инуть белый флаг! - крикнул он.
     Гетман круто осадил коня и  замахнулся саблей на  Выговского.  Писарь
заслонил лицо локтем.  Мне казалось, у гетмана глаза выскочат из орбит. Он
бешено погнал коня к  своему шатру.  Перед шатром стояли Богун,  Джелалий,
Гладкий,   Капуста,   Мужиловский.   Гетман,  не  слезая  с  коня,  сказал
полковникам:
     - Хан предал, надо любой ценой остановить его.
     - Никому это  не  удастся,  только тебе  одному,  гетман,  -  ответил
Выговский.
     Полковники молчали.  Тогда  гетман  приказал  оставаться старшим  над
войском Джелалию, а Выговскому, есаулу Лисовцу и мне - ехать с ним к хану.
     С той минуты,  как попали мы в ханский табор,  который нагнали только
под Ямполем, начинается самое страшное.
     И ю н ь,  д е н ь  ч и с л о м  д в а д ц а т ь  в т о р о й. Сегодня
гетман приказал мне и  есаулу быть при нем в шатре.  Вокруг стоят аскеры с
обнаженными мечами.  В шатре, кроме гетмана, Выговский и джура Иванко. Три
раза в день ханские аскеры приносят еду.  Гетман сидит на кошме,  скрестив
ноги,  и  молчит.  Я  не видел за весь день,  чтобы он что-нибудь поел или
выпил.  Щеки его ввалились,  и под глазами как будто кто-то вымазал сажей.
Он без шапки,  седина густо осеребрила его голову.  У  нас у всех,  даже у
Выговского,  отобрали оружие,  только  гетману  оставили саблю.  Выговский
лежит в стороне и украдкой наблюдает за гетманом. Я это записываю у них на
глазах. Есаул насмешливо говорит мне:
     - Чего царапаешь?  Все равно ханские аскеры сварят из тебя и из твоей
писанины юшку.
     Может быть,  есаул прав. Внезапно гетман, словно пробудясь от тяжкого
сна, сказал Выговскому:
     - А  все  ты,  писарь,  все твой разум шляхетский.  Не  надо было мне
ездить сюда, не надо.
     И ю н ь,  д е н ь  ч и с л о м  д в а д ц а т ь  т р е т и й.  Пришел
мурза Карач-бей,  позвал к  визирю Выговского.  Гетман запретил Выговскому
ходить и велел сказать визирю:
     - Когда здесь гетман, зачем говорить с писарем?
     И ю н ь,   д е н ь  ч и с л о м   д в а д ц а т ь  ч е т в е р т ы й.
Вчера вечером гетмана пригласили к хану. Гетман велел писарю, есаулу и мне
итти с ним.  Визирь, придя за гетманом, не хотел пускать меня и есаула, но
гетман сказал с укором,  что никто не может запретить ему назначать,  кому
быть при его особе.  Визирь покачал головой, но больше не спорил. В третий
раз видел я вчера хана.
     Гетман  укорял  хана,  говорил,  что  хан  нарушил  договор и  приказ
султана. Зачем оставил поле битвы? Почему предал казаков? Хан разгневался,
вскочил,  замахал кулаками,  кричал,  что гетман обманул его,  утаил,  как
велико польское войско.  Потом сказал,  что король и  сенаторы обещали ему
уплатить дань и  говорили:  если хан выдаст им гетмана,  то получит за это
большие деньги.  Гетман побледнел. У меня сердце застыло. Выходит, правда,
что  хан  может так постыдно предать гетмана?  Мы  все ждали,  что ответит
гетман.  Помолчав,  он решительно,  с  дивным спокойствием в  мужественном
голосе своем, сказал хану:
     - Если думаешь отдать меня в руки панов и короля Яна-Казимира - на то
твоя воля. Вижу я, что задержал ты меня тут как пленника и как с пленником
обходишься.  Скажу одно -  ты нарушил присягу и клятву свою, которую давал
мне в  прошлом году на коране.  Сколько раз король и  послы его звали меня
итти на Крым,  но я от клятвы своей не отступился и тебе не изменил,  хотя
ты  хорошо знаешь,  какой урон могут нанести мои  казаки...  Хочешь выдать
меня королю -  что ж,  предавай до конца,  но знай: войско мое за это тебе
отомстит. Всей орде мстить будет, и не год, не два... Подумай о сем, хан.
