бы  выразить  на  более  стандартном,  не-поэтическом,
обшеупотребительном языке в следующих словах:
     Соне не спалось от <того, что ее одолевали разнообразные мысли и мечты,
свойственные любому человеку в> молодости.
     Тут - также характерное для  Платонова - опущение,  сокращение  смысла,
"спрямление речи" (Боровой).
     Вообще-то,   выяснение   границ    живого    и   неживого,    выяснение
"оправданности"  проведения  таких, а не иных границ человеком  -  это некая
постоянная  доминанта всего творчества  Платонова (писали  об  этом:  Шубин,
Толстая-Сегал, Бочаров, Подорога и др.).



Затрудненная номинация, "вчитывание" дополнительных смыслов

     Для  героев Платонова (и для  автора) сами  собой  разумеются некоторые
весьма странные для обычного человека определения предметов и процессов, что
неизбежно толкает читателя на вчитывание каких-то побочных, не выраженных  в
тексте явно, смыслов. Обычно  этого следует избегать - это  та "отсебятина",
от  которой  читатель должен,  по-возможности, себя оградить.  Но  в  случае
платоновского  текста у нас просто  не оказывается иного выхода. Иначе текст
совершенно непонятен или же просто бессмысленен. Так, например,
     женщина для героев Платонова это - товарищ специального устройства (Ч),
т.е., по-видимому,
     ;
     крестьяне это -  люди, привыкшие  идти  тихим  шагом  позади трудящейся
лошади (К) - значит,
     .[106]
     (Здесь везде, как  мы видим, просвечивает, во-первых, "классовая" точка
зрения  -  т.е.  оценка  человеку  дается по  тому, насколько  он  полезен в
общественном  производстве,  и,  во-вторых, везде сквозит  некая  ирония: во
всяком случае, есть явное преувеличение в таком описании.)
     У  ласточек -  под пухом и перьями был пот  нужды - они  летали с самой
зари, не переставая мучить себя для сытости птенцов и подруг (К) - то есть:
     .
     Иногда подобные вынужденные трудности именования предметов сочетаются с
намеренной "ошибкой" в их категоризации (Кобозева и Лауфер; Бобрик) или даже
изменением  фокусировки  взгляда  на  всю  ситуацию   в   целом  со  стороны
наблюдателя. Такое происходит, когда у Платонова говорится, например:
     земляная впадина - вместо просто "яма" (К) - т.е., иначе говоря:
     . Или в другом месте:
     травяные рощи - вместо просто "трава" (К); или даже:
     заросли трав (К), т.е. как будто
     .
     Многочисленные  случаи  нарушения  привычной для  нас "картины  мира" в
произведениях Платонова описываются в книге (Рабдиль 1998).



Перескок и смещение в причинной цепи событий. Необходимость "достраивать" смысл за автора

