другое диво -
муравьеда, пожирателя муравьев, с нелепо длинной мордой и  такими  мощными
передними когтями, что они могли бы легко надвое разодрать  человека;  мог
встретить здесь охотник и еще большую диковину - ленивца, четвероногое, до
беспредельности кроткое существо,  постоянно  висящее  на  ветвях  головой
вниз, и что самое удивительное - почти без движения.
     А всевозможные водяные и  лесные  черепахи,  а  ящерицы,  из  которых
игуана - по виду и повадкам сущий дракон  -  уступает  им  разве  лишь  по
размерам, а  бесчисленное  племя  ядовитых  змей  и  громадных  удавов,  а
вероломные крокодилы-кайманы, подстерегающие добычу в тихих заводях,  и  в
этих же водах,  кроме  множества  съедобных  рыб,  -  настоящие  чудовища:
плоские  сипари  с  ядовитым  шипом  на  хвосте,  небольшие  рыбы  пирайи,
отличающиеся поистине дикой прожорливостью, а яринга, рассказы индейцев  о
которой казались мне сказочным домыслом: эти  крохотные  чудовища,  совсем
небольшие по размерам, коснувшись купающегося человека, будто бы  поражали
его ударом молнии, вызывая полный паралич! А  неисчислимый  красочный  мир
тысяч птиц  на  земле  и  в  воздухе,  мир  щебечущий,  мир  прелестный  и
радостный, над которым высоко в небе царственно парит мрачный властелин  -
гигантский орел с хохлатой головой - полумифическая  гарпия,  безжалостный
пожиратель обезьян и всякой прочей живности, которому под  силу,  пожалуй,
поднять в воздух даже пятнадцатилетнего подростка.
     Араваки, уже два года жившие на берегах Итамаки, не утаивали от  меня
того, что знали о тайнах джунглей,  и  я  немало  наслушался  рассказов  о
разных диковинах.  Порой в этих повествованиях трудно было отличить правду
от  вымысла,  ибо  с  одинаковым  выражением  подлинного    страха    меня
предостерегали как от встречи с ягуаром, так и с Канаимой -  духом  мести,
одинаково подробно описывали как облик и  повадки  хищной  ящерицы-игуаны,
так и внешний вид лесных гебу - мохнатых существ  с  выпученными  глазами,
существ, оказывавшихся просто злыми духами умерших.  Сообщая мне о случаях
нападения на людей большой змеи комути (анаконды), действительно обитавшей
в прибрежных зарослях, столь же детально мне  описывали  и  водяных  чудищ
маикисикири, которые показывались якобы только женщинам и никогда мужчинам
и вообще были злейшими врагами женского пола, и только позднее я  узнавал,
что маикисикири - это не что  иное,  как  лишь  водяные  духи.  Таким  вот
причудливым  образом  сплетался  в  единый  клубок  мир  реальный  и   мир
вымышленный, и, отправляясь в бескрайний лес, ты никогда заведомо не знал,
где подстерегает тебя опасность реальная, а где лишь мнимая, и это чувство
неопределенности вселяло сладостный трепет, непостижимый и волнующий,  как
и все в этих джунглях.


                              ЯДОВИТЫЕ ЗМЕИ

     Вокруг нашей хижины было на удивление много  отвратительных  змей,  и
притом змей ядовитых, особенно возле тропинки, ведущей от нас к  джунглям.
На ней мы ежедневно убивали по нескольку гадин, но их не убывало, и  утром
следующего дня появлялись все новые и новые.
     - Чем мы им так понравились? - воскликнул я с шутливым  негодованием.
- Или они падают с неба?
     Друзья мои озабоченно переглядывались, словно испытывая вину или стыд
за такую явную немилость природы.  Они горячо меня уверяли, что в  здешних
местах порой так бывает: в целой округе не найдешь  ни  одной  змеи,  а  в
каком-то месте их тьма-тьмущая.  Манаури припомнил, как однажды, несколько
лет назад, наткнулся на место, где грелось на  солнце  сразу  десятка  два
змей, и притом сорораима, самых ядовитых из ядовитых.  Он тогда убежал, но
долго еще при воспоминании об этой встрече у него мурашки бегали по коже.
     Мне не оставалось ничего иного, как примириться с высокими испанскими
сапогами и носить их для вящей безопасности  -  змеи  не  могли  прокусить
толстую кожу.  А  мать  Ласаны,  женщина  необычайно  заботливая,  помогла
по-своему: из прежнего своего жилья она привела ручного туюи -  громадного
аиста с черной головой и таким же  клювом,  ярого  искоренителя  всяческих
пресмыкающихся гадов.  И впрямь с этих пор ядовитых тварей у тропинки  как
будто поубавилось.