     После таких слов хан молчал несколько минут. В шатре было тихо. Никто
не произнес ни слова.  Все мы ожидали,  что хан скажет.  И вот хан ласково
улыбнулся,  подошел к гетману, положил ему руку на плечо (для этого должен
был привстать на цыпочки). Усмехаясь, сказал:
     - Я пошутил,  брат мой, хотя это правда, что за твою голову канцлер и
король дают мне много золота. Но знай - клятвы я не нарушу...
     - Отпусти меня отсюда, - сказал гетман.
     - Ехать тебе еще  опасно,  вокруг шныряют польские отряды,  а  охраны
дать тебе не могу... - ответил хан.
     После  того  всех  нас  выслали  из  ханского шатра.  Остались только
гетман, Выговский и визирь. Мы все сидели в гетманском шатре и ждали.
     Поздно ночью воротились гетман и  Выговский.  Я  хотел спросить,  что
будет дальше,  но  гетман не притронулся даже к  еде,  а,  сбросив кунтуш,
сразу лег на ковер.
     И ю н ь,  д е н ь  ч и с л о м  д в а д ц а т ь  ш е с т о й.   Нынче
поутру произошло важное событие.  В  табор  хана  прибыли Лаврин Капуста и
Иван Золотаренко,  а с ними пятьсот конников из гетманского полка. Сначала
была радость великая, но вскоре эта радость растаяла, как снег на весеннем
солнце. Гетман только поглядел на Капусту и, схватившись руками за голову,
сказал:
     - Все.
     Так мы узнали о страшной беде, постигшей наше войско под Берестечком.
В тот же день хан отпустил нас. Он сам провожал гетмана из табора, и почти
до  самой Паволочи с  нами  ехало шесть мурз  и  пятьсот ханских сейманов.
Перед Паволочью Капуста отпустил их,  сказав,  что люди так злы на  татар,
что он  не ручается за их жизнь.  Тогда мурзы и  сейманы быстро поворотили
назад.
     Гетман всю дорогу беседовал с  Капустой и  Золотаренком.  Я расслышал
только несколько слов:
     - Придется начинать все сначала, все сначала...
     Из  рассказа  Золотаренка узнали  мы,  что  королевская армия,  после
бегства татар с поля битвы,  окружила наше войско и стала требовать, чтобы
оно сдалось на милость короля.  Но Джелалий и  Богун парламентеров с  этим
постыдным предложением отослали,  и бой начался снова.  Наши полки со всех
сторон окружены стотысячным войском короля,  но,  стоя под  огнем полутора
сотен пушек, мужественно отбивают все атаки.
     Да поможет им бог!
     И ю л ь,  д е н ь  ч и с л о м  т р е т и й.   Сегодня   в   Паволочь
прибыли Гладкий,  Громыка,  Глух и Джелалий.  Печальную весть привезли эти
рыцари гетману.  С великими потерями  прорвало  наше  войско  окружение  и
вырвалось из вражеского кольца.  Капуста спрашивал:  не знают ли они,  где
сотник Малюга?  Но никто на это ответа не дал, Джелалий только сказал, что
видел,  как  Малюга  с  саблей в руке кинулся вслед за Богуном на польских
драгун во время атаки... Сие, видимо, сильно опечалило Капусту.
