ся крев! Кто там языком болтает? Стража! Гей, стража!
     Зашелестело в  кустах,  и  снова  стало тихо.  Он  быстро сошел вниз.
Прибежал караульный гусар с фонарем,  освещал канцлеру дорогу.  Пошарили в
кустах.  Никого!  Только  тяжелый мужицкий дух  ударил канцлеру в  холеные
ноздри.  Приложил к носу надушенный платок. Значит, тут были хлопы. Ему не
почудилось.
     Канцлер  в  тяжелом раздумьи возвращается во  дворец.  Он  -  человек
здравого смысла. Он понимает: от подобных речей до такого поветрия, как на
Украине,  недалеко.  Тем более нужно уничтожить это поветрие. Выжечь огнем
хмель в хлопских головах.  Канцлер ходит взад и вперед по длинной террасе.
Не может забыть тех,  полных лютой ненависти,  слов:  <А может,  и  нам бы
своих панов...>
     <Нет!  Не вам, - гневно думает канцлер. - Не вам и не внукам вашим, и
не правнукам. Не хлопы будут править миром>.


     ...Наутро канцлер беседовал с ксендзом Лентовским.
     - Вы должны,  отче,  неотступно находиться при короле. Король все еще
слишком легкомысленно относится к  событиям.  Он  не понимает,  чего может
стоить такой бунт.
     - Сын мой,  -  ксендз перебирал черные четки, - его святейшество папа
прислал письмо королю. Высокие мысли внушает он его величеству. Я стараюсь
о  том,  чтобы  король проникся духом  мести и  понял значение и  мудрость
послания папы.
     Оссолинский рассказал ксендзу о беседе двух жолнеров.
     - Надо,  -  заключил он,  - чтобы ксендзы читали проповеди по полкам.
Вразумить надо жолнеров, против каких схизматиков идем.
     После  ксендза канцлер принял воевод.  Снова  говорили о  предстоящей
битве.   Подскарбий  королевский  Тышкевич  предложил  выдать   еще   один
королевский указ о  новой подати:  с  каждого дыма в  селе и  в  городе по
десять злотых до окончания войны.  Тышкевич порадовал воевод: папский заем
- двести тысяч талеров - был уже в дороге. Его ожидали в Варшаве со дня на
день.
     ...После  обеда  король читал Овидия.  С  утра  никого не  принимал и
теперь решил отдыхать -  завтра надо выезжать в  армию.  Настроение у него
было спокойное, мысли на диво ясны. Пес Марс дремал у ног короля.
     Король  потягивался в  кресле.  Поглядел в  окно.  Каменные нимфы  на
фонтане улыбнулись ему.  Неплохо было бы, - подумал он, - устроить пир. Но
уже  шла  война,  и  надо  было  жить  по-спартански.  При  мысли об  этом
королевское лицо сделалось строгим.  Он  вздохнул.  Увидал на столе ящик с
шахматами. С кем бы развлечься? Позвать канцлера? Вспомнил: канцлер еще до
завтрака доложил,  что уезжает в армию.  С кем сыграть? Ксендз Лентовский?
Нет. С ним всегда один разговор: папа да папа. Хотелось бы посмотреть, что
сделал бы папа на его месте.  Хмельницкий далеко шагает!  Но довольно!  Он
подрежет крылья этому Хмелю.  А тогда, возвратясь в Варшаву, соберет сейм.
Не   станет  просить  денег  у   сенаторов,   а   просто  велит  им  дать.
Королю-победителю никто не откажет. Победители не просят, а приказывают.
     Шахматы снова привлекли взор короля.  Он хлопнул в  ладоши.  Звякнули
шпоры. В дверях вырос королевский адъютант ротмистр Бельский.
     - Ты играешь в шахматы?
     - Нет, ваше величество.
     Король  недовольно поджал губы.  Адъютант растерялся.  Действительно,
это  была большая неприятность,  король мог рассердиться и  отослать его в
войско. И вдруг спасительная мысль осенила его:
     - Есть один шляхтич, ваше величество, отменно играет в шахматы.
     - Отменно? - переспросил король; адъютант почувствовал недовольство в
голосе короля.
     - Так мне кажется, ваше величество, - виновато проговорил адъютант, -
а впрочем, я видел, что он иногда проигрывает...
     - Зови его сюда, - милостиво разрешил король.
     Адъютант исчез.  Опрометью бросился вон из  королевских апартаментов.
Где  тот проклятый шляхтич,  приехавший с  письмом от  его дяди?  Бельский
вбежал в свою комнату. Два жолнера играли в кости, расположившись на полу.
Адъютант ударил одного ногой в бок.
