ыло бы  "воспоследовать" с
той   же  закономерностью   (независимо  от   объяснения,  которое   мы  ему
приписываем). Тем самым оказывается, что  человеческие  объяснения всегда  в
какой-то   степени  фантастичны.[122]   Даже   теперь,   т.е.   в
"контрафактическом" случае,  данному  в опыте  следствию  S  (уже из "не-Р")
человек  все  равно  подыскал   бы   какое-то  обоснование  (подвел  бы  под
какой-нибудь   альтернативный  общий   закон)!  -  Значит,  тогда  стало  бы
справедливым просто иное "законосодержательное" суждение:
     не-L: (не-Р) ( (S).
     Или же,  как при "обратной направленности"  времени,  законы каузальной
причинности   поменялись   бы   на   законы   финальной   причинности,   или
телеологические.  Но  то,  что  можно было  бы  назвать  "причиной",  и  тут
оказалось бы явленным, "вскрытым", подлежащим предсказанию.
     Платонов  будто  демонстрирует  нам  условность применимости к реальной
жизни  законов здравого  смысла. Он настаивает на том,  что  на  следствие S
влияют, на самом деле, сразу множество событий (в том числе и Р, и не-Р, как
равно  и множество  других) -  хотя,  может  быть, просто в  разной  степени
"влиятельных". Однозначное же  указание какой-то  одной "главной" среди этих
причин всегда сильно огрубляет, субъективирует наше описание.
     В  этом  "странном" платоновском  мире  -  среди  словно  перетекающих,
превращаясь  друг  в  друга  по очереди, причин и  следствий  -  кем-то  все
прекрасно сбалансировано и "предустановлено": каждое слово и каждое действие
должно давать толчок, пробуждая (в сознании читателя) одновременно  - и свою
противоположность. В  этом смысле всякое действие равняется противодействию,
то есть, как будто, должно быть справедливо следующее:
     'вместе  (и одновременно)  с рождающимся (или произносимым) "словом"  в
этом мире  незримо совершается и сразу  же вступает в силу (во
всяком  случае,  возбуждается)  также   и  слово  с   противоположным
значением,  т.е.,  как  в некоем  анти-мире, с  антиподами,  ходящими  вверх
ногами, - осуществляется действие, прямо обратное реально произведенному'.
     Таким образом каждый раз  заново  преодолевается  апорийность мышления,
как бы штурмом, сходу (или дуро'м, как любят  выражаться платоновские герои)
разрешается загадка жизни. Видимо,  это происходит  именно потому, что иного
способа ее решения, по Платонову, просто не существует.



Заключение Краткий обзор рассмотренных нарушений причинного отношения

     Итак, в  исходном причинном отношении, которое мы  обозначили Р (  S (в
соответствии с законом L) у Платонова могут быть нарушены следующие звенья:
     либо реальная  причина (следствие) скрыты  - так что читатель  вынужден
подыскивать  и  подставлять  недостающие  звенья  в этой  цепи (на основании
собственного  знания  законов  здравого смысла и предположений  относительно
того,  что  мог  иметь  в виду  автор):  когда вместо  P(S  читатель  должен
восстановить (угловые скобки и помечают то, что восстанавливается):
     (Р<& R>) ( S; или P ( (S<&R>);
     либо имеет место пропуск сразу в обеих частях: (P<&R>) ( (S<&Q>);
     либо вместо причины связь сопутствования: (P&S) или (S&P);
     либо  на ее месте  обоснование - с  его  сложным образом организованной
причинностью: (P=>S) & (Р(S) либо (Р=>S) & (Р(S) и т.п.;
     либо  причинная  зависимость   становится  рефлексивной  и  сводится  к
тождеству: (Р(S) & (Р(S);
     либо обращенным оказывается само направление  причинной связи: когда на
месте Р(S  вдруг  возникает  Р(S  и  это  заставляет  подыскивать  для такой
"закономерности"   исключения  из  общего  правила  (L),  которые  позволяют
сформулировать дополнительное к нему правило (не-L);
     или  же,  наконец,  вместо "нормального"  привычного  общего закона нам
"подсовывают"  один  из  его  экзотических размытых вариантов:  ?-(Р(S)  (на
основании то ли L, то ли не-L, то ли, вообще говоря, чего-то еще).
     Во всяком  случае,  обычные законы причинности у  Платонова то  и  дело
нарушаются или выполняются, но крайне своеобразно, имея  под  собой какие-то
мифологемы в качестве оснований, или исходных посылок.



