я о нем. Потом я потерялся  в  лесу  и  хотел
было позвать его, потому что он лучше знает ту страну, но  понимал,  что
он пустится за тобой в погоню, поэтому я вызвал Андора. А Андор вовсе не
такой плохой. Он знал об опасности и сумел найти путь на юг...
   - А гоблинов он встретил? - спросил Рэп, внезапно удивившись.
   Менестрель кивнул.
   - Нескольких. Пару-другую, и, конечно, смог их очаровать. Кроме того,
летом они вполне безобидны.
   - Но не  теперь,  теперь  они  другие.  Так  мне,  по  крайней  мере,
говорили.
   - Тогда они были неопасны. Но я  и  в  самом  деле  пытался  удержать
Дарада вдали от тебя. Правда, с тех пор мне  не  удавалось  вернуться  в
явь.
   - Ни разу? - Рэпу  показалось,  что  в  глазах  Джалона  промелькнула
неуверенность.
   - Ну... один раз. На несколько минут. Я написал письмо, которое нужно
было Андору, письмо-представление. Он поймал меня, потому что  вызвал  в
помещение, где было полно народу, и все видели, как  он  вошел.  Они  бы
заметили меня, появись я перед ними вместо Андора.
   Рэп усмехнулся. В этой пятерке все, как один,  без  зазрения  совести
использовали друг дружку, и кто знает,  сколько  у  них  в  запасе  было
всяческих уловок.
   Джалон нервно оглянулся, затем с сомнением посмотрел на Гатмора.
   - Рэп, мне нужна помощь.
   - Всем нужна.
   - Нет, прямо сейчас. Я должен сочинить боевую песнь.
   - Удачи тебе.
   В ясных голубых глазах Джалона мелькнула злость, а может быть, страх.
   - Калкор приказал мне. Ты знаешь, чего он требует?
   - Нет. А ты?
   - Знаю. Песню  про  битву  в  Дартинге.  Гатмор  заворочался,  и  Рэп
протянул руку, чтобы не дать ему подняться.
   - Это не я придумал, - будто оправдываясь, проговорил  менестрель,  -
но есть определенные правила для таких песен.  Нужно  упомянуть  каждого
воина, поэтому я должен обойти всех и спросить имена. А потом на  каждое
имя сочинить куплет и прославить  боевые  деяния  воина.  Это  вовсе  не
трудно. Просто  переворошу  классику.  Но  мне  нужно  знать  еще  имена
соперников, понимаешь? Их тоже нужно упомянуть в песне.
   - А эти звери и не подумали  спросить,  кого  убивают,  -  с  горечью
заключил фавн. Джалон кивнул.
   - Пожалуйста, Рэп.
   - О чем тревожиться? Вызови Дарада.
   - Не могу. Калкор сказал, что если я вызову кого-нибудь из нас, то он
выколет ему глаза.
   Бедный Джалон, он выглядел так комично со своим обгоревшим  лицом,  в
своем всепоглощающем отчаянии. В их  шайке  на  каждую  ситуацию  имелся
особый человек. Для такой ситуации подошел бы Дарад, но никак не Джалон.
   - Вы хоть раз попадали раньше в такую передрягу?
   Менестрель покачал головой, казалось,  он  вот-вот  заплачет.  Джалон
прекрасно сочинял песни про сражения, но боец из него никудышный.
   - Ладно, - сказал Рэп, не обращая внимания  на  стоны  Гатмора.  -  Я
перечислю тебе лучших воинов Дартинга. Они уже все мертвы,  так  что  им
это не повредит. Но тогда ты мой должник, мастер Джалон.
   Тот закивал:
   -  Да-да,  Рэп,  я  не  забуду.  И  другие  не  забудут  и   отплатят
благодарностью.
   Звучало  это  сомнительно.  Еще  более  сомнительной   представлялась
возможность спросить когда-нибудь должок.
   Джалон  был  слишком  чувствительным  и  тонким  артистом,  чтобы  не
оправдать ожиданий аудитории. И возможно, слишком большим трусом,  чтобы
разочаровать своих нынешних слушателей. К вечеру  он  закончил  сочинять
боевую песнь про  сражение  в  Дартинге.  Эта  чистейшая  выдумка  имела
ошеломительный успех. В ней упоминался по  имени  каждый  из  команды  и
каждому приписывались доблестные деяния и подвиги. Рэп  мог  поклясться,
что большинство куплетов списаны с известных баллад или элегий, но какое
это имеет значение? Джотунны радовались, вопили  и  аплодировали  каждой
строчке.