     В  следующем  ниже отрывке  можно  видеть  просто  пропуск компонента в
цепочке нормальных или ожидаемых следствия (S) и причины (P), то есть S(P:
     На сельских улицах пахло  гарью - это лежала зола на дороге, которую не
разгребали куры, потому что их поели (Ч).
     Более обычно было бы сказать так (ниже в квадратных скобках пропущенные
в тексте звенья рассуждения):
     Золу  на  дорогах  куры [по-видимому, давно] не разгребали  (s),  [да и
вообще кажется никаких кур вокруг не было видно (S) ], потому что их [просто
давно всех] съели [местные изголодавшиеся крестьяне] (Р):
     т.е. в сокращенной записи[107]: (s => S) ( P
     Но ведь  странно объяснять то,  почему  куры уже не разгребают золу (на
деревенской  дороге), тем что  эти  куры (все  до  одной) съедены: тогда  уж
скорее надо было бы объяснить,  почему именно  - съели кур  (а  не зажарили,
например, бифштекс и т.п.) - Именно потому, что в деревне наступил  страшный
голод, из-за засухи, и вообще все съедобное давно уже было пущено в ход (это
-   R,  или   реальное,   но   опущенное  здесь  в  тексте  объяснение,  или
действительная  причина   события-следствия   S,   нуждающегося   в  таковом
объяснении:  но  это  R  становится  ясно  только  из  контекста).  Платонов
использует  тут  пропуск,  как  бы  требуя  от  своего  читателя  произвести
указанную подстановку, да к  тому  же нагружая ее вставным  обобщением (s =>
S).  Эффект   неожиданности   от  "смещенного"   таким   образом  объяснения
заключается в том, что  разгребание курами золы на дороге (в поисках  крошек
пищи) представляется  хоть  и  вполне обычным событием  в  рамках  сельского
пейзажа,  но  отсутствие  самих   кур  в  данном  случае   как-то  уж  очень
неестественно ставить  в  зависимость  от  такого  - безусловно  редкостного
явления, как их полное  истребление деревенскими жителями. Получается как бы
обманный риторический ход - объяснение более простого, в то время  как более
сложное оставлено  непонятным. При таком перескоке в объяснении главное-то и
остается  в   результате  скрытым,  недоговоренным,  предоставленным  самому
читателю - для "додумывания" и разгадывания, на свой страх и риск.
     Если посмотреть несколько шире,  то в приведенном выше примере Платонов
пользуется не своим собственным, каким-то уникальным, характерным только для
него приемом, а  уже вполне  апробированным в литературе. Мне кажется, можно
сравнить это с  тем, что делает Гоголь,  например, в описании ворот, которые
видит Чичиков перед домом Плюшкина. Здесь происходит приблизительно такое же
смещение в цепи нуждающихся в обосновании фактов, и при этом основной акцент
(вместе  с  читательским  вниманием)  перемещается  с  основного  события  -
действительно  нуждающегося  в объяснении  - на некое второстепенное, как бы
"подставное", или "подложное" событие в качестве причины:
     ...В другое  время и они [ворота]  были заперты  наглухо,  ибо в
железной петле висел замок-исполин.
     Ведь  здесь  придаточное,  которое следует  за  союзом  ибо,  выступает
обоснованием не того факта - как можно подумать вначале - что:
     <данные ворота  вообще всегда были у  Плюшкина на запоре>,  т.е.
запирались во  все  остальное  время, кроме того, когда на них смотрят герой
вместе с рассказчиком  (и ворота  когда вдруг оказались открыты),  или  даже
выяснению того (более общего) вопроса, почему именно это, то есть
     <запертое  состояние ворот являлось для них  вполне нормальным в имении
Плюшкина> ?
     Эти вопросы  только ставятся, т.е.  исподволь, невольно  пробуждаются в
душе читателя, но не  получают здесь  явного  ответа. (Быть  может, это надо
считать риторическим нагнетанием давления - на бессознательное читателя.)
     Объяснения этих,  наиболее,  казалось бы, релевантных в данной ситуации
фактов так и не приводится. Приводимое у Гоголя в качестве "объяснительного"
придаточное  предложение  поясняет,  на  самом деле, только то, что  ворота,
можно было запереть  наглухо, т.е. так, чтобы открыть их не было уже никакой
возможности. Перед читателем хоть  и мелкий, но  обман ожиданий, возникающий
из-за   расхождения  -  между  первоначально  сложившимся   в   сознании   и
окончательно представленным в тексте актуальным членением предложения. То же
самое  и в  приведенной ранее фразе Платонова, где объяснение давалось вовсе
не тому, что, по нашим понятиям, в таковом объяснении нуждается. Такого рода
своеобразных понуждений читателя к собственным размышлениям над сказанным со
стороны автора множество в любом произведении  Платонова. Вот  более простой
пример, на этот раз из рассказа "Государственный житель":
     Среди  лета  деревня  Козьма,  как и  все  сельские  местности,  болела
поносом, потому что поспевали ягоды в кустах и огородная зелень.
     На  самом  деле,   структура   причинной   зависимости   должна   иметь
приблизительно такой вид:
     s  ( r ( p. Пропускаемый здесь "средний член" рассуждения, фрагмент (r)
легко восстановим: <все жители объедались ягодами>.
     Вообще говоря, пропуски подобного  рода весьма характерны не только для
художественной, но для любой речи.
     Более  сложный  пример, из  "Котлована":  убитые в деревне  крестьянами
рабочие Козлов и Сафронов лежат  мертвые на  столе президиума, в сельсовете.
При этом один из них
     был  спокоен, как  довольный  человек  (s1), и  рыжие  усы  его,
нависшие над ослабевшим полуоткрытым ртом, росли даже из губ (s2), потому
что его не целовали при жизни (p).
     Достроим наводимый здесь вывод-обобщение (Р):
     <(его губы заросли волосами s2) - словно от  (неупотребления в одном из
важных  для жизни отношений P)>, а именно p, где Р выступает обобщением, т.е
(p => P).
     Но, значит, обратив импликацию с отрицаниями, получаем:
     (не-р) --> (не-s2)
     или:  .
     Странно,  конечно, что  у  Платонова  человек выглядит довольным только
после смерти. Может быть, справедлив тут и такой вывод:
     ; или
     (не-р) --> (не-s1).
     Этот  последний вывод скрывает  за собой в качестве общеизвестной, само
собой  разумеющейся посылки еще одно  привычное правило (обозначу его буквой
L):
     L: <согласно религиозным представлениям, человек грешит, а также терпит
страдания и мучается  в этой  жизни,  чтобы потом,  "на  том  свете" обрести
покой, прощение и успокоение.>
     В  этом смысле понятно,  почему человек может  после  смерти  выглядеть
довольным.  Но этому  правилу противостоит и  как  бы  дополняет  его  нечто
противоположное:
     не-L:  <согласно   убеждениям   большевиков,  религия  есть  дурман,  а
счастливым человек может (и должен) стать именно в этой, земной жизни>.
     Это все, так сказать, задний план, или фон платоновского высказывания.