     Из  Чигирина прибыл  Мужиловский.  Он  получил  письмо  от  брянского
воеводы  о  том,  чтобы  гетман  встречал в  Чигирине посла  царя  Алексея
Михайловича, дьяка Григория Богданова, и что вместе с ним едет назаретский
митрополит Гавриил.  Гетман тотчас отослал Мужиловского обратно в Чигирин,
приказав встретить там Богданова и  просить его прибыть в  Корсунь,  ибо в
такой трудный час гетман далеко от войска уехать не может.  Сегодня писали
мы также универсал в полки, чтобы собирались под Корсунем.
     И ю л ь,  д е н ь  ч и с л о м  в о с ь м о й.   Прибыли  в  Корсунь.
Весь день  подсчитывали  в  гетманской  канцелярии  потери.  На  поле  боя
оставили  в  руках  поляков  двадцать  восемь  пушек  из  ста  пятнадцати.
Одиннадцать  тысяч  казаков  пропало  без  вести.  Громыка  полагает,  что
большинство их сложило голову.  Полегли есаул Михайло Лученко,  полковники
Трощук, Придорожний, Левченко, Горегляд.
     Прибыл в  Корсунь гонец из  Чернигова,  от Степана Пободайла.  Привез
весьма печальную весть:  Януш Радзивилл разбил полки Небабы, сам полковник
Мартын Небаба погиб в битве. Ему отрубили руку и предлагали сдаться, но он
отбивался одной рукой и  погиб,  а врагу не сдался.  Радзивилл двинулся на
Чернигов, однако города не взял и должен был отступить.
     И ю л ь,  д е н ь  ч и с л о м  т р и н а д ц а т ы й.   Прибыл нынче
посол из  Москвы,  дьяк Григорий Богданов,  с  ним  митрополит назаретский
Гавриил. Гетман со старшиною встречал их за городом, а потом сели вместе в
карету.  Григорий Богданов и  митрополит Гавриил весь  вечер  беседовали с
гетманом с  глазу на глаз и  с  утра второго дня до вечера тоже,  а  потом
обедали у  гетмана с полковниками.  На другой день поутру,  сопровождаемые
Капустой,  Мужиловским и Выговским,  выехали они в Чигирин.  После отъезда
посла,  гетман приказал разослать универсалы.  В  тех  универсалах писано:
всем  полкам  готовиться к  новому  походу.  Казакам с  Левобережья велено
собираться в  Переяславе,  а  казакам с  Правобережья -  на речке Россаве,
возле Маслова брода.  Полкам Винницкому,  Белоцерковскому,  Паволочскому и
Брацлавскому собираться в  Белой Церкви.  Универсалы рассылали мы  день  и
ночь.  Тут стало известно,  что на Масловом броде сотник Моргуненко собрал
черную  раду,  на  которой  о  гетмане  злое  говорено и  замышлено его  с
гетманства скинуть,  а  выбрать кого-нибудь  другого,  чтобы  помириться с
королем и  кончить войну.  Гетман выехал вместе с  Золотаренком на  Маслов
брод. Сотника Моргуненка и еще троих зачинщиков казнили смертью.
     Выдан гетманский универсал о назначении Ивана Золотаренка полковником
корсунским.
     И ю л ь,  д е н ь  ч и с л о м  п я т н а д ц а т ы й. Сегодня мы все
были  изумлены нежданной вестью:  гетман обвенчался в  корсунском соборе с
сестрой полковника Золотаренка Ганной.  Было это  венчание в  воскресенье,
чуть свет.  Свадебного пира не делали.  Все только и  говорят о гетманской
свадьбе.  Нынче вечером видел новую пани  гетманову.  Лицо  строгое,  чело
светится разумом.  Смотрит в глаза остро и пытливо. Видел ее, когда принес
гетману универсал на  подпись.  Она  сидела  за  столом и  говорила с  ним
свободно,  не как жена,  а  скорее как побратим.  У гетмана как будто лицо
стало веселее.  Он  подписал универсал,  налил мне  чарку меду и  приказал
пить.  Я  поблагодарил и  выпил.  Потом гетман указал на меня пальцем пани
гетмановой и в шутку сказал:
     - Это,  Ганна,  наш летописец, ты с ним будь приветлива, а то напишет
худое про тебя...