     У меня вошло в обычай посещать по утрам шхуну я проверять трюмы,  где
у нас хранились бочонки с порохом.  По бревнам, которые я  перебрасывал  с
берега на борт, вместе со мной  вбегала  и  пятнистая  собачонка,  веселый
страж нашего жилища.
     Однажды собачонка, вскочив, как обычно, в трюм, как-то жалобно  вдруг
заскулила и стремглав в испуге выскочила обратно.  Преследуя  ее,  за  ней
выползла небольшая темная змея в  желто-коричневую  крапинку.  Ядовитая  -
сразу определил я по сердцевидной форме головы и едва  успел  отпрянуть  в
сторону.  К счастью, в руке у меня был железный прут.  Я  ударил  змею  по
голове раз, потом второй, и она испустила дух.  Однако в  трюме  затаилась
еще одна змея, тоже  ядовитая,  а  у  руля  обнаружилась  и  третья.  Эта,
свернувшись в клубок, вытянула голову и  готовилась  к  прыжку.  Крохотные
глазки ее светились яростью.  Мне без труда удалось обезвредить всех  трех
тварей - по палубе они не могли быстро ползать и были опасны,  лишь  когда
человек неосмотрительно оказывался совсем рядом с ними.
     Появление змей на судне не поддавалось никакому объяснению.  Шхуна со
всех  сторон  была  окружена  водой  и  не  соприкасалась  с  берегом,  за
исключением тех минут, когда  на  нее  перекидывались  бревна.  Откуда  же
взялись здесь три страшные твари? Не подбросил ли их кто-то знающий, где я
обычно бываю, чтобы от меня избавиться?
     Все это было весьма странно. А змеи действительно оказались ядовитыми
- пес, как видно, укушенный змеей, смог лишь добраться до берега  и  здесь
внезапно упал как подкошенный.  Минуту или две он еще жил, потом  по  телу
его пробежали конвульсии, из пасти выступила кровавая пена, из глаз и ушей
сочилась кровь.  Теперь, когда он лежал бездыханный,  я  мог  убедиться  В
молниеносном действии яда  и  понял  -  если  бы  меня  не  опередил  этот
невольный спаситель, сейчас здесь лежал бы мой труп; хотя я  не  отличался
особой впечатлительностью, по спине у меня побежали мурашки.
     Я не стал делиться с друзьями возникшими у меня подозрениями, но  они
и сами тут же пришли к заключению, что это  дело  вражеских  рук.  Чьих  -
нетрудно было догадаться.  Теперь  и  обилие  змей  у  тропы  казалось  им
подозрительным и совершенно противоестественным.
     - Да, это  он,  это  его  штучки!  -  заявил  Арнак,  нахмурившись  и
воинственно оглядываясь вокруг, словно ища скрытого в кустах врага.
     - Ну, сейчас-то его здесь нет! - усмехнулся я. - Змей  он,  вероятно,
подбрасывает нам только по ночам...
     - Ты говоришь, он подбрасывает? - с явным сомнением в голосе  спросил
Манаури.
     - А кто же еще, если не Карапана? - удивился я.
     - Он, ясно, он! Нет сомнений! Но сам ли он это делает?
     - Если не сам, значит, его помощники...
     - И это сомнительно, Ян!
     - Тогда я ничего не понимаю! Откуда же тут берутся змеи?
     Лицо Манаури выражало беспокойство и тревогу.
     - Он шаман, - напомнил вождь как бы в объяснение.
     - Значит, ты думаешь, что  он  приманил  сюда  змей  заклинаниями?  -
спросил я.
     - Он на многое способен! Это  великий  и  опасный  шаман,  -  ответил
Манаури уклончиво.
     Становилось очевидным, что вождь связывал  появление  змей  со  злыми
чарами, а все остальные, за  исключением  Арнака,  похоже,  разделяли  это
убеждение.  Колдовство для индейцев - большая сила, противостоять  которой
бесполезно, и я стал серьезно опасаться, как бы мои  друзья-араваки  перед
лицом высшей силы не отступились от меня или, в  лучшем  случае,  не  пали
духом.  Но оказалось, они и не думали ни отступаться от  меня,  ни  падать
духом по причине, которую тут же и высказали:  Карапана  опасен,  но  я  -
паранакеди, англичанин, к тому же Белый Ягуар, и поэтому у меня есть  свои
заклинания, и я обладаю не меньшей силой расколдовывать заклинания шамана.
