Вот еще один:
     Вощев с жестокостью отчаяния своей жизни сжал лопату... (К)
     Можно бы было сказать по-просту:
     <испытывая жестокое отчаяние // отчаявшись  //  доведенный до жестокого
отчаяния всей своей жизнью>.
     Но также, по платоновской, "наведенной", неявной логике, выходит, что у
всякого отчаяния  есть  (или должна быть?) какая-то особая,  характеризующая
его проявление жестокость! (Имеется в виду просто крайняя степень проявления
отчаяния, его пароксизм, или же все-таки что-то еще?)
     Сравним,  насколько  привычны и  естественны  для  нас,  в  отличие  от
вышеприведенного, с одной стороны, такие сочетания, как:
     радость жизни //  счастье материнства //  удовольствия семейной жизни и
т.п., а с другой стороны,
     мучения смерти // страх  наказания //  стыд разоблачения //  отвращение
(перед) убийством и т.д.
     Тут  имеются в  виду,  очевидно,  наиболее  стандартные  действия  (или
опять-таки ЛФ-слова)  от  указанных  событий-ситуаций:  радость  -  от жизни
как таковой, то есть от всякой жизни, или просто уже  от того,
что  человек жив; счастье, которое приносит с собой  всякое материнство, или
материнство  как таковое; мучения, испытываемые при любой смерти, (от
того, что происходит во  время  или непосредственно  перед  смертью); страх,
который  возникает у человека при ожидании  (какого  бы  то  ни было)
возможного наказания и т.д. и т.п.

     Примечательно,  однако,  что  у  описанного  только  что правила,  т.е.
сведения   разнообразия   проявления   грамматических   зависимостей   -   к
одному-единственному,    наиболее    примитивному,   упрощенному   (как   бы
пролетарскому) синтаксическому отношению,  имеется и обратная сторона. В том
случае,  если   как  раз   генитив  нормативен  для  данного,  используемого
Платоновым сочетания, то и он может быть заменен - уже, например, обратно на
ту же атрибутивную связь. Вот пример:
     Сафронов приоткрыл от разговорного шума один глаз... (К)
     Выражение разговорный шум очевидно получено из исходного:
     <от  шума  разговоров  //  из-за  шума  от  разговоров  //  от  шумного
(громкого) разговора>.
     Вот еще  один,  но довольно сложный пример такой обратной трансформации
из привычной генитивной конструкции в атрибутивную (и даже в предикативную):
     Женщины, которых видит  в городе  Прушевский, ходили медленно, несмотря
на свою молодость, - они,  наверно,  гуляли  и ожидали  звездного вечера; их
ноги ступали с силой жадности, а  телесные корпуса расширились
и  округлились, как резервуары будущего, - значит, будет еще будущее,
значит, настоящее несчастно и далеко до конца (К).
     Сила  жадности - это  примерно  то  же, что просто  жадность или жадная
сила, т.е.:
     а) <они наступали на землю с силой, проявляющей себя  с какой-то особой
жадностью> - или:
     б) <с той силой, которая присуща всякой  жадности // ?-которая и должна
быть обычной в том случае, когда женщина гуляет по городу>.
     Это как раз типичное для Платонова сворачивание атрибутивного сочетания
-  в генитивную группу,  но вот телесные корпуса -  ровно обратная операция,
т.е.  разворачивание обычной в языке генитивной конструкции (корпус тела)  в
форму  какого-то   несуществующего   в  норме,   остраненного  атрибутивного
сочетания,  "корябающего"  стандартное  восприятие  поэтизма,  заставляющего
звучать в глубине сознания такие обертоны, как :
     в-ввв)  и т.п.
     Привходящие же смыслы для сочетаний будет еще будущее и настоящее  было
несчастно,  в отличие от буквального 'они, эти  женщины,  в настоящий момент
все (поголовно) были несчастны' - следующие:
     г) <то, что происходит в настоящий  момент (на котловане, да и вообще в
стране), не приносит и не может принести никому никакого счастья> ,
     гг) <а настанет ли когда-нибудь счастливое будущее, неизвестно>.
     При этом из конструируемых  смыслов <все  их  несчастное настоящее> или
<все  несчастье  их  настоящего>  с  развертыванием  номинативной  группы  в
предикацию - на основе  созвучия - возникает (брезжит,  маячит, угадывается)
следующая глубокомысленная сентенция:
     е) <что-то настоящее осуществится  и  будет еще не сейчас, так сказать,
оно не "сейчасно", а когда-нибудь потом, в ?-недалеком будущем>!