Избыточность в мотивировке события и гипертрофия причинности

     А  вот  и   как  будто  обязательная  для  Платонова  обратная  сторона
недоговоренности  и  недосказанности  -   именно,   избыточность.  Причинная
зависимость обнаруживается  им и  у таких  событий,  которые для  нас вообще
никак не связаны друг с другом. Так, например, у деревьев во время жары:
     с тайным стыдом заворачиваются листья  (К). Почему? Можно подумать, что
деревья должны стыдиться чего-то. Но чего они могут стыдится? Вот дальнейшие
ходы возможных осмыслений:
     .
     Или  про  мужика-крестьянина  сказано,  что  он от  скупости был
неженатым (К) - т.е., по-видимому,
     .
     Ноги у женщин при социализме  должны быть  полными - на случай рождения
будущих детей (К) - т.е.:
     , или даже:
     .
     Землекопы уснули прямо в  верхней одежде  и  дневных  штанах - чтобы не
трудиться над расстегиванием пуговиц (К) - так, как будто
     ;
или .
     Тут  вроде  бы  очевидно  преувеличение  серьезности   такой  работы  и
"сознательности"  отношения  рабочих к своему  делу. Примеры  можно  было бы
продолжать  и  дальше. Во  всех  приведенных случаях  можно  видеть  простые
гиперболы, свойственные ироническому взгляду на мир  Платонова. Тем не менее
они  почему-то  педалируют  именно  причинную  обусловленность  между  двумя
событиями (Р и S) - то, что именно из Р как причины следует S как следствие,
-  хотя на самом  деле ни знать, ни контролировать именно так  устроенную их
обусловленность никто (ни автор, ни читатель), безусловно, не в состоянии.



