е кукурузы
или риса?
     Увы, поиски мои не увенчались успехом.  Вся растительность  была  мне
незнакома, а внешним видом своим внушала скорее опасения.  Я знал,  что  в
этих джунглях множество ядовитых растений со смертоносными плодами.
     Часто стрелял я из лука  в  птиц,  и,  хотя  постоянно  промахивался,
занятие это не пропало даром - постепенно приобретался навык.  И не  знаю,
быть  может,  мне  только  так  казалось,  но  после  нескольких  десятков
выстрелов стрелы как будто стали лететь точнее.  Подкрадываясь к птицам  и
наблюдая за их повадками, я напал на счастливую  мысль,  показавшуюся  мне
настолько важной, что в эти первые дни пребывания на  острове  я  счел  ее
решившей все проблемы дальнейшего моего существования.  Что с того, что  я
хорошо знал леса Вирджинии, если здешние джунгли -  я  повторяю  -  являли
собой для меня неразгаданную и зловещую тайну? Как же  мог  я,  без  риска
отравиться, определить, какие плоды съедобны, а какие нет? И  вдруг  ответ
пришел, как мгновенное прозрение.
     - Птицы! - торжествующе воскликнул я. - Птицы  мне  подскажут!  Птицы
наверняка не тронут ядовитых плодов.  Значит, все, что клюют  птицы,  могу
спокойно употреблять в пищу и я.
     Теперь я стал внимательнее приглядываться к возне  пернатых  существ.
Понадобилось немного времени, чтобы приметить, на какие  деревья  и  кусты
они охотнее всего  садятся,  лакомясь  их  плодами.  Особое  мое  внимание
привлекли невысокие, карликового вида деревца с красными плодами, похожими
на ягоды рябины.  Как видно, эти плоды представляли  собой  для  маленьких
гурманов изысканный деликатес, ибо привлекали к себе самые  разные  породы
птиц, а когда среди прочих я заметил и попугаев, то решился и сам отведать
это лакомство.
     Ягоды оказались на вкус  довольно  приятными,  чуть  сладковатыми.  Я
набросился на них с волчьим аппетитом, но на всякий случай  поначалу  съел
немного, всего горсти две, решив непременно нарвать их больше на  обратном
пути, а пока, неплохо подкрепившись и сразу повеселев, отправился дальше.
     Вот так птицы оказались первыми моими учителями на острове.
     Среди поредевшей чащи стали попадаться песчаные прогалины.  Часто  на
моем пути встречались  агавы  с  мощными  мясистыми  листьями,  утыканными
острыми иглами.  На некоторых кактусах виднелись прекрасные розовые  цветы
и, что того важнее, кое-где зеленые плоды, похожие  на  небольшие  яблоки.
Мякоть их имела приятный вкус, и я нарвал столько плодов кактуса,  сколько
уместилось в моих карманах.
     Здесь я обнаружил еще один ручей с широким,  хотя  и  мелким  устьем,
впадающий в море.  По его берегам тянулся небольшой лиственный лес, сплошь
переплетенный лианами.  Из него далеко окрест разносился оживленный птичий
гомон.  Издавали его попугаи, которых оказалось здесь  великое  множество.
Очутившись в тени первых деревьев на опушке леса, я был буквально  оглушен
воплями попугаев и тут же, подняв голову, увидел в ветвях множество гнезд.
Как только птицы меня заметили, они сразу же смолкли, но было поздно  -  я
обнаружил гнездовье попугаев.
     Многие птенцы были уже почти взрослыми, хотя и летали еще  с  трудом.
Они сидели на ветвях возле гнезд.  Подкравшись и выбрав удобную позицию, я
стал осыпать их стрелами.  Наконец мне удалось свалить  на  землю  сначала
одного попугая, а потом и  второго.  Тем  временем  на  вершинах  деревьев
возобновились прежние суета и крики, на меня же птицы не  обращали  больше
никакого внимания. Я мог бы свалить на землю еще не одного птенца, если бы
не оборвалась тетива лука.
     И тут меня заставил вздрогнуть  раздавшийся  вдруг  неподалеку  треск
сломанного сучка.  Шагах в двадцати я заметил в траве  рыжеватого  зверька
величиной с нашу лису.  У него была продолговатая морда и пушистый хвост'.
Зверек с нескрываемым вожделением поглядывал вверх на попугаев.  Потом  он
прыгнул на ствол и, помогая себе  острыми  когтями,  стал  ловко  по  нему
карабкаться.  Не имея под рукой ничего более подходящего, я швырнул в него
лук.  Мой снаряд стукнулся о ствол, а перепуганный зверек с тонким  писком
соскочил на землю и юркнул в заросли.

