ать,  что  его
ждет письмо. Мартин полагал, что у  него  нет  другого  выхода,  как  только
оставить одинаковые письма во всех трех тайниках.
   Он заранее написал письма на тонкой бумаге, каждое сложил  и  упаковал  в
квадратный пластиковый пакетик, а все три пакетика приклеил липкой лентой  к
внутренней стороне бедра. Кусочки мела лежали у него в кармане.
   Первым пунктом было кладбище "Альвазия" на другом берегу Тигра, в  районе
Рисафа. Это место он знал давно и к тому же еще в Эр-Рияде тщательно  изучил
фотографии. Но одно дело - наизусть выучить описание  места,  где  находится
тайник, и совсем другое - найти шатающийся кирпич в темноте,
   Десять минут Мартин ощупывал стену, пока не наткнулся на  нужный  кирпич.
Он находился именно там, где сказал Монкада. Мартин вытащил кирпич, уложил в
нишу пластиковый пакетик и поставил кирпич на прежнее место.
   Второй  тайник  тоже  был  устроен  в  старой  рушащейся  стене,  которая
находилась  возле  руин  древней  крепости  в  районе  Аадхамийя,   где   от
крепостного рва остался  лишь  затхлый  пруд.  Недалеко  от  крепости  стоял
мавзолей Аладхама; его соединяла с  крепостью  стена,  такая  же  древняя  и
разваленная, как и сама крепость. Мартин нашел стену и растущее рядом с  ней
дерево, рукой дотянулся до верхнего ряда кирпичей  и  отсчитал  десятый  ряд
сверху. Десятый кирпич шатался, как старый зуб. Мартин уложил второй пакетик
и поставил кирпич на место. Несколько раз он проверял, нет ли за ним слежки,
но вокруг не было ни души: ни у кого не возникало  желания  гулять  ночью  в
этом безлюдном месте.
   Третий и последний тайник находился на другом кладбище, на  этот  раз  на
давно заброшенном британском в районе Вазирая, возле  турецкого  посольства.
Как и в Кувейте, тайник был устроен на могиле, но не в  нише  под  мраморным
надгробием, а внутри  небольшой  урны,  вкопанной  в  изголовье  заброшенной
могилы.
   - Прости, - пробормотал  Мартин,  обращаясь  к  тому  неведомому  солдату
Британской империи, который уже много лет покоился под урной. - Продолжай  в
том же духе, у тебя хорошо получается.
   Монкада работал в комплексе зданий ООН, располагавшемся далеко от  центра
города, на шоссе, которое вело к  аэропорту  Матар  Садам,  но  для  меловых
отметок разумно выбрал места неподалеку от широких  дорог  Мансура,  где  их
можно  было  увидеть,  проезжая  мимо  на  автомобиле.  Монкада  и   Иерихон
условились, что если кто-либо из  них  заметит  начерченный  мелом  условный
знак, то он запомнит, к какому тайнику тот относится, и тут же  сотрет  знак
влажной тряпкой. Тот, кто поставил отметку, через день-другой, проходя мимо,
увидит, что отметка стерта,  и  таким  образом  узнает,  что  его  сообщение
получено, а тайник, скорее всего, уже навестили и письмо забрали.
   Так два агента связывались друг с другом в течение двух лет и ни разу  не
встретились.
   В отличие от Монкады, у Мартина не было автомобиля, и весь неблизкий путь
ему приходилось преодолевать, работая педалями. Первую отметку в виде креста
святого Андрея, или буквы "X", он начертил голубым мелком на каменном столбе
ворот пустующего дома.
   Второй условный знак Мартин нанес белым мелком на ржаво-красную  стальную
дверь  гаража  в  задней  стене  дома  в  Ярмуке.  Этот  знак   имел   форму
лотарингского креста.  Наконец,  третью  отметку  -  исламский  полумесяц  с
горизонтальной чертой посредине - Мартин начертил красным мелком  на  стене,
огораживавшей здание союза арабских журналистов, на окраине района Мутанаби.
   У иракских журналистов чрезмерная любознательность не поощряется, поэтому
лишнее меловое пятно на стене их штаб-квартиры едва ли вызовет сенсацию.
   Мартину было известно, что Монкада  предупредил  Иерихона  о  возможности
своего возвращения, но он не мог знать, ездит  ли  еще  Иерихон  по  городу,
выискивая условные меловые знаки из окошка своего автомобиля. Теперь Мартину
ничего не оставалось, как только набраться терпения,  ждать  и  каждый  день
проверять, не исчезла ли его меловая отметка.
