й козырь.
     -- Вот как! -- насмешливо ответил он. -- Ну что же,  пусть
я  не  властен над твоим сердцем, но все же твое счастье в моих
руках.  Я  знаю,  из-за  какого  презренного  негодяя  ты   мне
отказала...
     -- О ком ты говоришь?
     -- Какая ты недогадливая!
     -- Да.   Но,   может  быть,  под  презренным  негодяем  ты
подразумеваешь  себя?  В  таком  случае,  я  догадаюсь   легко.
Описание достаточно точное.
     -- Пусть так, -- ответил Колхаун, побагровев от ярости, но
все еще   сдерживаясь.  --  Раз  ты  считаешь  меня  презренным
негодяем, то  вряд  ли  я  уроню  себя  в  твоих  глазах,  если
расскажу, что я собираюсь с тобой сделать.
     -- Сделать  со  мной?  Ты  слишком  самоуверен,  кузен. Ты
разговариваешь, словно я твоя служанка или рабыня.  К  счастью,
это не так!
     Колхаун не выдержал ее негодующего взгляда и промолчал.
     -- Что  же  ты  собираешься  сделать  со  мной?  Мне будет
интересно это узнать,-- продолжала она.
     -- Ты это узнаешь.
     -- Ты выгонишь меня в  прерию  или  запрешь  в  монастырь?
Или... может быть, в тюрьму?
     -- Последнее,  наверно,  пришлось  бы  тебе  по  душе, при
условии, что тебя заперли бы в компании с...
     -- Продолжайте, сэр: какова будет моя судьба? Я сгораю  от
нетерпения, -- сказала Луиза.
     -- Не торопись. Первое действие разыграется завтра.
     -- Так скоро? А где, можно узнать?
     -- В суде.
     -- Каким образом, сэр?
     -- Очень  просто:  ты  будешь  стоять  перед лицом судьи и
двенадцати присяжных.
     -- Вам  угодно  шутить,  капитан  Колхаун,  но  я   дoлжнa
сказать, что мне не нравится ваше остроумие.
     -- Остроумие  здесь  ни  при  чем...  Я  говорю совершенно
серьезно. Завтра суд. Мистер  Морис  Джеральд...  или  как  его
там...  предстанет  перед  ним  по  обвинению в убийстве твоего
брата.
     -- Это ложь! Морис Джеральд не...
     -- ...не совершал этого преступления? Это надо доказать. Я
же не сомневаюсь, что будет доказана его  виновность.  И  самые
веские  улики против него мы услышим из твоих же уст, к полному
удовлетворению присяжных.
     Точно испуганная газель, смотрела креолка на кузена широко
раскрытыми, полными недоумения и тревоги глазами.
     Прошло  несколько  секунд,   прежде   чем   Луиза   смогла
заговорить.   Она  молчала,  охваченная  внезапно  нахлынувшими
сомнениями, подозрениями, страхами.
     -- Я тебя не понимаю... --  сказала  она  наконец.  --  Ты
говоришь,  что  меня  вызовут  в суд. Для чего? Хоть я и сестра
того, кто... но я ничего не знаю и не могу ничего  прибавить  к
тому, что известно всем.
     -- Так  ли?  Нет,  тебе известно гораздо больше. Например,
что в ночь убийства ты назначила  Джеральду  свидание  в  нашем
саду. И никто не знает лучше тебя, что произошло во время этого
тайного свидания. Как Генри прервал его, как он был вне себя от
возмущения при мысли о позоре, который ложится не только на его
сестру,  но  и  на  всю  семью,  как,  наконец, он грозил убить
виновника и как в этом  ему  помешало  заступничество  женщины,
увлеченной   этим   негодяем.   Никому  также  неизвестно,  что
произошло потом: как Генри сдуру бросился за этим  мерзавцем  и
зачем он это сделал. Свидетелей этого было лишь двое.
     -- Двое? Кто же?
     Вопрос  был  задан  машинально  и  поэтому прозвучал почти
спокойно.
     Ответ был не менее хладнокровным:
     -- Один был Кассий Колхаун, другая -- Луиза Пойндекстер.
     Она не вздрогнула. Она не выразила никакого удивления. То,
что было уже сказано, подготовило ее к этому.
     Она только вызывающе бросила:
     -- Ну?
     -- Ну, -- подхватил Колхаун, обескураженный тем,  что  его
слова не произвели впечатления,-- теперь ты меня понимаешь...
     -- Не больше, чем прежде.
     -- Ты хочешь, чтобы я объяснил яснее?
     -- Как угодно.
     -- Хорошо. Есть только одна возможность спасти твоего отца
от разорения, а тебя от позора. Ты понимаешь, о чем я говорю?
     -- Кажется, понимаю.
     -- Теперь ты не откажешь мне?
     -- Теперь скорее, чем когда-либо.
     -- Пусть  будет  так.  Значит, завтра... и это не праздные
слова, -- завтра в это время ты выступишь свидетелем в суде?
