еть у камина и развлекать песенками семью и  друзей,  и
чтобы на заднем плане играли детеныши.
   Сейчас очень многое поставлено на кон, и  не  только  жизни  Джон-Тома  и
Маджа.
   А вдруг его на сей  раз  подведет  стихотворчество?  Или  сила  голосовых
связок, или быстрота пальцев? Что, если...
   Не кличь  неприятности,  всегда  твердила  ему  Талея.  Они  и  без  зова
нагрянут.
   - Мы сами пришли, - сказал он тощему музыканту.
   Взгляд Иеронима Хинкеля уперся в дуару.
   - Ты тоже музыкант?
   Ни бьющие в цель оскорбления, ни площадная брань, ни демоническая  угроза
не укрепили бы дух Джон-Тома лучше, чем эта простенькая фраза.
   - Совершенно верно. Пою и играю на дуаре. А ты?
   - Играю сам для себя, по большей части.
   Мадж, несмотря на окружающую обстановку, а может быть, как раз из-за нее,
по-выдровому хихикнул.
   Хинкель быстро скосил на него глаза:
   - Вижу, ты привел с собой большую крысу.
   Тут Мадж не только вышел из тени Джон-Тома, но и сделал  несколько  шагов
вперед.
   - Шеф, тебе следует знать, че я никакая не клепаная крыса,  а  выдр,  вот
так. А еще хочу довести до  твоего  прыщавого  сведения,  просто  в  порядке
светской беседы, че второго  такого  урода  в  человечьем  племени  нет,  по
крайней мере, мне он на глаза еще не попадался.
   - Ладно, ладно, вот что я тебе на это скажу... - Хинкель оборвал фразу. -
Погоди-ка! Почему это я с тобой спорю? Я же здесь командую.
   Повелеваю, так сказать, музыкой сфер.
   - Каких таких сфер? - Пальцы Джон-Тома были наготове. - Тех, что  у  тебя
между ног?
   - Э, брат, да ты шутник. Откуда такой? Вроде не местный.
   - Когда-то я  жил  в  Лос-Анджелесе.  А  сейчас...  сейчас  можешь  смело
считать, что я местный.
   Хинкель кивнул:
   - Как скажешь. Ну, раз ты, приятель, из Лос-Анджелеса,  позволяю  тебе  и
твоему хвостатому дружку унести отсюда ноги. Твое счастье, что я  по  натуре
человек добрый. Ты, между прочим, меня от завтрака оторвал.
   Джон-Том взглянул на осклизлую горку картошки с кетчупом и ощутил желание
освободить желудок от съеденного на последнем привале.
   - Мы по пути кое-что слышали. Это, часом, не ты ли музицировал?
   - В яблочко. Я над балладой работаю.
   - Над балладой? - Мадж захрипел - душил в горле  смех.  -  Ты  эту  гнусь
балладой называешь?
   - Полегче, Мадж, - шепнул Джон-Том. - Постарайся не выводить его из себя.
   - У тебя что-то на уме,  раз  ты  забрался  в  такую  даль,  -  задумчиво
протянул Хинкель.
   Джон-Том  заметил,  что,  ко  всему   прочему,   у   похитителя   мелодий
отвратительная осанка.
   - Случайные путешественники на мой остров не заглядывают.
   - Нас привела сюда музыка, - ответил Джон-Том. - Горстка аккордов.
   - Он оглянулся и не был удивлен, обнаружив,  что  сладкозвучный  поводырь
предпочел остаться во дворе. Едва ли он  заслуживал  осуждения.  -  Надлежит
вернуть ее законному владельцу. Как  и  всю  остальную  музыку,  присвоенную
тобою без всякого на то права.
   - Законному владельцу? - Хинкель пришел в веселое  расположение  духа.  -
Интересно. Свеженькая идея.
   - Пора положить конец кражам, - исполнясь решимости, нажимал Джон-Том.  -
Ты должен оставить в покое честных музыкантов и певцов, например китов.