 * РАЗДЕЛ IV. О смысле языковых конструкций и выражений *

НОРМАТИВНОЕ И "НАСИЛЬСТВЕННОЕ" ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ В ПОЭТИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА[125]

     Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла,
     когда они живые глаза для тайны и через слюду
     обыденного смысла просвечивает второй смысл...
     В.Хлебников
     Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные
     стороны, а не устремляется в одну официальную точку.
     О.Мандельштам. "Разговор о Данте".

     Особый поэтический язык Платонова строится, по моим представлениям,  на
двух основных принципах: во-первых, это  принцип примитивизма, или доведение
до   минимума    выразительных   средств   (тут    уместны   такие   термины
литературоведов, как "спрямление, неграмматичность, лапидарность, корявость"
языка,  "солецизм"),   и  во-вторых,  принцип  сгущения  смысла  (совмещение
значений   слов,   компрессия,   контаминация,   каламбур,    пародирование,
обыгрывание  одновременно серьезного  и смешного  оттенков  значения  слова,
официального и "уличного" наименований одного и того же).
     В целом же Платонов постоянно  нарушает общепринятые нормы сочетаемости
слов. (Если Хлебников творил свои неологизмы преимущественно на уровне слова
и морфемы, то Платонов - на уровне словосочетания.) В работе  [Толстая-Сегал
1973-1974:  186,193]  это  названо   "разрыхлением  сочетаемости"  слов  или
"размыканием установившихся синтагм".
     Соответствующие   данному   приему   названия   -   "чужеземный   язык"
[Аристотель],  "остранение"   [Шкловский],  "заумь",  или  "звездный   язык"
(футуристы) - относятся, прежде всего, к явлению увеличения многозначности и
многосмысленности в поэтическом тексте.
     По  словам  Р.Якобсона, неоднозначность  - вообще  "внутренне присущее,
неотчуждаемое свойство любого направленного на самого себя сообщения, короче
-      естественная       и       существенная      особенность      поэзии"
[1975:221].[126]
     Согласно В.Шкловскому, "целью искусства  является дать  ощущение  вещи,
как ви'дение, а не как узнавание"; приемом искусства  является  "остранение"
вещей и использование затрудненной формы, увеличивающей трудность и  долготу
восприятия; "искусство есть способ пережить деланье вещи" [1925:12].



Что такое Предположение?

