открытое    сопротивление    наглого
управляющего ни к чему не привели. Два аравака схватили ван Пиира и крепко
связали ему руки за спиной.  Мартину я поручил доставить его на  Бербис  и
там сдать кому надо.  Я попросил Мартина включить  в  свою  группу  и  тех
двадцать  невольников  ц  невольниц,  которые  не  захотели  остаться    в
Вольвегате.
     Освобожденным макуши мы роздали оружие  и  боеприпасы,  отобранные  у
стражников плантации, и две отличные лодки, пожелав им поскорее  добраться
до родных мест на реке Бурро-Бурро в саваннах Рупунуни.  Остальные  лодки,
принадлежавшие Вольвегату, мы забрали  себе.  Попрощавшись  с  плантатором
Риддербоком и его женой и еще раз заверив их в полной безопасности детей и
гувернантки Моники, мы, не теряя  более  времени,  поспешили  в  Бленхейм.
Здесь все оказалось в порядке: несколько сот освобожденных  негров,  щедро
снабженных провизией и, что еще важнее, большим количеством  оружия,  были
уже готовы в путь на восток, к реке Бербис, под руководством Мартина. Было
отрадно видеть, с какой радостью и  надеждой  отправлялись  они  навстречу
новой жизни.
     Солнце клонилось к западу - самое время нам покинуть эти окрестности.
Пепелища двух плантаций были  грозным  предостережением  и  свидетельством
бесчеловечной колониальной политики голландцев в Гвиане.
     Всем пятерым взрослым заложникам: двум плантаторам, их женам и Монике
- на время путешествия по реке мы завязали глаза, не желая  показывать  им
путь  к  нашему  убежищу  в  окрестностях  плантации  Бленхейм.  Здесь  мы
дождались ночи, а потом на лодках переплыли на  другую  сторону  Эссекибо,
где в укрытии стояла на якорях наша  славная  шхуна.  Прибыв  на  место  и
разместив заложников в просторной каюте, мы сняли с их глаз повязки.
     Поручив верным своим друзьям - Арнаку, Вагуре, Уаки и Фуюди - стеречь
пленников, а лучшим воинам - охрану шхуны, я  бросился  в  гамак  и  после
целых  суток  сверхчеловеческого  напряжения  почти  мгновенно  уснул  как
убитый. Сон мой, как всегда, охраняла Симара.


                          БЕРЕЧЬ КАК ЗЕНИЦУ ОКА!

     Проспав более десяти часов кряду, я проснулся бодрым  и  отдохнувшим.
Здоровый организм быстро восстановил свои силы.  Симара приготовила сытный
обед, а Арнак доложил мне, что ночь  прошла  спокойно:  никаких  лодок  из
столицы на реке не появлялось  -  похоже,  туда  еще  не  дошли  вести  об
уничтожении двух плантаций и карибской деревни Боровай.  Пока я спал,  как
видно, шел сильный дождь - над шхуной были растянуты для  защиты  насквозь
промокшие паруса.
     Вечерело.  В лесу разноголосым хором заливались птицы,  над  рекой  с
берега на берег пролетали попугаи, и среди них порой  величественные  ара.
После  прошедшего  ливня  из-за  туч  выглянуло    солнце    и    окрасило
противоположный  берег  яркими  красками.   Эта    идиллическая    картина
действовала на меня успокаивающе, словно целительное лекарство,  и  робко,
как бы пугаясь, освобождала душу  от  тягостных  воспоминаний  о  пролитой
крови и всех ужасах истекшего дня.
     Воспрянув духом, я созвал своих ближайших соратников и  объявил,  что
хочу  сегодня  же,  еще  до  наступления  темноты,  со  всей  серьезностью
побеседовать с нашими  заложниками,  устроив  нечто  вроде  торжественного
приема или, быть может, даже суда.  Для вящей важности на церемонии должны
присутствовать все, кроме  дозорных,  в  полном  боевом  снаряжении.  Я  в
мундире капитана буду  сидеть.  За  мною  стоя  расположатся  предводители
отрядов  и  Симара,  которая  тоже  будет  стоять,  Заложников  разместить
напротив, разрешив женщинам и детям сесть на палубу,  а  плантаторы  пусть
стоят.
     Прежде чем вывести голландцев из  каюты  на  палубу,  я  распорядился
натянуть вдоль борта шхуны паруса с таким расчетом, чтобы закрыть  вид  на
реку и не дать пленникам возможности сориентироваться на местности.