   А в конце этого душераздирающего произведения говорилось  про  самого
юного из налетчиков, того самого великана Варьяка, который так напоминал
Рэпу друга детства - Кратаркрана. Джалон использовал для  этого  куплета
знаменитые стихи про древнего  героя  джотуннов  -  Каменное  Сердце.  В
легенде говорилось, что Каменное Сердце загнал на высокое  дерево  троих
противников, а потом изрубил их на кусочки, а когда он ушел,  на  ветках
вперемешку с листьями и плодами остались висеть части тел и  конечности,
а трава под деревом вся потонула в крови. В переложении  Джалона  врагов
оказалось не три, а шесть, и Варьяк  победил  их  одной  левой  и  после
развесил по веткам. Матросы визжали от  восторга,  а  юный  "победитель"
покраснел от счастья.
   Небо потемнело, но дул в парус  "Кровавой  волны"  устойчивый  ветер.
Было уже далеко за полночь, а Джалон все повторял эту песню, и  матросы,
казалось, сами поверили, что баллада правдива  до  последнего  словечка,
что все происходило именно так, как пел бард. А в  конце  все  принялись
поздравлять друг друга и особенно юного Варьяка, который зарубил топором
шестерых.
   В некотором смысле они были как дети, решил Рэп.  И  вовсе  не  из-за
породы стали они чудовищами,  он  ведь  знал  многих  вполне  приличных,
достойных джотуннов, как, например, его приятели на "Танцоре  гроз"  или
как Кра-таркран, который служил подмастерьем  у  дяди  -  ветеринара.  И
вовсе не из-за климата,  потому  что  в  Краснегаре  не  теплее,  чем  в
Нордландии. Здесь все дело в традиции. При других обстоятельствах Варьяк
мог бы стать отличным кузнецом, а будь Кратаркран здесь,  среди  команды
Калкора, он бы, вероятно, представлял себе по-другому, что  значит  быть
настоящим мужчиной, и старался бы  во  всем  походить  на  божественного
тана. Но теперь у Варьяка имелась  особая  репутация.  Не  важно,  сколь
безжалостным считали его прежде, главное для него  теперь  -  стать  еще
хуже, если только это возможно.
   "Кровавая волна" продолжала плыть в неизвестность.

5

   Измученная долгим путешествием на верблюдах, Инос стала относиться  к
лошадям с особой нежностью. Верблюжий шаг неровный и вихляющий, и, когда
сидишь у него на спине, руки и ноги затекают из-за неестественной  позы.
У верблюдов дурные привычки, они глупы, от них воняет.
   Но  после  трех  дней  верхом  на  муле  принцесса  начала  с  тоской
вспоминать не только о лошадях, но  и  о  верблюдах.  От  езды  на  муле
вздувались волдыри и натирались мозоли  в  самых  невообразимых  местах.
Мало того, эти  кретины  тоже  обладали  дурными  привычками  и  воняли.
Несуразный заркианский наряд совершенно не годился для верховой езды,  а
примитивное седло, казалось, специально набили камнями.
   Три ночи на голой земле высокогорья - и  что  же?  Теперь  палатки  в
пустыне вспоминались с  нежданной  нежностью.  Но  благородной  даме  не
пристало жаловаться,  как  учила  некогда  Кэйд,  и  если  старая  тетка
ухитрялась сохранять благостное  выражение  на  лице,  то  уж  принцесса
должна постараться изо всех сил, чтобы выглядеть еще лучше. От  королевы
Азак  ожидал  королевского  мужества.  Поэтому  Инос  улыбалась,  сыпала
остротами, и временами даже сама обманывалась.
   В конце концов это было великолепное  приключение.  Всю  жизнь  после
этого Иносолан могла заставить  замолкнуть  гомон  за  обеденным  столом
фразой: "Когда я была в Туме..."
   Побег,  видимо,  удался.  Элкарас  со  шлейфом  из   искр   гнева   и
громоподобными воплями так и не появился на  их  пути.  Не  догоняли  их
пылающие жаждой мести шайки из Высоких Журавлей.  Наверное,  они  верили
собственным  легендам  о  невообразимом  ужасе,  настигающем   путников,
решившихся на отчаянный поход в Тум. Пока этот ужас тем не  менее  никак
не материализовался. Пока.
   - Все было отлично задумано, - процедила Инос себе под нос.
   В сумрачном лесу витал аромат тайны  укромных  лощинок  и  заповедных
троп. Или чего-то еще. Росли там высокие деревья. Раскидистые, перевитые
плющами и омелами.