     - Геть, до дьябла! Где пан Малюга?
     - В  саду у беседки видел их,  ваша милость,  -  жолнер потирал рукой
бок.
     - Живей его сюда!


     ...И  вот шляхтич Малюга играет с  его величеством в  шахматы.  После
третьего хода король уже был уверен в своей победе.  Тикоцинский, заглянув
в дверь, схватил Бельского за плечо.
     - Кто этот человек? - грозно спросил он. - Откуда взялся? Как ты смел
пустить?
     - Не  беспокойтесь,  пан  маршалок,  то  достойный шляхтич,  бежал  с
Украины от хлопского бунта... Привез письмо от моего дяди, пана Бельского,
и  тысячу талеров.  Пишет дядя,  что,  видно,  сам не  выберется из своего
маетка, такое там творится...
     - Да пропадай ваш дядя со своим маетком! Какое право вы имели пускать
неизвестную особу к королю? - Тикоцинский осторожно приоткрыл дверь...
     - Кто там? - недовольно поднял голову от шахматной доски король.
     - Позволите, ваше величество? - осторожно начал Тикоцинский.
     - Вы же видите,  пан маршалок,  я играю в шахматы. Вы не ослепли, пан
маршалок?
     Адъютант за  спиной Тикоцинского от  удовольствия хмыкнул:  так ему и
надо!
     Тикоцинский осторожно закрыл дверь.
     ...Перед  вечерней  молитвой  ксендзы  в   походных  костелах  читали
проповеди.
     - Идет,  -  говорили они,  -  многоглавый дракон, антихрист во образе
схизматика Хмеля и лукавой черни.  Святой папа призывает нас, верных сынов
божьих,  праведных  католиков,  стать  на  защиту  веры  нашей,  вечной  и
нерушимой.  Зверь и его полчища жгут костелы,  жгут детей, насилуют женщин
польских, пьют детскую кровь и едят, как гиены проклятые, человечье мясо.
     - Папа призывает нас  уничтожить того зверя и  не  дать моровой язве,
идущей на  землю  Речи  Посполитой,  поглотить жизнь  и  кровь  нашу.  Так
выступим против них с  богом в  сердце и  верой в  короля нашего.  Огнем и
мечом истребим их до третьего колена. Огнем и мечом!
     Садилось солнце, обрызгав кровью поля и леса. Рдяно пылал небосвод. В
напряженной тишине стояли на  коленях тысячи жолнеров,  и  над их головами
громогласно разносились слова:
     - Огнем и мечом!
     ...Король в  тот же вечер дал приказ маршалку Тикоцинскому:  шляхтича
Малюгу содержать иждивением королевской казны при  дворе и  чтобы в  любой
час  дня  и  ночи тот  шляхтич был  под рукой.  Так неожиданно разрешилась
судьба шляхтича Малюги,  который по  воле  случая оказался в  знакомстве с
адъютантом короля - Бельским.
     Тикоцинский сразу  не  угомонился.  Призвал к  себе  Малюгу  и  долго
расспрашивал, кто он и откуда, и как очутился тут. Малюга охотно рассказал
о  себе.  Больше всего  о  своих  странствиях в  Крыму и  Туретчине.  Даже
заслушался его Тикоцинский.  В  конце концов,  и ему это удобно:  у короля
есть теперь хороший партнер для игры в шахматы,  и не придется разыскивать
игроков в те часы и дни, когда пан канцлер перегружен делами.
     Однако к шляхтичу Малюге маршалок приглядывался.
     Слуге шляхтича три талера развязали язык.  Что делает пан Малюга?  То
же, что делал в маетке пана Бельского: утром читает евангелие, пьет вино -
две или три бутылки, не больше, играет сам с собой в шахматы, рассказывает
о  своих странствиях.  Живет одиноко.  Знакомых у  него  нет.  Только один
ротмистр, пан Бельский. Никуда не ходит и не ездит. Денег у пана Малюги не
то чтобы мало, но и не много. А впрочем, кто знает?
     Слуга пана Малюги не врал. Он всего лишь вторую неделю служил у этого
пана, и все, что рассказал о нем за три талера, была чистая правда. Вскоре
за более важными заботами маршалок короля Тикоцинский забыл о новой особе,
появившейся при дворе.


                                    16

     ...Безостановочно лил дождь.  Казалось,  небо разверзлось.  Выговский
откинул  полотнище  шатра  и  выглянул.  Тьма,  дождь,  приглушенный гомон
лагеря,  пахнет дымом костров.  Опустил полу.  Шляхтич все еще стоял перед
ним, словно недобрый призрак. Казалось, обернешься, и в шатре - никого. Но
все, что он только что услышал, не почудилось ему. Нет! Шляхтич в хлопской
одежде стоял и  ждал,  а в кармане у Выговского лежал перстень,  тот самый
перстень...
