ть   иракскую   артиллерию?   Ее
дальнобойность не превышает тридцати километров. Пушки Саддама должны стоять
где-то рядом, в пустыне.
   - Конечно, - ответил американец.  -  Наша  техника  позволяет  обнаружить
каждый танк и каждую пушку, даже тщательно замаскированные и спрятанные  под
землей.
   - Но если артиллерия  Саддама  будет  уничтожена,  как  тогда  он  сможет
организовать газовую атаку?
   - Ну, например, с помощью истребителей-бомбардировщиков.
   - Но к тому времени, когда двинутся вперед наземные  части,  вы  их  тоже
уничтожите, - возразил Мартин. - У Саддама не  останется  ни  одной  машины,
способной подняться в воздух.
   - Что ж,  у  него  останутся  "скады",  другие  ракеты,  еще  что-нибудь.
Наверняка он попытается пустить в ход ракеты. А мы будем их уничтожать  одну
за другой. Прошу прощения, коллеги, я должен вас покинуть.
   Когда Синклэр ушел, Паксман спросил:
   - Чего вы добиваетесь, Терри?
   Терри Мартин вздохнул.
   - О, я сам точно не знаю. Меня беспокоит одно обстоятельство: все, о  чем
мы говорили, конечно, известно Саддаму  и  его  советникам.  Они  не  станут
недооценивать мощь авиации США. Саймон, вы можете достать все  речи  Саддама
за последние шесть месяцев? На арабском, обязательно на арабском языке.
   - Думаю, смогу. Они должны быть в Управлении правительственной связи  или
в арабском отделе Би-би-си. Вам нужен текст или магнитофонные записи?
   - Если можно, записи,
   Три дня Мартин слушал гортанную речь,  уверенные  разглагольствования  из
Багдада. Он снова и снова прокручивал записи;  его  неотступно  преследовала
тревожная  мысль:  голос  иракского  деспота  звучит  совсем  не  как  голос
человека, попавшего в безвыходное положение. Саддам или не осознавал глубины
той пропасти, в которую катился Ирак, или знал то, о чем  не  имели  понятия
его противники.
   Двадцать первого сентября Саддам Хуссейн произнес еще одну речь.  Скорее,
это была даже не речь, а  официальное  заявление  Революционного  командного
совета, составленное на особом языке. Саддам заявил, что Ирак ни  при  каких
условиях не выведет свои войска из Кувейта и что любая  попытка  выбить  его
войска силой приведет лишь к грандиозной битве, "матери всех сражений".
   Слова Хуссейна, переведенные дословно, подхватили все  средства  массовой
информации, они явно пришлись по вкусу журналистам и репортерам.
   Мартин еще раз внимательно  просмотрел  текст  речи  и  позвонил  Саймону
Паксману.
   - Я вспоминал местные диалекты, распространенные  в  верховьях  Тигра,  -
сказал он.
   - Боже милосердный, ну и пристрастия у вас, - отозвался Паксман.
   - Так вот, в своей речи Саддам использовал оборот "мать всех сражений".
   - Да, и что?
   - У нас  это  слово  перевели  как  "сражение".  А  на  диалекте  племени
аль-тикрити, откуда вышел Саддам, оно обозначает также "людские потери"  или
"кровавая баня".
   Паксман с минуту помолчал, потом сказал:
   - Пусть вас это не беспокоит.
   Но Терри Мартин не мог успокоиться.
   7
   Сын владельца табачной лавки не  на  шутку  перепугался.  Не  меньше  был
напуган и его отец.
   - Умоляю, расскажи им все, что ты знаешь, - просил он сына.  Двое  мужчин
представились табачнику членам комитета кувейтского сопротивления. Они  вели
себя очень учтиво, однако настаивали на том, чтобы сын табачника был с  ними
предельно откровенен и правдив.
   Владелец табачной лавки понимал, что  двое  мужчин  назвались  не  своими
именами, но у него хватило ума сообразить, что гости являются влиятельными и
могущественными представителями кувейтской нации. Однако известие о том, что
его родной сын тоже участвует в активном сопротивлении, было  для  лавочника
полнейшей неожиданностью.
   Больше того, как он только что узнал, его сын  не  связан  с  официальным
движением  кувейтского  сопротивления.  Оказывается,  он  бросил  бомбу  под
иракский грузовик по приказу какого-то странного бандита, о котором табачник
никогда и не слышал. От таких известий любого отца мог хватить удар.
