конверт, на  котором  был  указан
только номер его комнаты.
   Внутри оказался единственный небольшой  листок  и  второй  самый  обычный
конверт, в каких отправляют письма авиапочтой. На втором  конверте  не  было
написано ни слова, а на листке по-английски печатными буквами было выведено:
ПО ВОЗВРАЩЕНИИ В ЛОНДОН  ПЕРЕДАЙТЕ  ЭТОТ  ПАКЕТ  В  НЕРАСПЕЧАТАННОМ  ВИДЕ  В
ИЗРАИЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО.
   Больше  никаких  пояснений  нигде  не  было.   Стюарт   Харрис   насмерть
перепугался. Он хорошо представлял себе, что  такое  Ирак  и  его  кошмарная
секретная полиция. Что бы ни было в том конверте, этого  вполне  достаточно,
чтобы его арестовали, пытали, даже убили.
   К чести Харриса, он сохранил спокойствие и способность здраво рассуждать.
Почему, например, письмо подбросили именно ему?  В  Багдаде  было  несколько
десятков британских бизнесменов. Так почему же выбор пал именно  на  Стюарта
Харриса? Не могли же иракцы знать, что по происхождению он  еврей,  что  его
отец, Самюэль Горовиц, эмигрнрова-л в Англию в 1935 году из Германии?
   Харрис так никогда и не узнал, что двумя днями раньше в ресторане ярмарки
его  имя  упоминалось  в  беседе  двух  сотрудников  иракского  Министерства
транспорта. Один из них рассказывал другому о своей поездке на ноттингемские
заводы в августе прошлого года; тогда Харрис радушно принимал его первые два
дня,  потом  исчез  и  снова  появился  лишь  через  день.  Иракский   гость
поинтересовался, не заболел  ли  его  хозяин.  В  ответ  английский  коллега
Харриса лишь рассмеялся и объяснил, что тот взял выходной на йом кипур.
   Иракские чиновники тут же  забыли  о  своем  разговоре,  но  сидевший  за
соседним столиком другой иракец  все  слышал  и  счел  необходимым  доложить
своему начальнику. Тот вроде бы не обратил внимания на рапорт  подчиненного,
но чуть позже задумался и просмотрел имевшиеся у  него  сведения  о  мистере
Стюарте Харрисе из Ноттингема, в частности, узнал номер его комнаты в  отеле
"Рашид".
   Харрис стал  думать,  что  же  ему  делать.  Предположим,  рассуждал  он,
анонимный отправитель письма каким-то образом узнал, что он - еврей. Даже  в
этом случае он никак не мог знать другого. Благодаря  совершенно  случайному
стечению обстоятельств письмо попало не просто к еврею, а к сайану.
   Израильский институт разведки и специальных операций был  создан  в  1951
году по приказу самого Бен-Гуриона. Вне стен института его  обычно  называли
"Моссад", что на иврите и значит "институт", но сотрудники Моссада, говоря о
своей  штаб-квартире,  всегда  ограничивались  безликим  словом  "офис".  По
сравнению с другими ведущими разведывательными управлениями  мира  Моссад  -
совсем крохотная организация, особенно если судить  по  численности  штатных
сотрудников. В штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли (штат  Вирджиния)  работают  около
двадцати  пяти  тысяч  специалистов;  в  это  число  не   входят   работники
многочисленных  филиалов.  В  период  расцвета  КГБ  в  его  Первом  главном
управлении, выполнявшем примерно те  же  функции,  что  и  ЦРУ  или  Моссад,
числилось около пятнадцати тысяч оперативных  работников,  в  том  числе  не
менее трех тысяч - в штаб-квартире управления в Ясеневе.
   Моссад в любое время насчитывал от 1200 до 1500 постоянных сотрудников  и
меньше сорока руководителей оперативных групп.
   Тот факт, что Моссаду все же удавалось существовать  с  ничтожным  числом
сотрудников и на тощем бюджете и не просто существовать, а приносить весомые
плоды, объясняется двумя причинами. Одна из них заключается в умении Моссада
при необходимости проникать в любые еврейские общины -  чудом  сохранившиеся
чуть  ли  не  во  всех  странах  мира   удивительные   сообщества,   которые
сконцентрировали в  себе  поразительно  талантливый  и  трудолюбивый  народ,
обычно говорящий на языке той страны, где находится община.