     Но  зачем  Платонову вообще  нужны  два рода преобразований -  с  одной
стороны,   приведение   всех   разнородных   грамматических  конструкций   к
единообразию, выравнивание в каком-то едином  строю, нивелирование их
"по ранжиру",  а с другой,  расподобление тех,  которые нормально сведены  к
единству обычным употреблением в речи? В этом, как мне кажется, можно видеть
его отклик на  "веяние эпохи", т.е.  как  бы  исполнение  того  "социального
заказа", который, применительно к писателю, требовал  создания нового языка,
того  языка,  который  был бы  созвучен  -  "революционной  эпохе" и  внятно
воспроизводил бы основные тенденции,  в  соответствии с  которыми и "должно"
развиваться  общество.  Нам  сейчас,  конечно, вольн(  осуждать  этих людей,
пытавшихся выстроить новый мир - на пустом (или "расчищенном  до основания")
месте -  среди чиста поля или в некоем котловане, - но сами-то эти люди, как
правило,  искренне верили в правоту и непогрешимость своих идеалов. Остается
присоединиться к мнению такого стороннего наблюдателя всего происходящего во
все   эти   безумные  годы   в   России,   каким   был,   например,   биолог
Н.В.Тимофеев-Ресовский,   проведший   (волею  судьбы  и   отчасти   -  своею
собственной) с 1925 по 1945  гг. в Германии. Вот как он, например, описывает
(в  своих  воспоминаниях,  уже  после  его  возвращения  на  родину)  работу
советского транспорта - по контрасту с транспортом "нормальным" (а именно, в
данном случае немецким):
     "С этим я познакомился, только  вернувшись в обширное  наше  Отечество,
что,  оказывается, не  транспорт для людей, а люди  для  транспорта.  Как  и
торговля не для  людей, а люди  для  торговли, чтобы  существовала советская
торговля.  И  электричество-то  наше   не  для   публики,   а   публика  для
электричества.  Вот. А там [в Германии] все для публики  сделано. Там в часы
пик и  трамваи, и автобусы "бисы" ходят. Пройдет номер, и через минуту "бис"
идет. Ежели сидячих мест нет,  кондуктор высовывает морду и говорит:  "Через
минуту будет "бис". А  чтобы такого, как  у нас, как сельди в бочке напиханы
были,    друг   другу    ноги   бы   отдавливали,    [такого   не   бывает]"
(Тимофеев-Ресовский 1974-1978: 185-186).
     Именно    эта    основная,   и,    надо   сказать,   конечно,   глубоко
"идеалистическая" мысль - что не весь мир -  мир идей  и вещей  - создан для
человека, а именно  человек призван служить данному для него как  бы извне -
миру идей, пронизывала всю жизнь людей в советской России более  70 лет в ХХ
веке.  И  эту  идею   творчество  Платонова   доносит  до  нас  со  всей  ее
художественной  наглядностью  (и характерной для писателя преувеличенностью,
"вывернутостью").

     В  заключение  приведу еще  несколько платоновских  примеров оборотов с
родительным, некоторые  из  которых дополнительно  используют многозначность
слова  свой  (все  примеры -  из  незаконченного  произведения  "Технический
роман"):
     краснея от  стыда своего возраста: то  ли <стыдясь своей молодости>, то
ли <испытывая присущую молодому возрасту стыдливость>;
     произнес... в тревоге своей радости;
     устранить... слезы трогательности из глаз;
     сидели тихо, с умытыми лицами покорности невежеству;
     тишина природной  безнадежности: то ли <природа  не  могла дать никакой
надежды (ничем  обнадежить героя) // молчала на все  его призывы // не могла
ничем ответить>, то ли <герой и сам на природу не возлагал никаких надежд>;
     сжимал свое сердце в  терпении ненависти:  то  есть  <герой весь сжался
(как пружина)  от своей ненависти> или <еле смог  утерпеть, еле удерживался,
чтобы не сказать что-то, выплескивая свою ненависть>;
     почувствовал жар ярости  во  всем теле: то ли <чувствовал  жар>, то  ли
<был  переполнен  яростью //  почувствовал  ярость  всем своим сердцем>. Тут
везде на заднем плане на основе двоящихся, троящихся и т.д. смыслов Платонов
строит что-то вроде недискретного смысла.
     Он  намеренно   нарушает   привычный   синтаксис  внутри  первоначально
двучленного  сочетания, и этим добивается неоднозначности  подчинения вообще
всех  слов во  фразе. Общий смысл при этом делается как  бы  неупорядоченным
графом на множестве всех слов фразы, словно "подвешиваясь" в нашем сознании.
Мы  оказываемся  вынуждены  порождать  этот  смысл  заново,  снова  и  снова
"прикидывая  на  него" разнообразные,  в том  или ином отношении  подходящие
обличья.