     - Значит, вы считаете, что я с ним справлюсь? - спросил я.
     - Справишься, справишься! - отвечали они.
     - Его злую волю я предпочитаю победить  более  сильным  оружием,  чем
колдовство!
     - Нет оружия более сильного! - воскликнуло сразу несколько  индейцев.
- Какое ты знаешь оружие?
     - Ну хотя бы решительность.
     На их лицах отразилось разочарование.
     - Да, конечно...
     - А вы мне поможете?
     - Поможем.  Ты наш Белый Ягуар!  Ты  наш  друг!  -  заверили  они.  -
Поможем.
     - Хорошо, я дам вам ружья, и по ночам мы будем караулить.  Посмотрим,
устоит ли злодей против нашего свинца!
     Однако в этом они не хотели участвовать. Стрельба ночью была им не по
душе, к этому они не привыкли и вообще  не  хотели  гневить  тайные  силы.
Ночью они  предпочитали  спать,  а  не  охотиться  за  чем-то  страшным  и
непонятным.
     На рассвете следующего дня в сопровождении  Арнака  я  отправился  на
охоту.  В том месте, где тропа уходила в лес,  мы  встали  как  вкопанные.
Поперек тропинки, словно преграждая нам путь, лежало несколько  небольших,
грубо исполненных, словно вылепленных детской рукой глиняных фигурок. Едва
увидев их, Арнак замер на месте  и  резким  движением  остановил  нас,  не
пуская дальше.  С несвойственным для него изумлением уставился он  на  эти
фигурки.  Величиной не больше пальца, фигурки  изображали  разных  зверей:
маленькую ящерицу, лягушку,  змееныша,  какого-то  четвероногого  зверька,
птицу и даже скорпиона.  Все фигурки были уложены головами в нашу сторону,
а приглядевшись внимательнее,  я  заметил,  что  на  каждой  из  них  была
обезображена какая-нибудь часть  тела:  сплющена  голова,  оторвана  лапа,
выедена спина, выколоты глаза.
     - Не подходите близко! - прошептал Арнак взволнованно.
     Я  удивленно  взглянул  на  юношу,  несколько  сбитый  с  толку   его
поведением.
     - Опять колдовство? - проговорил я.
     - Да.
     - И ты поддался? - сказал я с укором. - Арнак! Опомнись! Это  же  все
чепуха!
     - Нет, Ян! - возразил он серьезно. - Это уже не  чепуха!  Если  шаман
замышляет кого-то уничтожить, то кладет у него на пути такие заколдованные
фигурки.
     - Зачем?
     - Чтобы ослабить его волю, размягчить сердце, замутить рассудок...
     - А я растопчу эти чары, - заявил я.
     - Не делай этого! Они могут быть отравлены, и яд войдет через  сапоги
в твое тело...
     Спустя минуту Арнак как бы опомнился от первого впечатления, лицо его
прояснилось, на губах заиграла чуть заметная улыбка.
     - Нет, Ян! - сказал он мягко, стараясь  меня  успокоить.  -  Ты  учил
меня, что все это выдумки шаманов, и наука твоя не прошла  даром!  Но  это
уже не шутки! Видно, Карапана всерьез решил с тобой покончить, и это  меня
тревожит...
     - А почему ты думаешь, что он решил покончить со мной, а  не  с  нами
всеми?
     - Смотри!
     Он показал глазами вперед.  Там, чуть дальше уложенных в ряд фигурок,
я увидел на тропинке еще одного вылепленного  зверька.  Фигурка  отдаленно
напоминала хищника, точнее,  ягуара,  выкрашенного  в  белый  цвет,  одним
словом, белого ягуара.  Ага, это определенно уже касается меня.  Крохотная
стрела  навылет  пронзила  грудь  зверя  -   такая    судьба,    вероятно,
предназначалась и мне.  В ответ на все эти угрозы и попытки устрашить меня
с помощью  фигурок  хотелось  лишь  пожать  плечами,  но  неуемная  ярость
преследователей невольно вселяла какую-то жуть.  Неужто  я  бессознательно
стал поддаваться пагубному воздействию шамана?
     Тем временем Арнак отыскал толстый сук и начал изо всех сил  колотить
по фигуркам, пока не превратил их в пыль, а пыль потом старательно смел  с
тропинки в сторону.  То же он хотел учинить и с фигуркой ягуара, но я  его
удержал, решив сохранить ее себе на  память.  Юноша  покачал  головой,  но
согласился.
     - Только смотри, - предостерег он, - не касайся ее!
