без любовника, без друга,  даже  без  кошки.  Просмотр  ее
бумаг показал, что у нее есть небольшой счет в банке  и  мать-пенсионерка  в
Зальцбурге;  как  засвидетельствовала  арендная  книга,  даже  эту  квартиру
когда-то снимала  ее  мать,  но  семь  лет  назад  она  вернулась  в  родной
Зальцбург, и квартира перешла к дочери.
   У Эдит был небольшой автомобиль, который она обычно  оставляла  на  улице
рядом с домом,  а  на  работу  большей  частью  добиралась  на  общественном
транспорте - очевидно, из-за трудностей с парковкой в центре города.
   Чеки показали, что Эдит получала нищенскую зарплату - "подлые ублюдки!" -
взорвался сыщик из бригады Невиот, увидев сумму.  Согласно  свидетельству  о
рождении,  ей  исполнилось  тридцать  девять  лет  -  "а  выглядит  на   все
пятьдесят", заметил сыщик.
   В квартире не было фотографий мужчин, лишь один снимок матери,  второй  -
Эдит с матерью на отдыхе на берегу какого-то озера и третий -  очевидно,  ее
покойного отца в форме чиновника таможенной службы.
   Если в ее жизни и был какой-то мужчина, то разве только Моцарт.
   - Она с ума сходит по опере, вот и все, - доложил  Барзилаи  шеф  бригады
отдела Невиот, когда после тщательного обследования квартиры Эдит моссадовцы
ушли, не оставив никаких следов. - У  нее  большая  коллекция  долгоиграющих
пластинок - проигрывателем компакт-дисков она еще  не  обзавелась  -  и  все
записи опер. На эту ерунду она тратит чуть ли не все свои деньги.  Книги  об
опере, о композиторах,  певцах,  дирижерах.  Афишы  зимнего  сезона  венской
оперы, хотя до того, чтобы купить билет в оперу, ей как до звезд...
   - Значит, у нее нет мужчины, так? - размышлял Барзилаи.
   - Может, она влюбится в Паваротти, если тебе  удастся  того  завербовать.
Если нет, то забудь об этом варианте.
   Но Барзилаи не забыл. Он вспомнил  одну  давнишнюю  историю,  случившуюся
когда-то в Лондоне. В той истории главным действующим лицом  была  такая  же
служащая из министерства обороны, типичная  старая  дева;  а  потом  русские
пустили в  ход  того  потрясающего  молодого  югослава...  даже  судья  явно
симпатизировал подсудимой.
   В тот же вечер Барзилаи  послал  в  Тель-Авив  обстоятельное  шифрованное
сообщение.
   К середине декабря темпы, с  какими  наращивалась  мощь  армии  коалиции,
достигли максимума. В район к югу от кувейтской границы непрерывным  потоком
текли люди и сталь.
   Триста тысяч мужчин и  женщин  из  тридцати  государств  расположились  в
саудовской пустыне в несколько эшелонов, протянувшихся  больше  чем  на  сто
миль на запад от побережья.
   В портах Джубаила, Даммама, Бахрейна, Дохи,  Абу-Даби  и  Дубаи  одно  за
другим круглосуточно разгружались суда, которые везли пушки и танки, топливо
и военное имущество, продовольствие и постельные принадлежности,  боеприпасы
и запасные части.
   Из грузовых портов на запад по шоссе Таплайн тянулись бесконечные колонны
автомобилей.   Они   разгружались   там,    где    создавались    гигантские
материально-технические базы, чтобы во время наступления снабжать армию всем
необходимым.
   Летчик из Табука рассказывал однополчанам,  как  он,  возвращаясь  на  юг
после  очередной  ложной  атаки  на  иракскую  границу,   встретил   колонну
грузовиков.  Чтобы  пролететь  ее  от  первой  машины  до   последней,   ему
понадобилось шесть минут при скорости пятьсот миль в  час;  значит,  колонна
растянулась на пятьдесят миль, а машины двигались чуть ли не впритык друг  к
другу!
   На складе горючего базы "Альфа" бочки стояли  в  три  этажа  на  поддонах
размером шесть на шесть футов; поддоны ставили рядами так, чтобы между  ними
только-только мог проехать вильчатый погрузчик. Склад занимал площадь  сорок
на сорок километров.
   И это было только горючее. А ведь на  базе  "Альфа"  имелись  еще  склады
снарядов,  ракет,  минометов,  ящиков  с  пулеметными  лентами,  бронебойных
противотанковых  снарядов,  гранат.  На  других  складах  хранились  вода  и
продовольствие, машины и запасные части, танковые аккумуляторы и передвижные
мастерские.