     Пани гетманова только улыбнулась:
     - Пускай правду пишет, а если что худое - не повредит...
     Такой ответ достоин особы,  разумом от бога не обиженной. Еще сказано
мне гетманом такое:
     - Доля изменчива,  Свечка, она может высоко поднять человека, а может
и сразу низринуть его в бездну.  Правда,  я когда-то одному доброму казаку
по прозвищу Гуляй-День сказал совсем иное,  - но где теперь тот казак, бог
весть... Однако знай, Свечка: начнем новую войну, от своего не отступимся,
воротим потерянное.  Король с войском пошел на Краков, там трансильванский
воевода Рагоций ему  беды  наделал...  А  Потоцкий снова на  нас  кинется.
Только пусть не  забывает,  что  после Корсуня я  его,  как  щенка,  отдал
Тугай-бею... Не вешай нос, Свечка, гляди смело...
     Да  поможет бог этому отважному человеку,  который не отказывается от
задуманного и от народа в беде не отступился!
     И ю л ь,  д е н ь  ч и с л о м  д в а д ц а т ы й. Сегодня призваны к
гетману  полковники  Иван  Золотаренко,   Лукьян  Мозыря  и  Семен  Савич.
Приказано им собираться в дорогу.  Поедут они,  как послы гетмана,  к царю
Алексею Михайловичу.
     Сегодня  гетман  подписал  универсал,  где  назначил  сотником казака
Мартына Тернового.
     Нынче  же  бил  гетману  челом  купец  Гармаш,  просил  универсал  на
послушенство,  ибо селяне,  кои работали на него в руднях,  более не хотят
работать. Гетман приказал такой универсал написать.
     Нынче  же  гетман отправил есаула Лисовца с  толмачом Данилом к  хану
Ислам-Гирею.
     Нынче же из Чигирина воротился Лаврин Капуста.
     Нынче же прибыл гонец от киевского полковника Ждановича с  грамотой к
гетману,  а  в  ней  писано,  что  митрополит Сильвестр Коссов  требует от
Ждановича, чтобы он в Киеве боя с Радзивиллом не вел, ибо во время битвы в
стенах города могут  пострадать святая София,  Печерский монастырь и  иные
божии храмы...  Жданович спрашивал,  как быть,  - должен ли он послушаться
митрополита или поступать так, как гетман ранее велел? Гетман разгневался,
закричал:
     - Отпиши  дураку,  что  не  митрополит  у  него  гетманом,  а  Богдан
Хмельницкий!  Пусть шага из  Киева не  делает,  а  буде не послушает моего
прежнего наказа, - голову положит под меч.
     В  том  же  письме писано,  что  дозорцы Ждановича задержали у  ворот
бернардинского монастыря казака,  по  прозванию Рутковский,  и  оный хотел
пройти в  монастырь,  но  стража,  по  приказу полковника,  никого туда не
пускает.   У  Рутковского  найдена  грамота,   якобы  он  управитель  пана
генерального писаря,  но, будучи во хмелю, оный Рутковский поносил казаков
и восхвалял короля, а потому его задержали. Что с ним дальше делать, пусть
гетман отпишет,  ибо,  может,  это и не управитель генерального писаря,  а
лазутчик.
     А в г у с т,  д е н ь  ч и с л о м  в о с ь м ы й.    Сегодня   стало
известно,  что польское войско овладело Трилисами.  Немного погодя прибыла
печальная весть о  том,  что  Трилисы сожжены вместе с  женами и  детьми и
ранеными, кои не могли выбраться из города.
     Ночью прискакал гонец от Антона Ждановича,  оповестил,  что полковник
оставил Киев,  уступив уговорам митрополита Коссова. Гетман ударил кулаком
по  столу с  такой силой,  что доска треснула.  Выслал нас всех из покоев.