     -- Гнусный шпион! Прочь с моих глаз! Сию же минуту, или  я
позову отца!
     -- Не  утруждай  себя.  Я не буду больше навязывать своего
общества, если оно тебе так неприятно. Обдумай все  хорошенько.
Может  быть,  до начала суда ты еще изменишь свое решение. Если
так, то, надеюсь, ты дашь мне знать  вовремя.  Спокойной  ночи,
Лу! Я иду спать с мыслью о тебе.
     С  этой  насмешкой, почти столь же горькой для него, как и
для нее, Колхаун вышел из комнаты. Вид у  него  был  далеко  не
торжествующий.
     Луиза прислушивалась, пока звук его шагов не замер.
     Потом  она беспомощно опустилась в кресло, словно гордые и
гневные мысли, которые до сих пор поддерживали ее  силы,  вдруг
исчезли.  Крепко  прижав  руки к груди, она старалась успокоить
сердце, терзаемое новым страхом.

     Глава LXXXVI. ТЕХАССКИЙ СУД

     Наступает утро следующего дня. Румяная заря, поднявшись из
волн Атлантического океана, улыбается саванне Техаса.
     Ее розовые лучи целуют песчаные дюны Мексиканского  залива
и почти в тот же миг освещают флаг форта Индж, в ста пятидесяти
милях к востоку от залива Матагорда.
     Утренний  ветерок  разворачивает  полотнище поднимающегося
флага.
     Пожалуй, впервые звездному  флагу  предстояло  развеваться
над столь потрясающим спектаклем.
     Можно сказать, что в эти ранние часы рассвета действие уже
началось.
     Вместе  с  первыми  лучами  зари со всех сторон появляются
всадники, направляющиеся к форту. Они едут  вдвоем,  втроем,  а
иногда  и  группами по пять-шесть человек; прибыв на место, они
спешиваются и привязывают лошадей к частоколу.
     Потом  они   собираются   в   кучки   на   плац-параде   и
разговаривают  или  отправляются в поселок; все они, раньше или
позже,    по    очереди    заходят    в    гостиницу,     чтобы
засвидетельствовать  почтение  хозяину, который встречает их за
стойкой бара.
     Люди,   собравшиеся   здесь,    принадлежат    к    разным
национальностям  --  среди  них  можно встретить представителей
почти любой страны  Европы.  Большинство  из  них  --  крепкий,
рослый  народ,  потомки  первых  поселенцев,  которые воевали с
индейцами, и, вытеснив их с земли, орошенной кровью,  построили
бревенчатые хижины на месте, где были вигвамы, а потом занялись
рубкой  леса  по берегам Миссисипи. Некоторые из присутствующих
занимаются возделыванием кукурузы, другие предпочитают  хлопок,
а  многие  -- из более южных мест -- перебрались в Техас, чтобы
заняться разведением сахарного тростника или табака.
     Больше всего здесь плантаторов по призванию и склонностям,
хотя вы встретите и скотоводов, и охотников,  и  лавочников,  и
всяких других торговцев, вплоть до торговцев невольниками.
     Есть  здесь  и юристы, и землемеры, и спекулянты землей, и
всяческие любители легкой  наживы,  готовые  взяться  за  любое
дело, будь то клеймение скота, поход против команчей или грабеж
по ту сторону Рио-Гранде.
     Их  костюмы  так же разнообразны, как и их занятия. Мы уже
описывали их одежду -- это те  самые  люди,  которые  собрались
несколько  дней  назад во дворе Каса-дель-Корво; разница лишь в
том, что сегодня толпа многочисленнее.
     Впрочем, у этого собрания есть  и  еще  одна  особенность:
сегодня  вместе с мужчинами приехали и женщины -- жены, сестры,
дочери. Некоторые из них на лошадях -- они остались  в  седлах;
мягкие,  с  опущенными полями шляпки защищают их глаза от ярких
лучей солнца. Другие расположились  под  парусиновыми  навесами
фургонов или за более элегантными занавесками карет и колясок.
     Все  сгорают  от  нетерпения.  На  сегодня назначен суд, о
котором так долго говорили во всей округе.
     Пожалуй,  излишне  говорить,  что  судить   будут   Мориса
Джеральда, которого обычно называют Морисом-мустангером.
     Не  стоит  также  добавлять,  что  его обвиняют в убийстве
Генри Пойндекстера.
     Многочисленная толпа собралась не  потому,  что  совершено
тяжкое   преступление,  и  не  из-за  интереса  к  убитому  или
предполагаемому убийце, которых почти никто не знает.
     Этот же суд -- верховный  суд  округа  Увальд  --  не  раз
разбирал  здесь  самые  разнообразные  преступления: воровство,
мошенничество и, наконец, убийства, -- но присутствовало обычно
только  несколько  десятков  человек,  расходившихся   еще   до
вынесения приговора.
     Что  же  привлекло такую большую толпу? Целый ряд странных
обстоятельств, загадочных, трагических и, возможно, связанных с
преступлением, о которых так много говорили.
