раздался удивленный возглас:
   - Майк? Где ты, черт тебя побери?
   - В Лондоне, в телефонной будке.
   - Я думал, ты где-то возле Персидского залива.
   - Прилетел утром. Скорее всего, вечером опять улечу.
   - Слушай, Майк, не соглашайся. Это я во всем виноват...  Мне  бы  держать
язык за зубами, а я, идиот...
   Старший брат басовито рассмеялся:
   - А  я-то  думал,  почему  эти  типы  вдруг  так  заинтересовались  мной.
Пригласили тебя на ленч, да?
   - Да, но мы говорили о чем-то другом. А потом у меня неожиданно сорвалось
с языка... Слушай, ты не обязан соглашаться. Скажи, что я ошибся...
   - Слишком поздно. Я уже согласился.
   -  О  Боже...  -  Младший  брат,  заваленный  трудами  по   средневековой
Месопотамии, был готов расплакаться. - Майк, умоляю, будь осторожней. Я буду
за тебя молиться.
   Майк на секунду  задумался.  Да,  Терри  всегда  был  немного  склонен  к
религии. Наверно, он и в самом деле будет молиться.
   - Хорошо, братишка. Встретимся, когда я вернусь.
   Майкл повесил трубку. Рыжеволосый ученый, всю жизнь  восхищавшийся  своим
братом-героем, обхватил голову руками.
   Когда в тот же день, точно по расписанию, в  двадцать  часов  сорок  пять
минут, самолет британской авиакомпании поднялся из аэропорта Хитроу  и  взял
курс на Саудовскую Аравию, на его борту находился и Майкл Мартин. В  кармане
у него лежал паспорт на чужое имя с визой. В эр-риядском аэропорту незадолго
до рассвета его встретит  руководитель  бюро  Сенчери-хауса  при  посольстве
Великобритании в Саудовской Аравии.
   4
   Дон Уолкер затормозил, и его  "корвет-стингрей"  выпуска  1963  года,  на
мгновение остановившись возле главного въезда на базу ВВС США Симор Джонсон,
пропустил два фургона и потом легко вырвался на шоссе.
   Было    жарко.    Августовское    солнце    так    раскалило    небольшой
северо-каролинский городок Гоулдзборо,  что  казалось,  не  асфальт  впереди
мерцает, а бегущая вода. В такую жару особенно  приятно  ехать  с  откинутым
верхом, когда ветер, пусть даже и теплый, треплет  короткие  светлые  волосы
водителя.
   Уолкер  умело  вывел  старый  спортивный  автомобиль,  которому   уделял,
пожалуй, даже слишком много внимания, через весь сонный город на семидесятую
автомагистраль,  потом   повернул   на   тринадцатое   шоссе,   ведущее   на
северо-восток.
   Тем жарким летом 1990 года летчику-истребителю Дону  Уолкеру  исполнилось
двадцать девять лет. Он еще не успел жениться. Только что Уолкер узнал,  что
его отправляют на войну. Ну, может, не совсем так, - война там то ли  будет,
то ли нет, еще неизвестно. Насколько Дон понимал, это зависело от  какого-то
странного араба, которого звали Саддам Хуссейн.
   Утром  того  же  дня  командир  авиакрыла  полковник  (вскоре  он  станет
генералом) Хэл Хорнбург  объявил,  что  через  три  дня,  9  августа,  336-я
эскадрилья  "ракетчиков"  Девятой  воздушной  армии  тактических   ВВС   США
отправляется в Персидский залив. Приказ поступил от командования тактической
авиацией, которое располагалось на базе Лэнгли в Хамптоне,  штат  Вирджиния.
Значит, началось! Радостному возбуждению летчиков  не  было  предела.  Да  и
какой же смысл было тратить годы на учебные полеты, если ни разу не  удастся
пострелять в плохих дяденек?
   За три оставшихся дня нужно было переделать массу дел, а уж Дону Уолкеру,
отвечавшему за вооружение эскадрильи,  тем  более.  И  все  же  Дон  упросил
подполковника  Стива  Тернера,  своего   непосредственного   начальника   по
вооружению,  предоставить  ему  отпуск  на  двадцать  четыре   часа,   чтобы
попрощаться со своими  стариками.  Тернер  в  конце  концов  согласился,  но
предупредил, что если на "иглах" F-15E его эскадрильи не хватит хоть  самого
крохотного  винтика,  то   он   собственноручно   выпорет   Уолкера.   Потом
подполковник  улыбнулся  и  добавил,  что  если  Уолкер  хочет  вернуться  к
рассвету, то ему лучше поторопиться.
