праведливо  судил
об индейцах, мне было совестно за моих английских  соплеменников  там,  на
севере.  С каждым днем я все отчетливее  осознавал  то  зло,  какое  белые
колонизаторы несли туземным народам. Я твердо решил, что если когда-нибудь
вернусь к цивилизованным людям, то приложу  все  силы,  чтобы  открыть  им
глаза на правду и пробудить их совесть, рассказав о незаслуженно трагичной
судьбе индейцев.  Я решил  в  будущем  углубить  свои  познания,  овладеть
писательским мастерством и попытаться описать свои нынешние впечатления, с
тем чтобы представить моих краснокожих друзей в истинном свете,  так,  как
они того заслуживают.
     Арнак оправился от ран значительно раньше, чем  я.  Теперь  он  часто
ходил на охоту вместе с Вагу рой, но при этом  не  забывал  о  главном:  о
постройке плота.  Ведь предстояло столько дел! И весла, и парус, и руль, и
уключины для весел, не говоря уже о  самом  плоте.  Одним  словом,  работы
впереди - непочатый край.
     Из головы у меня не выходила одна мысль.  После несчастья, постигшего
нас в схватке с ягуаром, я, как говорится, обжегшись на молоке, стал  дуть
на воду.  Почувствовав себя лучше, я в один из дней подозвал к себе юношей
и вернулся к разговору на тему, которой мы касались и  раньше,  когда  еще
только назревал вопрос о схватке с ягуаром.
     - Если бы  во  время  нападения  ягуара  у  нас  был  запас  стрел  с
отравленными наконечниками, - сказал я, - справиться с хищником для нас не
составило бы труда.
     - Это правда, господин! - согласились индейцы.
     - А кто знает, что ждет еще нас впереди, - продолжал я.  -  Доберемся
мы до Большой земли.  Там нас будет подстерегать немало опасностей. У  нас
должны быть отравленные стрелы! И чем быстрее, тем лучше!
     - Значит, другую работу отложить? - спросил Арнак.
     - Может, и отложить.  Вы говорили, что яд надо варить несколько дней,
пока он обретет силу? Не будем тогда терять время. Вы готовы идти?
     - Да, господин.
     Они собрались уходить.  Я задержал их. У меня было  к  ним  еще  одно
дело.  Общие радости и горести, и особенно последняя  схватка  с  ягуаром,
необыкновенно нас сблизили.
     - Послушайте, отчего вы все время  обращаетесь  ко  мне:  "Разрешите,
господин", "Нет, господин",  "Да,  господин"?  Мне  это  не  нравится.  Мы
друзья, и я для вас не господин.
     Они были несколько озадачены.  Арнак в замешательстве не  знал,  куда
деть свои руки, в которых держал Наполовину обструганное весло.  Лицо  его
покраснело.
     - Ну как, договорились? - спросил я.
     - Да... господин! - ответил он  робко  и,  заметив  свою  оплошность,
рассмеялся.
     - Ян, Ян! - воскликнул я, шутливо погрозив пальцем.
     Вагура встал между нами и, тыча поочередно в каждого пальцем,  словно
представляя нас друг другу, начал повторять:
     - Вагура, Арнак, Ян!.. Ян, Арнак, Вагура!
     Ядовитые лианы в эту пору плодоносили, и  юноши,  соблюдая  всяческие
меры предосторожности, собрали целую корзину их плодов, похожих  на  терн.
Поначалу их варили в горшке, а потом, когда  отвар  начинал  густеть,  его
переливали в каменную чашу и, накрыв черепашьим панцирем, продолжали греть
на медленном огне.  Затем в загустевший совсем отвар грязно-зеленого цвета
погружали на несколько часов пучки стрел.  Высохнув, стрелы готовы были  к
применению.
     Результаты  их  испытаний  превзошли  все  ожидания.  Большая  птица,
похожая на индейку, лишь слегка  подраненная,  пробежала  всего  несколько
шагов и упала как подкошенная.  Мгновение еще она  конвульсивно  подергала
ногами и тут же издохла.
     - Вот это да! Действует молниеносно!  -  поразился  я.  -  А  сколько
времени яд на стрелах сохраняет силу?
     - Много лун, - ответил довольный Арнак.
     Наконечники стрел, одинаково опасные как для зверей, так и  для  нас,
мои друзья держали завязанными в мешочках из заячьих шкурок.