     [' Это, бесспорно, была красная  носуха  (Nasua  rufa)  -  зверек  из
семейства енотовых, широко распространенный в лесах  Южной  и  Центральной
Америки.]

     "Соперник!" - мелькнула у меня шутливая мысль.  Внимательно  осмотрев
гнездовье,  я  остался  доволен.  Гнезд  здесь  было  несколько  десятков,
практически неисчерпаемая кладовая. Конец моему голоду!
     - От голода я не погибну! Не погибну! - торжествовал я  и,  наверное,
впервые за  все  время  пребывания  на  этом  острове  сам  себе  радостно
улыбнулся.
     Как же переменился я за эти несколько  последних  дней!  Как  одичал,
балансируя на грани между жизнью и смертью! Чувство  простой  человеческой
признательности мешалось  в  моей  душе  с  дикой  кровожадностью,  когда,
наблюдая за стаей птиц, я строил планы, как лучше в последующие дни добыть
здесь побольше мяса.
     До моей пещеры  отсюда  было  часа  два  пути.  Боясь  преждевременно
растревожить попугаев,  я  решил  поскорее  убраться  восвояси.  Поскольку
красные ягоды не причинили мне вреда, я  набрал  их  с  собой  про  запас.
Нагруженный добычей, добрел я  наконец  до  спрятанного  мной  матросского
сундучка и, обвязав его лианами, потащил за собой по песку.
     Подходя к пещере,  я  благословлял  счастливый  день,  принесший  мне
столько удач.
     Силы мои иссякали; простой матросский сундучок  казался  пудовым,  но
сердце мое согревала надежда.


                              ОЗЕРО ИЗОБИЛИЯ

     Выброшенный на берег матросский сундучок надежд моих не оправдал:  ни
огнива, ни какого-либо полезного инструмента в нем не оказалось.  Там было
немного поношенной одежды: рубашка и кафтан,  а  также  горсть  английских
монет, кусок корабельной  веревки  и  небольшой  мешочек  с  кукурузным  и
ячменным зерном! Крепко сколоченный сундучок не пропустил ни капли морской
воды, и все предметы в нем оказались сухими  и  нисколько  не  пострадали.
Зерно я мог съесть, но мне не хотелось - у меня  в  достатке  было  теперь
свежих плодов.
     Один из матросов "Доброй Надежды" держал голубей -  вероятно,  ему  и
принадлежал этот сундучок с зерном.  Позднее я вспомнил, какую важную роль
в жизни Робинзона Крузо сыграл ячмень, который он с таким успехом сеял  на
своем острове, благодаря чему у него был хлеб и он в  течение  долгих  лет
смог жить на необитаемом острове.  В моем положении не было  необходимости
возделывать землю и сеять хлеб: я был убежден, что не пробуду  на  острове
так долго, как Робинзон, живший в этих краях более полувека назад.  С  тех
пор многое изменилось в водах Карибского моря. Здесь больше стало людей, а
значит, и больше  вероятности  перебраться  с  моего  острова  на  лежащий
неподалеку материк.
     На рассвете следующего дня я  поспешил  в  рощу  Попугаев  на  охоту,
главным образом в расчете наловить как  можно  больше  живых  птиц,  чтобы
выращивать их про запас. Лук я починил и подстрелил из него двух попугаев.
Потом, стараясь не шуметь, взобрался на дерево и длинным шестом  попытался
сбросить ближайших ко мне молодых попугаев на землю.  Однако старания  мои
поначалу не увенчались успехом - попугайчики крепко  держались  за  ветки.
Тогда я привязал к шесту петлю из гибкой  лианы  и  на  этот  раз  добился
успеха.  За полчаса ловли набрался целый десяток. Больше ловить  не  имело
смысла.
     Пока я привязывал пойманных попугайчиков к шесту, они  во  все  горло
верещали, а со всего леса им вторили крики  сотен  сородичей.  Я  счел  за
благо поскорее ретироваться и поспешил к своей пещере.
     По пути у меня было немало хлопот.  Хотя путы из лиан были достаточно
прочными, попугайчики легко перекусывали их острыми клювами, и,  чтобы  не
лишиться  добычи,  мне  то  и  дело  приходилось  унимать  их  страсть   к
уничтожению.  Попугаи, сплошь зеленого цвета, с желтыми и красными пятнами
на голове, были почти взрослыми и крупнее наших голубей.