   Все четверо сидели в гостиной уютного дома табачника в Кейфане.  Один  из
гостей объяснил, что они ничего не имеют против бедуина, а только хотели  бы
установить с ним контакт, чтобы сотрудничать в дальнейшем.
   Тогда сын табачника рассказал им все, с того  самого  дня,  когда  бедуин
остановил его  друга,  который  собрался  стрелять  в  проезжавший  иракский
грузовик. Гости слушали внимательно, лишь время  от  времени  один  из  них,
желая что-либо  уточнить,  задавал  вопросы.  Другой,  в  темных  очках,  не
произнес ни слова; это был Абу Фуад.
   Спрашивавший кувейтец особенно  заинтересовался  домом,  где  подпольщики
встречались с бедуином. Сын табачника сообщил адрес, однако добавил:
   - Думаю, идти туда нет смысла. Бедуин очень осторожен. Один из нас как-то
хотел поговорить с ним и пошел, не договорившись. Дом  оказался  заперт.  Мы
думаем, он живет не там. Так он все равно узнал, что мы приходили, и сказал,
чтобы мы так никогда не делали, иначе он порвет все связи и  мы  больше  его
никогда не увидим.
   Абу Фуад молча кивнул в знак одобрения. Из  всех  четверых  он  один  был
профессиональным солдатом, а судя по  тому,  что  рассказал  сын  табачника,
бедуин тоже был профессионалом высокого класса.
   - Когда вы увидите бедуина в следующий раз? - спросил он.
   Возможно, через сына табачника удастся передать записку,  приглашение  на
переговоры.
   - Теперь  он  сам  связывается  с  кем-нибудь  из  нас,  а  тот  приводит
остальных. Может пройти несколько дней, пока бедуин даст знать о себе.
   Гости ушли. Теперь они располагали описанием  двух  автомобилей  бедуина:
видавшего  виды  пикапа,  на  котором  бедуин,  очевидно,  ездил  под  видом
зеленщика, поставляющего овощи и  фрукты,  на  городской  базар,  и  мощного
вездехода, предназначенного для поездок по пустыне.
   Абу  Фуад  попросил  друга,  что  работал  в   Министерстве   транспорта,
проверить,  кому  принадлежат  автомобили.  Оба  номерных  знака   оказались
фиктивными.  Можно  было  попытаться  разыскать  бедуина  по   удостоверению
личности; теперь без документов невозможно миновать  вездесущие  проверочные
посты и заставы на дорогах.
   Через одного из членов комитета движения  сопротивления  Абу  Фуад  нашел
надежного человека в Министерстве внутренних дел. На этот раз  ему  повезло.
Человек вспомнил, что шесть недель назад он  выдал  фальшивое  удостоверение
личности на  имя  какого-то  зеленщика  из  Джахры.  Его  попросил  об  этом
миллионер Ахмел Аль Халифа.
   Абу Фуад был заинтригован и окрылен. В движении сопротивления Аль  Халифа
был очень уважаемым и влиятельным участником, но всегда  считалось,  что  он
занимается только финансовыми вопросами  и  не  вмешивается  в  планирование
боевых операций. Тогда почему же он помогал таинственному бедуину,  сеявшему
смерть среди иракских солдат?
   К югу  от  саудовско-кувейтской  границы  американская  армия  непрерывно
наращивала силы. Генерал Норман Шварцкопф уже  давно  обосновался  в  строго
охраняемом лабиринте комнат, на третьем подвальном этаже здания Министерства
военно-воздушных сил Саудовской Аравии, которое находилось на старом  шоссе,
ведущем к эрриядскому аэропорту. В последнюю неделю сентября генерал наконец
решил, что он накопил  достаточно  сил,  чтобы  объявить  Саудовскую  Аравию
надежно защищенной от иракского вторжения.
   Генерал Чарлз ("Чак") Хорнер создал надежный щит в воздухе. Возле границы
круглосуточно  патрулировала  хорошо   оснащенная   армада   из   скоростных
истребителей, истребителей-бомбардировщиков, воздушных заправщиков,  тяжелых
бомбардировщиков и охотников за танками - "тандерболтов"13. Эта армада  была
готова в любой момент уничтожить иракскую армию в воздухе и на  земле,  если
Саддам осмелится двинуться дальше на юг.
   Радары непрестанно прощупывали каждый квадратный дюйм территории  Кувейта
и Ирака, приборы отмечали движение каждой машины по дорогам, в пустыне или в
воздухе, они могли перехватить любую радиопередачу  и  точно  указать  любой
источник тепла.