   - Черта с два я их оставлю в покое.
   - По словам твоих  бывших  товарищей  по  ансамблю,  ты  ступил  на  этот
скользкий  путь  из  желания  остаться  единственным  существом,   способным
музицировать, и  тогда-де  людям  волей-неволей  придется  тебя  слушать.  -
Чаропевец понизил голос. - Смею заверить, ты просчитался. Если посадишь  под
замок всю музыку на свете, любви к тебе не прибавится.
   - Не прибавится? А вот посмотрим. - Тонкий рот исказила кривая  улыбка  -
визуальный аналог подавленной отрыжки. - Стало быть, вас  сюда  привели  мои
бывшие соратники, друзья не разлей вода. Последнее время я был к ним излишне
снисходителен, позволял вытворять что вздумается.
   Ничего, они еще заплатят за этот визит.
   - Мы бы и сами нашли дорогу.
   Джон-Том испугался, что усугубит злосчастья и без того жалкого трио.
   - Они себя называют ансамблем! - пробормотал Хинкель. - Шайка джерсийских
бездарей! Взять хоть этого Газерса - возомнил, что умеет играть на гитаре. А
Хилл! Что за убожество! Ну а Циммерман? Поглядишь на него - решишь, что  бас
можно доверить любому ханыге. - Раздался визгливый, пронзительный  хохот.  -
То-то раньше носы задирали! А кто они сейчас? Безголосое отребье!
   - Почему же ты не отправишь их домой? - Джон-Том сдерживал растущий гнев.
- Чего ради томить их здесь?
   - А того ради! Мне приятно, что им приходится меня  слушать.  Когда  этим
зазнайкам был нужен новый певец, они на меня наплевали. Ну  а  теперь  будут
слушать, еще как! Целую вечность!
   - Э, шеф, да ты, оказывается, подлый, - прорычал Мадж.
   - Нет, крыса, не подлый. Я справедливый. Знаю себе  цену.  В  музыкальном
плане. Знаю цену своему таланту. И все ее скоро узнают - альтернативы никому
не оставлю. Любому, кто захочет послушать музыку, придется слушать  меня!  -
Хинкель с самодовольной ухмылкой развалился на троне.  -  А  вот  когда  все
познакомятся с моим выдающимся дарованием, когда зауважают меня,  вот  тогда
я, может быть - может быть! - верну кое-что из старой музыки. Кому-то  отдам
пьеску для пикколо, кому-то - дурацкую любовную песенку. Но не  раньше,  чем
получу заслуженное признание!
   Он царственно взмахнул рукой.
   - Ну а вам я дарю  свободу.  Ступайте  прочь.  Извольте  выйти  вон!  Кыш
отсюда! Я сегодня в великодушном настроении.
   Джон-Том нахмурился:
   - У тебя странная речь. Не похоже на обычного хэви-металлиста.
   Иероним Хинкель фыркнул:
   - По-твоему, только этот козел Газерс образованный? Да я чуть не  защитил
диплом бакалавра на факультете экономики в Нью-Йоркском университете!
   Мадж бочком приблизился к спутнику и прошептал:
   - Чувак, он сплошную лажу гонит! Да где это  видано,  чтоб  кореш  изучал
экономику и бросил такое выгодное дельце ради пения в сдвинутом ансамбле?
   - Мы не уйдем. - Чаропевец мобилизовал свою стойкость.
   У Хинкеля  сдвинулись  брови,  отчего  узкая  физиономия  вытянулась  еще
сильнее. Сейчас он выглядел чуть ли не жутко.
   - Пришелец, не зарывайся! Я тебя отпускаю только потому,  что  ты  не  из
этих безмозглых болтливых животных, вроде твоей крысы.
   Мадж вытащил меч.
   - Шеф, тебе не очень-то легко будет распевать без голосовых связок.