   Другая причина успехов Моссада кроется в наличии сайанима - международной
сети помощников; на иврите слово "сайан"  и  означает  "помощник".  Сайанами
могут быть только чистокровные евреи. Сохраняя лояльность по отношению к той
стране, гражданами которой они являются, сайаны в  то  же  время  испытывают
симпатии и к государству Израиль.
   Только в Лондоне насчитывается  около  двух  тысяч  сайанов,  а  по  всей
Великобритании их рассеяно еще тысяч  пять.  В  США  сайанов  раз  в  десять
больше. Они никогда не принимают непосредственного участия  в  операциях,  а
лишь оказывают те или иные услуги. Сайан  всегда  должен  быть  уверен,  что
операция, осуществлению  которой  он  помогает,  не  направлена  против  той
страны, где он родился или живет. Преданность Израилю не должна  вступать  в
противоречие с патриотизмом гражданина другой страны. Как  бы  то  ни  было,
благодаря помощи сайанов расходы  на  проведение  операций  удается  заметно
снизить - иногда на порядок.
   Предположим, что в Лондон прибывает оперативная группа Моссада с заданием
осуществить акцию против подпольной палестинской организации.  Группе  нужен
автомобиль.  Тогда  сайана,  занимающегося  торговлей  автомобилями,  просят
оставить в определенном месте подержанный автомобиль  с  настоящим  номерным
знаком,  а  ключи  от  него  положить  под  коврик.  По  окончании  операции
автомобиль  возвращают  владельцу.  Сайан  никогда  не  узнает,   для   чего
потребовался этот автомобиль, а в его  отчетах  будет  указано,  что  машину
отдали на время потенциальному покупателю.
   Если той же  группе  Моссада  потребуется  надежная  "крыша",  то  сайан,
имеющий в своем распоряжении недвижимость, сдаст в аренду пустующий магазин,
в то время как другой сайан, связанный с кондитерской фабрикой,  привезет  в
магазин конфеты и шоколад. Если  Моссаду  понадобится  тайник  для  передачи
информации, то сайан, торгующий недвижимостью, подыщет пустующий офис.
   Однажды Стюарт Харрис  проводил  отпуск  на  израильском  курорте  Эйлат.
Как-то раз в баре он  разговорился  с  приятным  молодым  израильтянином,  в
совершенстве владевшим английским языком.  На  следующий  день  израильтянин
привел своего друга,  мужчину  средних  лет,  который  незаметно  выведал  у
Харриса, какие чувства тот питает по  отношению  к  государству  Израиль.  К
концу отпуска Харрис согласился, что если когда-нибудь он сможет  чем-нибудь
помочь...
   Отпуск  закончился,  и  Харрис  уехал  домой,  где,  как   ему   и   было
рекомендовано, вел такой же образ жизни, что и до  поездки  в  Израиль.  Два
года он напрасно ждал какого-то особого задания; за все  это  время  к  нему
лишь  изредка  заходил  дружески  поболтать  один  и  тот  же  гость.  Каца,
выполняющий обязанности  резидента,  должен  регулярно  заниматься  и  такой
скучной работой, как проверять готовность сайанов.
   И вот теперь сайан Стюарт Харрис сидел в своем номере багдадского отеля и
гадал, что ему следует предпринять. Его все больше охватывала паника. Письмо
вполне могло быть провокацией: тогда его задержат в  аэропорту  при  попытке
вывезти тайком секретную информацию. А что, если подбросить конверт в  багаж
другому англичанину? Нет, на такое Харрис был просто не способен. Да  и  как
потом получить письмо в Лондоне?
   Немного успокоившись, Харрис наконец разработал план  действий  и  дальше
поступал уже в строгом соответствии с ним. Он  сжег  в  пепельнице  наружный
конверт и записку,  пепел  измельчил  и  спустил  в  унитаз.  На  внутреннем
конверте Харрис  тщательно  ликвидировал  собственные  отпечатки  пальцев  и
положил его под запасное одеяло, которое лежало на полке над гардеробом.
   Если теперь в его номер придут с обыском, он поклянется, что  никогда  не
забирался на верхнюю полку, потому что лишнее одеяло было ему  совсем  ни  к
чему, а что касается письма, то, должно быть, его оставил  тот,  кто  жил  в
этом номере до него.
   В большом магазине Харрис купил конверт  из  прочной  манильской  бумаги,
самоклеющуюся этикетку и липкую ленту, а на почте - столько  марок,  сколько
требуется для пересылки толстого журнала из Багдада в Лондон. С  ярмарки  он
принес рекламный журнал, прославлявший красоты и добродетели Ирака,  и  даже
проштемпелевал конверт эмблемой ярмарки.