   Руины выглядели как декорации - широкие  разрушенные  стены  и  башни
немыслимой  древности,  заросшие  деревьями,  нависшие   над   ущельями,
полузанесенные пылью в долинах, задушенных густым кустарником.  Что  это
был за город? Какие отважные воины и прекрасные королевы здесь  обитали?
Сколько лет прошло с тех пор, как во дворах играли дети и лошади стучали
копытами по этим мостовым?  Все  давно  мертво.  Теперь  здесь  резвился
только ветер, носился сквозь дверные проемы, влетал в глазницы  разбитых
окон, нашептывая забытые имена на языках безвестности.
   А Инос шла вместе с Азаком. Хотя присутствие его создавало  известные
сложности, он был превосходным товарищем, а в  несвойственной  ему  роли
влюбленного оказался и вовсе замечательным спутником. Теперь у Инос  при
его появлении редко бежал по спине холодок, как это бывало в Араккаране,
когда он  являлся  к  принцессе.  Султан  был  вежлив  и  внимателен,  а
временами даже и забавен. Он обладал неплохим  чувством  юмора,  хотя  и
непредсказуемым, как будто в детстве он  что-то  в  себе  сдерживал  как
нестоящее, а теперь вот пытался наверстать. И если за девушкой  начинает
ухаживать молодой султан, то для любой это чего-нибудь да стоит.
   Как спутник в трудном походе Азак великолепен, как защитник в  дебрях
- незаменим. Но Азак в Краснегаре? Азак в качестве мужа?
   Эту ли любовь сулили Инос Боги? Она должна верить в любовь,  Они  так
сказали. Инос склонна была поверить,  что  Азак  и  вправду  до  безумия
влюблен в нее. Все признаки налицо. Но все же она должна верить Богам. И
не  обращать  внимания  на  коварные   уколы   сомнений,   которые   она
чувствовала,  когда  пыталась  представить  Азака  правителем  деловитых
краснегарских купцов.
   Инос не разрешала  себе  думать  о  Краснегаре,  особенно  в  угрюмой
темноте ночи. Спала она плохо, добрыми словами поминая  снотворные  чары
Элкараса и караванные соломенные тюфяки.  Поначалу  они  могли  казаться
неудобными, но  одеяла,  брошенные  на  землю,  право,  еще  хуже.  Ночи
принцессы были заполнены безрадостными думами и нескончаемым ворочаньем.
   Краснегару, скорее всего, она больше не нужна. На ее место  Хранители
наверняка кого-нибудь посадили, и обещание, данное отцу,  уже  никак  не
выполнить. Как же быть Иносолан?
   Говорил ли  Бог,  что  ей  предначертано  любить  варвара  и  править
султаншей в Араккаране?
   Представить себе, что она султанша и скачет на  охоту  в  Араккаране,
так же трудно, как и Азака, поражающего копьем белого  медведя  полярной
ночью... Что ж, остается верить в любовь, как велел Бог.
   И верить Азаку.
   Временами горная дорога  взбиралась  вверх,  вилась  среди  пустынных
долин, замшелые булыжники  древней  мостовой  были  оплетены  корнями  и
засыпаны песком. А временами дорога и  вовсе  пропадала,  и  продвижение
тогда становилось невыносимо медленным.
   На третий день дорога вывела путников на гребень перевала. Каменистая
пустыня была украшена инкрустацией из скал, куда ни кинь взгляд -  всюду
сверкали молчаливо-торжественные ледяные щиты  горных  вершин.  Но  Инос
подумалось, что из всего этого великолепия она запомнит только ветер.
   Вечером того же дня они начали спуск. Вниз шла дорога, старинная,  но
все еще проходимая, ведущая прямо в  темную  туманную  пасть  Заповедных
Земель Тума.

   Где ты, милая, блуждаешь,
   Что ты друга не встречаешь
   И не вторишь песне в лад?
   Брось напрасные скитанья,
   Все пути ведут к свиданью, -
   Это знает стар и млад.
   Шекспир. Двенадцатая ночь.
   Перевод Э. Липецкой

Часть четвертая
ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ

1

   Мучения Джалона продолжались три дня. Он пел, пока не  охрип,  а  его
пальцы не начали кровоточить. Через раз  приходилось  исполнять  "боевую
песнь о Дартинге". Вскоре уже и Рэп выучил ее  не  хуже  Джалона.  Он  с
ненавистью повторял каждое  слово  и  каждую  ноту  -  эту  издевку  над
честными моряками, безвинно и жестоко убитыми. Но  еще  горше  оплакивал
Рэп участь их жен и детей. Боги, будет ли мне прощение?