     Основным  средством  анализа  платоновского  языка  в   данной   работе
выступает смысловой компонент с особым статусом - Предположение. Это элемент
понимания,   т.е.    (читательского)   осмысления   текста.   Как   правило,
Предположений   в   интересующем  нас   конкретном  месте  текста  возникает
несколько. Вот  еще  разнообразные  наименования того, что  я  называю  этим
словом:
     "полагаемое,  предполагаемое,  подразумеваемое",  "то,  что  имеется  в
виду";  "наведенное,  индуцированное,  вынуждаемое"  значение;   "косвенный,
побочный, неявный смысл"; "прагматическая импликация"; "коннотация, обертон,
оттенок значения",  "умозаключение",  "угадываемый,  предвосхищаемый смысл",
"подразумевание".
     При   таком  понимании  Предположение,  во  всяком   случае,   в  корне
противостоит "пресуппозиции" ("презумпции"). Я понимаю под Предположением не
то, что полагается Говорящим как очевидное (т.е. "само собой разумеется"), -
а то, что как раз  поставлено под вопрос, выдвинуто в виде спорного пункта -
именно в форме неочевидного (по крайней мере, для  собеседника) утверждения.
В  нем  и  состоит  основной  вклад  Говорящего  в  коммуникацию.  Это-то  и
пред-лагается им на рассмотрение Слушателю, пред-по-лагается для обдумывания
и совместного обсуждения, чтобы можно было как-то откликнуться - согласиться
или же опровергнуть. (Это примерно то, что, по всегдашнему выражению бывшего
генсека М.С.Горбачева, "Тут нам подкидывают...")
     Хочется  согласиться с  разбором, начинающим книгу  [Блинов 1996],  где
рассмотрена  ранняя работа  Г.П.Грайса [Грайс 1948] и остроумно отстаивается
мысль, что  укоренившийся в науке,  уже  после  Грайса,  термин  Meaning (со
смыслом ' значение') следовало бы, вообще говоря, более точно переводить как
подразумевание. То  же,  вообще говоря, можно было бы отнести  и к еще более
раннему термину  - Bedeutung - Г.Фреге, как и ко многим другим "зачаточным",
но перетолкованным в дальнейшем понятиям науки.
     Предположение  можно сопоставить, с одной  стороны, и  с "импликатурой"
[Грайс  1975], и  с  импликацией  (с  "семантическим"  или  "прагматическим"
следствием [Падучева 1977]),  а с другой  стороны, также  и  с "коннотацией"
[Иорданская,  Мельчук  1980],  и  "неустойчивым" компонентом значения  [Анна
Зализняк 1992], и со "слабым" компонентом в толковании слова  [Апресян 1990]
или  же  "несмелым"  высказыванием  [Апресян  1989]. Однако,  тогда  как все
перечисленные  выше  термины  используются  исследователями  для  толкования
значения отдельного слова (лексемы), мне в термине Предположение существенно
подчеркнуть его влияние на фрагменты понимания текста совсем иного уровня, а
именно - уровня фразы, предикации и целостного высказывания. (Хотя, конечно,
при  соответствующем  контексте  конкурирующие  Предположения возникают (или
"наводятся")  у  любого  -  не  до  конца  определенного  Целого  в  составе
понимаемого,  а  совсем не  обязательно  только у  фразы. Это  имеет  прямое
отношение к так  называемой проблеме "герменевтического круга",  когда Целое
нельзя понять  иначе,  как из его  частей, а смысл  частей  может быть понят
только из Целого.)
     Содержательно,  предположение -  это то,  что, по моим (читательским  -
когда я становлюсь читателем) представлениям, могло бы быть  или должно было
быть сказано . (что подразумевалось и, как  я  предполагаю, имелось в  виду)
автором.  Это  некое  выводимое, неявное знание, всегда  забегающее вперед -
некая "накидываемая  на  действительность"  сетка ("сачок")  или же,  как  в
случае интерпретации  художественного текста, это знание, "восходящее назад"
-  к восстановлению намерений автора,  что, вообще говоря, то же самое).  Мы
приходим к тому или иному предположению, опираясь на какие-то правила языка,
общие или частные законы коммуникации.
     Иначе  говоря,  предположение - это смысл,  явно  не  представленный  в
тексте,  не выраженный впрямую, буквально, на  лексическом уровне. И  тем не
менее,  это  смысл,  имеющий  в языке свое прямое, законное  выражение, т.е.
потенциально  вполне  выразимый  в  словах  (что  я  и  пытаюсь  всякий  раз
демонстрировать, предлагая (сополагая рядом) одно или несколько тривиальных,
так  сказать,  вполне "законных" в  языке его  выражений). Это, может  быть,
только  мои (т.е.  читательские) предположения  относительно  смысла данного
места,  подчас даже граничащие с Догадкой;  но все они  вполне ординарны  по
форме  выражения  и  нимало  не  претендуют  на  передачу  той  "поэтической
функции",  которую несет данное место текста в настоящем Целом произведения.
Они являются лишь приблизительными, "кустарными"  и, конечно, фрагментарными
толкованиями того  невыразимого Смысла, который, как я догадываюсь, мог (или
должен был) быть в  исходном тексте: в них гармония и интуиция творцов языка
(каковыми выступают Хлебников и Платонов), поверена скучноватой "алгеброй" и
разменяна на соображения "здравого смысла"  - лингвиста  или просто рядового
носителя языка.
     Надо сказать, что в этом восстановлении "исходного" смысла поэтического
высказывания  уже   перестает  "работать"  критерий  языковой   правильности
Ю.Д.Апресяна. И дело совсем не в том, что для выражения данной мысли в языке
"отсуствует альтернативный способ, который воспринимался бы носителями языка
как более  правильный" [Апресян 1989],  но именно  в  том, что таких (вполне
правильных)  альтернатив  (стоящих за данным текстом)  имеется  одновременно
несколько, однако ни одна из них не исчерпывает (т.е. не выражает) всю мысль
целиком: какое  бы то ни  было более правильное  языковое выражение в данном
случае  просто невозможно (да и глупо) предлагать  как единственное.  (Ведь,
как считал  еще Шеллинг, истинный смысл авторского произведения существует в
сознании его читателей.)
     Итак,  все  предполагаемые  смыслы  (или:  конкурирующие  между   собой
варианты  осмысления)   полноправно  присутствуют  в  языке,  имеясь  в  нем
"наготове", но в тексте ни  один из них не выражен автором впрямую, а только
лишь намечен, "наведен", "индуцирован" в читательским понимании. (Каждый  их
этих смыслов обрастает чем-то вроде  пропозициональных компонент Толкования,
в смысле А.Вежбицкой.) Скорее всего, именно такой - недоопределенный смысл -
вопреки  тому,  что  когда-то заявлял на  этот  счет  Л.Витгенштейн,  с  его
позитивистским  задором  -  и  предусмотрен намерением  автора  поэтического
текста [ср.: Витгенштейн 1953: N 99].
     Совокупность всех рождающихся Предположений можно было бы назвать также
"колеблющимися  признаками  значения"   [Тынянов  1923],  "веером  значений"
[Толстая-Сегал  1973-1974: 173,197,199], "осцилляцией" смысла,  "мерцанием",
или "мерцающим"  смыслом [Перцова 1980]:  такой смысл как бы и  есть,  и его
нет. Он может порождаться либо  трансформированными (по отношению к исходным
словам  в тексте) частями речи, с их расширенным набором  валентностей  (что
будет проиллюстрировано ниже), либо - вторичными смыслами слова, обертонами,
коннотациями,  окказиональными значениями, вовлекаемыми в толкование  - как,
например, в случае возникновения обратного смысла при иронии, столь частой у
Платонова.  В  результате, общий смысл почти всякого толкуемого места  можно
представить как некий "расходящийся пучок"  прочтений  (к этому мы попробуем
подойти в конце статьи).

