ние чувств оставалось волнующим местом жизни; умерев, можно
навсегда  утратить  этот  единственно  счастливый, истинный  район
существования, не войдя в него (К)
     6.  Итак,  только Чувства  дают  истинную  жизнь  человеку.  Дальнейшее
развитие,  как мне  кажется, та же мысль получает в размышлениях  Вощева  (в
"Котловане"),  скорбящего над  телом умершей  девочки  Насти  (здесь  звучит
постоянный глубоко "экзистенциальный" пессимистический мотив Платонова):
     Вощев  согласился  бы  снова ничего  не  знать  и жить без надежды в
смутном  вожделении тщетного ума, лишь бы девочка была целой, готовой на
жизнь, хотя бы и замучилась с теченьем времени (К).
     Ум,  по Платонову,  всегда может  только  обольщать человека  -  некими
тщетными  вожделениями (например, обольщением господства над  природой),  но
ограниченность Ума, тем не менее, очевидна. По-настоящему увлечь человека
жизнью -  могут  только Чувства. Практически та  же идея  (превосходство
Чувства над Разумом) прорабатывается автором и в "Чевенгуре". Так, по поводу
того, что заклепки на новом паровозе - ни к  черту не годятся, приемный отец
Саши  Дванова,  Захар  Павлович,  сетует (он  всегда  рассуждает при  помощи
неказистых, витиеватых выражений):
     - Никто ничего серьезного не знает - живое против ума прет...
     Саша не понимал  разницы между умом и телом и  молчал. По словам Захара
Павловича  выходило,  что  ум  -  это  слабосудная  сила,   а  машины
изобретены сердечной догадкой человека, - отдельно от ума (Ч).
     Здесь снова именно Чувство оказывается творческим началом в человеке, а
Ум - только чисто впомогательный, рабочий механизм.
     7. Таким образом, становится понятна  и та неожиданная парадоксальность
постоянного  противопоставления  пустоты   -   как  свободного  и  полностью
расчищенного (под  любое будущее  строительство) пространства в Уме (хотя  и
бездушного, невозможного для жизни и дыхания) - в отличие от  тесного и даже
порой  тягостно непереносимого для  человека  (сжимающего, давящего, излишне
загроможденного, и  потому  тоже  душного)  пространства Чувств.  И  все  же
единственный  выход  из  "безвоздушного"  пространства Ума  есть обращение к
человеку, к ближнему, к его Чувствам:
     Забвение  охватило Вермо, когда скрылось из глаз все видимое и жилое  и
наступила одна туманная грусть лунного  света, отвлекающая ум  человека в
прохладу  мирной бесконечности, точно не  существовало  подножной нищеты
земли. Не умея жить  без чувства и без мысли, ежеминутно волнуясь различными
перспективами  или  томясь  неопределенной страстью,  Николай  Вермо обратил
внимание на Босталоеву...(ЮМ)
     Занятие  техникой   покоя   будущего  здания  обеспечивало  Прушевскому
равнодушие ясной мысли, близкое к наслаждению,  - и детали сооружения
возбуждали  интерес,  лучший и  более  прочный, чем товарищеское волнение  с
единомышленниками.  Вечное  вещество,  не  нуждавшееся  ни в движении, ни  в
жизни, ни в исчезновении, заменяло Прушевскому что-то забытое и необходимое,
как существо утраченной подруги" (К).
     Чувства, конечно, могут -  как  тучи  закрывают собой небо  - полностью
блокировать Ум, и тогда уже человек "погибает" для общества:
     Сарториус  чувствовал, как  в тело его  вошли грусть  и равнодушие к
интересу  жизни, -  смутные и  мучительные силы поднялись внутри  него и
затмили  весь  ум,  всякое здравое  действие  к  дальнейшей  цели. Но
Сарториус согласен  был  утомить в  объятиях  Москвы все нежное, странное  и
человеческое, что появилось в нем, лишь  бы не ощущать  себя  так  трудно, и
вновь отдаться  ясному  движению  мысли, ежедневному, долгому труду в  рядах
своих товарищей (СМ).
     А вот во время праздничного ужина героиня "Счастливой Москвы" -
     Москва Честнова  -  забылась  и  ела и пила, как хищница. Она  говорила
разную  глупость, разыгрывала Сарториуса и чувствовала стыд, пробирающийся к
ней  в сердце  из  ее лгущего,  пошлого ума, грустно сознающего  свое
постыдное пространство.
     Т.е. Ум сам придумывает себе  обманы, пошлости и  лжет, а сердце всегда
чувствует  за них  стыд  и  - страдает. Здесь Ум словно  пустая  комната,  а
Чувства - перенаселенная коммунальная квартира, где в спертом воздухе трудно
дышать и надо следить, стобы не отавить кому-нибудь ногу...
     8. В  сознании  просто  течет бесконечный поток образов. Все  они -  из
природы, и суть  ее  отражения. Но они  же и гонят сердце человека - вперед,
вызывают  те  или иные  Чувства,  заставляют  человека  предпочитать  одно и
нанавидеть другое, иначе говоря, дают ему, чем жить.
     Сарториус взял Честнову за руку;  природа, - все,  что потоком мысли
шло  в  уме, что гнало сердце вперед  и открывалось перед взором, всегда
незнакомо  и  первоначально - заросшей  травою, единственными  днями  жизни,
обширным небом, близкими  лицами  людей, - теперь эта природа сомкнулась для
Сарториуса в  одно тело и кончилась  на границе ее платья, на конце ее босых
ног.