Подводимость всего под некий "общий закон". Отношение сопутствования

     Идея полной покорности человека некоему произвольно установленному (или
же  просто первому  попавшемуся, даже "взятому  с потолка"?) общему правилу,
выдаваемому чуть  ли  не  за  предначертания  судьбы (причем,  как  кажется,
понимаемому так  только  лишь потому,  что  оно  вписывается в  установления
господствующей идеологии),  проявляет себя у Платонова, например, в том, что
заготовленные для  себя заранее гробы крестьяне готовы  считать  теперь, при
социализме,  своей  единственной  собственностью - после отнятия у них всего
остального имущества. Так, деревенский бедняк говорит рабочему на котловане:
     У  нас каждый и живет оттого, что гроб свой имеет: он нам теперь
цельное хозяйство! (К).
     Тут гроб  парадоксально выступает  той материей,  которая  и удерживает
человека в этом мире. Таким образом, как бы осмысленность человеческой жизни
может быть доказана только тем, что у человека имеется какой-то материальный
предмет, или  же  (в другом варианте) - официальный документ, подтверждающий
его социальный статус:
     Еще ранее отлета грачей Елисей  видел исчезновение ласточек, и тогда он
хотел было  стать легким, малосознательным телом птицы, но теперь он  уже не
думал, чтобы обратиться  в грача, потому  что думать не мог. Он жил и глядел
глазами  лишь оттого,  что  имел документы  середняка,  и его  сердце
билось по закону (К).
     Все это - как бы доведение до абсурда такой знакомой нам с детства идеи
всеобщей причинной  связи  и  взаимовлияния явлений. Налицо явная профанация
этой идеи.
     Автор то и дело сводит к причинной зависимости  такие случаи, в которых
два  события  явно  связаны  более  отдаленной,  а не  собственно  причинной
зависимостью:
     Чиклин имел  маленькую  каменистую  голову,  густо  обросшую  волосами,
потому что  всю жизнь либо бил балдой, либо рыл лопатой, а думать  не
успевал...(К)
     Употреблением потому что  Платонов намеренно упрощает картину (не таков
ли и сам метод "диалектического материализма", которым он  тут пользуется? -
как  бы  подталкивает  он нас к мысли).  Вот  навязываемая  нам  этой фразой
"логика" (общую закономерность, или закон, под который она подводится, снова
обозначаю буквой L):
     L: <если человек мало упражняет свою голову, то  она не развивается, не
"растет" - как растут от упражнения мышцы тела>
     или возможно еще и:
     L1: <если  человек занимается исключительно физическим  трудом, все его
тело (и голова в том числе) покрывается шерстью, зарастает волосами>.
     Таким образом, голова становится  в один ряд с остальными членами тела,
а мысли - приравниваются к упражнениям с ее помощью "тела" головы.
     На  месте  союза  потому  что в  исходной фразе были бы  более  уместны
двоеточие  или   частица   ведь.  Ср.  сходное  с  предыдущим  "доуточнение"
зависимости между частями фразы до собственно причинной в следующем примере:
     Мальчик прилег  к телу  отца, к старой его  рубашке,  от  которой пахло
родным живым потом, потому что рубашку надели для гроба - отец утонул
в другой (Ч).
     Различие в  употреблении выделительно-причинной частицы-союза  ведь (А,
ведь  Б) и  причинного союза потому что  (S,  потому что  Р) состоит,  среди
прочего, в том,  что  обязательность  вынесенного  в  презумпцию  причинного
закона (L) в  первом случае  далеко  не  столь  явна и  обязательна, как  во
втором: в частности, при  ведь причинная зависимость может быть "разбавлена"
такими иллокутивно-модальными компонентами (ниже  они в квадратных скобках),
как:
     [обращаю   твое  (слушателя)  внимание:]  А,   ведь  [как  тебе,
вероятно, известно, вообще часто бывает так, что события первого класса  (А)
сопровождаются (сопутствуют)  событиям  второго  -  а именно,  как в  данном
случае:] Б.
     При  этом  вовсе не  обязательно  имеется  в  виду,  что  из  А  должно
обязательно  следовать  Б.  (Ср. с  определением  значения ведь в  [Баранов,
Плунгян, Рахилина].)
     Здесь связь, выдаваемую Платоновым за причинную, можно было бы называть
связью  сопутствования[108].  Ее,  как  представляется,   следует
определить следующим образом:
     с  одной  стороны, события  s1-sN, каждое  из  которых,  при  ближайшем
рассмотрении, выступает как необходимое  условие  для события-следствия S, а
также
     с другой  стороны,  события p1-pN,  каждое  из  которых  выступает  как
необходимое условие события-причины Р,
     будем   называть   (внутри  своей  группы)   -  связанными   отношением
сопутствования.
     Так, в классическом примере на демонстрацию причинности:
     Пожар  в  магазине  произошел  (S) из-за  короткого замыкания  в
электропроводке  (P),   -  связанными  отношением   сопутствования   следует
признать, с одной стороны, следующие события:
     s1) <в атмосфере было достаточное количество кислорода для  поддержания
горения и был отток воздуха>, и
     s2) <в непосредственной близости с электропроводкой находились какие-то
горючие вещества>, и
     s3)  <сторож  магазина  спал  или  отсутствовал  на  месте  или  был  в
невменяемом состоянии и т.д - и не воспрепятствовал в нужный  момент  (когда
огонь уже был заметен и его еще можно было потушить) распространению огня> и
т.п.
     -  это   все  элементарные  события,  достаточные  все  вместе   внутри
следствия, или,  так  сказать, "обеспечивающие"  его  как  таковое (S);  а с
другой стороны:
     p1) <в электроизоляции были повреждения>, и
     p2) <в сети произошел резкий скачок напряжения>, или
     p2) <кто-то задел провода, например, отодвигая лестницу, и они пришли в
соприкосновение между собой>, или
     р2) <в помещении повысилась влажность>, или
     р2)  <крыша у  здания прохудилась и на  провода  попала вода>; и т.д. и
т.п.  (каждая  пара  из  которых,   в   свою  очередь,   достаточна   внутри
события-причины и собственно "обеспечивает" его как Р)[109].