   По приказу генерала Шварцкопфа в те дни позиции, которые  занимала  армия
коалиции, располагались только к югу от кувейтской  границы.  В  Багдаде  не
могли знать, что перед наступлением американский генерал собирался направить
дополнительные силы через  Вади-эль-Батин  еще  на  сто  миль  на  запад,  в
пустыню,  чтобы  те,  минуя  Кувейт,  вторглись  на  территорию   Ирака   и,
продвигаясь на север, а затем на восток,  зажали  бы  части  Республиканской
гвардии в тиски и уничтожили их.
   Тринадцатого  декабря  336-я  тактическая   эскадрилья   ВВС   США   была
передислоцирована с оманской базы в Тумраите на базу Эль-Харц  в  Саудовской
Аравии. Решение о передислокации было принято 1 декабря.
   Аэродром    Эль-Харц    был    совершенно    "голым";    здесь    имелись
взлетно-посадочные полосы и подъездные пути, но больше не было ровным счетом
ничего. Ни диспетчерской вышки, ни ангаров, ни мастерских, никакого жилья  -
просто расчищенная площадка с бетонными полосами посреди пустыни.
   И  все   же   это   был   настоящий   аэродром.   Проявив   поразительную
дальновидность, правительство Саудовской Аравии уже давно выделило  средства
для  строительства  и  соорудило  столько  авиабаз,  что  на  них  могло  бы
разместиться в пять раз больше самолетов, чем было во всех ВВС страны.
   После  1  декабря  на  аэродроме  появились  американские  строители.  За
тридцать дней они построили палаточный город, способный вместить пять  тысяч
человек и пять эскадрилий истребителей.
   Среди строителей главную роль  играли  специалисты  по  монтажу  тяжелого
оборудования. Им помогали сорок  огромных  генераторов,  принадлежащих  ВВС.
Оборудование и строительные детали были доставлены частично на  трейлерах  с
низкой  платформой,  но  большей  частью  по  воздуху.  Монтажники   собрали
полусферические ангары, мастерские, склады горючего и боеприпасов, помещения
для предполетной подготовки и инструктажа, командный  пункт,  конференц-зал,
диспетчерскую вышку, палаточные склады и гаражи.
   Для пилотов и наземных обслуживающих команд  были  сооружены  разделенные
дорогами ряды палаток, отхожие места, кухни, бани, столовые  и  водонапорная
башня, которую караваны автоцистерн будут постоянно наполнять из  ближайшего
источника.
   Эль-Харц расположен в пятидесяти милях к юго-востоку от Эр-Рияда, то есть
всего лишь в трех милях от самой дальней точки, куда могли долететь иракские
ракеты типа "скад". Здесь в течение трех  месяцев  будут  базироваться  пять
авиаподразделений:     две     эскадрильи     ("рокетиры"     и      "чифы")
истребителей-бомбардировщиков F-15E, одна из которых, 335-я  с  базы  Сеймур
Джонсон, прибыла из США прямо в Эль-Харц, одна эскадрилья истребителей F-15C
"иглов", и две - истребителей-перехватчиков F-16, "фэлконов".
   В  палаточном  городке  одну  улицу  выделили  для   женского   персонала
авиакрыла. Среди 250 женщин были юристы,  командиры  наземных  обслуживающих
экипажей, водители грузовиков, работники канцелярий,  медицинские  сестры  и
два офицера разведки.
   Экипажи истребителей прилетели из Тумраита на своих машинах,  наземные  и
другие  службы  были  доставлены  транспортными  самолетами.  Передислокация
авиакрыла заняла два дня. Когда прибыли летчики, строители и монтажники  еще
работали; они оставались там до Рождества.
   Дону Уолкеру нравилось в Тумраите.  Летчики  жили  здесь  в  великолепных
современных квартирах, а не слишком строгие законы Омана дозволяли иметь  на
базе запасы спиртных напитков.
   Там Дон впервые встретился с британцами из войск специального назначения,
у которых поблизости была постоянная  учебная  база,  и  другими  "офицерами
связи",  служившими  в  оманской  армии  султана  Кабуза.  Дону  запомнилось
несколько вечеринок.  В  Тумраите  представительницы  противоположного  пола
чрезвычайно легко соглашались на свидания, а полеты на "иглах",  имитирующие
атаку на иракские рубежи, были отличным развлечением.