   В последний день пребывания в Багдаде, за полчаса до того, как он  вместе
с двумя другими британцами должен был выехать в аэропорт, Харрис  заперся  в
своем номере. Он спрятал  письмо  между  страницами  рекламного  журнала,  а
журнал опустил в конверт, потом наклеил на него марки и этикетку  с  адресом
своего дяди,  который  жил  в  Лонг-Итоне.  Харрис  заранее  узнал,  что  из
почтового  ящика,  висевшего  в  холле  отеля,   в   очередной   раз   вынут
корреспонденцию лишь через четыре часа. Даже если эти  болваны  вскроют  его
конверт, рассуждал Харрис, к тому  времени  он  сам  будет  уже  где-то  над
Альпами, на борту британского авиалайнера.
   Говорят,  что  везет  дуракам  или  отчаянным   храбрецам.   Холл   отеля
действительно постоянно находился под наблюдением секретной полиции, которая
следила,  чтобы  никто  из  соотечественников  ничего   не   смог   передать
отъезжавшим иностранцам. Харрис нес конверт под пиджаком, прижимая его левой
рукой к телу. Сидевший в углу переодетый  полицейский  обратил  внимание  на
англичанина, но в тот момент, когда Харрис опускал конверт в почтовый  ящик,
их с полицейским  разделила  тележка,  доверху  нагруженная  багажом.  Когда
тележка проехала, Харрис уже сдавал администратору ключи от номера.
   Конверт доставили в дом дяди неделю спустя. Дядя уехал в отпуск, а  перед
отъездом на случай пожара или  ограбления  отдал  ключи  племяннику.  Харрис
беспрепятственно проник в дом  и  забрал  конверт.  Потом  он  отправился  в
посольство Израиля в Лондоне и  попросил  встречи  с  опекавшим  его  кацой.
Харриса проводили в какую-то комнату и попросили подождать.
   Вскоре туда вошел мужчина средних  лет,  спросил  у  Харриса  его  имя  и
поинтересовался, почему тот хочет видеть  "Нормана".  Харрис  все  объяснил,
извлек из кармана конверт  и  положил  его  на  стол.  Израильский  дипломат
побледнел, снова попросил Харриса подождать и вышел.
   Здание израильского посольства  на  Палас-грин  может  привлечь  внимание
любителя архитектуры своими классическими линиями,  но  ни  один  архитектор
никогда бы не догадался, что под этим зданием скрывается надежно укрепленное
и оснащенное самой современной аппаратурой лондонское бюро  Моссада.  Именно
из этой подземной крепости был срочно вызван молодой человек. А  Харрис  все
ждал и ждал.
   Конечно, он не мог знать,  что  стал  предметом  тщательнейшего  изучения
через полупрозрачное поляризационное зеркало. Пока он сидел  за  столом,  на
котором  по-прежнему  лежал  нетронутый  конверт,  его  сфотографировали,  а
фотографию сличили со снимком Стюарта Харриса из Ноттингема,  хранившимся  в
его досье. Молодой каца убедился,  что  в  посольство  проник  сайан,  а  не
палестинский террорист, и лишь после этого вошел в комнату.
   Каца  улыбнулся,  сказал,  что  его  зовут  Рафи,  и  предложил  Хар-рису
рассказать все с самого начала, с той самой встречи в Эйлате. Харрис  так  и
сделал. Разумеется, Рафи все знал о вербовке Харриса в Эйлате (он только что
просмотрел его досье), и рассказ Харриса был нужен ему  лишь  для  проверки.
Когда рассказчик дошел до событий в Багдаде, каца  заинтересовался  всерьез.
Сначала он почти  не  прерывал  Харриса,  давая  ему  возможность  полностью
выговориться. Потом засыпал его вопросами; вопросы  часто  повторялись,  так
что в конце концов Харрису пришлось пересказать несколько раз все, что  было
в Багдаде. Рафи не  делал  никаких  заметок,  вся  их  беседа  записывалась.
Наконец он подошел к укрепленному на стене телефону и недолго переговорил на
иврите со старшим по званию коллегой, сидевшим за стеной.