   Норман Шварцкопф понимал, что и наземных войск - механизированной пехоты,
легких и тяжелых танков,  артиллерии  -  у  него  теперь  достаточно,  чтобы
встретить, остановить,  окружить  и  ликвидировать  любую  колонну  иракской
армии.
   В последнюю неделю сентября в обстановке такой секретности, что  об  этом
не сообщалось даже союзникам США по коалиции, был разработан  план  перехода
от оборонительной тактики к наступательным действиям.  Детальная  разработка
плана атаки на иракские позиции осуществлялась, несмотря на то что  мандатом
ООН предусматривалось только обеспечение безопасности  Саудовской  Аравии  и
других государств Персидского залива и ничего больше.
   Но и у генерала Шварцкопфа были свои проблемы. Одна из них заключалась  в
том, что на кувейтском фронте  численность  иракских  танков,  артиллерии  и
пехоты за последние  шесть  недель  удвоилась,  другая  -  в  том,  что  для
освобождения  Кувейта  требовалась  вдвое  большая  армия,  чем  для  защиты
Саудовской Аравии.
   Норман Шварцкопф совершенно серьезно воспринимал афоризм Джорджа Паттона,
который гласил, что потеря одного своего  солдата  или  летчика  -  неважно,
американец ли он, британец, француз или араб, - это слишком высокая плата за
военный успех. Поэтому до начала наступления Шварцкопф  намеревался  удвоить
численность армии коалиции и обеспечить такой воздушный удар, после которого
было бы выведено из строя  не  меньше  половины  иракских  вооруженных  сил,
располагавшихся к северу от саудовско-кувейтской границы.
   А для этого требовалось, во-первых,  время,  за  которое  можно  было  бы
обеспечить доставку дополнительных пушек, танков, самолетов, другой  военной
техники,  людей,  провианта,  складов,  и,  во-вторых,  очень  много  денег.
Удивленным кабинетным наполеонам с Капитолийского  холма  Шварцкопф  сказал,
что если они хотят победить, то ему нужно все, что он требует.
   На самом  деле  послание  Шварцкопфа  политикам  передал,  предварительно
несколько  смягчив  тон,  менее  прямолинейный  председатель   объединенного
комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл. Политики  любят  играть  в
военные игры, но терпеть не могут, когда к ним обращаются на языке солдат.
   Как бы то ни было, пока  планы  освобождения  Кувейта  разрабатывались  в
глубокой тайне.  Впоследствии  оказалось,  что  все  было  сделано  вовремя.
Предложенные ООН планы мирного  урегулирования  конфликта  трещали  по  всем
швам; 29 ноября лопнуло терпение и у членов этой  уважаемой  организации,  и
они дали добро на применение любых санкций вплоть до военных, если  Ирак  не
выведет свои войска из Кувейта до  16  января.  Начни  Шварцкопф  разработку
наступательных операций в конце  ноября,  он  никак  не  смог  бы  закончить
подготовку армии коалиции в срок.
   Ахмед Аль Халифа оказался в крайне затруднительном положении. Разумеется,
он знал, кто такой Абу Фуад и чем он занимается.  Больше  того,  Аль  Халифа
охотно выполнил бы его просьбу, но он дал бедуину  слово,  а  нарушать  свое
слово торговец не умел.
   Даже своим друзьям кувейтцам и товарищам по  движению  сопротивления  Аль
Халифа не признался, что на самом деле никакого таинственного бедуина нет, а
есть британский офицер. Впрочем, в конце концов торговец согласился передать
бедуину записку, точнее, не передать, а оставить в  условленном  месте,  где
рано или поздно бедуин ее обнаружит.
   На следующее утро  Аль  Халифа  оставил  на  христианском  кладбище,  под
мраморным  памятником  британскому  матросу  Шептону,  письмо,   в   котором
настоятельно рекомендовал бедуину согласиться на встречу с Абу Фуадом.
   Майк Мартин свернул за угол и слишком поздно заметил иракский  патруль  -
пятерых солдат во главе  с  сержантом.  Солдаты  были  удивлены  неожиданной
встрече с бедуином не меньше самого Мартина.