   После поездки с солдатами полка  специального  назначения  по  пустыне  в
легких  машинах  разведки  Уолкер,  обращаясь  к  только  что   назначенному
командиром эскадрильи подполковнику Стиву Тернеру, заметил:
   - Эти ребята настоящие психи.
   В Эль-Харце все оказалось по-другому. В Саудовской Аравии, где находились
святые города Мекка и  Медина,  соблюдался  строжайший  запрет  на  спиртные
напитки, а женщинам категорически запрещалось  открывать  любую  часть  тела
ниже подбородка, не считая кистей рук и ступней.
   Генерал Шварцкопф в своем приказе  номер  один  запретил  любые  спиртные
налитки во всех  частях  вооруженных  сил  коалиции,  находившихся  под  его
командованием. Этот приказ особенно строго соблюдался в Эль-Харце.
   В то же время американские грузчики, работавшие  в  порту  Даммама,  были
озадачены невероятным количеством шампуней, предназначенных  для  британских
ВВС. Они перегружали с кораблей на грузовики  или  транспортные  "геркулесы"
несметное количество коробок с этими средствами.
   Американцы  недоумевали:  неужели  британские   летчики   собираются   по
несколько раз в день мыть голову в стране, где вода ценилась превыше  всего?
Эту загадку им так и не удалось решить до конца войны.
   В другом конце полуострова, на авиационной  базе  возле  Табука,  которую
британские "торнадо" делили с американскими "фэлконами", пилоты из США  были
еще больше заинтригованы священнодействием британцев,  которые,  устроившись
после заката под тентами, наливали в стаканы немного  шампуня  и  разбавляли
его водой из бутылок.
   В Эль-Харце таких проблем не возникало. Да и жить  здесь  приходилось  не
так роскошно, как в  Тумраите.  Отдельная  палатка  была  лишь  у  командира
авиакрыла, все остальные, от полковника и ниже, размещались - в  зависимости
от ранга - по двое, четверо, по шестеро, восемь или даже двенадцать  человек
в палатке.
   Хуже того, улица, на которой жил женский  персонал  авиакрыла,  оказалась
вне пределов досягаемости. Эта проблема тем более  раздражала  пилотов,  что
американки,  верные  своим  обычаям  и  свободные  от  надзора  "мутавы"   -
саудовской  религиозной  полиции,  регулярно  загорали  в  одних  бикини  за
невысокими загородками, которые они воздвигли вокруг своих палаток.
   В конце концов находчивые пилоты реквизировали все  грузовики  с  высоким
кузовом. Настоящий патриот попадал из своей  палатки  на  взлетно-посадочную
полосу, только стоя на цыпочках в кузове такого грузовика и  делая  огромный
крюк, чтобы проехать по  улице  женского  персонала  и  убедиться,  что  его
дорогие соотечественницы сохраняют отличную форму.
   Впрочем,  для  большинства  летчиков  дальше  подобного  служения  своему
гражданскому долгу дело не заходило.
   Изменить  настроение  пилотов  была   и   другая   причина.   Организация
Объединенных Наций потребовала от Саддама Хуссейна вывода иракских войск  из
Кувейта  до  16   января.   Багдад   по-прежнему   отделывался   вызывающими
декларациями. Впервые стало очевидным, что  дело  идет  к  настоящей  войне.
Тренировочные полеты стали насущной необходимостью.
   По каким-то причинам 15 декабря в Вене было очень  тепло,  не  по-зимнему
ярко светило солнце. В обеденный перерыв фрейлейн  Харденберг,  как  обычно,
покинула здание банка и  неожиданно  для  самой  себя  решила  не  ходить  в
привычное кафе, а вместо ленча  купить  несколько  бутербродов  в  городском
парке, в нескольких кварталах от Балгассе.
   Здесь она обычно проводила обеденные перерывы летом и в  начале  осени  и
для этого брала бутерброды из дома. А 15 декабря она не запаслась ничем.
   Тем не менее, бросив  взгляд  на  голубое  небо  над  Францисканер-платц,
фрейлейн Харденберг, одетая в опрятное твидовое  пальто,  решила,  что  если
природа дарит ей, хотя бы на один день, частичку Altweibersommer -  венского
бабьего лета, грешно не воспользоваться такой возможностью и не  посидеть  в
парке.
   У фрейлейн Харденберг была особая причина любить этот небольшой  парк  за
Рингом. В одном из его  уголков  размещался  салон  Хюбнера  -  ресторан  со
стеклянными  стенами,  напоминавший  ей  небольшую  консерваторию.  Здесь  в
обеденное время маленький оркестр играл мелодии Штрауса - самого венского из
композиторов.