     Подобную же увлеченность - и во-влечение Мысли в оборот реальной
жизни  -  при  посредстве  Чувства  переживал  на  себе,  на мой  взгляд,  и
П.А.Флоренский.  Платоновское трепетное отношение к миру  (только  с виду  и
"как бы") неживых - вещей очень сходно с тем мистическим персонализмом Павла
Флоренского, который виден уже в воспоминаниях детства  -  например,  о том,
какие факты пробуждали интерес к науке[88]:
     Закон  постоянства,   определенность   явления  меня  не  радовали,   а
подавляли.  Когда мне  сообщалось  о  новых  явлениях,  мне до  тех  пор  не
известных, - я был  вне себя,  волновался и возбуждался,  особенно если  при
этом оказывалось,  что отец,  или хотя бы  кто-нибудь из знакомых его, видел
сам это явление *. Напротив, когда приходилось слышать о найденном законе, о
"всегда  так", меня  охватывало смутное, но глубокое разочарование, какая-то
словно досада, холод, недовольство: я чувствовал себя обхищенным, лишившимся
чего-то  радостного,  почти  обиженным.  Закон  накладывался на  мой ум, как
стальное ярмо, как гнет и оковы.  И я с жадностью спрашивал  об исключениях.
исключения из законов, разрывы закономерности были моим умственным стимулом.
Если наука  борется  с явлениями, покоряя их  закону, то  я втайне боролся с
законами,  бунтуя против них  действительные явления. Законность была врагом
моим;  узнав о  каком-либо  законе природы, я только  тогда  успокаивался от
мучительной тревоги  ума, чувства  стесненности  и тоскливой  подавленности,
когда отыскивалось и исключение из этого закона. <...>
     Положительным содержанием ума моего, твердою точкою опоры - всегда были
исключения, необъясненное, непокорное, строптивая  против науки  природа;  а
законы  -  напротив,  тем  мнимо-минуемым,  что  подлежит  рано  или  поздно
разложению.   Обычно  верят   в  законы  и  считают  временным  под  них  не
подведенное; для меня же подлинным было не подведенное под законы, а  законы
я оценивал как  пока  еще,  по  недостатку твердого  знания,  держащиеся.  И
явление  меня  влекло  и  интересовало,  пока  сознавал  его  необъясненным,
исключением,  а  не нормальным  и  объяснимым  из  закона  (Флоренский 1920:
с.183).
     Вещь  как таковая, уже  всецело  выразившаяся,  мало трогала меня,  раз
только я не чувствовал, что в ней нераскрытого гораздо  больше, чем ставшего
явным: меня волновало лишь тайное (Флоренский 1923: 90)
     И поледний отрывок - из письма жене из лагеря, написанного незадолго до
смерти, в 1937):
     ...Все научные идеи,  те, которые  я ценю, возникали во мне  из чувства
тайны. То, что не внушает этого чувства, не попадает и в поле размышления, а
что  внушает  -  живет  в мысли  и  рано или поздно становится темою научной
разработки.