     К этому времени я начал понемногу вставать  и,  хотя  был  еще  слаб,
пытался помогать при некоторых не  особенно  тяжелых  работах.  Еще  через
месяц не только зажили раны, но ко мне почти полностью  вернулись  прежние
силы. Правда, на груди и на левой руке остались глубокие шрамы.
     За ноябрем, изобиловавшим ливнями, наступил более  сухой  декабрь.  С
началом января совсем распогодилось.  Солнце стало клониться к югу и  хотя
изрядно припекало, но уже не палило таким зноем, как в предыдущие  месяцы,
когда стояло в зените.
     Приготовления к отплытию были завершены.
     Плот мы устелили не досками, как первоначально намечали,  а  стволами
бамбука, которые были достаточно  прочными  и  притом  значительно  легче.
Бамбук рос за озером Изобилия.  Совершив  несколько  небольших  выходов  в
море, мы  опробовали  детище  наших  многотрудных  усилий.  Плот  держался
хорошо.
     - Он лучше, чем тот, на котором вас  снесло  течением?  -  спросил  я
индейцев.
     - О, - отвечал Арнак, - значительно лучше!
     Наступили последние дни нашего долгого пребывания на  острове.  Почти
целый год провел я здесь и перед отъездом не мог  не  навестить  места,  с
которыми свыкся.  Признаться,  с  чувством  какой-то  грусти  взирал  я  в
последний раз на озеро Изобилия, на ручей, поивший меня пресной водой,  на
поляну, когда-то названную Заячьей, где мы давно уже истребили  последнего
зайца, и на скалу Ящериц, на которой вот уже  много  месяцев  не  было  ни
одной ящерицы.
     Мы не знали, как  поступить  с  попугаями,  которых  у  нас  осталось
восемь.  Они были совсем ручными, но брать их с  собой  в  путь  не  имело
смысла.  Мы выпустили их на волю.  Они  взлетели  на  деревья,  окружавшие
пещеру, и  расселись  на  вершинах,  пронзительно  вереща  и  не  помышляя
улетать.
     В один из безветренных дней мы  перетащили  припасы  на  плот  и  при
полном штиле совершили первый переход по морю вдоль побережья.  Высадились
мы примерно в трех милях южнее, на мысе, который выступал далеко в море  у
юго-восточной оконечности острова. Отсюда решено было переплыть пролив при
благоприятном ветре, то есть когда он будет дуть с севера на юг, в сторону
материка.
     Теперь, когда в любой из дней мы могли  покинуть  остров,  мысли  мои
нередко обращались в будущее, к испытаниям, которые  ждали  меня  впереди.
Мне были мало известны нравы и  обычаи  племени  араваков,  к  которым  мы
собирались  отправиться,  хотя  я  и  знал,  что  они  ненавидели    белых
колонизаторов  и  считали  за  грех  людоедство.  О  людоедстве  я  немало
наслышался леденящих душу рассказов и начитался все  в  той  же  книжке  о
Робинзоне Крузо.
     После того как мы прибыли на мыс и разбили лагерь, Я спросил у  своих
юных товарищей, а не случится ли так, что араваки встретят меня как  врага
и прирежут как зайца?
     Юноши вытаращили на меня глаза.
     - Почему они должны встретить тебя как врага?
     - Я белый...
     - Да, белый, но ты наш друг!
     - А если вас не послушают, что тогда?
     - Послушают, мы все расскажем вождю: и то, что ты  всегда  был  нашим
другом, и... и...
     - И этого будет достаточно?
     - Достаточно, Ян!
     После минутного раздумья Арнак поднял на меня  глаза  и,  не  скрывая
огорчения, проговорил:
     - Белые люди  считают  нас  жестокими  дикарями,  более  похожими  на
животных, чем на людей.  Они думают,  что  мы  глупые  существа,  лишенные
разума. Это не так, Ян!
     - Я знаю, Арнак!
     - Ты знаешь, другие не знают.  Если я объявляю тебя  другом  в  своем
племени, то и все араваки - и в лесах, и в прериях -  тоже  будут  считать
тебя своим другом.  Никто не посмеет даже пальцем тебя  тронуть.  Этим  мы
отличаемся от белых людей, - добавил Арнак с горькой улыбкой.
     - А людоедство? - не удержался я от вопроса. - Ну, скажи мне  честно,
есть оно или нет?
     - Есть, - ничуть не смущаясь, ответил Арнак, - вернее,  было  раньше,
но все это совсем не так, как хотят представить белые люди.  У нас поедали
поверженного врага, но не для утоления голода...