     Итак, мы заняли места: я - сидя, за мной стоя в  одном  ряду:  Арнак,
Вагура, Уаки, Мендука, Мигуэль и Арасибо,  а  рядом,  чуть  в  стороне,  -
Симара. Фуюди как переводчик встал рядом со мной.
     Из каюты на палубу вывели заложников.  Надо было видеть гневные  лица
Хендриха Рейната и Лоренса Зеегелаара, когда  им  велено  было  стоять,  а
женщинам и детям разрешили сесть на палубу.
     - Мы тоже стоим! - миролюбиво заметил Фуюди, показывая на себя и всех
остальных.
     - Я пригласил вас, - начал я, -  чтобы  внести  ясность  в  некоторые
вопросы, непосредственно вас касающиеся.  Итак, первое: все вы, двенадцать
человек, мужчины, женщины и дети, являетесь нашими пленниками-заложниками,
и вам ничто не  угрожает,  если  вы  будете  вести  себя  благоразумно,  а
колониальные власти в столице не проявят безразличия к вашим жизням...
     Хендрих  Рейнат,  отличавшийся  непомерной  спесью    я    врожденной
грубостью, вскипел от бешенства.
     -  Я  протестую  против  насилия!  -  вскричал  он,   теряя    всякое
самообладание. - Негодяй! Тебя ждет за это виселица!
     - Вполне возможно,  но  в  таком  случае  прежде  лишатся  жизни  все
заложники.
     - Подлец! Я свободный гражданин...
     - Минхер Рейнат! Еще одно оскорбление,  и  вы  будете  наказаны,  как
непослушный мальчишка...
     Рейнат побагровел, но счел за благо умолкнуть.
     - Надеюсь  на  ваше  благоразумие  и  трезвый  подход  к  сложившейся
ситуации, - продолжал я. - А сейчас  попрошу  кратко  рассказать  о  себе.
Господин Лоренс Зеегелаар, где и когда вы родились?
     - В Амстердаме, в 1693 году.
     Ему было тридцать пять лет.  Никаких школ он не кончал.  Отец  его  -
купец и единственный учитель - послал  его  в  Гвиану  заложить  плантацию
сахарного тростника.
     Хендрих Рейнат, сорока лет, точно так же не имел образования и вообще
каких-либо  признаков  принадлежности  к  цивилизованной  нации.    Алчное
стремление  к  обогащению  на  плантациях  сахарного  тростника  за   счет
чудовищной эксплуатации рабов с помощью кнута, террора и пыток -  вот  его
единственный принцип и жизненное кредо.
     - Все системы  колониального  угнетения  позорны  и  унизительны  для
человека,  -  прервал  я  разглагольствования  плантаторов,  -  но   ваша,
голландская, - самая гнусная и бесчеловечная  из  всех:  она  основана  на
беспощадной, изуверской эксплуатации раба,  который  после  двух-трех  лет
изнурительного труда вышвыривается  вами  как  ненужная  тряпка,  если  не
умирает сам от голода и побоев...
     - Но вы тоже несправедливы к нам, - попытался перейти  в  наступление
Рейнат.
     - Несправедлив? Я? - Впору было расхохотаться.
     - Да, несправедливы! - повторил Рейнат. - Нас двоих и наши  семьи  вы
взяли заложниками, а Карла Риддербока и его  жену  с  плантации  Вольвегат
соизволили милостиво отпустить. Вот уж воистину объективность! - с иронией
в голосе закончил он.
     - Так решил не я, а невольники плантации Вольвегат.
     - Не понимаю.
     - Конечно, вам, минхер Рейнат, трудно меня понять.  Но вот  вопрос  к
вам: помните ли вы тех несчастных  беглецов  с  вашей  плантации,  которых
недели три назад схватили  карибы  и  по  вашему  велению  препроводили  в
столицу для жестокой над ними расправы?
     - Припоминаю, - спокойно ответил Рейнат. - И что же из этого следует?
     - Вы постарались, конечно, чтобы слухи об  этой  экзекуции  дошли  до
ушей всех ваших рабов на плантации?..
     - Ну и что же?
     - А то, что тем самым вы и решили свою  дальнейшую  судьбу.  Неужели,
черт возьми, вы не видите, что творится в вашей богом  проклятой  колонии?