   А хошь, мы тебе поднимем голос на парочку  октав  -  авось  он  от  этого
выиграет? И животным, чувак, ты меня напрасно  назвал.  Я  понимаю,  обидеть
хошь, да тока ниче не выйдет. Потому как мы тут все животные.
   - Он прав, - гордо подтвердил Джон-Том.
   - Ну,  допустим.  -  Хинкель  поерзал  на  троне,  перекинув  ноги  через
подлокотник. - Ты слишком много времени провел здесь. И чего же ты  ожидаешь
от меня?
   - Освободи музыку. Сними с нее волшебные  оковы,  пусть  каждая  гармония
вернется к заждавшимся инструментам и глоткам. - Джон-Том указал на  мрачные
стены башни. -  Если  решишь  остаться  здесь,  царить  на  этом  острове  и
развлекаться пением, я буду первым, кто тебя поддержит.
   Но красть мелодии у других... тебе как музыканту это не пойдет впрок.
   Совсем наоборот.
   - Чувак прав от и до! - пролаял Мадж. - Знаешь, шеф, на свете много  чего
можно слямзить. Уж я-то знаю. Но тока не талант.
   - Какое красноречие! Ну что, оба закончили?
   Джон-Том уже подготовил песню.
   - Не совсем. Если до тебя еще не  дошло  -  ничего  страшного.  Я  всегда
твердо верил в аудиовизуальную поддержку.
   Его руки легли на дуару, и он запел.
   Из глубин инструмента повалил совершенно незнакомый Маджу эфемерный  дым.
Густо-фиолетовый, неоново-яркий поток рвался через стык грифов.
   Выдр отступил на несколько шагов. Уж он-то знал:  в  такие  минуты  может
произойти все, что угодно.
   Что именно - этого и сам Джон-Том подчас не мог сказать.

   У музыки есть уникальное свойство,
   Не всем, очевидно, известно о том,
   Ее бесполезно держать под замком,
   Простор - основное условие роста
   Неважно чего, будь то джаз или рок,
   Холодная классика, пылкое буги.
   Желаешь добра ей - гони за порог
   Мелодию, сердцем рожденную в муке!

   На Иеронима Хинкеля все это ни малейшего впечатления не произвело.
   Он лишь отлепился от спинки трона и взирал на дым с легкой брезгливостью,
как на сгусток выхлопных газов на перекрестке Второй и Двадцать шестой улиц.
   - Что ж, недурно. - Он слез с трона,  подошел  к  высокому  узкому  окну,
выглянул. По залу пробежала волна звука, могучее мелодичное "ух"
   -  словно  разом  выдохнула  сотня  кларнетов.  -  Похоже,  тебе  удалось
освободить немножко моей музыки. И  теперь  ее  придется  возвращать.  -  Он
повернулся к посетителям, недобро посмотрел на них. - Ну и, разумеется, я не
собираюсь допускать, чтобы это повторилось. Положа руку на сердце я не хотел
отбирать у тебя музыку, но уж коли ты уперся...
   Джон-Том с нехарактерной для него усмешкой сочинял новые стихи.
   - Хочешь со мной потягаться? Ладно, бери свою тренькалку.
   - У меня есть кое-что получше.
   Хинкель с нехорошей улыбочкой достал из нагрудного кармана видавшую виды,
но исправную губную гармонику.  Приложил  ее  к  губам  и  сыграл  несколько
базовых, совершенно нестройных нот.
   Уже заполнивший зал фиолетовый дым  съежился,  как  от  удара.  Он  почти
исчез, но в самый последний момент новый текст и мажорный ключ  вернули  ему
силу.
   Хинкель был  удивлен.  Он  даже  попятился  к  трону.  Бесследно  исчезло
высокомерное нахальство. Джон-Том играл и пел, фиолетовое облако напирало.
   Наконец Хинкель, видимо, решил, что сейчас уместны более суровые меры. Он
тоже запел, и это замедлило, но не остановило продвижение облака.