     - Религиозный обряд! - догадался я.
     - Да, Ян! У нас думали, что отвага врага перейдет к победителю,  если
съесть, например, сердце убитого...


                         КОВАРНОЕ МОРСКОЕ ТЕЧЕНИЕ

     Через три дня сложились благоприятные для нас погодные условия.  Море
было спокойным, дул легкий северный ветер. Спустя час после восхода солнца
мы вывели нагруженный плот из устья ручья в море  и  заняли  на  нем  свои
места.  Небольшой парус, сплетенный из тонких  лиан  и  натянутый  поперек
плота, хорошо взял ветер.  На левом весле сидел я, на правом -  Арнак,  на
руле - Вагура.
     Грести почти не приходилось - ветер нес нас прекрасно,  и  вскоре  мы
отдалились от берега на добрую четверть мили.  Все шло превосходно, мелкие
волны плескались о борта нашего плота.
     Легкая грусть охватила меня, когда  я  окидывал  прощальным  взглядом
берег, узнавая издали ставшие близкими моему сердцу места: холм с пещерой,
знакомые опушки леса, мелководное устье ручья, одинокие пальмы -  все  то,
что я так долго наблюдал с другой стороны, со стороны суши.
     - Интересно, - проговорил я, - есть ли у этого  острова  какое-нибудь
название?
     - Наверно, - ответил Арнак.
     - А может, и нет, он же  необитаем.  Мне  кажется,  мы  были  первыми
людьми, жившими здесь.
     - Возможно, Ян.
     - Вот и давай, Арнак, сами придумаем острову название.  Какое? А что,
если  -  остров  Робинзона?  А?  Неважно,  существовал  Робинзон  или   не
существовал, неважно, был он на этом острове или не был. Я ведь жил на нем
подобно  Робинзону  и  часто  вспоминал  здесь  книгу  о  его  необычайных
приключениях.  Да, пусть это будет наш остров  Робинзона!..  Вы  согласны,
Арнак, Вагура?
     - Согласны, Ян!
     Спустя час мы  отдалились  от  острова  настолько,  что  его  берега,
растительность и даже холм покрылись  легкой  голубоватой  дымкой.  Свежий
поначалу ветерок по мере выхода в открытое море, к сожалению, слабел  и  в
конце концов совсем стих.  Пришлось  взяться  за  весла.  Часа  через  два
нелегкой работы  нам  удалось  преодолеть  не  больше  трети  всего  пути.
Очертания берега, к которому мы направлялись, стали отчетливее.
     Море было так спокойно, что порой напоминало  гладь  большого  озера.
Но, достигнув примерно середины пролива, мы заметили впереди  себя  полосу
воды, покрытую какой-то странной рябью.  Это место отличалось от остальной
поверхности и более темным, синим, цветом. Индейцы забеспокоились.
     - Кажется, там ветер, - указал я вперед.
     - Нет, Ян, это не ветер, - ответил Арнак. -  Это  течение!  Мы  знаем
его.
     - Значит, скоро начнется кутерьма?
     - О-ей, начнется!
     Мы немного подкрепились  кукурузными  лепешками  и  сладкими  желтыми
плодами - нашими "райскими яблочками".
     Мы остались на прежних местах:  я на  левом  весле - с  этой  стороны
предстояло грести сильнее, чтобы противостоять течению, Арнак - на правом,
а Вагура - на корме плота у руля.  Плыли мы, естественно,  сидя  спиной  к
направлению движения и плохо  видели,  что  делается  впереди,  но  вскоре
почувствовали, что грести стало труднее.
     Будто невидимыми  лапами  вода  цеплялась  за  весла,  и  приходилось
налегать на них изо всех сил, а Вагура с трудом удерживал руль,  чтобы  не
сбиться с курса. Мы входили в полосу течения.
     Течение, словно мощная река шириной в несколько миль, устремлялось  с
востока на север вдоль берега земли, которую  мы  считали  материком.  Чем
глубже мы вторгались в его пределы, тем оно становилось  сильнее.  Вода  с
громким плеском билась о бревна плота.  Несмотря на нечеловеческие усилия,
нам не удавалось держаться выбранного курса. Течение не только сносило нас
в сторону, на запад, но раза два развернуло плот, как игрушку, вокруг оси.
     - Ничего! - крикнул я друзьям. - Не страшно, если течение снесет  нас
на несколько миль на запад! Главное - не терять  спокойствия  и  грести  к
материку, Рано или поздно мы пробьемся через это проклятое течение...