Отступление:   "сильная   и   слабая"   причинность,   одновременность, функциональная зависимость и т.д.

     "В  повседневном   опыте   мы   считаем   доказанным,   что   отношение
причина-следствие  обладает  направлением.  Мы убеждены,  что более  позднее
событие не  может  быть причиной более раннего. Но когда нас спрашивают, как
отличить  причину от следствия, мы  обычно  говорим,  что  из  двух причинно
связанных событий причиной является то событие, которое предшествует другому
во времени. То есть мы определяем направление причинного отношения с помощью
направления времени".
     Г.Рейхенбах

     Естественно, что вопрос о причинности тянет за собой множество  других,
вспомогательных понятий. Так, например, в свете открытий квантовой механики,
становится зыбким само понятие вещи. Тавтологиями вроде тех, что пользовался
в своем юношески-позитивистском "Логико-философском трактате" Л.Витгенштейн,
тут не обойтись. Вот как определяет вещь Г.Рейхенбах:
     "Вещь представляет  собой серию событий,  следующих  друг за другом  во
времени; любые два события этой  серии генетически  тождественны" (Рейхенбах
1956: 297; ср. то же: на с.59).
     Таким  образом, оказывается  необходимым  еще прежде определить понятие
(субстанциального)  генетического   тождества  -  в   отличие  от  тождества
функционального:
     Согласно  Рейхенбаху,  два  объекта генетически  тождественны, 1)  если
между  ними   имеется  непрерывность  изменения;   2)   если   они  занимают
исключительное [то есть одно и то  же?] место в пространстве и  3)  если  их
взаимный обмен положениями в пространстве является верифицируемым изменением
(там же: с.298-299).[110]
     Так,  если  исходить  из  этих определений,  аккуратно  сложенные кучки
кирпича  и  пиломатериалов  на  подмосковном   садовом  участке  генетически
тождественны возведенному из  них позднее - дому-дворцу "нового русского". И
они же тождественны - беспорядочным грудам битого кирпича, обугленных бревен
и  мусора  (на  том  же  участке  через какое-то  время, когда  дом  взорван
конкурентами,  рэкетирами,  "братк(ми"  или   "налоговыми  органами").  Если
недалеко ходить от  этого же примера, то функциональным тождеством (согласно
определениям того же  Рейхенбаха)  можно  было  бы счесть, например, переход
материальных  ценностей из  одних  рук  в  другие  (от  "нового русского"  к
"братк(м",  если  бы  стороны договорились  о  таком  виде  устраивающего их
"налогового контроля"). Ср. у Рейхенбаха с более  академическими  примерами:
передача  скорости от  одного бильярдного шара к другому или распространение
волн по  поверхности воды  (субстанциальное  тождество  тут  естественно  не
сохраняется: там же: 299-300).
     "Понятие  субстанциального генетического  тождества  представляет собой
идеализацию поведения некоторых  макроскопических объектов, а именно твердых
тел..."  Для  элементарных  частиц  субстанциальное  генетическое  тождество
вообще теряет всякий смысл (там же:313).
     Дополнительным  к понятию с