еленной и вечности" (Сейфрид 1987).
     То же самое явление описывают и другие исследователи  языка  Платонова,
но, правда, более удачного названия они этому не предлагают:
     "свойства, качества состояния,  присущие  живому  существу или  объекту
природы, [бывают у Платонова] приписаны абстрактному социально-политическому
явлению:
     надо лишь  сберечь детей как  нежность революции...(К)" [Рабдиль
1998: 76]; и далее тот же автор по поводу замены частного на общее в примере
     мужик же всю жизнь копил капитализм (К) -
     "мена частного *капитал на  более общее капитализм сразу меняет масштаб
изображения в сторону глобального обобщения" (там же: 78).

     На  мой взгляд,  замеченные  многими  платоновские нарушения  привычной
метонимичности  лежат  в  рамках еще  более  общего  приема,  который  можно
охарактеризовать   как  "вынесение   наружу",  или   овнешнение   языка,   с
отстранением  автора  от своей собственной  речи,  что  связано, конечно,  с
процессами определенного "уродования и выхолащивания" языка, идущим как бы и
в угоду, с подстраиванием под  язык "простого народа", но и - с одновременно
присутствующим  процессом  пародирования  этого официального,  навязываемого
народу извне языка, в платоновском случае - с пародированием языка диктатуры
и тоталитаризма. Этот мотив представляет собой важную константу поэтического
мира писателя и далее я попытаюсь разобрать его более подробно.
     Каковы  конкретные примеры такого  нарочитого  "выведения наружу",  или
"вынесения напоказ" того, что  показывать  и обнаруживать, вообще говоря, не
принято?  Начнем  с  движения  изнутри  - наружу. Это  движение выводит  нас
(читателей и "наблюдателей") - из привычно замкнутого в непривычно открытое,
распахнутое, неуютное пространство. Как мы увидим в дальнейшем, у  Платонова
представлено  и  движение в  обратном  направлении, уводящее  уже снаружи  -
внутрь, далеко вглубь  предмета  или  явления (также  с  нарушением  законов
нормального, привычного нам устройства мира).
     Сербинов открыл окно в воздух... (Ч)
     Такого рода смещение  в  словоупотреблении  для  Платонова вообще очень
характерно. Его герои не просто где-то оказываются, живут,  куда-то входят и
откуда-то выходят / ищут  пищу / отворяют окна (как здесь, или двери),  но -
находятся всегда в целостном пространстве, как, например:
     Вощев  очутился  в пространстве (К).  Да  и сам  мир представлен
Платоновым как  простертый,  а  небо - как разверстое (К) над  его  героями.
Почему? Зачем?
     Еще один сходный пример:
     Вощев отворил дверь в пространство (К).
     Сравним с естественным комментарием к нему:
     "Бытовое  движение в конкретном окружении  вдруг выводит в широкий мир,
во вселенную: подчеркивается  одновременно и включенность человека в мировую
жизнь (метафизическая укорененность человека в мире), и его экзистенциальная
"брошенность" в мир, одиночество, сиротство" (Левин 1989).[74]
     В исходном платоновском примере гораздо "нормальнее"  было  бы, конечно
же, сказать так:
     а)  Сербинов  открыл  окно <во  двор/  на улицу>  / окно <выходящее  на
пустырь/  ?-в коридор/  ?-на  юг/  ?-на  лес/  ?-в  мир/  ??-в  безвоздушное
пространство и т.д.>[75]
     С  одной  стороны,  ситуация  'открывания  окна во  (что-то)  / или  на
(что-то)' связана с тем стандартным действием, что через окно смотрят и, тем
самым, окно  как бы  на что-то уставлено, направлено  - на  то, что может из
этого окна увидеть смотрящий через него человек.  Здесь - как бы сделавшийся
стандартным для самого  языка троп, поэтический  перенос,  с  олицетворением
того помещения, где человек находится, по функции самого наблюдателя. Как бы
расширяя свои границы до размеров комнаты или дома, мы смотрим наружу, вовне
себя  - через  окна-глазницы. Обычно было  бы в  этом смысле услышать что-то
вроде:
     аа) окно выходит (смотрит, глядит) в сад/ в поле/ на улицу/ на море/ на
юг и т.п.