   Седьмого ноября он заметил, что кто-то стер  условный  знак,  который  он
начертил белым мелом.  Впрочем,  не  исключалось,  что  владелец  гаража  по
собственной инициативе решил слегка почистить ржавую стальную дверь.
   Мартин поехал дальше. Оказалось, что исчезли  также  голубая  отметка  на
столбе у ворот и красная на стене дома журналистов.
   Той же ночью он обследовал три тайника,  предназначавшихся  для  передачи
сообщений от Иерихона связному.
   Один из них находился за шатающимся кирпичом в дальнем углу стены  вокруг
овощного базара неподалеку от  улицы  Саадун.  Там  Мартина  ждал  сложенный
листок папиросной бумаги. Такой же листок Мартин обнаружил во втором тайнике
под расшатанным каменным  подоконником  ветхого  дома  в  одном  из  уголков
лабиринта грязных улочек, которые составляли торговый  квартал  на  северном
берегу реки возле моста Шухада. Из третьего и последнего тайника, под  одной
из расшатанных плит, которыми был вымощен заброшенный двор недалеко  от  Абу
Наваса, Мартин извлек третий квадратик плотно сложенной тонкой бумаги.
   Липкой лентой Мартин  приклеил  бумажки  к  левому  бедру  и  покатил  на
велосипеде домой, в Мансур.
   При свете неровно горевшей свечи Мартин прочел  все  три  сообщения.  Они
оказались одинаковыми. Иерихон жив, здоров, у него все в порядке.  Он  готов
возобновить  работу  на  западные  державы;  насколько  он   понял,   теперь
получателями информации будут  британцы  и  американцы.  Но  работать  стало
неизмеримо сложнее и опаснее; соответственно  должна  возрасти  и  плата  за
информацию. Иерихон ждал согласия на свои требования и перечень интересующих
Запад вопросов.
   Мартин сжег все три письма Иерихона, а пепел истолок в  порошок.  Он  уже
знал ответы на оба вопроса. Лэнгли готово было платить щедро,  очень  щедро,
лишь бы информация была надежной и ценной. Что же касается перечня вопросов,
то их Мартин знал  наизусть.  Запад  интересовало  настроение  Саддама,  его
стратегическая концепция, а также расположение главных командных  пунктов  и
центров по производству оружия массового поражения.
   Перед рассветом Мартин сообщил в Эр-Рияд: ИЕРИХОН СНОВА В ИГРЕ.
   Десятого ноября,  вернувшись  в  свой  крохотный,  заваленный  книгами  и
рукописями кабинет в Школе  востоковедения  и  африканистики,  доктор  Терри
Мартин обнаружил на столе квадратную записку.
   Ему звонил мистер Пламмер; он сказал, что доктору Мартину известен  номер
его телефона  и  он  догадается,  о  чем  мистер  Пламмер  хотел  бы  с  ним
поговорить. Краткость записки свидетельствовала о том,  что  мисс  Уэрдзуорт
была  обижена.  Она  относилась  к  "своим"  ученым,  как  к  малым   детям,
нуждающимся в постоянной опеке,  и  считала  само  собой  разумеющимся,  что
должна быть в  курсе  всех  их  дел;  поэтому  мисс  Уэрдзуорт  не  одобряла
поведение тех, кто отказывался сообщить, по какому вопросу он звонит.
   Давно начался осенний семестр, и Терри Мартин, которому пришлось взять на
себя целую армию студентов-первокурсников, почти забыл о своем  разговоре  с
директором арабского отдела Управления правительственной связи.
   Мартин набрал номер телефона Пламмера, но  оказалось,  что  тот  ушел  на
обед, а потом у Мартина до четырех часов были лекции.  Лишь  в  пять  часов,
когда Мартин уже собрался домой, ему удалось застать Пламмера в Глостершире.
   - Ах, да, - сказал Пламмер. - Помните, вы просили сообщать вам  обо  всем
необычном, о том, что на первый взгляд кажется бессмысленным? Так вот, вчера
наш  филиал  на  Кипре  перехватил  странный  разговор,  который,  возможно,
покажется вам интересным. Если хотите, можете послушать.
   - Здесь, в Лондоне? - спросил Мартин.