   В девять утра Уолкер уже промчался через Сноу-Хилл и Грин-вилл и повернул
к цепи островов, располагавшейся к востоку от  узкого  залива  Палмико.  Ему
повезло, что родители оказались не в Талсе, нечего  было  и  думать  о  том,
чтобы за день добраться до Оклахомы и обратно.  К  счастью,  в  августе  они
всегда брали отпуск и проводили его в своем летнем домике на  берегу  океана
возле Хаттераса, то есть в пяти часах езды от базы ВВС.
   Дон Уолкер знал, что он  лихой  пилот,  и  это  доставляло  ему  огромное
удовольствие.  Что  может  быть  лучше,  если  в  двадцать  девять  лет   ты
занимаешься делом, которое любишь больше всего на свете, и знаешь, что в нем
ты овладел вершинами  мастерства.  Уолкеру  нравилась  база  ВВС,  нравились
товарищи, а свои самолеты за их мощь и маневренность он просто обожал. Да  и
разве можно было не  влюбиться  в  скоростной  многоцелевой  самолет  F-15E,
"игл"3, тот самый, который компания "Макдоннел-Дуглас" разработала  на  базе
превосходного истребителя F-15C специально для поражения  наземных  целей  с
воздуха? Уолкер был убежден, что лучшего самолета во всех  американских  ВВС
не найти, и плевать на то, что говорят те, кто летает на "фэлконах"4. С  его
"иглом" мог сравниться разве только F-18, "хорнет"5,  американских  ВМС,  по
крайней мере так говорили другие, но на "хорнете" Уолкер не летал,  и  "игл"
его вполне устраивал.
   В Бетеле Дон Уолкер повернул на восток и  поехал  по  шоссе,  ведущему  к
Коламбии и Уэйлбоуну; там шоссе наконец выходило на цепь островов. Слева  от
Уолкера остался Китти-Хок;  он  повернул  на  юг,  к  Хаттерасу,  где  шоссе
кончалось и со всех сторон  было  только  море.  Здесь  еще  мальчишкой  Дон
прекрасно проводил каникулы; вдвоем с дедушкой они до  рассвета  выходили  в
море и ловили пеламиду. Потом дед захворал и уже не мог рыбачить.
   Может быть, подумал Дон, теперь, когда отец ушел на пенсию и ему не нужно
каждый день ходить на работу в Талсе, они с матерью  станут  больше  времени
проводить в летнем домике и он сможет  чаще  их  навещать.  Дон  Уолкер  был
настолько молод, что ему и в голову не приходило, что  если  там,  куда  его
направляют, идет война, то он может и не вернуться.
   В восемнадцать  лет  Дон  Уолкер  закончил  талсинскую  среднюю  школу  с
хорошими оценками и с единственной целью в жизни - научиться летать. Сколько
Дон  помнил  себя,  он  всегда  хотел  летать.  Четыре  года  он  учился   в
Университете штата Оклахома и в июне 1983 года окончил факультет авиационной
техники. Одновременно он  занимался  в  учебной  группе  офицеров  запаса  и
поэтому осенью того же года был принят в ВВС США.
   Дон проходил летную  подготовку  на  базе  Уильямс  возле  Финикса  (штат
Аризона), где летал на учебных Т-33 и Т-38. Одиннадцать месяцев  спустя,  на
параде авиационного крыла выяснилось, что  он  закончил  курсы  с  отличием,
четвертым из сорока курсантов.  К  его  неописуемому  восторгу  пять  лучших
курсантов направлялись в школу летчиков-истребителей на  базу  ВВС  Холломэн
возле Аламогордо (штат Нью-Мексико). Остальные будут учиться  швырять  бомбы
или перевозить всякое барахло, высокомерно, как и полагается юноше, которому
суждено стать летчиком-истребителем, рассуждал Дон.
   В учебном центре  резерва  в  Хоумстеде  (штат  Флорида)  Уолкер  наконец
расстался с Т-38  и  пересел  на  F-4,  "фантом",  большую,  мощную  машину,
настоящий истребитель.
   Девять месяцев тренировочных полетов в Хоумстеде промелькнули  быстро,  и
эскадрилья Уолкера получила назначение в Южную Корею, на военную базу  возле
города Осан, где около года Уолкер летал на  "фантомах".  Он  стал  отличным
летчиком; это понимал не только он  сам,  но,  очевидно,  и  его  командиры,
потому что после службы в  Осане  Уолкера  направили  в  школу  авиационного
вооружения истребителей,  располагавшуюся  на  базе  ВВС  Мак-Коннелл  возле
канзасского города Вичита.