   Те, кому обед в ресторане был не по карману,  могли  сидеть  в  парке  по
соседству и бесплатно наслаждаться музыкой. К тому же  в  центре  парка  под
каменным сводом стояло изваяние самого великого Иоганна.
   Эдит Харденберг купила бутерброды в ближайшем  баре,  села  на  свободную
скамейку, согретую солнечными  лучами,  и  лениво  жевала,  прислушиваясь  к
мелодиям вальса.
   - Прошу прощения, - произнес по-немецки незнакомый низкий голос.
   Фрейлейн Харденберг вздрогнула. Больше всего  на  свете  она  терпеть  не
могла, когда к ней  обращались  незнакомцы.  Она  недовольно  покосилась  на
нахала, осмелившегося нарушить ее уединение.
   Это был темноволосый молодой мужчина с добрыми карими глазами. По-немецки
он говорил с акцентом. Эдит уже была готова проявить свою обычную  твердость
и снова отвернуться, но в этот момент заметила, что молодой человек держит в
руке  иллюстрированную  брошюру  и  показывает  на  какое-то   слово.   Эдит
машинально  бросила  взгляд  на  брошюру.  Это  оказалась   иллюстрированная
программка к опере "Волшебная флейта".
   - Пожалуйста, вот это слово, оно не немецкое, нет?
   Пальцем он показывал  на  слово  "либретто".  Конечно,  ей  следовало  не
отвечать,  просто  встать  и  уйти.  Она  начала  заворачивать   недоеденные
бутерброды.
   - Нет, - коротко ответила фрейлейн Харденберг. - Итальянское.
   - Ах так, - извиняющимся тоном отозвался  молодой  человек.  -  Я  изучаю
немецкий, но совершенно не знаю итальянского. Это значит музыка, да?
   - Нет, - ответила Эдит. - Это значит текст, слова.
   - Спасибо, - искренне сказал молодой человек. - Трудно  понимать  венскую
оперу, но мне она очень нравится.
   Пальцы  Эдит  сначала  замедлили   движения,   потом   совсем   перестали
заворачивать оставшиеся бутерброды.
   - Знаете, действие оперы происходит в Египте, - объяснил молодой человек.
   Ну не глупо ли рассказывать это ей, которая наизусть знала  каждое  слово
из "Die Zauberflote".
   - Да, в Египте, - подтвердила она.
   Дело уже зашло слишком далеко, подумала фрейлейн Харденберг. Кем бы он ни
был, этот юноша, он ужасно нахален. Она чуть  было  не  разговорилась.  Сама
мысль о чем-либо подобном была ей противна.
   - Так же, как и в  "Аиде",  -  заметил  молодой  человек,  возвращаясь  к
изучению своей программки. - Мне нравится  Верди,  но,  кажется,  я  все  же
предпочитаю Моцарта.
   Бутерброды были уже завернуты, Эдит осталось только встать  и  уйти.  Она
повернулась к молодому человеку, а тот именно в этот момент поднял  глаза  и
улыбнулся очень застенчивой, почти умоляющей улыбкой.  На  Эдит  с  собачьей
преданностью смотрели карие глаза  с  такими  ресницами,  за  которые  любая
фотомодель отдала бы полжизни.
   - Тут не  о  чем  говорить,  -  сказала  она.  -  Моцарт  -  король  всех
композиторов.
   Молодой человек улыбнулся чуть шире, сверкнув ровными белыми зубами.
   - Когда-то он жил в Вене. Может быть, сидел здесь, вот на этой скамейке и
сочинял музыку.
   - Этого не могло быть,  -  возразила  Эдит.  -  Тогда  этой  скамейки  не
существовало.
   Она встала и отвернулась. Молодой человек тоже встал и отвесил  по-венски
короткий поклон.
   - Прошу прощения за то, что помешал вам, фрейлейн. Но я весьма благодарен
вам за помощь.
   Эдит Харденберг пошла из парка, снова  к  своему  рабочему  столу,  чтобы
закончить ленч там. Она была ужасно сердита  на  себя.  Сейчас  разговоры  с
незнакомыми молодыми людьми в парке, а дальше что?  С  другой  стороны,  это
всего лишь студент-иностранец, который  искренне  хочет  узнать  побольше  о
венской опере. Ничего плохого в этом нет. Но хорошенького  понемножку.  Эдит
прошла мимо  афишы.  Ну  конечно,  через  три  дня  в  венской  опере  будет
"Волшебная флейта".  Кто  знает,  может  быть,  посещение  оперы  входило  в
программу обучения молодого человека.