   - Нет, боюсь, в Лондоне это  невозможно.  Конечно,  перехват  записан  на
пленку, но, честно говоря, вам нужно было  бы  послушать  воспроизведение  у
нас, с тем усилением, которое могут дать наши машины. На обычном магнитофоне
вы никогда не добьетесь такого качества. Разговор здорово заглушен,  поэтому
даже мои арабисты не могут в нем как следует разобраться.
   Всю рабочую неделю и Мартин и Пламмер были заняты. В конце концов  Мартин
согласился приехать в Глостершир в воскресенье, и Пламмер пригласил  его  на
ленч во "вполне приличный маленький паб примерно в миле от офиса".
   В ярко освещенном пабе никто не обратил внимания на Мартина  и  Пламмера,
никто не поднял  удивленно  брови  при  появлении  двух  мужчин  в  твидовых
пиджаках. Они заказали себе обычный  воскресный  ленч:  жареную  говядину  и
йоркширский пудинг.
   -Мы не знаем, кто говорит и с кем, - объяснил Пламмер,  -  но  совершенно
очевидно, что оба собеседника занимают очень высокое положение. По  каким-то
причинам первый иракец воспользовался открытой линией телефонной связи.  Как
выяснилось  из  разговора,  он  только  что  вернулся  из   командировки   в
штаб-квартиру иракских войск в Кувейте. Возможно, он говорил из  автомобиля.
Нам известно, что разговор велся не по сети армейской связи; значит,  второй
человек, тот, кому звонили, скорее  всего  не  военный.  Возможно,  какой-то
высший чиновник.
   Официантка принесла мясо с жареным картофелем и  пастернаком,  и  Пламмер
замолчал. Когда они снова остались одни в своем уютном угловом кабинете,  он
продолжил:
   - Судя по всему, первый иракец выражал свое мнение  по  поводу  сообщений
иракских ВВС о том, что американские и британские  истребители  все  чаще  и
чаще крутятся у иракских границ, провоцируя противовоздушную оборону  Ирака,
а в последнюю минуту улетают.
   Мартин кивнул. Он слышал  о  такой  тактике.  Ее  целью  было  держать  в
постоянном напряжении  иракскую  противовоздушную  оборону  и  вынуждать  ее
реагировать на ложные атаки. Таким образом иракцы "засвечивали" свои  радары
и ракетные установки типа "земля-воздух",  и  их  тут  же  засекали  АВАКСы,
круглосуточно кружившие над заливом.
   - Первый упомянул о "бени эль кальбах", то есть о "собачьих детях" -  так
они называют американцев, а второй больше слушал, в ответ только посмеивался
и вскользь заметил, что Ирак не должен отвечать на такие провокации,  потому
что они направлены только на то, чтобы выявить их систему обороны.
   Потом первый сказал что-то такое, чего мы не можем понять. В этот  момент
усилились  помехи,  электростатические  или  какие  другие.  Большую   часть
разговора мы смогли очистить от помех, но эти  слова  первый  иракец  скорее
пробормотал, чем сказал.
   Как бы то ни было, второго иракца это чрезвычайно разозлило;  он  сказал,
чтобы его собеседник заткнулся, и бросил трубку. Больше того, второй иракец,
который, как мы считаем, говорил из Багдада, первым прервал  связь.  Мне  бы
хотелось, чтобы вы сами послушали две последних фразы.
   После ленча Пламмер отвез Мартина на уже знакомый ему комплекс  зданий  и
антенн,  где   был   обычный   рабочий   день.   В   расписании   Управления
правительственной связи  выходных  не  предусмотрено.  В  звуконепроницаемой
комнате, напомнившей Мартину студию звукозаписи, один из техников по просьбе
Пламмера включил таинственную  запись.  Все  трое  молча  слушали  гортанную
арабскую речь.
   Телефонный разговор начался  точно  так,  как  рассказал  Пламмер.  Потом
первый иракец, тот, по  чьей  инициативе  и  началась  эта  беседа,  похоже,
разволновался. У него сорвался голос:
   - Теперь уже ждать недолго, рафик. Скоро у нас...
   Из-за сильных помех разобрать последние  слова  было  невозможно,  но  на
багдадского собеседника они подействовали, как удар грома. Он прервал:
   - Заткнись, ибн аль-гахба.
   Потом он бросил  трубку,  будто  только  теперь  с  ужасом  осознал,  что
телефонная линия может прослушиваться.
   Техник прокрутил пленку три раза, каждый раз немного меняя скорость.
   - Что вы можете сказать? - спросил Пламмер.
   - Что ж, оба они - члены партии, - ответил  Мартин.  -  Только  партийные
боссы называют друг друга "рафик" - товарищ.