     При этом сказать:  окно выходит в коридор - заметно лучше, чем: открыть
окно  в  коридор - именно  потому, что несколько иная (чем с  'открыванием')
ситуация 'выхода (куда-то)' вполне нормально  допускает, например, выражение
окно  выходит в коридор  / на  черную  лестницу / на стену соседнего дома, -
тогда  как  ситуация   'открывания   окна  (куда-то)',  видимо,  требует  от
расположенного  вблизи пространства, с  одной стороны,  большей 'открытости,
простора  для  взгляда',  чем  это  может предоставить  коридор  или  задняя
лестница,  а с  другой стороны, еще  и  некоторой  'предметной  явленности и
оформленности  того,  что  можно  в  результате  такого  открывания  видеть,
наблюдать через появившееся отверстие'.
     Так же, кстати сказать, и иная, хоть  и родственная  'открыванию окна',
ситуация - 'открывания двери' связана со стандартным положением вещей: дверь
выходит / ведет  (во что-то / к  чему-то). И для нее необходимо, чтобы через
дверь  можно  было  бы (хоть  куда-нибудь)  выйти.  Например,  в  переносном
значении  открыть (т.е.  прорубить) окно в Европу  -  действие осмыслено как
'сделать  возможным хоть  поглядеть (т.е. хоть  как-то  оценить) иностранную
(европейскую) жизнь'  (тут  окно  переосмыслено как око), а  отсюда  дальний
перенос:  'сделать   сообщающимися  (т.е.   свободными  для  перемещения   и
взаимообмена) два пространства, внутреннее - российское, исходно традиционно
замкнутое  от  внешнего  мира, и внешнее -  иностранное,  космополитическое,
открытое', где  внутреннее,  как всегда, представляется тесным, недостаточно
просторным, душным  и  т.п. "Шаг" в таком переосмыслении  -  к  'возможности
свободного  перемещения из  внутреннего  во внешнее пространство' происходит
несмотря на то,  что выходить (куда-либо) через окно совсем  не так  удобно,
как через дверь.  Но  здесь  оказывается важен, по-видимому,  именно волевой
момент прорубания окна (в исходно сплошной стене из бревен).
     С другой стороны, и воздух в  исходном примере никак не может быть  тем
"объектом", который следовало бы "наблюдать", т.е. на который можно  было бы
смотреть, остановить внимание, или с которым можно как-то сообщаться - через
открываемое окно. Но Платонов с  этим  как  будто не считается и  ставит под
сомнение саму неодушевленность воздуха.
     Сдвиг значения  сделан, очевидно, по аналогии с  тем, что происходит  в
(опять-таки переносном) выражении:
     б)  открывать  / распахивать  окно  в  <ночь>,  - где тоже, собственно,
невозможно "разглядеть" никакого реального объекта,  но при  этом сам ночной
мрак, темнота, метафорически представлены как некий квазиобъект. Быть может,
Платонов таким  словоупотреблением  и  хочет  сделать  специальным  объектом
наблюдения - сам воздух.
     Ведь  воздух  необходим  человеку для  дыхания.  Дыхание -  стандартная
метонимия  жизни  вообще.  Значит,  за  таким  "остранением"  у   Платонова,
возможно,  стоит  дополнительный смысл (помечаю  и его - как Предположение -
угловыми скобками с предшествующим ему  вопросительным знаком, дополнительно
обозначающим его неопределенный статус):
     в)  .
     Это  дополнительное  осмысление,  вычитываемое из  платоновской  фразы,
хорошо  согласуется  с  тем,  что  у  воздуха  необходимо  имеются  в  языке
коннотации   'невидимого  ментального  пространства',[76]   через
которое осуществляется общение людей (т.е. как бы того пространства, которое
вполне "прозрачно" для коммуникации). Оно имеет непосредственное отношение к
человеческому  "духу"  -  тому,  где  носятся  идеи,  где  атмосфера  чем-то
пронизана / пропитана, где может веять духом... и т.д. и т.п.
     Для того чтобы выразить еще один, привходящий и, так сказать, еще более
обычный, почти тривиальный в  данной  ситуации  смысл, должно  было бы  быть
сказано, например, так:
     г) Сербинов открыл окно <для притока свежего> воздуха -
     как Платонов, собственно, и  говорит в другом месте (хотя и там нарушая
нормальную сочетаемость) - когда Гопнер с Двановым в  "Чевенгуре" садятся на
пороге дома, выйдя на улицу с партийного собрания:
     Из зала  было распахнуто окно для воздуха  и все слова слышались
оттуда.