     Тускло  мерцала свеча.  Неясные тени  мелькали в  шатре.  Генеральный
писарь, пересиливая тревожное чувство, сел на скамью и долгим, пристальным
взглядом смерил фигуру в углу шатра.  Да, это не сон. Шляхтич ждет ответа.
Выговский никогда не мог и  подумать,  что Лентовский так скоро напомнит о
беседе в Переяславе, в доме Гармаша.
     Кто-нибудь  может  войти  в  шатер.  Надо  что-то  сказать.  Именно -
сказать,  но  не  решать.  Выговский невольно вынул  из  кармана перстень,
поднес его на ладони к свету. Из угла прозвучал спокойный голос:
     - Будьте покойны, пан Выговский, - тот самый перстень.
     Выговский  молчал.   Маленький  золотой  обручик,   в   нем  аметист,
серебряное распятие,  два  слова посредине:  <Огнем и  мечом>.  Тот  самый
перстень. Неужели пришло время?
     Иезуиты! Он хорошо знал, на что они способны.
     Шляхтич сказал:
     - Идет король с великою силою.
     Он  принес ему  этот перстень и  универсал о  том,  что король лишает
гетмана Хмельницкого булавы и  назначает гетманом казацкого сотника Семена
Забузского.  Выговский  поспешно  развернул  королевский универсал.  Читал
слово за словом...  Забузский?  А могло быть... Шляхтич поспешил пояснить.
Поступить иначе было бы  небезопасно для жизни Выговского.  Ему предлагали
иное.  Он должен переговорить с надежными полковниками и в час,  когда ему
дадут знать,  перейти на  сторону королевского войска,  под бунчук гетмана
Забузского.  Когда генеральный писарь окажется вместе с  верными полками в
лагере короля,  судьба Забузского будет решена.  Пришло время!  Так  велел
сказать ксендз Лентовский.  Теперь или  никогда.  Шляхтич сел на  чурбан в
углу и наблюдал за Выговским.
     - Король идет с великим войском,  - тихо повторил шляхтич. - Немецкие
рейтары  под  начальством рыцаря  Убальда  и  артиллерия  под  начальством
генерала Вольфа.  Восемь полков гусар и  драгун...  В назначенный час вы с
надежными полковниками,  которым можете доверить свои замыслы, и с войском
перейдете  речку  Стрыпу.  В  Топорове  вы  присоединитесь к  королевскому
лагерю...  В  день.  когда  с  Хмелем будет  покончено,  гетманская булава
окажется в ваших руках...
     Шляхтич замолчал, устало опустив голову на руки.
     - Вина, - попросил он. - Три ночи не спал...
     Выговский налил  ему  в  кружку горелки.  Шляхтич выпил.  Поставил на
землю кружку. В глазах зажегся недобрый огонь.
     - Вы достойный рыцарь...  Нам все известно.  Мы знаем,  что вас Хмель
выменял на коня под Желтыми Водами у Тугай-бея.  Вам верит пан Лентовский,
а это много значит...  -  Подумал и добавил:  - Это значит все!.. Сам папа
знает  его.   Папский  нунций  в  Варшаве,  Иоганн  Торрес,  считает  пана
Лентовского своей правой рукой...
     Шляхтич поднялся.  Подошел к Выговскому. В сером, забрызганном грязью
долгополом кафтане,  с  всклокоченными волосами и с лихорадочным блеском в
глазах, он казался привидением.
     - Подумайте,  пан  Выговский,  и  поступайте так,  как  советует  вам
преподобный отец  Лентовский...  Рано или  поздно,  Хмель все  равно будет
сидеть на колу, а перед вами открывают двери в широкий свет.
     Выговский посмотрел в глаза шляхтичу.
     - Никто не останавливал вас по дороге? - спросил он.
     - Останавливали казаки,  -  ответил шляхтич.  -  Сказал  -  убегаю от
панов.  Может,  и не поверили,  но все они так спешили вперед,  что у них,
видно, нехватило времени уделить внимание моей особе...
     Он помолчал и, испытующе глядя на генерального писаря, спросил тихо и
торжественно:
     - Пан Выговский,  отвечайте,  что я должен передать преподобному отцу
Лентовскому, что он может сказать о вас королю?
     - Нет надежных полковников,  - прошептал Выговский, - нет. Понимаете?
Все боятся Хмельницкого. Сейчас у него сила. Никто не отважится...