   Несмотря на страстную увлеченность классической музыкой, Эдит  Харденберг
ни разу не была в венском Opernhaus. Конечно, она заходила  в  здание  днем,
когда оно было открыто для всех, но билет в партер всегда оставался для  нее
несбыточной мечтой.
   Дело было даже не только в непомерно высокой  цене.  Абонементы  в  оперу
передаются из поколения в поколение, они доступны лишь очень богатым. Иногда
билеты можно было достать по знакомству, а нужных знакомств у Эдит  тоже  не
было. Впрочем, даже обычный разовый  билет  был  ей  не  по  средствам.  Она
вздохнула и вернулась на рабочее место.
   Теплая погода продержалась всего лишь день, потом снова похолодало,  небо
затянули серые тучи. Эдит стала обедать в  своем  обычном  кафе,  всегда  за
одним и тем же столиком. Она была очень аккуратной  женщиной,  а  во  многом
даже рабой собственных привычек.
   На третий день после визита в парк она в обычное время, минута в  минуту,
села за свой столик и краешком глаза  заметила,  что  соседний  столик  тоже
занят. Там лежали два-три учебника -  ей  и  в  голову  не  пришло  прочесть
названия, - а рядом стоял недопитый стакан воды.
   Не успела Эдит заказать свое обычное  дежурное  блюдо,  как  к  соседнему
столику вернулся владелец учебников. Он сел, потом осмотрелся и, узнав Эдит,
издал возглас удивления.
   - О, здравствуйте, мы снова встретились, - сказал он.
   Эдит недовольно сжала  губы.  Подошла  официантка  и  поставила  на  стол
заказанное блюдо. Эдит оказалась в ловушке. А молодой человек никак  не  мог
угомониться.
   - Вы знаете, я закончил с программой. Надеюсь, теперь я понял все.
   Эдит кивнула и осторожно принялась за еду.
   - Отлично. Вы здесь учитесь?
   Зачем она задала этот вопрос? Что за бес вселился в нее? Но кругом  стоял
обычный ресторанный гомон. Что тебя тревожит, Эдит? Что плохого  в  вежливом
разговоре, хотя бы и с иностранным студентом? Интересно, что сказал бы  repp
Гемютлих? Он, конечно, не одобрил бы.
   Смуглый молодой человек радостно улыбнулся.
   - Да. Я изучаю технику. В техническом университете. Когда получу  диплом,
я вернусь домой и  буду  помогать  развитию  моей  страны.  Простите,  я  не
представился, меня зовут Карим.
   - Фрейлейн Харденберг, - строго сказала Эдит. - Откуда вы приехали,  герр
Карим?
   - Из Иордании.
   О Боже милосердный, только араба ей и не хватало. Что  ж,  в  техническом
университете, что в двух кварталах отсюда, за Кертнер-рингом,  должно  быть,
много арабов. Большей частью это были ужасные люди,  уличные  торговцы,  они
продавали ковры и газеты в открытых кафе и не хотели уходить, даже когда  их
прогоняли. Этот молодой человек казался вполне респектабельным. Может  быть,
из хорошей семьи. Но все же... араб. Эдит закончила ленч и жестом  попросила
счет. Пора оставить этого молодого человека, хоть и исключительно вежливого.
Для араба.
   - И все же, - с сожалением сказал Карим, - думаю, я не смогу пойти.
   Эдит  принесли  счет.  Немного  покопавшись  в  кошельке,  она   извлекла
несколько шиллингов.
   - Пойти куда?
   - В оперу. На "Волшебную флейту". У меня не хватит храбрости. Там столько
людей. Не будешь знать, куда пойти, когда аплодировать.
   Эдит покровительственно улыбнулась.
   - О, думаю, вы не пойдете в любом случае, молодой человек, потому что  не
достанете билета.
   Карим удивленно поднял брови.
   - Нет, нет, дело совсем не в этом.
   Он сунул руку в карман и положил на стол два бумажных листка. На ее стол.
Рядом с ее счетом. Второй  ряд  партера.  В  нескольких  метрах  от  певцов.
Недалеко от центрального прохода.
   - У меня есть  друг  в  Организации  Объединенных  Наций.  Понимаете,  им
выделяют какое-то количество билетов. Но ему они не нужны