   - Ага, чувак, получается! - Мадж  неистово  прыгал  рядом  с  Джон-Томом,
размахивал мечом  над  головой.  -  Задай  ему  перцу!  Покажи,  чего  стоит
настоящий чаропевец!
   - Именно это я и собираюсь сделать, - проворчал Джон-Том, -  если  только
ты не снесешь мне башку дурацким мечом!
   - Ой, извини.
   Выдр поспешил снизить энтузиазм и заодно - оружие.
   Хинкель, не в силах одолеть грозный фиолетовый туман и музыку  Джон-Тома,
с диким взором отступал, пока не уперся в  свое  помпезное  сиденье.  В  тот
самый момент, когда Мадж был готов  ринуться  вперед  и  покончить  с  делом
совершенно немелодичным ударом клинка, певец-неудачник отчаянно закричал. То
был жалобный плач ребенка, всеми затурканного, никем не любимого, в игры  не
званного, даже не последнего в классе по успеваемости (это все же лидерство,
хоть и шиворот-навыворот), а из последней десятки, из  тех,  кому  успехи  в
жизни не светят по определению.
   В ответ на этот плач из пустоты, что таилась доселе за троном, исторглась
сверхъестественная подмога. И впервые с того момента, как нога  Джон-Тома  и
лапа Маджа ступили на остров,  за  крепостными  зубцами  засверкали  молнии.
Черные молнии!
   По кривоотесанным камням раскатывался злобный  гром,  сотрясая  замок  до
самого основания. Стихи Хинкеля были почти  бессмысленны,  музыка  -  как  и
раньше,  невыносима,  однако  на  сей  раз  в   каждую   ноту   вкладывалось
выстраданное отчаяние, острое, патетическое устремление. И так  жалобно  это
звучало и выглядело, что Джон-Том заколебался.
   Но  не  это  промедление  стоило  атакующей  стороне  инициативы.  Просто
Джон-Том и Мадж вдруг очутились перед численно превосходящим противником.
   Разнообразные призраки выныривали из тьмы, разодетые кто во  что  горазд,
от атласных камзолов и шелковых шальвар до хлопковых набедренных  повязок  и
овчинных безрукавок. Иные щеголяли римскими тогами, иные  -  синими  рваными
джинсами и поношенными сандалиями.
   Выцветшие  галстуки-бабочки,   растрескавшиеся   бусы   братской   любви,
волосатые руки, торчащие из тесных  смокингов,  черные  кожанки  с  золотыми
галунами...
   Одно из приблизившихся к  Маджу  привидений  было  одето  по  моде  столь
чудовищной, что бывалому выдру пришлось отвести взгляд.
   - Только не это! - простонал Мадж. - Все, что угодно, только не... плед в
клетку!
   Призраки влетали в огромный зал на крыльях с ветхими перьями  и  дырявыми
перепонками. По всем этим созданиям давно скучала ванна.  И  они  играли  на
лету. И пели, и гудели, и хлопали в ладоши - каждый задавал собственный ритм
и не желал следовать чужому. Они держали в руках инструменты  -  от  древних
лютней  до   суперсовременных   синтезаторов;   наличествовали   также   все
промежуточные ступени.
   Джон-Том узнал виолу "да гамба". Один из  призраков  терзал  расстроенный
гамелан. Были тут и флейты, и гитары, и маракасы, и барабаны, и дидеридо,  и
банджо.
   И хотя каждый фантом выказывал определенную степень безвкусицы, никто  не
пускал петуха лучше Иеронима Хинкеля. Правда,  окружение  он  себе  подобрал
достойное - Джон-Том, у которого едва  не  лопались  перепонки,  не  мог  не
признать этого. А бедняга Мадж оказался перед  летучими  ужасами  совершенно
беззащитным, он мог  лишь  стоять  и  держать  в  лапах  меч,  как  стальной
талисман. Увы, клинок, способный легко рассекать плоть, оказался непригодным
против тектонически дикой музыки.