Что-то дальше будет? Куда ж девалась наша фортуна?
     Среди  ночи  призвали  меня  к  гетману.   Он  был  в  одной  рубахе,
заправленной в широкие штаны, курил люльку и задумчиво смотрел на карту. Я
присел  к  столу  и  приготовился  писать.  Гетман  продиктовал  письмо  к
Ждановичу,  в  котором корил его  за  нарушение приказа и  строго требовал
немедля итти на Киев и  выбить оттуда Радзивилла,  а буде это невозможно -
постараться сжечь город.  Потом гетман закрыл лицо руками и сказал, как бы
про себя:
     - Пусть знают паны -  живыми им не дадимся.  Ни казаки, ни города, ни
села.
     После  того  гетман  приказал писать  митрополиту Коссову такое:  <Не
пристало тебе,  святой отец,  поступать так. Отсылаешь казаков моих, чтобы
они не обороняли святых церквей от вражьего поругания,  от рук еретиков, а
тебе бы надлежало смерть принять, защищая веру, и принять за то от господа
бога мученический венец>.
     Поутру проведали мы,  что поляки захватили Фастов,  но  из города все
люди вышли, держа путь на север.
     Гетман приказал разослать универсал всем  окрестным городам и  селам,
чтобы те  люди,  кто остался безоружным и  не  пошел в  гетманское войско,
покидали бы свои дома и  шли на север,  к московскому рубежу,  и,  перейдя
его,  временно селились на землях путивльского воеводства,  его величества
царя московского.
     Узнали мы  тут,  что  в  Паволочи десятого августа умер  князь  Ерема
Вишневецкий. Гетман сказал:
     - Пускай встретится на том свете с  теми,  кого велел на кол посадить
под Старым Константиновом.
     Приказ полковнику Ждановичу и письмо митрополиту Коссову повез сотник
Мартын Терновый.  Я зашел к нему в дом и попросил, если доведется ему быть
в  Киеве,  зайти на  Зеленой улице в  дом  столяра Скибы,  спросить девицу
Соломию и передать от меня низкий поклон и доброе слово.
     С е н т я б р ь.   Сегодня впервые за много дней беру в руки перо.  С
чего начинать,  не  ведаю.  Стоим мы уже под Белою Церковью.  Тут,  должно
быть,  как  все  говорят,  произойдет битва с  коронным гетманом Потоцким.
Может быть,  в  той  битве суждено и  мне  испытать силу  свою на  врагах?
Вопрошаю себя: почему доля не приласкает меня, а только горем одним дарит?
     Еще  в  конце прошлого месяца воротился из-под Киева сотник Терновый.
Привез мне  печальную и  страшную весть.  Когда  он  прибыл к  Ждановичу с
приказом гетмана,  то уже опоздал. Киев сожгли сами киевляне, не отдав его
на растерзание вражеским стаям. Случилось это шестого августа года 1651.
     Пожар начался днем на Зеленой улице.  Беглецы рассказали,  что столяр
Скиба и  его  дочь,  да  будет им  земля пухом и  души их  приняты в  рай,
подожгли свой дом,  а когда к ним во двор полезли жолнеры Радзивилла, сами
кинулись в  огонь,  взявшись за  руки,  чтобы  не  даться  в  жертву и  на
поругание врагам.
     Всюду, в разных концах  города,  сами  мещане  поджигали  свои  дома.
Пылали  лавки с товаром,  шляхетские дома на Магистратской улице,  хлебные
амбары на Подоле.  Весь город был  охвачен  огнем.  Огонь  пожрал  церковь
святой  Троицы  и церковь святого Василия,  сооруженную князем Владимиром,
женский монастырь святого Фрола, церковь Николы Доброго.