   - Правильно. Значит, мы записали болтовню двух иракских шишек об усилении
американской армии и о провокациях ВВС США возле границы.
   - Потом первый иракец разволновался, возможно, даже рассердился,  но  его
тон был скорее торжествующим. И эти слова "теперь уже ждать недолго"...
   - Говорят о каких-то предстоящих переменах? - уточнил Пламмер.
   - Похоже, что так, - согласился Мартин.
   - А потом сплошные  помехи.  Но,  Терри,  обратите  внимание  на  реакцию
второго иракца. Он не только швырнул телефонную  трубку,  он  назвал  своего
товарища по партии "сыном потаскухи". Довольно крепкое выражение, а?
   - Очень крепкое. Такое ругательство может сойти с рук только старшему  по
званию, - сказал Мартин. - Что, черт возьми, могло вызвать такую реакцию?
   - Только слова, которые мы не понимаем из-за помех. Послушаем еще раз.
   Техник снова воспроизвел запись последней фразы.
   - Что-то связанное с Аллахом? - предположил Пламмер. - Скоро мы  будем  с
Аллахом? Будем в руках Аллаха?
   - Мне кажется, там было  сказано:  "...скоро  у  нас  будет...  что-то...
что-то... Аллах".
   - Хорошо, Терри. Согласен. Может, "скоро нам поможет Аллах"?
   - Тогда почему эти слова  вывели  из  себя  второго  иракца?  -  возразил
Мартин. - В оправдании собственных неприглядных делишек волей всевышнего нет
ничего нового. И ничего оскорбительного. Не знаю. Вы не могли бы дать мне  с
собой копию записи разговора?
   - Конечно.
   - Вы запрашивали о перехвате наших американских собратьев?
   Покрутившись в странном мире  спецслужб  всего  несколько  недель,  Терри
Мартин  уже  усвоил  принятый  здесь  специфический  язык.  Для  сотрудников
британских служб  безопасности  британские  сослуживцы  были  "друзьями",  а
американские коллеги - "собратьями".
   -  Разумеется.  Их  спутники  передали  на  Форт-Мид  перехват  того   же
разговора. Они тоже ничего не поняли. Честно говоря, они не думают, что  это
что-то важное. Считайте, они уже сдали запись в архив.
   Домой Терри Мартин поехал с небольшой  кассетой  в  кармане.  К  немалому
неудовольствию Хилари он весь  вечер  снова  и  снова  прокручивал  короткую
запись на их кассетном магнитофоне. Когда у Хилари кончилось терпение  и  он
запротестовал, Терри  заметил,  что  иногда  Хилари  сам  часами  отыскивает
единственное неразгаданное слово кроссворда в "Таймсе".  Подобное  сравнение
вывело Хилари из себя.
   - По крайней мере я всегда нахожу ответ на следующее утро,  -  огрызнулся
он, перевернулся на другой бок и заснул.
   Терри Мартин не нашел ответа ни на следующее  утро,  ни  через  день.  Он
прослушивал запись в перерывах между лекциями и в любое другое  время,  если
только у него выдавалась свободная минута, перебирая все возможные  варианты
заглушенных помехами слов. Но любой вариант  казался  бессмысленным.  Почему
второго собеседника вывело из себя безобиднейшее упоминание об Аллахе?
   Лишь через пять дней Мартин понял смысл двух гортанных и одного  шипящего
звука в искаженной фразе.
   Мартин  тотчас  попытался  связаться  с   Саймоном   Паксманом,   но   из
Сенчери-хауса ответили, что Паксмана нет и  не  известно,  когда  он  будет.
Мартин  попросил   соединить   его   со   Стивеном   Лэнгом,   однако   шефа
средневосточного отдела тоже не оказалось на месте.
   Конечно,  Мартин  не  мог  знать,  что  Паксман  надолго   задержался   в
эр-риядской штаб-квартире Сенчери-хауса, а Лэнг отправился туда же на важное
совещание с Чипом Барбером из ЦРУ.
   Человек, которого в Моссаде называли "наводчиком",  прилетел  в  Вену  из
Тель-Авива через Лондон и Франкфурт. Его никто не встречал; он взял такси  и
из  аэропорта  Швехат  направился  в  отель  "Шератон",  где  для  него  был
зарезервирован номер.