   Об учебных программах в школе вооружения истребителей  поговаривали,  что
сложнее их нигде в ВВС США не сыскать. Эта  школа  выпускала  птиц  высокого
полета, перед которыми открывалось блестящее  будущее.  Сложность  новейшего
вооружения могла повергнуть в благоговейный трепет кого  угодно.  Выпускники
школы должны были отлично понимать, для чего нужны каждый  винтик  и  каждая
микросхема  в  умопомрачительно  сложном  вооружении,  всю   мощь   которого
современный истребитель был готов обрушить на противника, находись тот  хоть
в воздухе, хоть на земле. Уолкер и эту школу окончил с отличием, после  чего
любая эскадрилья американских ВВС была бы рада принять его в свою компанию.
   В  этом  смысле  больше  других  повезло  336-й  эскадрилье,  стоявшей  в
Гоулдзборо, куда Уолкера направили летом 1987 года. Около года он  летал  на
"фантомах", а потом четыре месяца  на  базе  ВВС  Льюк  в  Финиксе  осваивал
самолеты  "игл",  которыми  тогда  переоснащалась  его  эскадрилья.  К  тому
времени, когда Саддам Хуссейн вторгся в Кувейт, Уолкер летал на "иглах"  уже
больше года.
   За несколько минут до полудня "корвет-стингрей" повернул  к  островам.  В
нескольких милях к северу от поворота, в Китти-Хоке, стоял  монумент.  Здесь
братья Орвилл и Уилбер Райт пролетели  несколько  ярдов  на  своей  странной
летающей этажерке, собранной из фанеры и стальных  струн,  и  доказали,  что
человек может летать на аппаратах тяжелее воздуха, поднимаемых в небо  силой
мотора. Если бы только они знали...
   Через Нэгс-Хед Уолкер  еле  тащился  вслед  за  длинной  вереницей  жилых
автофургонов  и  автомобилей  с  прицепами.  Понемногу   дачи   на   колесах
рассеялись, а возле мыса Хаттерас, где остров вытягивался длинной  полоской,
дорога совсем опустела. Был  уже  почти  час  дня,  когда  Уолкер  по  аллее
подъехал к деревянному сборному домику  родителей.  Отец  сидел  на  веранде
лицом к спокойному синему морю.
   Рей Уолкер первым увидел сына  и  радостно  вскрикнул.  Мейбел  на  кухне
готовила обед; она вышла на крик мужа и бросилась в  объятия  Дона.  Дедушка
сидел в кресле-качалке и смотрел на море. Дон подошел к нему и поздоровался:
   - Привет, дедушка. Это я. Дон.
   Старик поднял голову, кивнул и улыбнулся, но тут же  снова  повернулся  к
морю.
   - Дедушка здорово сдал, - сказал Рей. - Иногда он узнает нас, иногда нет.
Ладно, садись и выкладывай все новости. Эй, Мейбел,  как  насчет  пива?  Тут
двое парней умирают от жажды.
   За пивом Дон рассказал родителям, что через три  дня  он  отправляется  в
Персидский залив. Мейбел всплеснула руками и в  ужасе  зажала  рот,  а  Рей,
подумав, торжественно произнес:
   - Что ж, полагаю, для того тебя и учили.
   Дон отпил глоток и не в первый  раз  подивился,  почему  родители  всегда
волнуются больше, чем он сам. Теперь дедушка тоже смотрел на внука; судя  по
его старческому взгляду, он наконец узнал его.
   - Дон собирается на войну, дедушка! - крикнул Рей.
   Глаза старика оживились еще больше.  Почти  всю  жизнь  он  был  моряком.
Много-много лет назад, едва окончив школу, он был зачислен в ВМС США. В 1941
году он, поцеловав на прощанье жену,  оставил  ее  с  новорожденной  дочерью
Мейбел  у  родителей  в  Талсе  и  отправился  на  тихоокеанский  фронт.   В
Коррегидоре он был недалеко от  Макартура  и  слышал,  как  тот  сказал:  "Я
вернусь", - а когда генерал действительно  вернулся,  он  стоял  от  него  в
двадцати ярдах.