     Вот последний пример: сердце... сбилось  с такта своей гордости.
Это может  значить либо что  а) <у героя гордое сердце> и б) <он вдруг из-за
чего-то  сбился со своей мысли // осекся> (но  при этом  смыслы а и б должны
быть  как-то взаимоувязаны!), либо  что в) <у него  екнуло сердце>,  или вв)
<сбилось с привычного ритма - как человек сбивается с привычного шага, когда
идет с кем-то в  ногу>. Кроме того, возможно имеется в виду и  лермонтовское
пустое сердце бьется ровно..., то есть  что г) <данный человек вдруг потерял
спокойствие, самообладание, ощущение самодостаточности  и довольства собой>.
Как  будто  гг) <всякое сердце работает в такт со  своей (присущей человеку)
гордостью> или  ггг) <будто  сама гордость приводит  в действие  (заставляет
стучать сердце, а если  она оставляет человека, или он  сам не попадает ей в
такт,   как  некому   звучащему  внутри   камертону,   то   и  сердце  может
остановиться>!

     Надо сказать, что  частотные словари (за исключением Josselson 1953), к
сожалению, не дают нам информации об употребительности того или иного падежа
существительных в  русском  языке.  Поэтому  приходится вести подсчеты,  так
сказать, "в  рукопашную". Для нескольких произведений  Платонова ("Чевенгур,
Колтован,  Впрок,  Ювенильное море,  Счастливая  Москва,  Фро")  в  выборках
примерно   по  5   страниц  были   подсчитаны  все   падежные   употребления
существительных   (и   субстантивированнных   прилагательных).    Полученные
результаты  (в  процентах  по  отношению  ко  всем   употреблениям  падежей)
сравнивались с  таким же  подсчетом  в  выборках  из  произведений  Пушкина,
Гоголя, Набокова и Булгакова, а также с данными по словарю  Йоссельсона (см.
Таблицу).  В итоге,  как и  следовало ожидать, получилось, что  платоновский
язык в большинстве случаев превышает  нормы употребления родительного падежа
в  произведениях  русских классиков ("Капитанская  дочка,  Невский проспект,
Камера обскура  и Мастер и Маргарита"  -  в таблице  соответствующие колонки
обозначены  сокрашенно  по первым буквам), а в некоторых своих более поздних
произведениях ("Фро" 1936), где  Платонов под  давлением  критики  несколько
"умеряет" своеобразие  и  оригинальность своего языка,  пытаясь писать более
стандартно и "общепонятно", этот  показатель  приближается к верхней границе
нормы у классиков.  Тем не менее,  следует фиксировать  общую  тенденцию - к
повышению уровня "родительности" в прозе Платонова.


     Таблица. Употребление падежей у существительных (в %-ах):


     Ч-р
     К-н
     В-к
     ЮМ
     СМ
     Фро
     КД
     НП
     ММ
     КО
     Й-н

     И.п.
     27,1
     31,2
     29,1
     23,7
     28,8
     32,5
     26,1
     26,8
     33,5
     23,4
     38,9

     Р.п.
     28,2
     26,9
     29,6
     30,9
     30,9
     24,3
     16,9
     22,8
     23,9
     23,4
     16,8

     Д.п.
     5,3
     6,7
     4,8
     6,0
     4,2
     4,6
     10,2
     4,1
     5,4
     7,5
     4,7

     В.п.
     20,0
     19,1
     19,3
     23,9
     16,6
     21,9
     23,9
     21,0
     20,9
     22,9
     26,3

     Т.п.
     11,3
     8,1
     8,5
     5,8
     8,2
     7,0
     13,5
     12,9
     6,7
     10,2
     6,5

     П.п.
     8,2
     8,1
     8,7
     9,8
     11,3
     9,8
     9,4
     12,4
     9,7
     12,5
     6,9