   Наводчик был румяным общительным мужчиной, типичным американским  юристом
из Нью-Йорка, и имел при себе соответствующие документы.  Его  английский  с
американским акцентом был безупречен - оно и не  удивительно,  если  учесть,
что он  провел  в  США  не  один  год;  кроме  того,  он  сносно  объяснялся
по-немецки.
   Не прошло и нескольких часов, как ему удалось убедить  секретариат  отеля
составить и отпечатать на бланке юридической конторы любезное письмо на  имя
некоего Вольфганга Гемютлиха, вице-президента банка "Винклер".
   Бланк был подлинным, а если  бы  кому-то  вздумалось  проверить  личность
юриста, то по телефону ему бы ответили,  что  подписавший  письмо  Гемютлиху
действительно  является  одним  из  ведущих  компаньонов  самой   престижной
нью-йоркской юридической конторы, но в настоящее время находится  в  отпуске
(это агенты Моссада предварительно выяснили в Нью-Йорке). Другое  дело,  что
ведущий компаньон  нью-йоркской  конторы  и  прибывший  в  Вену  общительный
мужчина были не одним и тем же лицом, но выяснить это  было  бы  несравненно
труднее.
   Как и задумывал наводчик, письмо было составлено в извиняющемся тоне,  но
имело своей целью заинтриговать адресата. Автор письма представлял  интересы
богатого и  высокопоставленного  клиента,  который  теперь  пожелал  вложить
значительную долю своего состояния в европейские финансовые структуры.
   Именно сам клиент настаивал на том, чтобы  переговоры  по  этому  вопросу
велись с банком "Винклер", точнее,  лично  с  уважаемым  герром  Гемютлихом.
Очевидно, клиент получил  убедительные  рекомендации  от  кого-то  из  своих
друзей.
   Конечно, автору письма следовало бы заранее договориться  о  встрече,  но
поскольку и сам клиент, и юридическая контора  уделяют  чрезвычайно  большое
внимание сохранению планируемых финансовых операций в глубочайшей тайне, они
предпочли бы не обсуждать деловые вопросы в телефонных разговорах и  факсах.
Поэтому автор письма воспользовался своим  визитом  в  Европу,  чтобы  лично
заехать в Вену.
   К сожалению, расписание его деловых встреч позволяет  ему  задержаться  в
Вене лишь на три дня, но если бы герр Гемютлих  любезно  согласился  уделить
ему несколько минут, он был бы очень рад заехать в банк.
   Поздним вечером американец сам опустил письмо в почтовый  ящик  банка,  а
уже к полудню следующего дня курьер банка доставил ответ в отель  "Шератон".
Герр Гемютлих будет рад встретиться  с  американским  юристом  на  следующий
день, в десять часов утра.
   С того момента, когда наводчик  переступил  порог  банка,  его  глаза  не
упускали ничего. Он не делал записей, но замечал  и  запоминал  все  детали.
Секретарь проверил документы посетителя, по телефону еще раз  убедился,  что
того ждут, а затем охранник проводил его наверх до простой деревянной двери.
Охранник постучал. Ни на секунду наводчик не оставался без присмотра.
   Услышав "Войдите!", охранник открыл дверь, пропустив американского гостя,
плотно прикрыл ее за ним, а потом вернулся в холл, к своему столику.
   Герр  Гемютлих  встал,  обменялся  с  посетителем  рукопожатием,   жестом
пригласил его сесть в кресло напротив и снова уселся за свой стол.
   В немецком языке слово "гемютлих"  означает  "уютный"  или  "добродушный,
приятный". Трудно было отыскать более неподходящую  фамилию  для  невероятно
тощего человека. Герр  Гемютлих  поразительно  походил  на  обтянутый  кожей
скелет. Ему  было  лет  шестьдесят  с  небольшим.  В  сером  костюме,  сером
галстуке, с серым лицом лысеющий Гемютлих, казалось, излучал серость. В  его
бесцветных глазах не было и намека на юмор, а тонкая полоска растянутых  губ
могла напоминать что угодно, только не приветливую улыбку.
   Кабинет был  столь  же  аскетичен,  как  и  его  хозяин:  большой  резной
письменный  стол,  на  котором  царил  идеальный  порядок,  обшитые  темными
панелями стены, а на них вместо картин  -  дипломы  по  банковскому  делу  в
рамочках.
   Вольфганг Гемютлих стал банкиром не для того, чтобы веселиться. Очевидно,
он неодобрительно относился к веселью в любых его проявлениях.  Банк  -  это
дело серьезное; банковские операции - это сама жизнь. Больше всег