   Несколько минут назад  Мартин  поставил  свой  пикап  в  гараж  и  пешком
направился на виллу, где намеревался провести эту ночь. Он очень устал;  это
был один из тех крайне редких моментов, когда его внимание  притупилось.  Он
увидел иракских солдат, понял, что те тоже заметили  его,  и  выругался  про
себя. В его работе потеря бдительности даже на мгновение могла стоить жизни.
   Комендантский час давно наступил. Майкл Мартин далеко не в первый раз шел
по городу, когда законопослушные горожане уже заперлись в своих домах  и  по
улицам рыскали лишь иракские патрули. Он  взял  за  правило  выбирать  плохо
освещенные боковые улочки, темные аллеи и совсем неосвещавшиеся  пустыри,  а
иракские солдаты предпочитали не удалиться от главных улиц  и  перекрестков.
Поэтому до сих пор Мартин и  солдаты  оккупационной  армии  не  мешали  друг
другу.
   Но после возвращения Хассана Рахмани в Багдад и его довольно язвительного
доклада  о  беспомощности  народной  армии  в  Кувейте  произошли  кое-какие
изменения.  На  улицах  стали  появляться  зеленые  береты  иракских  частей
специального назначения.
   Зеленые береты тоже не шли ни в какое сравнение с элитной Республиканской
гвардией, но  были  не  в  пример  дисциплинированнее  того  мобилизованного
сброда, который называли народной армией. На  перекрестке,  где  никогда  не
было    ни    одного    иракского    солдата,    сейчас    стояли    шестеро
"зеленобереточников".
   У Мартина хватило времени лишь на то, чтобы тяжело  опереться  на  палку,
которую он всегда носил с собой, и, ссутулившись, принять старческую осанку.
Это была самая выгодная поза, ибо  арабские  обычаи  предписывали  оказывать
старикам если не почтение, то хотя бы сострадание.
   - Эй, ты! - крикнул сержант. - Иди сюда.
   На одинокого старика в клетчатой куфие нацелились четыре карабина. Старик
помедлил, потом заковылял к солдатам.
   - Что ты здесь делаешь в такой поздний час, бедуин?
   - Старый человек хочет добраться домой до комендантского часа, - захныкал
старик.
   - Дурень, комендантский час давно наступил. Два часа назад.
   Старик удрученно покачал головой.
   - Я не знал, сайиди, у меня нет часов.
   На Среднем Востоке часы - это не необходимость, а предмет роскоши, символ
преуспеяния. В Кувейте иракские солдаты быстро обзавелись часами  -  они  их
просто отбирали. А слово "бедуин" происходит от арабского бидун, что  значит
"без".
   Сержант хмыкнул. Объяснение казалось резонным.
   - Документы, - сказал он.
   Старик свободной рукой похлопал по своей грязной одежде.
   - Кажется, я их потерял, - умоляющим тоном сказал он.
   - Обыскать! - приказал сержант.
   Один из солдат сделал шаг вперед. Мартину показалось, что ручная граната,
привязанная к его правому бедру, вдруг  выросла  до  размеров  тех  арбузов,
которые он развозил на своем пикапе.
   - Только не хватай меня  за  яйца,  -  вдруг  раздраженно  сказал  старый
бедуин.
   Солдат в  нерешительности  остановился.  Другой  патрульный,  прячась  за
спинами товарищей, хихикнул. Сержант пытался сохранить строгий вид:
   - Зухаир, что ж ты? Обыщи его.
   Молодой солдат Зухаир замешкался, понимая, что  товарищи  будут  смеяться
над ним.
   - Только моей жене позволено трогать  меня  за  это  место,  -  продолжал
бедуин.
   Теперь  захохотали  и  опустили  карабины  уже  двое  солдат.   Остальные
последовали их примеру. Зухаир никак не мог решить, что ему делать.
   - Правда, и она ничего от этого не получает. Я  уже  давно  не  занимаюсь
такими делами, - закончил старик.
   Это было уже слишком. Патрульные захохотали во все горло, и даже  сержант
позволил себе ухмыльнуться.
   - Ладно, старик. Иди своей дорогой. И больше не шляйся по ночам.
   Прихрамывая и на ходу копаясь в своей грязной  одежде,  бедуин  дошел  до
угла и  обернулся.  По  булыжной  мостовой  покатилась  граната  с  неуклюже
торчащей в сторону ручкой взрывателя. Граната остановилась  как  раз  у  ног
Зухаира. Все шестеро недоуменно уставились на нее.  И  тут  она  взорвалась.
Солдаты были убиты на месте. Подходил к концу сентябрь.