Что в ответ на бесчинства, издевательства и муки, которым  вы  подвергаете
своих рабов на плантациях, они повсюду: на нижней Бербис и на  Вируни,  на
Викки и на Демераре, и здесь, на Эссекибо, - поднимают бунты.  Что  везде,
куда только ступает безжалостный башмак голландского  колонизатора,  земля
под ним становится пороховой бочкой? Неужели в тупой своей  спесивости  вы
всего этого не замечаете?! Ведь в день, когда вспыхнул бунт  на  плантации
Бленхейм, вы и ваша семья, включая и трех ваших детей, должны были первыми
пасть и пали бы жертвой справедливого возмездия, не вмешайся  вовремя  мы,
араваки. Об этом, конечно, вы, ваша милость, недальновидный минхер Рейнат,
уже забыли?
     - А что же принудило почтенных араваков к столь великодушному шагу?
     - Война есть война.  Вы нам нужны как заложники на  случай  возможных
неумных шуток со стороны голландских властей в столице...
     - И как долго вы намерены держать нас в этом унизительном положении?
     - Это зависит не только от нас.  Через два-три  дня  мы  предполагаем
покинуть эти места и вернуться к себе на Ориноко,  нанеся  по  пути  визит
вашему генеральному директору Карлу Эмилю Хендриху  ван  Хусесу,  который,
как я слышал, переживает сейчас печальные  дни:  его  плантация,  кажется,
тоже пошла прахом, и рабы сожгли ее к свиньям собачьим...
     К этому  известию  голландцы  отнеслись  с  некоторым  сомнением,  по
заметно помрачнели, а физиономии их вытянулись.
     - Значит, через два-три дня в столице вы нас освободите? -  попытался
уточнить Зеегелаар.
     - Увы, нет! Вы отправитесь с нами на  Ориноко.  Позже  туда  прибудут
посланцы голландской администрации, и  там  мы  передадим  им  вас,  если,
конечно, голландские власти того пожелают.
     Среди заложников воцарилось  грустное  молчание  -  перспектива  была
малозаманчивой.  Беспокойство наконец стало всерьез охватывать  их  умы  и
души.
     Зеегелаар, похоже, более уравновешенный и рассудительный, чем Рейнат,
отрешенно покачал головой:
     - Чем же мы против вас провинились?
     - Минхер Зеегелаар, не надо притворяться, вы живете не на Луне, да  и
возрастом, кажется, уже не  ребенок!  Вы  издавна  стравливаете  индейские
племена в  своих  грязных,  корыстных  целях.  Два  самых  воинственных  и
кровожадных племени Гвианы, акавоев и карибов, вооруженных вашим  оружием,
вы не первый год натравливаете на другие индейские племена и с их  помощью
добываете себе рабов. Жертвами их становятся, как правило, мирные племена,
живущие в разных районах континента. Один такой разбойный отряд акавоев по
вашему наущению пытался несколько месяцев назад захватить в рабство,  а  в
случае сопротивления уничтожить индейцев в низовьях Ориноко.  Но  на  этот
раз случилась осечка.  Араваки оказались вооруженными и готовыми к отпору.
Тогда акавои напали на наших соседей и братьев - варраулов.  Однако и  тут
они споткнулись - мы уничтожили почти всех, а их в отряде было  около  ста
человек. Неужели вы ничего не слышали об этом поражении голландцев?
     - Да, да,  конечно,  кое-какие  слухи  до  нас  доходили,  -  ответил
Зеегелаар. - Это было поразительно! Поначалу нам даже не верилось...
     - А поверите ли вы, что подкупленная  вами  деревня  карибов  Боровай
позавчера  ночью,  незадолго  до  разгрома  ваших  плантаций,    перестала
существовать?
     Они тупо молчали, души их, как видно, все  больше  парализовал  ужас.
Все это как-то не укладывалось в их примитивных головах.
     - Да кто же вы все-таки, сударь? - запинаясь, пробормотал Зеегелаар.
     Я усмехнулся:
     - Друг индейцев и враг негодяев, бездельников и безжалостных изуверов
в человеческом облике!..
     Оба голландца заметно пали духом.
     - Сударь, уж не тот ли вы призрак,  которого  индейцы  нарекли  Белым
Ягуаром?
     - Призрак?! Ха-ха, возможно, я и призрак...
     Солнце  касалось  вершин  деревьев.  Я  счел   беседу    законченной,
заложников отвели обратно в каюту и  заперли  на  ключ.  Женщины  занялись
приготовлением ужина, а я, собрав своих друзей  -  Арнака,  Вагуру,  Уаки,
Мендуку, Фуюди и Симару -  в  тесный  круг,  со  всей  строгостью  сказал,
указывая на каюту:
     - Ни на минуту не спускать с них глаз!
     А для придания своим словам вящей значимости повторил:
     - Беречь как зеницу ока!