     В последнем примере - просто пропуск, или же "спрямление" смысла, тогда
как в исходном, более изысканном,  случае Платонов явно хотел  бы  приписать
воздуху некую дополнительную субстанциальность, насыщенность, сгущенность.
     Кроме того, выражение  открыть окно  в  воздух можно  сравнить  еще и с
такими языковыми выражениями, как:
     д) <выстрелить в воздух> - т.е. 'в никуда, мимо цели, в пустоту',
     дд)  <прозвучать  (раздаться) в  пустоте>  -  т.е. 'не вызвав  никакого
отклика' (БАС).
     В истолкование ситуации исходного примера может вовлекаться еще и такой
побочный смысл:
     е) <все  это было сделано как будто для  облегчения обстановки,  просто
чтобы разрядить ее>.
     Но с другой стороны, на  этот  смысл накладывается противоречащий этому
последнему  смысл  какого-то  'бесцельного,  направленного просто  в  никуда
дейстивия' - <в пространство/ в воздух/  мимо цели>.[77]  Значит,
можно сформулировать общий смысл этого предположения следующим образом:
     д+е) <герой  будто  выстрелил  или сказал  что-то>  в  воздух - <или на
воздух  -  непонятно  зачем и  ради чего  (?-может быть,  чтобы  хоть что-то
сделать, хоть чем-то проявить себя) - от безвыходности ситуации>.
     Итак,  вся фраза в целом нагружена множеством не до  конца определенных
приращений смысла, которое можно было бы суммировать приблизительно так:
     а+б+в+г+д+е) <герой> открыл окно,  <как  бы  делая попытку соединить ту
комнату, где он находится,  с  внешним миром, приблизить себя к нему,  выйти
вовне себя (?-может быть, даже -  слиться с  человечеством, со всеми людьми,
по крайней мере, в Чевенгуре); но между тем его действия более всего походят
на  лишенные смысла (?-может быть, они и кажутся бессмысленными ему самому -
в той безвыходной ситуации, в которую он попал)>.
     Такое амбивалентное  высказывание, заключающее  в  себе сразу несколько
противоположных  "неуверенных  утверждений",  вообще  очень  характерно  для
Платонова.  В  работе (Толстая-Сегал  1973: 199) это названо  "семантическим
конфликтом  как  свернутым сюжетом" слова  Платонова, или,  попросту говоря,
"мерцанием,  осцилляцией"  сразу  многих  смыслов,  ни один  из  которых  не
отменяет до конца ни один другой.

     Вот  еще  один пример  такого  же  "неуверенного"  (многозначительного)
утверждения, из начала "Котлована", где главного героя только  что уволили с
завода:
     Вощев  взял  на  квартире  вещи  и  вышел  наружу,  чтобы  на
воздухе   лучше  понять   свое   будущее.  Но  воздух  был  пуст,
неподвижные деревья бережно держали жару в листьях,  и скучно лежала пыль на
безлюдной дороге - в природе было такое положение (К).
     Что  означает  воздух  был пуст?  - Просто  не было никакого  ветра (не
летали листья,  не  носилась  вокруг  пыль)? - Или  это  какая-то  иная, уже
"метафизическая" пустота: когда во всем мире нет никакого движения, которому
мог бы сочувствовать и в котором мог бы хоть как-то принимать участие герой?
(Очевидно, опять-таки,  имеется  в виду  воздух  как вместилище и приложение
душевных  качеств   личности  -   некое  общее  для  всех   -  прозрачное  -
пространство.) То есть, не было никаких ответов на мучающие Вощева вопросы -
о смысле жизни?
     Вслед за предшествующими исследователями отмечу явно  гипертрофированно
проявляемую тут  "направленность  и  нацеленность" (куда-то, на  что-то,  во
что-то или, вместе с тем - откуда-то, из чего-то) всех действий платоновских
героев.  Эти  подробности  указания места  и направления  уточняются  именно
тогда, когда никаких уточнений локализации (по нормам языка, да и по  нормам
здравого смысла) просто не требуется.