     Вернувшись в пещеру, я не знал, как их  удержать.  Чем  бы  я  их  ни
связывал, они сразу же все перекусывали.  Не оставалось ничего иного,  как
закрыть их в пещере, а тем временем на скорую  руку  соорудить  клетку  из
толстых веток.  Работа эта - и заготовка нужных  веток,  и  связывание  их
лианами - заняла несколько часов. После полудня клетка наконец была готова
и стояла у входа в пещеру. Затем я принес - и для себя, и для моих узников
- гроздья красных ягод.  По дороге в лесу мне попалась весьма  полезная  в
хозяйстве посуда: вид тыквы, плоды которой,  с  твердой  кожурой  и  полые
внутри, представляли собой отличные сосуды для воды.  Я перенес попугаев в
клетку, набросал им туда  ягод,  поставил  для  питья  воду,  сам  недурно
поужинал, а до захода солнца все еще было далеко.
     Довольный сделанным за день, я весело поглядывал на свой  "курятник".
Подавленное настроение последних дней  вдруг  исчезло;  я  оживился,  стал
дышать  полной  грудью,  во  мне  пробудилась  надежда.  Освободившись  от
повседневных забот о пище, мысль моя раскрепостилась, заработала  живей  и
шире; вновь первостепенным стал вопрос: как выбраться с острова?
     День еще догорал, было светло, и я взобрался на вершину холма. Солнце
садилось в безоблачном небе,  воздух  был  чист  и  прозрачен.  Я  обводил
взглядом окрестности в надежде отыскать или признаки  человеческой  жизни,
или спасительный парус.  Но тщетно. Беспредельная ширь  океана  оставалась
пустынной.
     Когда я спускался с холма, солнце погружалось в море.  Птицы в клетке
уже спали, но я с  удовольствием  отметил,  что  большая  часть  ягод  ими
съедена.
     Ночью  меня  внезапно  разбудили  крики  переполошившихся   попугаев.
Высунувшись из пещеры, я заметил у клетки подозрительную тень.  Крикнув, я
швырнул туда камень.  Тень метнулась  и,  зашелестев  ветвями,  исчезла  в
зарослях.  С палкой в одной руке, с камнем в другой, с  сердцем,  бухающим
как молот, я выбрался из  своего  укрытия.  В  клетке  зияла  дыра,  но  -
насколько можно было рассмотреть в темноте -  попугаи  были  на  месте.  Я
заделал дыру, для вящей безопасности придвинул клетку  ближе  ко  входу  в
пещеру и сверх того обложил ее камнями.  До утра покоя моего ничто  больше
на нарушало.
     Однако утром оказалось, что не хватает четырех попугаев. Повсюду были
разбросаны перья.  Какой хищник устроил ночью набег, установить по неясным
следам мне не удалось.
     Визит ночного разбойника и понесенные  потери  не  охладили,  однако,
моего пыла выращивать попугаев.  Ошибку совершил я сам,  соорудив  слишком
слабую  клетку.  Ведь  есть  еще  доски  от  разбитой  шлюпки,  их   можно
использовать.
     Чтобы перетащить все оставшееся на берегу моря  от  разбитой  шлюпки,
понадобилось несколько часов.  Доски были разных размеров и в  большинстве
сломанные, поэтому, прежде чем приступить к сооружению клетки, пришлось их
тщательно подобрать и подогнать.  Для связывания досок  служили  лианы,  а
также длинные, тонкие и гибкие ветви росшего повсюду колючего  кустарника.
Меж досок я оставил щели шириной в  два  пальца.  К  полудню  клетка  была
готова. Восьми футов в длину и в ширину, четырех футов в высоту, она могла
вместить не менее  сотни  попугаев.  Но  главное  -  она  была  прочной  и
надежной.
     Я посадил в нее оставшихся шесть птиц и направился в  рощу  Попугаев.
На этот раз я подстрелил трех  взрослых  птиц,  а  девять  молодых  поймал
живыми.  Времени на это ушло много,  и,  когда  вечером  я  возвращался  в
пещеру, было уже темно.
     В этот день, особенно пополудни, стояла страшная жара, к  которой  я,
обитатель севера, совершенно не был привычен.  Спешка, с какой в этот день
приходилось все делать, снова подорвала мои силы.  Я долго не мог  уснуть,
мучимый ознобом и страшной головной болью.