     Итак,    поэтический   мир   Платонова    населяют    сложным   образом
взаимосвязанные  образы-идеи,  это  в  частности, Скупость и  Жадность  (под
которыми на самом деле скрываются Великодушие и  Щедрость, как мы видели), а
также Ум  и Чувство. Все они  по-бахтински диалогичны  и могут быть так  или
иначе поставлены друг против друга, т.е., как правило, двунаправленны
и находятся либо в прямом контрасте, парадоксе  и противоречии к тем  идеям,
которые автору (и читателю) известны и поэтому могут быть оставлены  автором
в подтексте, либо "пародируют", "передразнивают", "цитируют" или как-то  - с
той или иной степенью искренности  -  "заручаются"  чужим мнением,  пытаются
разделить  или  оспорить  его, "примерив его  на себя" или "разыграв"  перед
читателем.
     Самое интересное, на мой  взгляд, в том,  что эти образы свободно могут
противоречить не  только  внешнему контексту,  но и  друг  другу!  - Система
образов-идей Платонова  намеренно  строится  на  соположении  друг  с другом
противоположностей,  на рядоположении тезиса  и  антитезиса  (а  также  всех
агрументов  в   пользу  как  первого,   так  и   последнего)  и   прямом  их
"соревновательном"  сосуществовании,  совершенно на  равных, без  каких-либо
обозначенных авторских предпочтений,  -  т.е. как бы на совместном  учете  и
взаимном подкреплении ими друг друга, или на их обязательном участии в самом
"строении"  и  "составе" Души человека. Это говорит,  как  мне кажется, не о
"внутренней противоречивости", как можно  было  бы  считать,  а, наоборот, о
проникновении писателя  в  самые  глубины  человеческой  психики, о  попытке
разложении  всякого предмета на "окончательные" атомы смысла, дальше которых
никакой - ни научный, ни поэтический - анализ пойти не может, оставляя место
только "практике", или свободно творящей реальность - воле человека.

     Платоновская душа :
     к восстановлению смысла так и не доведенной до конца утопии

     Русский дух был окутан плотным покровом национальной матери,
     он тонул в теплой и влажной плоти. Русская душевность,
     столь хорошо всем известная, связана с этой теплотой
     и влажностью; в ней много еще плоти и недостаточно духа.
     Н.Бердяев. "Душа России" (1918).

     Душа это воображение другой жизни, другого существа.
     Душа наша рождается лишь тогда, когда она истекает из нас.
     А.Платонов (из набросков к "роману о Стратилате").

     В языке  Андрея  Платонова  самым  характерным  приемом  можно  считать
образование неологизмов на уровне словосочетания (об этом подробнее в Михеев
1998).  В частности,  со словом душа в разных  произведениях писателя  можно
встретить такие нестандартные, заставляющие "споткнуться" на них выражения:
     выгонять душу (Память)[89]; расхищать душу (Крюйс); душевный
надел; занимать  нуждой  душу;  расходовать  постоянно  скапливающуюся  душу
(Государственный  житель); потратить  на  человечество  всю  свою  душу  (из
рукописи  "Джан");  надстройка души (Шарманка);  отдавать душу взаймы,  душа
сопрела (От хорошего  сердца); дать слезу в душу, осуществление  души,  душа
занудилась  (Бучило);  душа утекает, контузить в  душу;  срастаться душой  с
делом (В  далеком колхозе); душа проваливается  (Чульдик  и Епишка); сгорела
душа (В  прекрасном  и яростном  мире);  [душа] -  дешевая ветошь  (Душевная
ночь); душа [слишком] просторной емкости; душа обращена вперед (Бессмертие);
душевная  чужбина; составить масштабную карту  души;  заросшая  жизнью  душа
(Сокровенный человек); пока  не опростоволосилась вся  душа  (Демьян Фомич);
душа разрастается,  теснота души, душа велика, бояться своей души,  спускать
свою душу, излучить [в женщину] душевную силу, изойти душой, истребить душу,
[дать] истощиться  душе, сторожить душу, жить в одну душу, на душе поблажеет
(Рассказ  о многих  интересных вещах);  душевный смысл; сухая  душа; томящая
душа; напрячь душу; почувствовать [в себе]  душу; предчувствовать устройство
души; давать добавочным продуктом  душу  в человека;  отмежеваться от  своей
души;  превозмогать  свою  тщетную  душу;  истомить  себя  до  потери   души
(Котлован); выветрить  из  себя всю надоевшую  старую  душу  и взять  другой
воздух (Ювенильное море);  голые, неимущие души; душевное имущество; затраты
души;  убыток души; сытость  души;  душа  течет [через  горло]; [душа - это]
сердечно-чувствительная  заунывность;  расточать  суетой  душу;  расходовать
скапливающуюся душу; [вести]  собеседования со своей  душой (как делает Яков
Титыч в  романе  "Чевенгур"); разрушить душу; с уснувшей  душой; совестливый
вопль [звучит] в душе; питаться  в  темноте квартир секретами своих  скрытых
душ; вникнуть во  все посторонние  души;  отводить  душу  людям; озаботиться
переделкой внутренней души (Счастливая Москва); жизнь [Сарториуса] состоит в
череде душевных погребений[90] (из набросков к роману "Счастливая
Москва").
     Это не значит, конечно, что весь смысл платоновских произведений вполне
исчерпывается только их языком.  (Кому-то  сам  этот язык  может  показаться
каким-то ущербным, изуродованным, больным.)  Но  за  любыми отступлениями от
языковой нормы  у  него как правило стоят определенные мыслительные ходы,  с
помощью  которых  (и,  собственно,  через  которые)  выражается  чрезвычайно
своеобразный мир писателя. Ниже  я попытаюсь реконструировать фрагмент этого
мира, связанный с концептом души.