   И тогда выдр снова отступил за спину друга.
   - Че это, во имя великой вони!
   - Духи. - Трудно стало сохранять подобающую манеру исполнения  под  таким
сокрушительным звуковым шквалом. - Тени покойных музыкантов  моего  мира.  -
Джон-Том болезненно поморщился. - Самые бездарные и  бесталанные  в  истории
поп-музыки. И все они, похоже, соберутся сегодня в этом зале.
   Между тем Хинкель успел прийти в себя. С горящим взором  он  спустился  с
трона, - Что, не нравится?
   Еще бы  нравилось!  От  особенно  мучительного  "дзын-н-нь"  акустической
гитары у Джон-Тома выступили слезы.
   - Это хорошие музыканты! -  Хинкель  наступал.  -  Просто  их  не  поняли
современники, как не поняли меня. Хотя, конечно, никто мне и в  подметки  не
годится.
   Мадж пятился подальше от жуткой сцены.
   - Чувак, сделай же чей-то! Я больше не выдержу!
   Джон-Том, принявший чей-то сольник за молитву в ритме диско (и  угодивший
в точку) тоже поймал себя на том, что сдает позиции. Но путь  к  отступлению
ему отрезала тень карикатурного подражателя Элвису Пресли - сей  выходец  из
индийского штата Уттар-Прадеш, обладатель голоса поистине  лавкрафтианского,
прикида в блестках а-ля лас-вегасский  ковбой,  пышных  бакенбард  и  волос,
уложенных в прическу "помпадур" с помощью большого количества свиного  жира,
предлагал свою версию "Тюремного рока". Это было  хуже,  чем  издевательская
пародия, - это была попытка доведения до самоубийства.
   Паря на тонких мышиных крыльях, коренастый, пузатенький экс-приказчик  из
трущобного пригорода Осаки тщился обуздать  (именно  обуздать)  классический
блюз  Бесси  Смит.  Наверное,  если  пилить  титановый  сплав  пилой,  и  то
получилось бы лиричней.
   Несостоявшийся рок-н-ролльщик из Восточной Пруссии вносил достойный вклад
в  гармоническое  столпотворение,  самозабвенно  калеча  своим   аккордеоном
"Лестницу в небо".  Выпускник  новоанглийской  частной  школы,  в  форменном
йельском свитере, белых  слаксах  и  яхтсменских  туфлях,  манерно  подражал
лучшим произведениям Джо Коккера, а обделенная чувством юмора  лесбиянка  из
Де-Мойна пыталась убедить вечность в том, что умеет играть на казу "Я всегда
тебя буду любить".
   И еще много, очень много других.
   Джон-Том и Мадж животики бы надорвали от хохота, не будь опасность  столь
реальной. Чаропевец чувствовал ее всеми фибрами души.
   Требовалось  срочно  что-нибудь  предпринять,  найти  достойное  средство
защиты! Но трудно думать о нотах и стихах, когда уши  разрываются  от  боли,
когда лязгают зубы, когда у тебя на глазах терзают сердце музыки.
   В гуще вопящих, вразнобой играющих призраков, набранных невесть из какого
поп-музыкального "Некрономикона", стоял с губной гармоникой в руках  Иероним
Хинкель и ухмылялся подобно злобному троллю. Фиолетовый туман, атакуемый  со
всех сторон, корчился, дергался, тщетно искал выход из диссонансной западни.
Как антиматерия аннигилирует материю, так и антигармония  Хинкеля  грозилась
разделаться  с  любыми  плодами  чаропения  Джон-Тома.  Еще  немного   -   и
дьявольские вибрации в  щепки  расколют  незаменимую  дуару.  И  тогда  пиши
пропало! Джон-Том не видел выхода, кроме отступления.
   - Midi veni, vici! <Искаж.  фраза  Юлия  Цезаря  "Veni,  vidi,  vici!"  -
"Пришел, увидел, победил!" У Хинкеля получилось что-то вроде:
   "Посредственный пришел, победил!"> Хинкель с гомерическим хохотом ринулся
в погоню  за  незваными  гостями,  взмахами  руки  увлекая  за  собой  армию
неудачников.