     - А плот выдержит? - спросил Вагура, глядя  на  Меня  с  тревогой.  -
Трещит!
     Плот и впрямь трещал, грозя рассыпаться, хотя для обвязки  бревен  мы
выбирали самые прочные лианы, и пока они держали неплохо.
     - Осталось мили три, самое большее - четыре! - прикинул я расстояние,
отделявшее нас от вожделенного берега.
     Друзья мои не отвечали и лишь  с  нескрываемой  тревогой  следили  за
стремительным дрейфом нашего плота на запад.
     Южная  оконечность  острова  Робинзона  осталась  уже  в  стороне,  а
западный его берег был у нас теперь на правом траверзе.
     - Прошлый раз тоже так было, - пробормотал Арнак. - А дальше еще хуже
будет...
     Увы, слова его вскоре  подтвердились.  Чуть  дальше  на  запад  берег
материка вдруг обрывался.  Линия его  круто  сворачивала  на  юг,  образуя
глубокий залив, из которого на север устремлялось другое  мощное  течение.
Сталкиваясь с нашим западным, оно вспенивалось водоворотами и мчало  затем
взбешенные массы воды дальше на север.
     Мы отчаянно налегали на  весла,  пытаясь  пробиться  на  юг.  Но  что
значили наши жалкие весла в сравнении с  бешеным  напором  океанских  масс
воды?! В этой адской круговерти наш плот выдержал экзамен на прочность, но
попытка  добраться  на  нем  до  материка,  увы,  не  удалась.  Течения  с
непреодолимой силой отбрасывали нас от цели и несли к северу.
     - Не удалось! - скрипнул я зубами, отбрасывая в сторону весло,  когда
бесплодность дальнейшей борьбы стала очевидной.  Я задыхался.  Пот  лил  с
меня ручьями.  Не легче было и моим  спутникам.  С  ненавистью  покоренных
проклинали мы враждебную стихию.
     Но медлить было некогда.  Если до сих пор мы стремились пробиться  на
юг, то теперь оказались перед лицом новой проблемы: встала  задача  -  как
вернуться на остров Робинзона? Он находился к востоку от  нас,  а  течение
неудержимо несло плот на север,  где  все  отчетливее  выступали  из  моря
берега предполагаемого острова Маргарита.  Это был, как  мы  теперь  могли
воочию убедиться, обширный остров, протянувшийся с востока на  запад  миль
на двадцать, а то и больше.
     - О-ей, плохо, плохо! - восклицали индейцы. - Там злые люди!
     Течение несло  нас  к  острову.  Мы  гребли  как  одержимые,  пытаясь
вырваться  из  цепких  объятий  стремительного  потока.  Наконец  нам  это
удалось. После получаса отчаянных усилий мы заметили, что течение ослабело
и грести стало легче.  Еще одно последнее усилие -  и  плот  закачался  на
спокойной волне. Мы издали радостный крик. До острова Робинзона оставалось
около двух миль. Море снова было ласковым и тихим.
     Неторопливо гребя, под вечер мы достигли северо-западной  оконечности
нашего  острова.  За  день  мы  обогнули  его    громадным    многомильным
полукольцом, были до предела измотаны, удручены  понесенным  поражением  и
все-таки ощутили радость, когда плот с шуршанием уткнулся в берег и мягкий
песок заскрипел под нашими ногами.
     Ночь  мы  проспали  на  месте  высадки,  а  на  утро  следующего  дня
переправили плот вдоль берега на восточную сторону острова, к устью нашего
ручья, и вернулись в свое прежнее жилище.
     Вблизи пещеры ставшие ручными и не  помышлявшие  разлетаться  попугаи
приветствовали нас радостными криками, что растрогало нас до  слез,  и  на
какой-то миг нам показалось, будто мы вернулись под родной кров.


                               МОРСКОЙ БОЙ

     - Мы совершили две ошибки, друзья, - сказал я индейцам, когда, сидя у
костра, мы обсуждали свое будущее  и  все  случившееся.  -  Совершили  две
ошибки и потому не сумели переплыть пролив.
     - Знаю! - воскликнул Вагура. - Плохой плот!
     - Ты угадал.  Нужно строить  другой  плот;  полегче,  поуже  и  лучше
управляемый.
     - Но как сделать легче? - спросил Арнак. -  Мы  и  так  брали  только
сухие бревна.
     -  А  теперь  сделаем  из  бамбука.  У  озера  Изобилия  его   вполне
достаточно. Бамбук легче бревен и достаточно прочен.