СРАВНЕНИЕ КАРТИНЫ ДУШИ ПО ПЛАТОНОВУ - С РУССКОЙ ОБЩЕЯЗЫКОВОЙ "КАРТИНОЙ"

     Если  сравнивать   собственно   платоновское   представление   души   с
общеязыковым  (т.е.  характерным для  сознания говорящих  на русском языке),
можно сделать следующие наблюдения.
     Платонов  почти  не использует сложившиеся в  языке  штампы стандартной
метафоризации "действий" души и происходящих с ней при этом (метонимических)
процессов[91], а, как правило, всякий  раз отталкиваясь от
них,  их  деформирует и  обыгрывает, "остраняет", останавливая  на них наше,
читательское, внимание, и заставляя над ними  поломать голову. При этом душа
как  бы  умышленно  "приземляется",  делается такой,  чтобы  ее  можно  было
"потрогать руками", или даже -  подобно  неверующему  Фоме - "вложить в  нее
персты".   (Если   сравнивать  частотность   употребления   слова   душа   в
произведениях  Платонова,  то она  значительно превышает  - вдвое -  среднюю
частоту  употребления этого  слова в  литературных  текстах, в то время  как
слово  дух,  напротив, во  столько  же  раз  уступает  по  частоте  тому  же
среднестатистическому показателю.)
     Известно, что  в  русском языке душа  внешне уподоблена множеству самых
разнообразных предметов:
     прежде  всего -  образам некого помещения или "вместилища": это  как бы
дом, комната, склад вещей или мешок;
     кроме того, некое "тягловое средство": телега,  или плечи человека, или
даже  весы  (здесь  задействован оказывается  мотив  греховности человека  и
человеческой совести, несущей на себе некий груз);
     помимо всего - сосуд (котел, колодец, ведро) или ручей;
     затем  сложный  ландшафт (типа города  с  улицами), путь по  нему,  или
тропинка; а еще - натянутые (и могущие звучать) струны;
     далее: растущее деревце (или некий стержень, каркас внутри человека);
     открытые  кровоточащие  раны  на теле,  любое прикосновение  к  которым
доставляет страдания (оголенные нервы на теле);
     птица (с крыльями), всегда готовая к полету;
     завеса (или полотно, отгораживающее внутреннее потаенное пространство);
а также зеркало, в котором все отражается  - все происходящее  с человеком в
жизни;
     некий  невидимый  человек,  живущий  внутри  нашего  тела (как  бы  наш
двойник);
     воздух,  входящий  в  человека с дыханием и  выходящий из  него (то  же
самое, что дух), или - нечто невещественное;
     целая атмосфера, как бы - небо  над головой (весь небосвод,  обращенный
во внутреннее пространство, со своей собственной "погодой");
     подвижная,  реагирующая  на  внешние и на  внутренние изменения стихия,
например, горящий костер;
     нечто вроде вкуса к пище (или к вину); и, наконец,
     некий залог в отношениях с высшими силами (с Богом). (Подробнее об этих
образах внутри значения слова - в Михеев 1999).
     Из всего арсенала собственно языковых образных средств уподобления души
("языковых метафор")  Платонов выбирает и  наиболее  активно "дорабатывает",
превращая их в свои собственные поэтические  средства, метафоры и метонимии,
следующие:
     душа  -  внутренний двойник человека: автор  домысливает этот образ как
некоего  строгого  сторожа,  охраняющего  склад  вещей,  или -  равнодушного
надзирателя (безмолвного зрителя), евнуха души человека (Ч);
     душа - внутренняя стихия: бушующий внутри [человека]  пожар, ураган или
просто -  ровно дующий  ветер (Ч); даже - застоявшийся воздух (выветрить  из
себя всю надоевшую старую душу и взять другой воздух (ЮМ),
     душа - птица, вылетающая (или отпускаемая) на свободу (Ч);
     душа это то же, что сердце - механический двигатель или  паровой котел,
с его согревающей [человека] теплотой (почти в любом произведении);
     душа - незаживающая рана на теле человека (Ч);
     а также - пустота, засасывающая (проглатывающая) весь внешний мир (Ч) -
или даже  то, что находится  в пустоте кишок: тут душа уже отождествляется с
отбросами и нечистотами (СМ).