                              И СНОВА КАРИБЫ

     В течение двух дней велась подготовка к  нашему  отплытию  сначала  в
столицу, а потом домой, на Ориноко; важная роль в этой  работе  отводилась
подготовке оружия: его чистили,  смазывали,  чинили.  Впереди  меня  ждали
трудные переговоры с голландскими властями в столице, но это уже последнее
усилие перед возвращением на Ориноко.
     На третий день после беседы  с  плантаторами  я  уснул  вскоре  после
наступления темноты, но ненадолго: кто-то начал осторожно меня будить. Это
был один из наших дозорных.
     - Белый Ягуар, вокруг нас кружит какая-то чужая лодка с  неизвестными
людьми... - шепнул он.
     Сон мгновенно слетел с меня. Ночь казалась очень темной, хотя на небе
тут  и  там  мглисто  мерцали  звезды.  Привыкнув  немного  к  темноте,  я
действительно заметил на реке, на расстоянии каких-нибудь двадцати  шагов,
большую лодку, не то кориаль, не то итаубу, полную гребцов. В какой-то миг
с лодки донесся приглушенный женский, как мне показалось,  голос:  кого-то
окликнули по имени... И меня вдруг осенило.
     - Скорее зови сюда Вагуру и  его  жену-макуши,  -  шепнул  я  на  ухо
дозорному.
     Оба тут же прибежали. Я велел женщине окликнуть плывущих на ее языке.
С лодки сразу же ответили.
     -  Там  моя  сестра,  -  пояснила  жена  Вагуры.  -  Это   лодка    с
индейцами-макуши.
     Лодка подплыла к борту шхуны.  Одного из гребцов, говорившего немного
по-аравакски, и сестру мы подняли на палубу.
     Они сообщили нам тревожное известие.  Когда двадцать индейцев-макуши,
которых мы недавно освободили на плантации  Вольвегат,  находились  уже  в
двух днях пути  от  плантации,  далеко  впереди  на  реке  показались  три
кориаля. Макуши успели скрыться в зарослях, оставшись незамеченными.
     К их ужасу, оказалось, что в плывших им навстречу кориалях было около
полусотни  связанных  индейцев  макуши  и  примерно  двадцать  вооруженных
воинов-карибов.  Уже  вечерело,  а  когда  чуть  спустя  сумерки    совсем
сгустились, одна из итауб,  на  которой  находилась  сестра  жены  Вагуры,
решила вернуться и под покровом темноты опередить лодки разбойных карибов.
Пришлось изо всех сил налечь на весла. Они гребли всю ночь, весь следующий
день  и  еще  день,  пока  не  добрались  до  нас,  чтобы  предупредить  о
приближающейся флотилии карибов.
     По тревоге мы подняли на ноги всю шхуну.
     - Братья, - обратился я к своим  воинам,  -  наш  долг  -  освободить
пленных макуши...
     Все горячо меня поддержали.  Уаки и его отряду поручалось остаться на
шхуне и обеспечить  ее  охрану,  а  всем  остальным  с  ружьями,  копьями,
палицами и луками на трех итаубах  и  двух  яботах  отправиться  вверх  во
Эссекибо.
     Плывя вверх по реке и внимательно следя, чтобы карибы  не  проскочили
мимо незамеченными, мы через три часа достигли плантации Вольвегат. Только
что минула полночь,  небо  было  затянуто  тяжелыми  тучами,  густая  тьма
окутывала все вокруг.  Наши предположения оправдались: карибы прибыли сюда
незадолго перед нами, вероятнее всего, поздним вечером. Бросив якоря шагах
в ста от берега, мы выслали на разведку две яботы.
     Все три карибских кориаля были пришвартованы  у  берега  и  оказались
пустыми. Не было даже часовых. Карибы ночевали на берегу, а пленных макуши
заперли,  как  удалось  установить,  в  сарае,  где  прежде    содержались
освобожденные нами пять дней назад их соплеменники.
     Прежде всего следовало без шума завладеть лодками карибов и  отогнать
их в другое место.  Поэтому, выслав отряды Арнака и Вагуры на двух итаубах
с задачей высадиться на берег ниже плантации по течению, выйти в  обход  к
сараю с макуши и, укрывшись, занять там позицию, сам я со своим отрядом  и
варраулами Мендуки решил завладеть кориалями.
     Мы подплыли к лодкам, держа наготове луки.  Два варраула соскользнули
с ябот в воду и ножами разрубили веревки, которыми лодки  были  привязаны.
На  все  это  понадобились  считанные  минуты,  и  лодки  стали   медленно
отдаляться от берега.