     Арнак выразил по этому поводу некоторые сомнения, и в конце концов мы
сошлись на том, что построим плот из бамбука, но борта укрепим  небольшими
сухими бревнами.
     - А вторая ошибка? - напомнил Арнак.
     - Мы слишком рано вошли в течение... В следующий раз нам надо отплыть
вдоль берега как можно Дальше на восток и только там начинать  пробиваться
через течение к материку, чтобы не попасть во встречное течение на западе.
     В этот момент хлынул проливной  дождь,  и  нам  пришлось  укрыться  в
пещере.  В последние дни ливни на остров обрушивались по нескольку  раз  в
сутки, обильные, но кратковременные, предвещавшие наступление поры дождей.
     Все последующие недели проходили в напряженной работе.  Мы охотились,
собирали плоды и коренья,  строили  новый  плот  и  расчищали  у  реки  от
кустарника и бурьяна небольшой клочок земли, решив, на  тот  случай,  если
нам опять не удастся выбраться с острова, засеять  его  кукурузой.  Теперь
нехватки в мясе у нас не было - возвращаясь как-то с западной  оконечности
острова, мы доставили на своем старом плоту десятка два крупных черепах  и
держали их живыми.
     В  один  из  дней,  пользуясь  благоприятной  погодой,  мы   засевали
кукурузой свое поле, как  вдруг  все  трое,  словно  по  команде,  бросили
работу.  Откуда-то издали  доносились  странные  громоподобные  звуки.  Мы
обратились в слух.  В ту пору  над  островом  нередко  громыхали  грозовые
раскаты, но доносившиеся сейчас звуки не были  обычным  громом.  В  чистом
небе ярко светило солнце, и тем не менее непрерывный гул сотрясал воздух.
     - Это не гроза! - воскликнул Арнак.
     - С моря идет! - поддержал его Вагура.
     Бросив лопаты, мы помчались к холму, и, когда, взобравшись по  склону
выше крон деревьев, взглянули на море, взорам нашим открылась  потрясающая
картина: не далее мили от острова два корабля, отстоя  друг  от  друга  на
четверть мили, вели ожесточенную орудийную перестрелку.  Ясно  видны  были
разрывы пушечных ядер, с плеском падавших в воду поблизости  от  кораблей.
Клубы порохового дыма окутывали оба корабля.
     С затаенным дыханием следили мы за боем. По оснастке я определил, что
это двухмачтовые бригантины, каждая со множеством пушек.
     Канонада была адская.
     Корабли  постоянно  меняли  свое  положение,  стремясь,  как   видно,
повернуться к противнику так,  чтобы  обрушить  на  него  всю  мощь  своих
орудий.  Многие ядра попадали в  борта  и  в  такелаж,  разрывая  ванты  и
парусную оснастку, но, несмотря на эти повреждения, не  особенно,  видимо,
опасные, бой продолжался с неослабевающей силой.
     - Кто это, Ян? - тревожно допытывались мои друзья. - Пираты?
     На грот-мачте бригантины, находившейся ближе  к  острову,  развевался
флаг, и, хотя клубы дыма ограничивали видимость, мне удалось  рассмотреть,
что это флаг испанский. На другом, чуть дальше отстоявшем корабле я ничего
не мог рассмотреть, и, похоже, флага там вообще не было.
     - Готов поклясться, что тот второй - пират! - произнес я. -  А  этот,
что ближе, - испанец.
     Непрестанно маневрируя, корабли постепенно смещались к северу в район
пяти небольших скал, торчавших из воды примерно  в  полумиле  от  острова.
Теперь они оказались ближе к нам, и сверху, как на ладони, были видны  все
перипетии сражения.
     Бой был жестокий.  Пиратский корабль, как я  его  окрестил,  пытался,
судя по всему,  подойти  к  борту  противника,  взять  его  на  абордаж  и
захватить в рукопашном  бою,  но  испанец  держался  настороже  и  искусно
уклонялся от сближения.  Стоило ему, однако, чуть отступить, как противник
еще  быстрее  бросался  вперед.  Был  момент,  когда  испанец,   казалось,
одерживал верх, сбив у пирата метким залпом фок-мачту  и  сразу  ограничив
его маневренность.  Но спустя несколько минут на палубе  испанца  раздался
страшный взрыв - взлетел на воздух пороховой  погреб,  -  я  весь  корабль
объяло пламенем. Это и решило исход боя в