     Терновый привез  грамоту  к  гетману  от  радцев  Киева,  подписанную
многими людьми,  которые теперь живут в  пещерах,  в  Броварских лесах.  В
грамоте той писано:  <Не хотим мы покориться врагу и  отдать ему волю нашу
на растерзание. Придет гетман и вызволит нас из беды и срама...>
     Хотел бы  я  еще попасть в  Киев.  Пойти на  Зеленую улицу,  склонить
колени на пепелище, где когда-то в тихом садике, под раскидистыми вишнями,
читал вслух Соломии латинские вирши Горация,  где мечтал с  нею,  держа ее
милую руку в своих ладонях. Мог ли я подумать даже, что в ее нежном сердце
живет  такая  отвага,  какой  позавидовать может  казак?  Пусть же  подвиг
Соломии и ее отца,  столяра Скибы,  станет мне путеводным знаком, как надо
жить на сей земле и как умирать надо>.


                                    14

     ...В  первых числах сентября дела  улучшились.  Нечеловеческих усилий
стоило снова собрать в кулак рассеянные полки,  подтянуть пушки, запастись
порохом и  ядрами.  Под  Киевом начал наступать на  войско Радзивилла полк
Ждановича.   Радзивилл  принужден  был  оставить  город  и   поспешить  на
соединение с коронным гетманом Потоцким.
     Высланный Хмельницким конный  отряд  под  начальством сотника Мартына
Тернового занял Паволочь в  тылу  у  Потоцкого,  а  затем выгнал кварцяное
войско из Фастова, захватив пушки и много пленных.
     Утвердившись в  Киеве и возвратив себе Паволочь,  Фастов,  Васильков,
Трилисы, Хмельницкий сосредоточил большие силы под Белою Церковью.
     Авангардные отряды  полков  Богуна  и Громыки завязали бои с конницей
Потоцкого и местами нанесли ей решительное поражение.  Гетман  внимательно
выслушивал  донесения  об  этих  успехах  и  молча  теребил  усы.  Знал ли
кто-нибудь  из   полковников   о   дальнейших   намерениях   Хмельницкого?
По-видимому,  нет! Он строго следил за тем, чтобы замыслы его оставались в
тайне даже для самых близких ему людей.
     Может быть,  одной Ганне, которая неотлучно была при нем все эти дни,
он порою в ночные часы поверял то, о чем не говорил ни Капусте, ни Богуну,
ни Золотаренку.  О  Выговском и  речи не могло быть.  Его попытка склонить
гетмана к  покорности королю и Потоцкому была еще памятна Хмельницкому.  С
тех пор не с ним советовался гетман о важных делах.
     ...Уже  пожелтела  листва  деревьев.  Потоптанные  нивы  расстилались
вокруг.  Над шляхом стояли тучи пыли.  В маленьком хуторе Красноставе, под
Белою Церковью,  расположилась гетманская канцелярия.  Тут же,  в  простой
крестьянской хате,  жил  гетман  с  женой.  Сюда  со  всех  концов Украины
прилетали  гонцы  и,   не  задерживаясь  надолго,  уезжали  отсюда,  увозя
гетманские грамоты и универсалы.


     ...Только что окончилась рада старшин.  Хмельницкий вышел в садик. За
тремя яблонями сразу начиналось поле.  Над  ним  кружилось воронье.  Ветер
гнал по небу косматые тучи. По временам выглядывало солнце, сеяло свои уже
нежаркие лучи,  и  снова  тучи  закрывали его.  Хмельницкий сорвал яблоко,
непонятно как уцелевшее на  ветке,  и  задумчиво разглядывал его.  Подошла
Ганна, стала рядом, спросила:
     - Что задумался, Богдан?
     Он  поглядел ей  в  глаза,  и  сразу стало тихо и  покойно на сердце.
Подбросил на ладони яблоко.
     - Дерево рождает плод,  чтобы отдать его людям.  Люди взрастили его в
надежде получить пользу от  него.  Где они теперь?  Видишь,  Ганна,  что с
краем нашим ст