   Потом Рафи, не скупясь на похвалы, долго благодарил Харриса, отметил  его
мужество  и  хладнокровие,  настоятельно  просил  никому  и  ни  при   каких
обстоятельствах не говорить ни  слова  о  всем  происшедшем  и  пожелал  ему
счастливого возвращения домой. Затем Харриса проводили до выхода.
   Письмо забрал мужчина в шлеме, пуленепробиваемом жилете  и  в  перчатках.
Конверт сфотографировали и просмотрели в  рентгеновских  лучах.  Израильское
посольство  уже  потеряло  одного   сотрудника,   погибшего   при   вскрытии
письма-бомбы, и больше не хотело рисковать.
   Наконец конверт вскрыли. В нем оказалось  два  листка  тонкой  прозрачной
бумаги, исписанных арабской вязью. Рафи не знал ни слова  по-арабски,  а  уж
тем более не мог прочесть рукописный текст. Во всем лондонском бюро  Моссада
не нашлось человека, который смог бы разобраться  в  ажурной  вязи  арабских
букв. Рафи отослал в Тель-Авив подробное, надежно  зашифрованное  сообщение,
после чего составил еще более детальный отчет по специальной форме,  которую
в Моссаде называли НАКА. Вечером того же дня письмо и отчет были  отправлены
с дипкурьером, который вылетел самолетом израильской авиакомпании из  Хитроу
в Тель-Авив.
   В аэропорту  Бен-Гуриона  дипкурьера  прямо  у  трапа  самолета  встретил
мотоциклист связи с  вооруженным  эскортом.  Мотоциклист  доставил  холщовый
мешок с диппочтой в  большое  здание  на  бульваре  короля  Саула,  а  после
завтрака мешок уже лежал на столе  руководителя  иракской  инспекции,  очень
способного молодого офицера Давида Шарона.
   Шарон хорошо владел арабским языком, и то, что он прочел на двух  листках
папиросной бумаги, произвело на него  примерно  такое  же  впечатление,  как
первый прыжок с парашютом на тренировочных занятиях над пустыней Негев.
   Не вызывая секретаря  и  не  прибегая  к  помощи  компьютера,  Шарон  сам
напечатал дословный перевод письма на иврите, потом с оригиналом,  переводом
и отчетом Рафи направился к своему непосредственному  начальнику,  директору
средневосточного отдела Моссада.
   В письме сообщалось, что его автор занимает очень высокий пост в иракской
иерархии и является членом многих  правительственных  советов.  Далее  автор
говорил, что он готов работать на Израиль за деньги - и только за деньги.
   Там были еще кое-какие детали и номер абонементного  почтового  ящика  на
центральном багдадском почтамте для ответа.
   Вечером того же дня в личном кабинете Коби  Дрора  состоялось  совещание.
Помимо генерала Дрора на совещании присутствовали Сэми Гершон,  руководитель
оперативного отдела Моссада, и Эйтан Хадар, шеф  средневосточного  отдела  и
непосредственный начальник Шарона. Вызвали  на  совещание  и  самого  Давида
Шарона.
   Гершон с самого начала был настроен скептически.
   - Это фальшивка, - убежденно сказал он. - В жизни не видел такой  наглой,
неуклюжей, совершенно откровенной ловушки. Коби, я не пошлю своего  человека
проверять эту фальшивку. Это значит - отправить его на верную гибель.  Я  бы
не послал в Багдад даже отера.
   Отером в  Моссаде  называют  араба,  которого  израильтяне  посылают  для
установления предварительных контактов с другим арабом. Отер - это посредник
самого низкого уровня, которым - в отличие от  настоящего  кацы  -  можно  и
пожертвовать.
   Все склонялись к тому же мнению, что и Гершон.  Письмо  казалось  нелепой
попыткой заманить достаточно высокопоставленного кацу в  Багдад,  арестовать
его, подвергнуть пыткам, а потом  показательному  суду  и  публичной  казни.
Наконец Дрор повернулся к Давиду Шарону.
   - Давид, ты тоже имеешь право высказать свое мнение. Что ты думаешь?
   Шарон с сожалением покачал головой.
   - Мне кажется, Сэми почти наверняка  прав.  Посылать  в  Багдад  старшего
офицера было бы безумием.
   Эйтан Хадар бросил на Шарона предупреждающий взгляд. Как  обычно,  отделы
Моссада соперничали друг с другом. Не  было  нужды  заранее  отдавать  лавры
победителя Гершону.
   - С вероятностью девяносто девять процентов - это  ловушка,  -  продолжал
Шарон.