     Привязав фигурку к тонкой лиане, мы  подвесили  ее  на  ветку  куста,
чтобы забрать на обратном пути.
     Когда спустя несколько часов мы возвращались той  же  тропинкой,  нас
ждала новая неожиданность - фигурка исчезла.  Пока мы охотились, ее кто-то
взял. Никто из наших причастен к этому не был. Значит, поблизости от наших
хижин бродит кто-то чужой.  Лесная чаща, окружавшая  нас  стеной,  надежно
укрывала от нас мрачную тайну,  и  в  этих  непроходимых  дебрях  мы  были
беспомощны.
     - Белый Ягуар с пронзенным сердцем -  в  руках  врага!  -  проговорил
Арнак. - Береги свое сердце, Ян!
     - Сердце у меня как у быка! - рассмеялся я.
     На вторую и третью ночь после истории со зловещими фигурками я  плохо
спал, а проснувшись, никак не мог заснуть.  Из ближайших зарослей  неслась
шумная музыка, у реки - концерт другой, но не менее  шумный,  в  камышовых
стенах хижины шелестели не то какие-то ящерицы, не то  насекомые.  Сон  не
шел, и в голове моей бродили разные мысли.  Непостижимая ярость  шамана  с
каждым  днем  все  более  обостряла  положение,  и  надлежало  предпринять
какие-то решительные шаги. Но какие?
     Вдруг весь я обратился в слух.  Я лежал у  самой  стены  на  ложе  из
веток, покрытых шкурами. И вот прямо над собой я услышал какие-то странные
звуки, показавшиеся мне непохожими на привычные ночные шорохи. Раздался то
ли треск, то ли шуршание осторожно раздвигаемого тростника.  Минуту спустя
у меня уже почти не оставалось сомнений: кто-то,  стоя  снаружи,  пытается
проделать отверстие в стене хижины.  Я хотел было вскочить и  выбежать  во
двор, чтобы схватить таинственного гостя, как вдруг что-то  упало  мне  на
живот, и я застыл в неподвижности. Какое счастье, что я не поддался испугу
и не пошевелился, - это была змея!
     Не очень большая, длиной всего, наверно, фута в  полтора,  упав,  она
притаилась и продолжала недвижно лежать на моем теле, словно не зная,  что
делать дальше. Я боялся дышать, хотя сердце у меня колотилось как бешеное.
За последние дни я хорошо изучил повадки этих тварей и прекрасно сознавал,
что стоит мне хоть чуть шевельнуться, как раздраженная гадина не  замедлит
вонзить в меня свой ядовитый зуб.
     Спустя минуту, показавшуюся мне вечностью, змея медленно распрямилась
и поползла. Я чувствовал скользкое ее тело и напрягал всю силу воли, чтобы
не дрогнуть.  Наконец змея сползла с моего живота,  но  не  отдалилась,  а
медленно двинулась вдоль моего тела, потом даже  обвилась  вокруг  ноги  у
щиколотки и так замерла на несколько минут.  Я  выдержал  и  это,  и  змея
наконец соскользнула с моего ложа.
     Наконец можно было перевести дух.  Холодный  пот  струился  по  моему
телу. Прошло немало времени, прежде чем снова стала нормально пульсировать
кровь и ко мне вернулась способность здраво мыслить.
     Все это происходило в кромешной тьме.  Непосредственная опасность мне
уже не грозила, но я знал, что еще не избавился от  нее.  Змея  находилась
где-то рядом, быть может, притаилась всего в нескольких дюймах от меня.  Я
все еще не отваживался не только пошевельнуться, но даже крикнуть друзьям,
спавшим в гамаках.
     Так в полной неподвижности я провел несколько часов, пока не наступил
рассвет.  Когда первые проблески стали проникать  сквозь  щели  в  хижину,
рассеивая тьму, я внимательно осмотрелся по сторонам.  Змеи нигде не  было
видно. Я разбудил друзей и рассказал им о случившемся.
     Обыскав в хижине все углы, мы наконец нашли ее. Укрылась она недалеко
- среди ветвей под моим  ложем.  Это  оказалась  на  редкость  ядовитая  и
злобная змея.  Едва мы ее обнаружили, она бросилась на  нас.  Потребовался
мгновенный и точный удар палкой, чтобы ее обезвредить.
     Над моим ложем в тростниковой стене виднелась  дыра  -  красноречивая
улика.
     Итак, это уже явное покушение на мою жизнь.  Все  поняли  серьезность
положения и необходимость более решительной, чем  прежде,  защиты.  Теперь
никто не противился тому, чтобы выставлять на ночь  охрану  и  стрелять  в
непрошеных гостей.