     - Только  теперь,  завтра  будет  поздно.  Завтра  поздно будет,  пан
Выговский... Еще есть время. Я жду достойного ответа.
     Шляхтич  шагнул,  откинул  полу  шатра,  выглянул.  Однообразно шумел
дождь. Резко обернувшись, шляхтич спросил:
     - Под Збаражем много войска оставил Хмель?
     - Много, - сказал Выговский.
     Он  мучительно думал.  Что  ему  делать?  Он  стоял на  шаткой доске,
переброшенной через  пропасть.  Можно  решиться и,  отбросив обычную  свою
осторожность,  поговорить с  Гладким.  В  полку  Громыки  тоже  нашлись бы
надежные сотники,  да и у Мозыри есть нужные люди. Но мало. А главное - он
знает доподлинно,  неоспоримо,  что войско Хмельницкого нынче - огромная и
страшная сила.
     И  самое опасное:  у  Лаврина Капусты были в лагере короля свои люди.
Они уведомляли его о каждом шаге королевской армии; обо всем, что делалось
и  говорилось у  короля,  знал  Хмельницкий.  От  кого шли  эти  сведения,
Выговский так и  не дознался.  Гетман всячески уклонялся от ответа,  когда
генеральный писарь пытался заговорить с ним об этом. Выходит, ему еще и не
верят?  Да,  бесспорно, не верят. И почти не с кем итти ему к королю. Да и
будет ли какая-нибудь власть у  короля через два-три дня?  Сказать об этом
шляхтичу?  Нет! Но что сказать? Шляхтич возвратится в Топоров, он передаст
его слова Лентовскому,  а человек Капусты может проведать...  Холодный пот
выступил на  лбу  у  Выговского.  Доска ломилась под тяжелыми шагами.  Еще
немного -  и  он стремглав полетит в  бездну.  В эту минуту писаря осенила
спасительная мысль. Он быстро поднялся.
     - Как вас зовут, пан? - спросил скороговоркой у шляхтича.
     Тот ответил не сразу.  Отошел в  угол шатра,  скрестив руки на груди,
подозрительно посмотрел на Выговского.
     - Должен ведь я  знать,  с  кем  имею честь говорить?  -  раздраженно
проговорил Выговский.
     - Ясинский,  -  сказал шляхтич.  - Думаю, что перстень, который я вам
вручил, значит больше имени.
     - Добро,  пан  Ясинский,  передайте пану Лентовскому:  все  будет как
надо, - твердо сказал Выговский.
     Он принял решение.  Прищурив глаза,  впился в небритое,  усталое лицо
посланца ксендза.
     - Я  выведу вас из  табора.  Оставаться вам здесь до  утра опасно,  -
пояснил он. - Когда вы будете в Топорове?
     - Через два дня,  пан Выговский. Значит, согласны? - спросил шляхтич,
словно не веря еще.
     - Согласен!
     Взгляды встретились:  один пытливый, все еще полный недоверия, другой
- решительный и строгий.
     - Что смогу -  сделаю.  Я  буду с верными людьми в Топорове через три
дня.   Возьмите  с  собой  на  дорогу  хлеба,  сала,  нигде,  пожалуй,  не
достанете...
     Шляхтич поспешно засунул за  полу  свитки каравай хлеба  и  положил в
карман кусок сала, завернув его в грязную тряпицу.
     - Никакого провианта нельзя достать по  дороге,  пан  Выговский.  Все
позабирали -  тут казаки,  там жолнеры. - Неверной рукой он налил в кружку
горелки, попытался пошутить с кривой усмешкой на пересохших губах:
     - За вашу булаву, пан Выговский!
     Выговский  потупил  глаза.   Шляхтич  пил   горелку  неторопливо,   с
наслаждением.
     ...Они  вышли  из  шатра.  В  нескольких шагах  впереди встрепенулась
какая-то фигура.
     - Кто идет? - прозвучал грозный оклик.
     - Я, генеральный писарь, - отозвался Выговский.
     Прошли мимо караульного. Выговский впереди, шляхтич за ним.
     Накрапывал мелкий  дождь.  Выговский  шел,  осторожно  оглядываясь по
сторонам. Рука стискивала в кармане перстень.
     Вправо от дороги едва можно было различить казацкие шатры. Вдали, под
возами,  тлели остатки костров.  Часовые перекликались в таборе. За спиной
послышался конский топот. Выговский остановился. Локтем оттолкнул шляхтича
в сторону. Шепнул:
     - Держитесь в стороне.
     Всадники поровнялись с ними. Неясно прозвучали какие-то слова и смех.
Выговский узнал голос гетманского есаула Лисовца.