     Несколько раз за ночь попугаи поднимали ужасный гомон.  Я вставал  и,
крича, швырял из пещеры в их сторону камни.  Выйти дальше в темноту  я  не
отваживался.  Утром я убедился, что ночью вокруг шныряли какие-то не очень
крупные зверюшки, но повредить клетку им не  удалось.  Я  был  горд  своей
работой.
     Но все-таки я  был  болен  и  очень  слаб.  Весь  день  мне  пришлось
пролежать в своем убежище и прийти  еще  к  одному  печальному  выводу:  в
жарком  климате,  особенно  под  солнцем,  нельзя  ни  бегать,  ни  вообще
перенапрягаться, а тем более выполнять  тяжелые  работы.  Все  здесь  надо
делать не спеша.
     На третий день,  почувствовав  себя  лучше,  я  побрел  неторопливым,
спокойным шагом в рощу Попугаев.  Было душно.  Шел  мелкий  дождь,  мокрые
птицы сидели на ветвях, их  было  легко  поймать.  И  вот  результат:  два
попугая убитых и двенадцать  живых.  Теперь  я  ежедневно  совершал  такие
походы и каждый раз возвращался с добычей.  Но  вскоре  попугаи  поумнели.
Взрослые поняли  опасность  и  держались  от  меня  подальше.  Молодые  же
подросли быстрее, чем я предполагал, и редко теперь сидели  на  месте.  На
пятый или шестой день мне удалось добыть только  две  птицы.  Ходить  сюда
больше не имело смысла.
     Кроме того, возникла и еще одна, более важная проблема, из-за которой
пришлось  отказаться  от  ловли  живых  попугаев:  корм.  Птицы   пожирали
немыслимое количество красных ягод.  За кормом  для  них  мне  приходилось
ежедневно ходить в лес не менее двух раз.  Так что в ближайшей округе  все
запасы ягод вскоре были исчерпаны.  Давал  я  своим  зеленым  пленникам  и
кактусовые "яблочки", однако всего этого было мало  и  хватало  ненадолго.
Следовало отыскать новый источник корма, и  я  решил  предпринять  дальний
поход в глубь острова.
     Тут следует упомянуть о  некоторых  событиях  этих  нескольких  дней.
Прежде всего я усовершенствовал свое оружие: смастерил больший по  размеру
лук, использовав для тетивы корабельную  веревку,  найденную  в  сундучке;
стрелы изготовлял по-прежнему из тростника,  но  стал  привязывать  к  ним
наконечники  из  твердого  дерева.  В  стрельбе  постепенно  приобреталась
сноровка.  Из твердого  же  дерева  я  изготовил  крепкое  копье  с  остро
заточенным концом.
     На ящеричной поляне в расставленные силки попалось несколько  ящериц,
доходивших размером до двух локтей.  Под сенью ближайшего дерева я  связал
их, радуясь пополнению моих продовольственных запасов.
     На рассвете одного из погожих дней  я  отправился  в  глубь  острова,
захватив с собой не только все свое вооружение, но и  вместительную,  хотя
несколько и неказистую на вид  корзину,  сплетенную  из  лиан.  Мой  запас
провизии состоял из одной ящерицы и  красных  ягод.  Я  шел  вдоль  ручья,
протекавшего неподалеку от пещеры, и,  не  удаляясь  от  него,  пробирался
сквозь чащу.  Растительность по берегам ручья была пышнее,  чем  в  других
местах. Здесь произрастали даже лиственные деревья с густым подлеском.
     Я шел, настороженно вслушиваясь в каждый шорох,  но  не  забывая  при
этом отыскивать взглядом какие-нибудь съедобные растения.
     Свежее раннее утро  вселяло  в  меня  бодрость  и  силы,  которых  за
последние дни значительно прибавилось.  Вдруг впереди, прямо передо  мной,
выскочили два коричневых зверька, очень похожих на зайцев, но, прежде  чем
я успел прицелиться в них из лука, проворные зверьки юркнули в чащу. Через
несколько сот шагов я заметил трех новых зайчиков'.  Они были  так  заняты
собой, что мне удалось незамеченным подойти к ним шагов на тридцать. Тогда
только они  почуяли  опасность,  мгновенно  замерли,  вытянув  вверх  свои
маленькие мордочки и наблюдая.  Я пустил в них стрелу. Мимо. Зверьки одним
прыжком скрылись в кустах.

     [' Из описания можно предположить, что это  были  известные  в  Южной
Америке грызуны - агуты (Dasuprocta aguti).]

     Меня удивила их пугливость - ведь остров необитаем.