   Спасаясь от воющих миньонов Хинкеля, Джон-Том и Мадж  стремглав  выбежали
из центральной башни. Кругом отслаивалась горная порода - антимузыка дробила
черный базальт в пыль, крошила в острые обломки.
   Стоило ли удивляться, что в суматохе путники  не  нашли  склона,  которым
поднимались к замку?
   Мадж, резко остановившись на самом  краю  отвесного  обрыва,  в  отчаянии
искал альтернативный путь к спасению. Внизу, в неизмеримой дали, разбивались
о голый камень  волны,  их  грохот  звучал  здесь  шепотком  пены.  Джон-Том
остановился рядом с другом.
   Хинкель с нечистым хором не заставили себя ждать.
   - Так что извини, приятель. У тебя был шанс, но  ты  его  упустил.  Я  не
позволю ни тебе, ни кому другому вставать у меня на дороге.
   И тут он сделал самое худшее из того, что мог бы  сделать,  -  запел  под
аккомпанемент потусторонних приспешников.  Открытое  место  ничем  не  могло
сдобрить  его  голос,  неприемлемый  для  чужого  организма,  как  инородная
молекула ДНК.
   Мадж шатался на краю обрыва, беспомощно зажимая уши лапами.
   - Джон-Том, сделай же чей-то! Не то мне хана!
   Чаропевец глянул в бездну. Даже выдру с его сверхъестественной  ловкостью
не спуститься по гладкой скале. Вот если бы  перепрыгнуть  через  бездну  на
соседний, сравнительно невысокий пик  -  оттуда  можно  легко  вернуться  на
берег. Увы, оба не располагали крыльями или хотя бы возможностью обзавестись
ими в ближайшем времени.
   - Я не знаю...
   - Спой чей-то! Оптимистичное, обнадеживающее! - убеждал его  перепуганный
Мадж. - Спой громко, чисто спой!
   За многие годы Джон-Том набрался опыта в сочинении  мелодий  и  стихов  в
экстренных ситуациях. И песня, которую он наконец  затянул,  была  столь  же
очаровательна, сколь  отталкивающи  опусы  Хинкеля.  В  сравнении  со  своим
противником неровный голос Джон-Тома казался тенором Ната Кинга Коула.
   Почему на память сразу пришло соло Доннера из финала "Золота Рейна"
   - он объяснить не мог, но рок-версия героической оперы  оказалась  именно
тем, чего требовали обстоятельства. Джон-Том не располагал молотом и не  мог
обрушить его на камень под ногами, но он имел возможность призвать к себе  в
союзники очень серьезный хэви-металл.
   Из музыкального инструмента забил фиолетовый дым, но не струйкой,  как  в
прошлый раз, а ровной, почти идеальной дугой. Он протянулся от корпуса дуары
через головокружительную бездну и менял цвет по  мере  того,  как  сгущался.
Пройдя  через  все  оттенки  солнечного  спектра,  он  выкристаллизовался  в
радужный мост - от края обрыва до далекого берега внизу.
   Одуревший от боли в ушах и голове, Мадж не медлил ни секунды - скакнул на
радугу и помчался вниз, его  башмаки  дюйма  на  два  утопали  в  податливом
пламенеющем сиянии.
   - Чувак, дуй за мной! - крикнул он Джон-Тому. - Мостик выдержит!
   - Так нечестно, так нечестно! - Хинкель бросился было вдогонку, но ему не
хватило смелости ступить на прозрачный мерцающий мост. Да и  не  было  такой
необходимости. В сторону Джон-Тома ткнул измазанный кетчупом палец. -  Взять
их! Бейте по ушам! Увеличьте громкость!
   Диссонирующий хор взмыл на ветхих, но все еще надежных крыльях и  ринул