     Общая  схема  разбора  примеров  словоупотреблений  Платонова,  который
последует ниже, такова:
     1. Сначала цитата в кавычках с выделенными в ней (и разбираемыми далее)
отступлениями от языковой нормы.
     2. За ней, по отдельности, "нормально-усредненные" составляющие смысла,
собственно  те  предположения, с помощью которых (всех вместе  или каждого в
отдельности) можно выразить общий Смысл, т.е. нерасчлененный  смысл, который
мы, читатели, воспринимаем, вычитываем  (или даже в-читываем) в платоновский
текст.  Каждому  из  таких  предположений  смело  можно  было  бы  приписать
какую-нибудь из модальностей следующего типа:
     возможно,  вероятно,  по-видимому,  скорее всего, кажется,  как  будто,
наверно; не так ли? а вдруг? а что если? так, что ли, или все-таки не так? -
но, тем не менее, ниже (отчасти из экономии места) их модальность специально
не указывается и никак не до-определяется.
     Итак, предположения будут следовать за разбираемой платоновской цитатой
и  снабжаться  буквенными,  цифровыми  (или  буквенно-цифровыми)  индексами.
"Материальную" основу  их составляют  все те  же  слова исходного текста, но
внутри  них специально  выделяются (в  угловых скобках)  еще дополнительные,
вставные  слова, требующиеся, на мой взгляд, для  подходящего (однозначного,
тривиального)  осмысления   (т.е.   читательского  "приземления"  авторского
поэтического Смысла). (Сами такие вставки могут быть равными  слову, именной
группе или же - чаще - целому предложению.)
     Механизм порождения  подобных вставок не может быть описан формально. В
общих чертах  это  замена, или трансформация исходного текста - на основании
той или иной  "приходящей нам в голову" аналогии, путем восхождения к некому
языковому  "образцу"  или  "слову-модели" (термины  из [Панов  1971]), иначе
говоря - имеющемуся в языке нормальному словосочетанию.
     Неким   объяснением  употребления   угловых   скобок   для  обозначения
предположений может  служить  традиция выделения при  помощи того же знака в
текстологии  - конъектур. Да и  сам термин предположение можно  соотнести со
словом   конъектура   -   1.предположение,   догадка;   2.  исправление  или
восстановление испорченного текста  или расшифровка текста,  не поддающегося
прочтению [СлИн].  Ср.  с лат.  conjectura -  1.'соображение, предположение,
догадка'  (conjecturam facere  - соображать, предполагать,  догадываться  на
основании  ч-л.;  от  conjecto  -  1.'сбрасывать,  сносить  в  одно  место';
2.Перен.'соображать,  заключать,   догадываться';   conjectans   -   'идущий
наугад'); 2.'толкование, предсказание, предвещание' [ЛатСл].
     В  отличие  от текста  в  <угловых>  скобках,  отводимого  для  вставок
описанного выше типа,  в [квадратных] скобках будет приводиться разного рода
метаинформация - мета-высказывания (по поводу собственного анализа), а также
ссылки на литературу.
     3.  И, наконец, в заключение  может  следовать (но,  правда,  полностью
приводится  далеко   не   всегда)  -  разбор  порождаемого  данной  языковой
неправильностью  эффекта,  смысла  или  же   "мотива"   (в  духе  работ   по
"порождающей   поэтике"  [Жолковский  1980,1980а,1980б,1996]),  возникающего
из-за   смещенного   платоновского  словоупотребления,  т.е.  собственно  та
"идеология", которую возможно всему этому приписать.