     Решил окликнуть:
     - Куда, Демьян, в полночь?
     - А ты что так поздно бродишь? - спросил есаул, придержав коня.
     - К Чарноте иду, - объяснил Выговский. - Как будто проясняется...
     - Еду в ханский табор, к гетману. Ну, прощевай!
     Всадники протопали и исчезли во мраке. Дальше Выговский и его спутник
шли молча.
     - Не в ту сторону идем, - беспокойно прошептал шляхтич.
     - Так вернее, тут стражи нет, - пояснил Выговский. - Вот, спустимся в
этот яр и выйдем на дорогу. Дальше можете итти один. Вот тропка.
     Он взял шляхтича за руку.  Тропка сбегала круто вниз.  Оттуда повеяло
прелыми листьями, где-то вблизи журчал ручей.
     - Куда  это  мы  попали?  -  забеспокоился шляхтич.  -  Я  отсюда  не
выберусь, пан Выговский.
     - Ишь, какой вы пугливый. Не беспокойтесь, за яром дорога как ладонь.
     Выговский  осторожно  спускался.   Слышал   за   спиной  прерывистое,
беспокойное дыхание.
     - Одну минутку, - сказал Выговский хрипло, пропуская шляхтича вперед.
- Сдается, тут направо...
     Шляхтич,  как слепой,  расставил руки.  В тот же миг он почувствовал,
как что-то острое вонзилось ему в спину, и он упал лицом в мокрую траву.
     Выговский выдернул кинжал и еще раз изо всей силы ударил шляхтича.


     На рассвете генеральный писарь сидел в  своем  шатре.  Сквозь  разрез
шатра скользил солнечный луч. Июльский день обещал тепло и хорошую погоду.
Выговский чувствовал,  как постепенно спокойствие наполняет его сердце. Не
стало  шляхтича  и  не  стало опасности.  Все исчезло,  словно дурной сон.
Судьба  скороспелого  гетмана  Забузского  не  могла  привлекать  его.  Он
чувствовал всем существом своим, что еще не настало его время.
     Позавтракав,  генеральный писарь выехал в  ханскую ставку,  где утром
должен  был  состояться совместный военный  совет.  Солнце  рассеяло сизую
завесу туч. С востока шел погожий день.


     ...Шляхтича Ясинского тщетно ждал в  Топорове,  в королевском лагере,
преподобный отец Лентовский.
     Шляхтич Ясинский в Топоров не вернулся.
     ...Утром двадцать восьмого июля  канцлер Юрий Оссолинский в  походной
королевской канцелярии вручил православному шляхтичу,  сотнику Забузскому,
гетманские  клейноды.  Хмурый,  приземистый  сотник  Забузский,  преклонив
колено, принял обеими руками булаву, поцеловал ее. Дрожащим голосом принес
присягу на верность королю и Речи Посполитой.
     По окончании церемонии князь Четвертинский сказал канцлеру:
     - После того,  как  мы  дали хлопам нового гетмана,  они поймут,  что
Хмеля мы считаем вне закона...  Теперь можно было бы его отравить, если бы
нашелся храбрый и решительный человек...
     Ксендз Лентовский,  присутствовавший при этом, возвел глаза к потолку
и пошевелил тонкими синими губами.
     Шляхтич Малюга стоял поодаль.  Он не вмешивался в беседу вельмож.  Он
стоял и молчал.  Был он тут по распоряжению ротмистра Бельского,  ожидая -
может быть, его призовет к себе король.
     В одиннадцатом часу утра король Ян-Казимир сел завтракать.
     В  это же  время в  шатре хана Ислам-Гирея начался совместный военный
совет гетмана, хана, полковников и мурз.
     Оставив достаточно войска под  Збаражем,  главные силы Хмельницкого и
хана тайно снялись с места и быстрым маршем вышли на Зборовский шлях.
     У  гетмана были верные сведения о  том,  что король с  армией намерен
переправиться на левый берег Стрыпы.  Капуста, прискакавший ночью, заверил
гетмана,  что это именно так.  Значит, теперь оставалось выйти на выгодные
позиции  и  одновременным внезапным ударом  двух  армий  уничтожить войско
короля, или принудить его к полной капитуляции.
     Гетман хмуро глядел на визиря Сефер-Кази,  путано и хитро излагавшего
условия совместного наступления.  Было  от  чего  хмуриться:  ночью  стало
известно о гибели Морозенка под стенами Збаража.
     <Нынче Морозенко,  вчера Бурляй,  а  еще сколько сотен казаков...>  -
подумал скорбно гетман,  и сердце его налилось лютой ненавистью к ханскому
визирю,