     Увы, часовой все же  был  и  скрывался  на  самом  берегу,  где-то  в
зарослях.  Заметив уносимые течением лодки, он  одним  прыжком  вскочил  в
ближайшую и схватил весло, но несколько  стрел,  пущенных  одновременно  с
нашей итаубы, вонзились ему в сердце и в шею:  он  не  успел  даже  издать
стона.
     Один из варраулов спустил тело незадачливого часового в воду и погнал
кориали в безопасное место.
     Соблюдая все меры предосторожности, мы приблизились к берегу  и  там,
где только что стояли лодку карибов,  бесшумно,  как  тени,  с  луками  на
изготовку высадились на обрывистый в этом месте берег. Обрыв был невысокий
- метра два-три, и мы, особенно не высовываясь из-за  него,  могли  видеть
большую часть территории плантации.  Впереди, шагах в ста от  нас,  темнел
едва заметным пятном сарай, в который загнали несчастных  макуши.  Чуть  в
стороне  высилась  небольшая  рощица  из  двух-трех  десятков  раскидистых
деревьев.  Было похоже, что именно  под  этими  деревьями  разбили  лагерь
карибы.
     Растянувшись в цепь вдоль  обрыва  на  несколько  десятков  шагов,  в
двух-трех шагах друг от друга, и вооружившись терпением, мы  решили  ждать
так до рассвета.  Беспокоила меня  лишь  неуверенность:  действительно  ли
карибы разбили свой лагерь в роще, а не  в  другом  месте?  К  счастью,  в
течение последующего часа сомнения мой несколько рассеялись.
     - Ян, там что-то движется, - шепнул лежавший рядом со  мной  Мендука,
показывая взглядом на рощицу.
     И действительно,  минуту  спустя  из-за  деревьев  появился  человек,
шедший к реке в нашу сторону. Это был кариб.
     - Стрелять точно в сердце и в шею! - шепотом напомнил я ближайшим  от
меня воинам. - Подпустить на десять-пятнадцать шагов!..
     Когда заспанный кариб приблизился, из четырех луков  сразу  свистнули
четыре стрелы, и все попали в цель: две в  сердце,  две  -  в  шею.  Кариб
рухнул, не издав ни звука. "Вот что  значит  постоянная  тренировка!"  Про
себя я от души поздравил моих верных друзей.
     Новые  опасения  охватили  меня,  когда   я    сообразил,    что    к
предполагаемому месту карибского лагеря вплотную Примыкают густые  заросли
леса.  Его мы под наблюдение не взяли. В  случае  преждевременной  тревоги
карибы могли уйти в лес и стать для нас весьма опаской угрозой.
     Я поделился своими опасениями с Мендукой и велел ему  обходным  путем
добраться до Арнака и Вагуры, занимавших позиции  где-то  вблизи  сарая  с
индейцами макуши, и передать им мой приказ: силами одного отряда  отрезать
карибский бивак от леса.
     - И тут же  возвращайся  назад,  -  напомнил  я  Мендуке.  -  Карибы,
конечно, сразу же бросятся в нашу сторону, чтобы прорваться  к  реке  и  к
своим кориалям. Ты будешь мне нужен здесь!
     - Ясно!
     Вернувшись через полчаса, Мендука доложил, что все исполнено -  отряд
Арнака занял опушку леса за лагерем карибов.
     В сложившейся  напряженной  обстановке  любая  непредвиденная  мелочь
могла стать чреватой нежелательными последствиями. Так и случилось. Ночью,
вернее, уже к исходу ночи,  в  предрассветном  сумраке  один  из  карибов,
проснувшись, направился в кусты на опушке леса.  Наткнувшись неожиданно на
засаду, он, хотя и был тут же прошит навылет стрелами,  успел  крикнуть  и
поднять тревогу.
     С обеих сторон сразу же поднялась пальба: сначала из ружей, а потом и
из луков.  Наткнувшись на отряд Вагуры и понеся потери,  карибы  бросились
вон из рощи к реке, к оставленным здесь лодкам, и попали под  огонь  моего
отряда.
     Хотя предрассветные сумерки еще не  рассеялись,  но  бегущие  в  нашу
сторону фигуры различались отчетливо. Их было человек десять.
     - Подпустите ближе! - скомандовал я. - Стрелять только наверняка!
     Бегущие буквально нанизывались на наши стрелы и  огонь  мушкетов.  Не
прошло и нескольких минут, как все было кончено - отряд  карибов  перестал
существовать. Огонь стих.
     И тут вдруг с противоположной  стороны  поля  боя,  оттуда,  где  лес