Наложение смыслов в словосочетании.

     Ниже  будут рассмотрены такие "насилия"  Платонова над  языком, которые
затрагивают употребление разного вида словосочетаний, в том числе устойчивых
оборотов речи, получивших в лингвистике название "лексических функций", т.е.
выражающих ограниченный набор стандартных операций (или действий человека) с
предметом  (или  же  происходящих  с  ситуацией  в  целом)  [Мельчук  1974],
например, таких, как:
     доклад  - прочитать  (Oper1), катастрофа - произойти (Func0), выговор -
объявить (Oper1)  или еще: получить (Oper2); факты - обнаруживаться (Func0),
развод - произойти (Func0) или: подать на (Oper1  или даже Labor?), забвение
- забыть  (Vo),  предать+Дат. (Oper1  или  Labor?),  или:  приходить  в+Вин.
(Func2); капитуляция  -  принудить к (CausLabor12  ?), завтрак - приготовить
(Prepar1 ?) или: съесть (Real2 ?) или же: кормить+Твор. (Labor12 ?); насморк
- подхватить (Oper1? или Incep ?),  плевки -  наградить (кого)+Твор (Labor12
?) или: терпеть+Вин. от кого+Род. (Labor21 ?) и т.д. и т.п.
     В  этом  перечислении  вначале следуют  сочетания, названия  функций  к
которым  подобрать достаточно  просто, а  в конце - более  "хитрые"  с точки
зрения "подгонки" их под  теорию.  В подыскании  обозначений для последних я
следую примеру работы [Ройтер 1980], в  которой  содержательное наименование
функции, как будто, предшествует ее чисто "синтаксическому" имени, например,
для ситуации "отчаяние" - функции MagnOper1 соответствует значение обезуметь
от (Р), где "содержанием",  по-моему,  естественно должна выступать Magn,  а
"синтаксисом" - Oper1.

     Лексические сочетания, которые выступают  в  этих и подобных  значениях
ЛФ, обычно считаются  свободными (с большей или меньшей степенью "свободы").
Они  состоят  из  "заглавного"  слова  (от  которого образуются  функции)  и
"вспомогательных", функциональных слов. Грубо говоря, можно исходить из того
допущения,  что  от  всякого  слова-ситуации я должен  иметь  право породить
полный набор всех определенных в теории функций. В этом подход И.А.Мельчука,
как     представляется,     более     унифицирующ     и,    так     сказать,
"компьютерно-технологичен", чем традиционные (более "человеческие") описания
фразеологических  единиц,  следующие  В.В.Виноградову, который  различает, с
одной стороны,
     фразеологические сращения  (в  них сочетания смыслов  составляющих слов
немотивированны, непроизводны и  семантически неделимы: "мертвецки пьян; как
ни в чем не бывало"), а с другой стороны,
     фразеологические  сочетания  (когда  слова  в   несвободных  сочетаниях
допускают  синонимические  подстановки  типа  "беспросыпный  /  беспробудный
пьяница").  Но  между