   За это время он принимал  участие  в  десятке  сражений  возле  крошечных
Марианских островов и пережил ад Иводзимы. На его теле до сих  пор  остались
шрамы от семнадцати боевых ранений, а мундир  старика  украшали  "Серебряная
звезда", две "Бронзовых звезды" и семь медалей "Пурпурное сердце".
   Он несколько раз отказывался от офицерского звания; его вполне устраивала
должность старшины, потому что он знал,  в  чьих  руках  находится  реальная
власть на корабле. В корейском порту Инчоне ему пришлось расстаться с морем,
а когда  на  закате  военной  службы  его  направили  инструктором  на  базу
Парис-Айленд, никто не мог сравниться с ним по  числу  орденских  планок  на
мундире. После двух отсрочек  его  все  же  уволили  в  запас;  на  проводах
присутствовали четыре генерала - больше, чем  при  выходе  на  пенсию  иного
адмирала.
   Старик знаком подозвал внука. Дон вышел из-за стола и  наклонился,  чтобы
лучше слышать дедушку.
   - Ты с этими японцами поосторожней, внучок, - прошептал старик, -  не  то
они тебя сразу сцапают.
   Дон положил руку на исхудавшие плечи деда.
   - Не волнуйся, дедушка, я буду от них далеко.
   Старик удовлетворенно кивнул. Ему было восемьдесят лет.  В  конце  концов
непобедимого старшину одолели не  японцы  и  не  корейцы,  а  старый  мистер
Альцгеймер6. Теперь большую часть времени он  дремал,  вероятно,  предаваясь
приятным воспоминаниям, а дочь и ее муж присматривали за ним.
   После обеда родители рассказали  Дону  о  своей  поездке  по  Аравийскому
полуострову, из которой они вернулись четыре дня назад. Мейбел достала  свои
снимки; их только что принесли из фотолаборатории.
   Дон сел  поближе  к  матери,  а  та  с  удовольствием  перебирала  стопку
фотографий, называя дворцы, мечети, пляжи и базары  множества  увиденных  ею
эмиратов и султанатов.
   - Когда окажешься там, будь поосторожней, - наставляла она  сына.  -  Это
такие люди, с ними нужно  ухо  держать  востро.  Опасный  народ.  Ты  только
посмотри на его глаза.
   Дон Уолкер бросил взгляд на фотографию,  которую  держала  в  руке  мать.
Между двумя песчаными дюнами  стоял  бедуин,  а  за  его  спиной  начиналась
бескрайняя пустыня. Поднятый конец куфии закрывал почти все его  лицо.  Лишь
темные глаза настороженно смотрели в объектив.
   - Мама, не волнуйся, конечно, я буду очень внимателен, - пообещал Дон.
   Ответ сына вроде бы успокоил Мейбел.
   В пять часов Дон сказал, что ему  пора  возвращаться  на  базу.  Родители
проводили его до машины, Мейбел прижала сына к груди и еще раз напомнила про
осторожность, а Рей обнял его и сказал, что они могут гордиться  сыном.  Дон
сел в машину, задним ходом выехал на дорогу и оглянулся.
   На веранде появился дедушка. Опираясь на две палки, он вышел из дома сам,
без  посторонней  помощи,  медленно  переложил  обе  палки  в  левую   руку,
превозмогая боль, выпрямил спину и расправил плечи. Потом  он  поднял  руку,
распрямил кисть и ладонью вниз приложил ее к козырьку  бейсбольной  шапочки.
Старый солдат отдавал честь внуку, который уходил на очередную войну.
   Дон, сидя в машине, помахал в ответ рукой и нажал на педаль акселератора.
Машина резко рванулась с места. Это была последняя встреча Дона с  дедом.  В
конце октября старик умер во сне.
   К тому времени в Лондоне уже стемнело.  Терри  Мартин  работал  допоздна.
Летом  студенты  разъезжались  на  каникулы,  но   при   школе   открывались
специализированные летние курсы, на которых он тоже читал лекции, а  к  этим
лекциям нужно было готовиться. Но главная причина была  в  другом:  вечерами
Мартин загружал себя работой сверх всякой меры, чтобы хоть немного отвлечься
от страха за брата.
   Он знал, куда улетел его брат, и в  его  воображении  невольно  возникали
картины  неисчислимых  опасностей,   которые   подстерегали   каждого,   кто
попытается  нелегально  пробраться  в   Кувейт,   оккупированный   иракскими
войсками.