   - Только девяносто девять? - поддразнил его Дрор. -  А  как  нам  быть  с
оставшимся одним процентом, мой юный друг?
   - У меня нет серьезных предложений, просто мне  в  голову  пришла  глупая
мысль. В принципе не исключена вероятность - как бы мала она ни была, -  что
мы неожиданно приобрели нового Пеньковского.
   Воцарилась  мертвая  тишина.  Фамилия  Пеньковского  прозвучала  открытым
вызовом. Гершон звучно  выдохнул.  Коби  Дрор  уставился  на  шефа  иракской
инспекции. Шарон внимательно разглядывал свои ногти.
   Чтобы завербовать агента, занимающего значительный пост в высших эшелонах
власти враждебного государства, существует только четыре пути.
   Первый путь, самый длительный  и  трудоемкий,  заключается  в  подготовке
агента из числа своих соотечественников. В этом случае вполне очевидно,  что
его нужно обучить настолько  тщательно,  чтобы  он  ничем  не  отличался  от
граждан той страны,  в  которой  ему  предстоит  работать.  Практически  это
возможно, только если кандидат  в  агенты  родился  и  воспитывался  в  этой
стране. Тогда в принципе не исключено, что агенту удастся  постепенно  снова
прижиться - при условии, что для объяснения  его  долгого  отсутствия  будет
найдена достаточно правдоподобная легенда. Но даже  при  идеальном  стечении
обстоятельств ему придется ждать долгие годы, иногда  до  десяти  лет,  пока
перед ним не откроются двери кабинетов, в которых имеется доступ к секретным
документам.
   Тем не менее в свое время Израиль достиг  больших  успехов  в  подготовке
именно таких агентов. Причина этого очевидна: после создания Израиля  в  это
молодое государство эмигрировали евреи едва ли не  из  каждой  страны  мира.
Среди них без труда можно было найти евреев, которые вполне могли  сойти  за
марокканцев, алжирцев, ливийцев,  египтян,  сирийцев,  иракцев  и  йеменцев.
Кроме того, тысячи евреев прибывали  из  России,  Польши,  Западной  Европы,
Северной и Южной Америки.
   Из таких агентов  наиболее  успешно  работал  некий  Или  Коуэн,  который
родился и долгое время жил в Сирии. Однажды он снова оказался в Дамаске  как
гражданин Сирии,  долгое  время  находившийся  за  рубежом.  Коуэн  жил  под
сирийской фамилией и устраивал роскошные  вечера,  на  которые  приглашались
многие высокопоставленные чиновники - как гражданские, так и военные.  Гости
свободно обсуждали с бесконечно щедрым хозяином самые разные проблемы.  Все,
что рассказали Коуэну сирийские  чиновники,  включая  военные  планы  Сирии,
оказалось  в  Тель-Авиве  как  раз  к  началу  шестидневной  войны.   Коуэна
разоблачили, пытали и публично повесили  на  площади  Революции  в  Дамаске.
Таких агентов очень немного, а их работа чрезвычайно опасна.
   Проходили годы. Те, кто приехал в Израиль в  процессе  становления  этого
государства, постарели, их дети не знали  арабского  языка  и  не  имели  ни
малейших шансов стать шпионами калибра Коуэна. Поэтому к  1990  году  Моссад
располагал куда меньшим  числом  блестящих  арабистов,  чем  можно  было  бы
предположить.
   Была и другая причина ослабления израильской шпионской  сети  в  арабских
странах. Сейчас проникнуть в секреты любого  арабского  государства  гораздо
легче, находясь в Европе  или  Америке.  Если  арабы  покупают  американский
истребитель, то все детали  сделки  и  характеристики  приобретения  гораздо
проще  и  к  тому  же  почти  без  риска  можно  узнать  в   Америке.   Если
высокопоставленный араб по каким-то причинам кажется  подходящим  кандидатом
для вербовки, то почему бы не попытаться его завербовать во время  посещения
им злачных мест в Европе? По всем этим  причинам  к  1990  году  подавляющее
число своих операций Моссад проводил  в  относительно  безопасных  Европе  и
Америке, а не в арабских странах, где шпионаж связан с большим риском.
   Королем по части внедрения агентов был,  однако,  Маркус  Вольф,  который
долгие годы возглавлял восточногерманскую разведку. У Вольфа  было  огромное
преимущество: жителя ГДР практически невозможно отличить от гражданина ФРГ.
   За годы работы  в  разведке  "Миша"