   Поздним вечером того же дня в далеком Тель-Авиве, точнее, в штаб-квартире
Моссада, что в здании "Хадар Дафна", генерал Якоб (Коби) Дрор  после  работы
разоткровенничался за бутылкой пива со своим старым другом и коллегой  Шломо
Гершоном, которого обычно называли Сэми.
   Сэми  Гершон   возглавлял   Комениут   -   оперативный   отдел   Моссада,
занимавшийся, в частности, вербовкой "нелегальных" агентов и работой с  ними
- опасным занятием, при котором и агенты и связные постоянно  ходят  как  по
лезвию бритвы. Он был одним  из  двух  сотрудников  Моссада,  в  присутствии
которых их шеф солгал Чипу  Барберу.  Разговор  снова  вернулся  к  проблеме
отношений между Моссадом и ЦРУ.
   - Ты не думаешь, что лучше было бы все рассказать американцам? -  спросил
Сэми.
   Дрор повертел в руках бутылку с пивом, отпил глоток.
   - Пошли они... - проворчал  он.  -  Пусть  сами  вербуют  своих  чертовых
агентов.
   Дрор вспомнил, как весной 1967  года  он,  тогда  еще  совсем  мальчишка,
прятался в пустыне под своим танком  в  ожидании  приказа,  а  тем  временем
четыре арабских государства готовились раз и навсегда разрешить все споры  с
Израилем. Дрор помнил и то, как той весной весь мир ограничивался дружескими
упреками в адрес арабов.
   Экипажем его танка командовал двадцатилетний офицер. Танк Дрора входил  в
состав той ударной группы, которая под командованием Исраэля Таля  пробилась
через перевал Милта и отбросила египетскую армию к Суэцкому каналу.
   Дрор не забыл и реакцию западных  средств  массовой  информации.  Сначала
газетчики ломали себе руки, предчувствуя уничтожение  его  страны,  а  когда
Израиль за шесть дней разгромил армии четырех стран на суше и в воздухе,  те
же писаки обвинили Израиль в проведении тактики устрашения.
   За те шесть дней сформировалось мировоззрение Коби Дрора, которое свелось
к формуле: "Пошли они все к черту!". Он был настоящий сабра,  он  родился  и
вырос в Израиле и потому не обладал  ни  широтой  взглядов,  ни  родословной
таких людей, как Давид Бен-Гурион.
   Политические симпатии Коби Дрора были на  стороне  крайне  правой  партии
Ликуд, которую возглавляли Менахем Бегин, выходец из движения Иркун, и Ицхак
Шамир, ранее входивший в группу "Шторм".
   Однажды  Коби  Дрор  присутствовал  на  занятиях   новобранцев   Моссада.
Преподаватель, один из его сотрудников, употребил  выражение  "дружественные
разведывательные управления". Сидевший на задних рядах  Коби  Дрор  встал  и
прервал лектора:
   - В природе не существует такого понятия, как друг Израиля, -  сказал  он
новобранцам, - за исключением, быть может, еврейской  диаспоры.  Все  страны
делятся на две категории: на  наших  врагов  и  нейтральные  государства,  у
которых надо брать все, ничего не давая взамен. Встретитесь с "нейтралами" -
улыбайтесь  им,  похлопывайте  их  по  плечу,  пейте  с  ними,  льстите  им,
благодарите их за ценные сведения, но не давайте им никакой информации.
   - Что ж, Коби, будем надеяться, что  они  никогда  не  узнают,  -  сказал
Гершон.
   - Как они могут узнать? В курсе дела только восемь человек. И все  они  -
наши сотрудники,
   Должно  быть,  всему  виной  было  пиво.  Коби  Дрор  забыл   о   девятом
посвященном.
   Весной 1988 года британский бизнесмен Стюарт Харрис  принимал  участие  в
багдадской   промышленной   ярмарке.   Харрис   был   торговым    директором
ноттингемской    компании,     которая     изготавливала     и     продавала
дорожно-строительные   машины.   Организатором   ярмарки    было    иракское
министерство транспорта. Как почти все европейцы и американцы, Харрис жил  в
отеле  "Рашид"  на  улице  Яфа.  Этот  отель  был  построен  специально  для
иностранцев  и  находился  под  тщательным   наблюдением   иракской   службы
безопасности.
   На третий день работы ярмарки Харрис, вернувшись в отель, обнаружил,  что
в его отсутствие под дверь кто-то просунул