   В десять вечера, когда Дон Уолкер уже уехал  из  Хаттераса  и  мчался  на
север, Терри Мартин вышел из школы, тепло  попрощался  со  старым  сторожем,
который закрыл за ним дверь, и пошел по Гауер-стрит и  Сейнт-Мартин-лейн  по
направлению к Трафальгарской площади. Может быть, подумал Терри, яркие  огни
центральных кварталов поднимут настроение. Был теплый, приятный вечер.
   Двери собора святого Мартина были открыты, оттуда доносилось пение. Терри
вошел в собор, сел на свободную скамейку возле дверей и решил послушать хор,
который репетировал церковные гимны. Но  чистые  голоса  хористов  лишь  еще
больше расстроили его. Терри вспомнил детство, которое они с Майком  провели
в Багдаде.
   Найджел и Сузан Мартин  жили  в  прекрасном  старом  двухэтажном  доме  в
Саадуне, фешенебельном квартале в той части города, которую называли Рисафа.
Майкл родился в 1953 году, а Терри - двумя годами позднее,  в  55-м.  Первые
воспоминания Терри относились к тому времени, когда Майка собирали в детский
сад мисс Сэйуэлл. Тогда Терри было два года. Ходить в детский сад можно было
только в одежде, принятой для английского  ребенка,  то  есть  в  рубашке  и
шортах, в туфлях и  носках.  Майк  отчаянно  сопротивлялся;  ему  ужасно  не
хотелось расставаться с привычной  арабской  одеждой  -  широкой  и  длинной
хлопчатобумажной рубашкой, не стеснявшей движений и на удивление прохладной.
   В пятидесятые годы жизнь  британской  колонии  в  Багдаде  была  легка  и
изящна. Здесь были клубы "Мансур" и  "Альвия"  с  плавательными  бассейнами,
теннисными кортами и площадками для сквоша; в этих  клубах  чиновники  "Ирак
петролеум компани" и сотрудники посольства играли, плавали, просто  отдыхали
и пили прохладительные напитки в баре.
   Терри помнил их няню Фатиму, полную  добрую  девушку  из  далекой  горной
деревни, которая откладывала деньги на приданое,  чтобы,  вернувшись  домой,
выйти замуж за хорошего, стройного молодого человека. Терри запомнилось, как
они с Фатимой играли на лужайке, а потом шли в  детский  сад  мисс  Сэйуэлл,
чтобы забрать Майка.
   В три года мальчики одинаково легко говорили по-английски  и  по-арабски,
научившись второму языку у Фатимы, садовника и повара. Майку языки  давались
особенно  легко.  Их  отец  был  ревностным  почитателем  древней   арабской
культуры, и в доме Мартинов часто собирались их иракские друзья.
   Арабы вообще очень любят детей и в общении с ними проявляют  куда  больше
терпения и выдержки, чем европейцы, поэтому иракским друзьям отца доставляло
огромное удовольствие смотреть, как темноглазый, черноволосый Майк бегает по
лужайке в белой рубашке и что-то кричит  по-арабски.  В  таких  случаях  они
говорили:
   - Слушай, Найджел, он больше похож на одного из нас.
   По уик-эндам семья Мартинов выезжала за город и наблюдала за  королевской
охотой "харитхией"; это было нечто вроде традиционной  английской  охоты  на
лисиц с собаками, перенесенной на Средний Восток, с той разницей, что  здесь
под руководством муниципального архитектора Филипа Херста  охотились  не  на
лисиц, а на шакалов.  А  после  охоты  всех  охотников  и  зрителей  угощали
бараниной с овощами. А еще они устраивали великолепные  пикники  на  острове
Свиней, чуть ниже Багдада, посреди  медлительного  Тигра,  который  разрезал
город пополам.
   Через два года и Терри пошел в детский сад мисс Сэйуэлл, но  он  оказался
таким  способным,  что  в  приготовительную  школу  мистера  Хартли   братья
поступили одновременно.
   Терри было шесть лет, а Майку - восемь, когда они впервые вошли в школу в
Тасисии, где учились дети не только англичан, но и иракской аристократии.
   К тому времени в стране уже  произошел  один  государственный  переворот.
Несовершеннолетний король и Нури-ас-Саид были зверски убиты,  и  всю  власть
захватил неокоммунист генерал  Кассем.  Конечно,  Терри  и  Майк  ничего  не
понимали,  но  их  родители,  как  и  вся  английская  колония  в   Багдаде,
беспокоились все больше  и  больше.  Прокоммунистически  настроенный  Кассем
устроил настоя