   Менестреля тоже утомило однообразие. Он пытался  импровизировать,  но
команда требовала первоначальный вариант. Они только  и  позволили,  что
крошечное изменение - Джалон пропел последний куплет писклявым  голоском
молодого Варьяка. Он бы никогда не  осмелился  так  шутить  ни  над  кем
другим, но команде до того понравилось это нововведение, что конец песни
они требовали петь именно так, а не иначе. Варьяк поначалу ощерился,  но
потом, приняв новый вариант, успокоился. Похоже, ему  тоже  понравилось.
Очевидно, искусство  подражания  являлось  одной  из  граней  волшебного
таланта Джалона.
   Несколько раз Калкор призывал Рэпа и  выспрашивал  подробности.  Фавн
пытался как мог отвести опасность от Инос и Краснегара, но тан улавливал
любую ложь. Счет неуклонно рос, пока Рэпу не было обещано  тридцать  два
удара плеткой-девятихвосткой.
   Фавн пожал плечами, хотя это и непросто сделать, стоя на  коленях,  и
постарался придать лицу презрительное выражение:
   - Похоже на смертный приговор. Калкор выглядел удивленным.
   - Я никогда не блефую, парень.
   - Тогда почему я должен отвечать на твои вопросы?  И  без  того  меня
ждет чуть ли не самая жестокая смерть, какую ты можешь придумать.
   Белые брови недоверчиво поднялись.
   - Ты  недооцениваешь  мое  воображение.  Кроме  того,  я  никогда  не
говорил, что ты получишь все удары сразу. Мы можем выдавать их  тебе  по
одному или по два в день. Ты можешь сделать на этом карьеру.  -  Голубые
глаза сверкнули. - Ясновидец заслуживает некоторого внимания.
   Правду говорят, что по-настоящему смелый человек  предпочтет  умереть
на месте, нежели быть захваченным шайкой бандитов-джотуннов.
   - Тридцать два, и счет продолжается. Следующий вопрос...
   Только раз Рэп смог обмануть хитроумного тана. На этот раз  он  никак
не мог сказать правду. Когда вопросы  стали  крутиться  около  Феерии  и
источников колдовства, Рэпа понесло, и он начал врать,  словно  бродячий
торговец  лошадьми.  По-видимому,  эту  ложь  Калкор  принял,  какой  бы
фантастической она ни казалась самому рассказчику. Но эта ложь, конечно,
сама была порождена колдовством - заклятием, которое наложила  на  юношу
Оотиана. Он попросту не мог выдать тайну, даже если бы попытался.
   За исключением этих допросов, на Рэпа не обращали никакого  внимания,
равно как и на Гатмора. Моряк, видимо, совсем  окреп,  но  сознание  его
затуманилось то ли из-за немыслимого для такой важной персоны  положения
пленника,  то  ли  из-за  потери  семьи  и  корабля.  Он  часами  сидел,
скрючившись, устремив угрюмый, тупой взгляд  в  одну  точку,  ничего  не
замечая вокруг и не отвечая на вопросы.
   Еду и питье пленникам каждый раз нужно было выпрашивать  на  коленях.
Гатмор никогда бы не пошел на такое,  поэтому  Рэп  старался  за  двоих,
как-то сразу решив, что лучше  унижаться  и  умолять,  чем  подыхать  от
голода и жажды. Если он хочет попытаться бежать, когда  они  подойдут  к
берегу, то для этого понадобится вся  сила,  какая  есть,  -  эта  мысль
поддерживала юношу, когда он извивался на коленях  перед  ничтожествами.
Но выпрошенная еда казалась после совершенно безвкусной.
   Игривый ветер то стихал, то вновь поднимался, то  дул  с  юга,  то  с
запада, но ни разу не  утихомирился  настолько,  чтобы  Калкор  приказал
браться за весла. Но штормов больше не было. И на третий день в полдень,
как раз во время  шестнадцатой  репетиции  "Боевой  песни  о  Дартинге",
впередсмотрящий увидел землю.
   В отличие от Рэпа, Калкору, как и Андору, слово силы приносило удачу.
Корабль несло неизвестным  ветром  к  неизвестным  берегам,  но  вынесло
именно туда, куда он хотел, - к уединенному  поселку.  Лесистые  зеленые
холмы напоминали Феерию или Кит. В лесах тут и там  виднелись  просветы,
кое-где торчали голые скалы. Вглубь и вширь земля казалась плодородной -
почему же она так скудно заселена? Это немало удивило Рэпа.
   Пользуясь ясновидением, Рэп смог  разглядеть  широкое  устье  реки  и
россыпь небольших домишек. Ни одно из строений  не  напоминало  казарму.