     При этом бросаются  в  глаза множество  самых  разнообразных,  нарочито
плотских осмыслений, заведомо огрубляющих "материализаций" этого традиционно
наиболее  удаленного  от материи понятия. Платонов  словно  всерьез  понял и
подхватил - в ее самом первом и буквальном  смысле, как прямое руководство к
действию   -  кинутую  вождем   будто   невзначай,   но   ставшую   крылатой
метафору-обращение к писателям  как инженерам человеческих  душ, и попытался
реализовать  в  своем творчестве  инженерные  проекты  данного "технического
устройства".[92]
     Но   вот  уж  вокруг  обычных  общеязыковых  значений  Платонов   вовсю
разворачивает  свои  собственные  оригинальные  конструкции,  свои  образные
переосмысления   души.   Ниже  я   попытаюсь   обозреть   эти   платоновские
материализации духовного. Начну обзор с самых примитивных.



Душа как воздух и дыхание

     Во-первых,  душа  - это  просто  то, что  вдувается  ртом  в  легкие  и
вы-дувается обратно, выходит наружу, -  т.е. воздух, проходящий через горло.
Такое  представление  находит себе  подтверждение  в народных  верованиях  и
приметах,  в  которых  дух  и душа  чаще  всего вообще не  различимы. Так, в
словаре Даля дух определяется, в одном из своих значений, как:
     'часть шеи против глотки и пониже'; 'ямочка на шее, над грудной костью,
под кадыком: тут, по мнению народа, пребывание души' (Даль).
     Вот отрывок  из "Чевенгура", в котором "коммунисты" добивают только что
расстрелянных "буржуев". Под душой здесь,  как видно,  следует понимать само
дыхание человека, его способность дышать:
     - Где у тебя душа течет - в горле? Я ее сейчас вышибу оттуда! <...>
     Пиюся дал ему <Завыну-Дувайло> кулаком в  щеку, чтоб ощутить тело этого
буржуя в последний раз, и Дувайло закричал жалующимся голосом:
     - Машенька, бьют! - Пиюся подождал,  пока  Дувайло растянет и полностью
произнесет слова, а затем дважды прострелил его шею и  разжал у  себя во рту
нагревшиеся сухие десны. <...>
     - Я в Дуване добавочно из шеи душу вышиб! - сказал Пиюся.
     - И  правильно: душа же в горле!  -  вспомнил  Чепурный.  - Ты думаешь,
почему кадеты нас за горло вешают? От того самого, чтоб душу веревкой сжечь:
тогда умираешь действительно полностью! А то все будешь копаться: убить ведь
человека трудно!

     Дыхание   души,  т.е.  результаты  ее   жизнедеятельности,  могут  быть
представлены  также  и как некий пар,  запах  или чад  -  создающий [вокруг]
душную   незримость  (Ч).   Подобным  осмыслениям,  согласно   которым  душа
помещается в горле, внутри шеи, в груди, просто в глотке - и  в соответствии
с которыми она есть  некий "отработанный"  воздух,  побочный продукт дыхания
человека, имеется множество подтверждений и в иных текстах Платонова.



Как сердце и кровь

     Но особо тесна свя