     - Я буду караулить! - первым вызвался Арасибо.
     Глаза его горели ненавистью.
     - Будем дежурить все по очереди! - возразил Арнак.
     - Я - первый! Я - в эту ночь! - стоял на своем хромой.
     На ночь я подготовил для него ружье,  заряженное  картечью,  и  велел
стрелять не ближе чем  на  тридцать  шагов,  а  чтобы  не  убить  случайно
кого-нибудь из своих, прежде окликнуть и убедиться, кто идет.
     - Я узнаю, кто идет! - буркнул Арасибо.
     Вечером мы предупредили ближайших соседей,  чтобы  они  не  подходили
ночью к нашей хижине и к тропе, ведущей от нас в лес.
     Около полуночи нас разбудил грохот выстрела.  Мы выскочили  во  двор.
Арасибо крикнул, что стрелял в кравшегося человека.
     - Ты окликнул его? - спросил я.
     - Зачем? Это был враг!
     Мы быстро зажгли факелы и побежали к тому месту, на которое  указывал
Арасибо. Там никого не было. Страж наш либо промахнулся, либо только ранил
врага, а быть может, ему и вообще все померещилось.
     Утром, едва наступил рассвет, мы еще  раз  обследовали  это  место  и
теперь с успехом: сразу же обнаружили следы крови.  Арасибо  торжествовал.
Крови было много.
     Выстрел Арасибо дал блестящие  результаты  и,  похоже,  испугал  злых
духов.  Нашествие змей прекратилось, в темноте никто уже не нарушал нашего
покоя, и мы напрасно караулили по  ночам.  Через  несколько  дней  индейцы
хотели отказаться от дежурств, но я этому воспротивился и в  конце  концов
настоял на своем: началась сухая  пора,  пора  войн,  и  охрана  по  ночам
предусматривала  теперь  не  одну,  а  две  опасности:  происки  шамана  и
возможность нападения со стороны акавоев.  К несению караула мы  привлекли
всех мужчин нашего рода.  Такого свойства предусмотрительность была  чужда
природе здешних индейцев, совершенно лишенных дара предвидеть и  упреждать
опасность, но мне удалось склонить их к этому, поскольку они уважали  меня
и не хотели огорчать.
     Оставалось загадкой, кого ранил ночью Арасибо.  Во всяком случае,  не
из нашего рода и не Карапану, Конесо, Пирокая или  Фуюди,  как  стало  мне
вскоре известно.
     В предвидении стычек с акавоями мне хотелось  иметь  подробную  карту
лесов, гор, рек и тропинок между нижним течением Ориноко и рекой Куюни  на
юге, и я посылал Арнака к жителям Серимы, которые могли бы дать  подробные
сведения об этих краях.  Они давали их  охотно,  и  в  итоге  мне  удалось
составить со слов недурную карту. Заодно Арнак пытался осторожно собрать в
селении сведения о ночном госте.  Однако здесь  он  мало  преуспел  -  тот
провалился, словно камень в воду.  Если этот человек и отлеживался где-то,
излечиваясь от ран, то под большим секретом и весьма тщательно  укрытый  в
каком-то потайном месте.
     Однажды утром я отправился с Вагурой и Ласаной на охоту. Мы шли своей
обычной тропой, которая уходила, как мне говорили, на десятки миль к  югу,
ведя через ущелья гор Итамаки в долину реки Куюни, и с незапамятных времен
служила индейцам торговым путем.  За поясом у меня был пистолет, на  плече
легкое, но метко бьющее ружье, хотя и не столь дальнобойное, как мушкет. У
Ласаны был лук, из которого она редко промахивалась, а  Вагура  вооружился
нечасто применяемым в этих краях оружием  -  "воздуходувкой".  Стрелы  ее,
небольшие  и  легкие,  представляли  тем  не  менее  страшную   опасность:
отравленные ядом  кураре,  они,  даже  слегка  задев  крупного  зверя  или
человека, через несколько минут его умертвляли.
     Когда часа через два  мы  добрались  до  мест,  изобиловавших  разной
дичью, нас застиг такой ливень, что в лесу сделалось почти темно. Ласана и
я прижались к стволу могучего дерева, называемого индейцами мора, а Вагура
укрылся шагах в двадцати от нас.
     Несмотря на сухую пору, мы чуть  ли  не  ежедневно  были  свидетелями
подобных ливней, длившихся час-два, после  чего  снова  вспыхивало  жаркое
солнце и чистейш