Если в поселке и были корабли, то совсем маленькие, так,  не  корабли  -
лодки. Из этого следовало, что селение не могло быть форпостом Империи с
морской эскадрой или гарнизоном - единственное, чего боялись налетчики.
   Джотунны взялись точить топоры  и  потребовали  самых  бравых  песен,
какие  только  знал  Джалон;  они  начали  бормотать  про  себя   что-то
людоедское. Эти приготовления показались Рэпу отвратительными, хотя было
в них и что-то захватывающее. Пиратам никогда не приходило в голову, что
за малую толику  богатств,  хранящихся  на  корабле,  они  могут  купить
сколько угодно еды и любой кров,  какой  только  пожелают,  но  мысль  о
миролюбивом визите никогда не посещала их. Джотунны только и говорили  о
том, как будут убивать, насиловать и грабить. Они вызывали  друг  дружку
посоревноваться в зверствах и жестокости.
   Вскоре пираты настолько распалились, что с  трудом  сдерживали  себя.
Глаза одних горели бешеным огнем, другие раскачивались  как  бесноватые.
Многие сбросили одежду, будто она сковывала их.  И  это  была  та  самая
команда, которая хранила  железную  дисциплину  на  берегу  в  Дартинге.
Ничего удивительного, что налетчики из Нордландии наводят  ужас  на  всю
Пандемию.
   Внезапно менестрелю приказано было замолчать, хотя голос  его  и  без
того с трудом пробивался сквозь общий гвалт. Калкор на  палубе  рядом  с
рулевым выкрикивал команды в рупор. Люди попрыгали на скамейки и  дружно
взялись за весла. Рэпа и Гатмора, укрывшихся было на  носу,  вызвали  на
корму. Джалон скорчился в проходе, пепельно-бледный под свежим  загаром,
и растирал распухшие и кровоточащие пальцы.
   Уже свернули парус, и помощник капитана начал  отсчитывать  весельные
удары.
   Вот и получил Рэп то задание, которого ждал  все  это  время.  Калкор
подошел к краю крошечной  палубы  и  взглянул  на  фавна  с  презрением,
плещущимся в ярко-голубых глазах.
   - Мне говорили, что ты был штурманом на том плавучем корыте,  которым
командовал твой дружок.
   - Да, господин.
   - Посмотрим теперь, как у тебя получится  с  моей  ладьей.  Забирайся
сюда. И если ты окажешься полезен, я,  возможно,  отложу  наказание.  Во
всяком случае, часть ударов.
   Не видя никакой альтернативы, Рэп забрался наверх и  присоединился  к
тану и рулевому.
   - А ты, как там тебя... - обратился Калкор к Гатмору, -  посмотри  на
берег и скажи, где мы находимся.
   Гатмор выглядел таким бледным и безразличным, каким Рэп  его  никогда
не видел. Ни один джотунн не осмеливался говорить с ним таким тоном,  но
тем не  менее  Гатмор  внимательно  оглядел  местность  и  посмотрел  на
Калкора:
   - Никогда здесь не бывал. Это не Кит и не побережье Сайсанассо.
   - И не Питмор, думается, - с ухмылкой сказал Калкор. - Так что теперь
нам известно, где мы, верно?
   Драконий полуостров? Наверняка он. У Рэпа по коже  пробежал  странный
жар, когда он осознал, куда они попали.
   - Варьяк! - крикнул Калкор.
   Молодец сидел на ближайшей скамье, голый, не  имея  на  себе  ничего,
кроме островерхого шлема и самодовольной гримасы. Ему не  нашлось  пары,
поэтому не досталось и весла. Он вскочил:
   - Да, капитан!
   - Возьми оружие и  присмотри  за  этой  бабой!  -  Калкор  указал  на
Гатмора. - Если будет беспокоить, убей.
   - Да, да, капитан, - ответил Варьяк, восторженно визжа. Он нырнул под
скамью и вытащил боевой топор.
   "В такой тесноте больше подошел бы меч или кинжал", - подумал Рэп, но
Варьяк поднял огромный топор и шагнул к Гатмору -  высоченный,  грозный.
Капитан даже не поднял головы, чтобы взглянуть на него.
   Тем  временем,  используя  и  глаза   и   ясновидение,   Рэп   изучал
приближающийся  берег.  Зрение  почти  восстановилось  после  упражнений
Дарада. Но лучше помогало ясновидение -  солнце  висело  уже  над  самым
горизонтом, и освещение становилось обманчивым.
   Задача была ясна. "Кровавая волна" скользила вдоль полосы прибоя, где
волны разбивались о песчано-кам