     Всех
     476
     780
     378
     482
     476
     502
     490
     395
     373
     401
     1млн

     К-т
     1,67
     1,87
     1,63
     1,54
     1,47
     2,24
     2,95
     2,10
     2,28
     1,98
     3,88


     В таблице приводятся цифры употребления падежных форм существительных в
единственном и множественном числе вместе, но выборки  из текстов были взяты
преимущественно с  непрямой  речью  (везде кроме "Чевенгура"  это  первые  5
страниц). У Йоссельсона  же  данные для Ед.  и Мн. числа разделены, а данные
совместно  по непрямой речи отсутствуют (есть только порознь - сколько в Ед.
и  Мн.  числе в прямой речи и в непрямой речи).  Этим и объяснятся,  на  мой
взгляд,  превышение в  цифрах  Йоссельсона  доли Им.+Вин.  падежей над всеми
остальными (особенно  предложным), по сравнению с полученными мной с помощью
калькулятора.   Для  прямой  речи,  согласно   данным  Йоссельсона,   Род.п.
составляет от 16,0% (в Ед.ч.) до 19,5% (во Мн.ч.) , а для непрямой речи - от
14,3% (в Ед.ч.) до 26,4% (во Мн.ч.).
     У  Платонова показатель "родительности",  как можно видеть из  Таблицы,
значительно выше - от 24,3% до 30,9%.
     В колонке  "Всех" в данной Таблице указаны объемы каждой  из выборок (в
словах).
     Если    вычислить    Коэффициент    субъектно-объектного    обозначения
ситуации/события  (с помощью  Им.п.+Вин.п)  относительно обозначения ее  при
помощи косвенного указания (в Род.п.), то у Платонова он  колеблется от 1,54
до  2,24  (см. строку К-т), а у классиков он в основном выше (за исключением
Набокова и  Гоголя).  По  Йоссельсону для  прямой речи он составляет 4,08 (в
Ед.ч) и  3,34 (в Мн.ч), а  для непрямой речи  3,83 (в Ед.ч) и 1,56 (в Мн.ч).
Таким образом,  платоновский  язык  создает такое  впечатление, как  если бы
герои  и  автор постоянно  говорили,  употребляя  существительные  только во
множественном числе.
     Среди иных  средств  выработки  Платоновым собственного,  отличного  от
общепринятого языка, можно было бы исследовать повышенное употребление в его
произведениях слов с обобщающим смыслом (например, существительных на -ство,
-ость  и  т.п. суффиксами), но технически  этот подсчет произвести  довольно
трудно.  Зато  подсчитать  количество употреблений  им выражений  вообще,  в
общем, в  целом, в сущности, в основном, главным  образом  и  т.п. -  задача
вполне реальная (жаль только, что частотные словари не дают статистики таких
жестких словосочетаний). Если  бы это было возможно, кроме того, хорошо было
бы  подсчитать  соотношение  упоминаемых  в  платоновских  произведениях  а)
конкретных  реалий,  то  есть  вещей,  имеющих под собой  зримые  (ощутимые)
денотаты - типа штаны, арбуз, дом, плач и т.п., с  одной стороны, и б) вещей
абстрактных,  имеющих содержание  скорее концептуальное (типа  человечество,
пустота,  смерть,  жадность, душа), с другой. Или, если  еще  упростить  эту
процедуру, нужно  просто установить  соотношение конкретных реалий  (а) и их
обобщенных генерализованных наименований (б), т.е. наличие для перечисленных
в а) родовых пар типа одежда, фрукты, здания, звуки и т.д.
     По  данному  параметру  язык  Платонова  должен  быть, кажется,  прямым
антиподом к  любящему  описание всяческих  частностей и  конкретных  деталей
языку В.Набокова.

 * РАЗДЕЛ V. Приложения и отступления *

ЧЕ[В]-ВЕН[Г]-ГУР<Т>: О СМЫСЛЕ НАЗВАНИЯ
     (отступление этимологическое)[143]

     В то время как народная этимология исходит из единственности внутренней
формы  и  однозначности  этимологии,   этимологическая  магия  принципиально
допускает  множественность  этимологических  истолкований  и   семантических
притяжений слова...
     Н.И.Толстой, С.М.Толстая