     "Из  всех  пространственных  отношений  (где? куда? откуда?)  Платонова
больше  всего занимает  вопрос куда  и меньше всего где.  <...>  Направление
придается даже таким глаголам, которые  его и не предполагают: Некуда  жить,
вот и  думаешь  в  голову"  (Гаврилова 1990:167).  Замечу, все-таки,  что  и
уточнение положений предметов (т.е. вопросы где) заботят  автора не  меньше,
чем выяснение направленности  действий  героев (вопросы куда и  откуда),  но
последнее    видимо    просто     более    бросается     в    глаза,     как
необычное.[78]
     Избыточествующая   таким   образом   у  Платонова  "целенаправленность"
действий героев (целенаправленность  в  тех  случаях, когда  никакой цели не
требуется) подчеркивает их бесцельность, бессмысленность и абсурдность всего
того, что  происходит.  Это  напоминает  повисание  в  каком-то безвоздушном
пространстве.

     Теперь рассмотрим примеры употребления Платоновым слова "пространство".
Как уже было сказано, в тестах  этого  писателя то и дела встречаются  фразы
вроде следующей (из рассказа "Любовь к дальнему"):
     Когда наступила ночь, Божко открыл окно в темное пространство...
     эффект приблизительно  такой  же, что  и в  рассмотренных выше случаях:
здесь просто ночь (или  ночной воздух) названы неким характерно платоновским
-  затрудненным  способом  (темное  пространство).  Очевидно,  что  языковое
выражение, по аналогии  с которым  построено это и подобные ему платоновские
неологизмы-сочетания,  -  обычное  сочетание языка  воздушное  пространство.
Сравним  в  других   местах  у  Платонова:   зимнее  пространство  (К)  -  с
интерпретацией <холодный зимний воздух> или <покрытое  / занесенное  снегами
пространство>; пространство травы (СМ) - <те места, где растет трава> и т.д.
и  т.п.  Сочетание  же  воздушное  пространство  нормально используется  для
обозначения  воздуха как особой  среды, -  в которой  происходят,  например,
полеты самолетов, прыжки парашютистов и т.п.
     Саму устойчивость языкового привычного сочетания воздушное пространство
Платонов пытается нарушить, вставляя внутрь него (как палки  в колеса?) свои
"нарочитые" дополнения:
     воздушное, еле колеблемое пространство (Ч) или
     открытое воздушное пространство земного шара (ЮМ).
     Характерные   для   Платонова  определения   и   сочетания  со   словом
пространство  словно призваны вывести  значение этого слова  за  границы его
собственного  пространства.  Так,  например,  у   Платонова   мы  встречаем:
пространство   жары;   деревенское   пространство;   полевое   пространство;
пространство  страны; тяжелые  пространства;  гонимые  ветром  пространства;
опасное пространство; притаившиеся пространства;  отчужденное  пространство;
успокоительное   пространство;   поникшее  пространство  (все   примеры   из
"Чевенгура").  На железнодорожном вокзале герой чувствует тревогу заросшего,
забвенного  пространства  (Ч)  или   -  запах   таинственного  и  тревожного
пространства  (СЧ):  тут очевидно можно представить  себе  -  как  <заросшие
травой шпалы  под  рельсами>, так  и  <волнение, внушаемое нам  одним  видом
идущего вдаль поезда> и т.п.
     Как  почти  всегда  бывает  у  Платонова, сочетания  служат своего рода
загадками-недомолвками. В  них намеренно  пропущены  какие-то части, которые
при интерпретации необходимо восстановить, но само восстановление в принципе
может  быть  неоднозначно:  утомительное  пространство (ЮМ) -  это  очевидно
<пространство, вызывающее  у  того,  кто  движется  по  нему  (или  кто  его
наблюдает),  утомление>;  беззащитное перед  ветром пространство (СЧ) -  это
видимо  ; над пространством стоял пар  (К) - то
есть,  очевидно <как  держится пар над поверхностью чего-то, а значит как бы
?-отдельно от него, не соприкасаясь с пространством>; (в учреждении был) чад
пространства (ЮМ) - <от усиленной ?-умственной работы в воздухе висело нечто
вроде  копоти   или  просто  был  спертый  воздух>;  скошенное  пространство
оголтелой  земли (СМ)  - <скошенные  поля,  оголенные  до самой  земли>  или
;
цветущие  пространства ее (героини) тела (СМ) -  или
 или же ;
пропадать  в  пространстве  человечества  (СМ) - то  есть  <быть постоянно в
пространстве, заполненном людьми,  общаясь с  ними>  или  или  же  и т.п.