     Я понимал, что был первым человеком, который появился в этих  дебрях.
Однако с каким испугом удирали от меня зверьки! Где же та райская идиллия,
какая согласно  устоявшимся  представлениям  должна  царить  на  безлюдном
острове?
     Ее не  было.  Она  существовала  лишь  в  моем  воображении.  В  этих
девственных  лесах  рыскали  разные  хищники,  пожиравшие  более    слабых
зверьков, здесь, как и всюду,  шла  постоянная  борьба  за  существование.
Поэтому появление дотоле не виданного двуногого существа породило всеобщий
переполох и страх. Лишь ягуара не испугала моя особа, да и он не отважился
напасть на человека и отступил.  Я поднял стрелу  и  осмотрел  место,  где
недавно сидели три зайца: должно быть, здесь немало этих зверьков. Повсюду
виднелись многочисленные следы.
     "Сюда стоит как-нибудь наведаться, - решил я,  -  и  поставить  здесь
силки, как на ящериц".
     Я не прошел и ста шагов от этого места и остановился  как  вкопанный.
Среди  кустов  кое-где  проглядывали  известковые   прогалины,    лишенные
растительности, на  одной  из  них  я  вдруг  заметил  прямо  перед  собой
свернувшуюся в клубок змею.  Она  грелась  в  лучах  утреннего  солнца  и,
видимо, спала.  Я хотел было выстрелить в нее из лука, но тут же отказался
от этого намерения.  Подкрался ближе. Когда разбуженный  гад  стремительно
поднял голову, шипя и пронзая меня злобным взглядом своих маленьких  глаз,
я копьем, словно молотом, нанес ему сильный  удар.  Он  дернулся,  но  уже
обессиленный. Еще несколько ударов, и все было кончено.
     У змеи длиной в несколько футов  было  сравнительно  толстое  тело  с
великолепным зигзагообразным черно-коричневым рисунком.  Я, разумеется, не
знал этого вида, но, когда с помощью двух прутьев разжал ей пасть,  увидел
меж других зубов два больших ядовитых клыка.  Я содрогнулся при мысли, что
произошло бы,  не  заметь  я  вовремя  эту  тварь.  Теперь  я  стал  более
внимательно смотреть себе под ноги.
     Два часа минуло от восхода солнца, когда  я  добрался  до  небольшого
озерка, из которого вытекал мой ручей.  Озерко шириной в четверть мили  со
всех сторон окружала топкая трясина, поросшая камышом и обычной прибрежной
растительностью.  В одном только месте был доступ  к  воде.  Вокруг  озера
тянулись настоящие тропические джунгли, непроходимые,  но  кончавшиеся  не
далее чем в ста шагах от воды.  Из прибрежных  зарослей  доносился  шумный
птичий гомон.  Дикие утки и похожие на них птицы, плавая, весело резвились
на середине озера, а в трясине на длинных ногах стояли полуукрытые зеленью
цапли, изумительно розовые, с изогнутыми клювами.
     Поблизости что-то зашелестело. Верхушки осоки на болоте в одном месте
сильно качались, слышался хруст сломанного тростника и  сухой  треск.  Там
возился какой-то зверь, явно не из мелких. Дерево, за которым я укрывался,
стояло на небольшом возвышении, но, как ни вытягивал я, словно цапля, шею,
любопытства своего удовлетворить так и не мог.  Карабкаться на дерево тоже
не имело смысла - я просто вспугнул бы  зверя.  Впрочем,  после  недолгого
ожидания счастье улыбнулось мне само.
     Раздвинулась  стена  зарослей  камыша.  Зверь  вышел  на  поляну    в
каких-нибудь пятидесяти шагах  от  меня.  Крупный,  величиной  примерно  с
полугодовалого поросенка.  У него была громадная голова какой-то  забавной
формы, а толстое тело покрывала бурая шерсть.  На первый  взгляд  какая-то
уродливая порода свиньи, но это был не кабан. За первым зверьком появились
еще четыре, из которых один взрослый, а три других - молодые поросята'.

     [' Не вызывает сомнения, что это были капибары, известные  также  под
названием водосвинки (Hydrochoerus capybara).]

     Все семейство не спеша покинуло прибрежное болотце  и  направилось  в
сторону леса, двигаясь прямо на меня. Я медленно натянул лук.
     Звери приближались, не догадываясь о присутствии человека.  От  стада
чуть отбился один поросенок и приблизился ко мне  едва  ли  не  на  десять
шагов.  Как только он повернулся боком, я выстрелил. Ловко пуще