     Ровно  половина  текста  в  платоновском  романе  Чевенгур  (около  200
страниц)  отведена  путешествию  главных  героев в затерянный  где-то  среди
российских  пространств  город  с  этим  странным  именем. Происходят  ли  в
реальном пространстве перемещение  и  пребывание в  этом  утопическом городе
солнца или все это только кажется  кому-то из героев? Ну, а если кажется, то
кому  именно? - Это отдельные загадки платоновского текста, которых я  здесь
касаться не буду. Но можно сказать вполне  определенно, что на карте  России
такой  географической  точки,  как  Чевенгур,  нет.  А  между  тем  действие
происходит,  по всем  приметам, в пределах родных  Платонову  мест:  станция
Лиски, деревня (и река)  Калитв(, город Новохоперск, упоминаемые в романе, -
все это Воронежская губерния или  пограничные с ней  Тамбовская и Ростовская
(как сказано у Платонова  -  граница леса и степи). Исследователи творчества
писателя  полагают,   что   "само  название   романа-города...   лепится  из
бесконечных  раскатистых:  Богучар,   Качугуры,  Карачан,  Чагоры,  Карачун,
Карабут (Шубина 1994:150).  -  Это  названия  населенных  мест из  "Памятных
книжек Воронежской и Тамбовской губерний", собранные Львом Шубиным.
     Но что помимо чисто географии может значить - Чевенгур?

     Сначала   попробую  разложить  смысл  этого  непонятного  названия   на
составляющие  части.  И  может быть  тогда  из нескольких  каким-то  образом
осмысленных кусков  удастся  сложить хотя бы  некий каркас  смысла  -  пусть
только предположительный, гадательный  смысл или хотя бы намек на таковой  -
подходящий  для названия  этого  наиболее  крупного и  наиболее  загадочного
произведения  писателя.  (Буду  условно  фиксировать  сопоставляемые  части,
обозначая их цифрами, в зависимости от числа выделяемых фрагментов 1+1; 2+3;
или  1+2+3;  2+1+4  и  т.д.;  рассматривая их по отдельности,  буду снабжать
каждый  такой  фрагмент  черточкой  с  той  стороны,  с  которой  его  можно
присоединить к целому: 1-, -2, -3-, ... и т.д.)

     При самом простом разложении мы получаем чевен и гур. Слово гур находим
в "Словаре русских народных говоров". Оно значит следующее:
     (-1) 'индейский  петух, индюк' с  пометкой Дон[ское]. - Правильно, ведь
Платонов уроженец Воронежа (река  Ворона,  на которой  стоит город, является
притоком Дона).
     Но  что такое тогда  чевен, или, если отбросить гласные, как понять эти
три наиболее значимые  буквы ч-в-н в составе почти бессмысленного целого? Из
них,   следуя   логике   того  множественного   толкования,   с  постоянными
переосмыслениями  и  переразложениями,  которую  предлагает  нам  (в  других
местах) сам  автор, - получаем  слово чванный  - т.е. 'излишне  важничающий,
спесивый, заносчивый, кичливый'. Это осмысление (1-).
     Собственно    чванный   (по   этимологии,   предлагаемой   в    словаре
Преображенского  1958)  может  происходить  от  чьванъ   -  'сосуд,  кувшин,
<емкость> с выпуклыми боками' а также  из понятий 'напиваться' и 'пузатый' -
по наружному виду сосуда.
     Согласно  "Этимологическому   словарю  русского  языка"  Макса  Фасмера
(1950-1958), считающего  сомнительными  попытки сближения  смысла  'жбан'  с
чъбанъ,  русское  чван происходит  от  украинского  чвань,  т.е.  'гордость,
надменность' -  что  происходит  возможно  от  звукоподражания, имитирующего
болтовню.
     Согласно  (ЭтимСлСлЯз  1977),  *(ьвanъ   -  из  ст.сл.  чьваnъ   'жбан,
деревянный сосуд',... рус.  жбан 'сосуд  в виде кувшина с крышкой'; но также
*(ьвьrъ -  ... рус.диал.  ц(бер  -  'деревянное  ведро, при помощи  которого
достают воду из колодца' (курск., брянск.,  донск[ое]) - заимствовано  через
укр. из польск[ого]. Праславянское же *(ьвьrъ родственно *(ьвanъ,  с которым
его  объединяет  общий глагольный  корень  *(ьв-, сохранившийся в славянском
только в связанном виде..., по-видимому,  с самого начала обозначало сосуд с
ушком, ручкой для подвешивания или хватания.

     Таким  образом,  мы  можем понять  смысл  названия Чевенгур как  просто