     Разберем подробнее еще один характерный пример:
     Цыганки прошли мимо (Кирея) и скрылись в тени пространства (Ч).
     Как  в этом случае сочетаются тень  и  пространство? Пожалуй, Платонову
больше  всего важны  самые общие  из значений этих  слов - именно,  значение
слова  тень   как   'темнота,   мрак',   и   значение   пространство  как  -
'неограниченная протяженность'.
     У самого слова пространство, если рассматривать его как соответствующую
ситуацию 'пространство' (S), можно выделить синтаксический актант "владелец,
или посессор" (Poss) -  'тот, кто владеет или занимает данное S'. Он  обычно
выражается  в сочетаниях с  существительным в родительном  падеже, например,
таких,   как  пространство  парка  /   пространство  полей   /  пространство
автостоянки   и  т.п.   Все  это  можно  представить  и  в  полной  форме  с
вспомогательными глаголами[79]:
     Poss (кто или что) занимает / помещается / находится  / располагается -
в/ на S (данном пространстве).
     Конструкцию  же с родительным  логично воспринимать  как  синтаксически
упрощенное обозначение одного (или контаминацию сразу всех) указанных полных
выражений с глаголами:
     пространство автостоянки получается из: пространство,  занимаемое /  на
котором находится / в котором помещается / расположена автостоянка - и т.д.
     То стандартное языковое правило,  что  в генитивном сочетании  остается
лишь самый  общий смысл от  типичной связи двух  слов-ситуаций друг с
другом (в  данном  случае  'занимать пространство' и 'создавать, отбрасывать
тень') Платонов словно "додумывает до конца", подводя  при  этом к некоторой
абсурдности или,  во  всяком случае, к  анекдотичности ситуации в целом. Тут
как  будто  пространство   оживает  и   становится  вполне   самостоятельным
субъектом, который, например, может  по своей воле предоставлять (или же  не
предоставлять) тень (кому-то), или укрывать кого-то в тени (под своей тенью)
-  будто тень является  его неотъемлемой собственностью. Так, например, Печь
укрывает  внутри себя Сестрицу Аленушку,  скрывающуюся  от Гусей-Лебедей,  в
одноименной русской сказке.
     При  этом  с другим словом  исходного платоновского сочетания, а именно
тень,  обычно  было бы  употребление  следующих глаголов (с  соответствующим
синтаксическими актантами Sub - "субъект" и Ob - "объект"):
     Sub (кто-то) - бросает / отбрасывает / создает тень на - Ob (что-то);
     тень ложится / падает на / покрывает собой - Ob[80]; или
     тень от Sub -
     причем в последней конструкции,  с предлогом от (тень от дерева), имеем
упрощение синтаксической конструкции вместо:
     тень - падающая от / отбрасываемая (на  что-то) - деревом. Опущение еще
и  предлога от  - это уже следующий  по  очереди этап упрощения,  т.е.  того
"размывания" общепринятых  смыслов сочетаний слов,  к  которому,  как будто,
последовательно стремится  Платонов (день дерева  / тень забора / тень крыши
дома и т.д. - но: ?-тень пространства).
     Вполне  понятное тень человека образовано из исходного  сочетания: тень
от  человека,  или, в  свою  очередь,  из  полного  предложения-ситуации,  с
соответствующими глаголами.  S1: человеческое  [тело] отбрасывает  тень  [на
землю]  или  S2: тень сопровождает человека  (или  кто-то так же  неотступно
следует за  ним,  как  тень). Однако платоновское причудливое словосочетание
тень  пространства  трудно  вписать хотя  бы в какую-либо из  перечисленных,
синтаксически  допустимых конструкций,  поскольку между этими двумя смыслами
не  находится  никакого  привычного  "мостика",  или  слова-прокладки,  как,
например,  в  рассмотренных  выше  случаях  тень  человека или  пространство
автостоянки. Само пространство,  в общем, практически невозможно представить
себе активным субъектом отбрасывания тени (ведь протяженность никакой
тени не  создает)