     Нет необходимости перечислять эти обстоятельства: они  уже
известны читателю.
     Все  собравшиеся  в  форте  Индж пришли сюда, надеясь, что
предстоящий суд бросит свет на еще не разрешенную загадку.
     Конечно, и среди этой толпы есть люди, которые пришли сюда
не из  пустого  любопытства,  а  потому,   что   они   искренне
заинтересованы  в  судьбе  обвиняемого.  Есть  здесь  и другие,
взволнованные более глубоким и скорбным чувством, -- это друзья
и  родственники  юноши,  которого  считают  убитым.   Не   надо
забывать, что это пока еще не доказано.
     Однако в этом никто не сомневается. Несколько не зависящих
друг от   друга   обстоятельств   позволяют  предположить,  что
преступление было действительно совершено. Все убеждены в  этом
так, словно сами присутствовали при убийстве.
     Они  ждут  только, чтобы услышать подробности, узнать, как
это случилось, когда и из-за чего.

     Десять часов. Суд уже начался.
     В составе толпы не произошло особых перемен, только краски
стали немного ярче: среди штатских костюмов показались  военные
мундиры.  Распущенные  после  утренней  поверки, солдаты решили
присоединиться к зрителям. Они стояли рядом, солдаты  и  жители
поселка,  драгуны,  стрелки,  пехотинцы,  артиллеристы  рядом с
плантаторами, охотниками, торговцами и искателями  приключений,
слушая,  как  глашатай суда возвещает о начале разбирательства.
Они решили, что не  уйдут  отсюда,  пока  судья  не  произнесет
последнюю мрачную формулу: "Да смилуется Бог над вашей душой".
     Никто   из  присутствующих  не  сомневается,  что  еще  до
наступления вечера он услышит эти  страшные  слова,  обрекающие
человека на смерть.
     Хотят  этого  лишь  немногие.  Однако большинство зрителей
уверены, что разбирательство окончится осуждением и что еще  до
захода солнца Морис Джеральд расстанется с жизнью.

     Суд уже начался.
     Вы,  вероятно,  представили  себе большой зал с помостом и
местом, огороженным перилами, внутри которого стоит стол,  а  с
краю  -- сооружение, напоминающее кафедру в лекционном зале или
в церкви.
     Вы видите судей в горностаевых мантиях, адвокатов в  седых
париках  и  черных  одеждах, секретарей, приставов, репортеров,
полисменов в синих мундирах с блестящими пуговицами,  а  позади
целое  море  голов  и  лиц,  не  всегда причесанных и не всегда
чистых.
     Вы  замечаете,  что  присутствующие   ведут   себя   очень
сдержанно  --  не  столько  из  вежливости,  сколько  из боязни
нарушить порядок суда.
     Но  забудьте  обо  всем  этом,  если   вы   хотите   иметь
представление о суде на границе Техаса.
     Здесь  нет  специального  здания  суда, хотя, правда, есть
комната, в которой обычно происходят всякого рода собрания; там
же устраиваются и  заседания  суда.  День  обещает  быть  очень
жарким, и суд решил заседать под деревом.
     Заседание   происходит   под  огромным  дубом,  украшенным
бахромой испанского мха; дуб стоит на краю плац-парада, и  тень
от  него  падает  далеко  на  зеленую прерию. Под ним поставлен
большой  стол  и  десяток  стульев;   на   столе   --   бумага,
чернильница, гусиные перья, два потрепанных тома свода законов,
графин  с  коньяком,  несколько  рюмок,  ящик гаванских сигар и
коробка фосфорных спичек.
     За столом сидит судья. На нем нет ни горностаевой  мантии,
ни  даже  сюртука:  из-за  жары  он решил слушать дело просто в
рубашке. Вместо парика на голове у него сдвинутая набок панама,
а в уголке  рта  с  противоположной  стороны  лица  словно  для
равновесия  торчит  наполовину выкуренная, наполовину сжеванная
сигара.
     Остальные стулья заняты людьми, костюмы которых ничего  не
говорят  об  их  профессии.  Это  юристы, шериф и его помощник,
комендант  форта,  полковой  священник,  доктор   и   несколько
офицеров.
     В стороне расположились еще двенадцать человек. Одни сидят
на грубо сколоченной скамье, другие сидят или лежат на траве.
     Это  присяжные,  которые так же обязательны для техасского
суда, как и для английского, но  в  Техасе  они  гораздо  более
самостоятельны  и  не  следуют слепо решению судьи, что слишком
часто случается в Англии.
     Вокруг судьи и присяжных теснится толпа,  которую  описать
не  так-то  просто.  Здесь  охотничьи  рубашки из оленьей кожи,
куртки из одеял, хотя день выдался на  редкость  жаркий,  белые
полотняные  блузы,  а  также грубые хлопчатобумажные рубашки из
красной фланели и небеленого  холста;  драгунские,  стрелковые,
пехотные   и   артиллерийские   мундиры   --  все  сливается  и
смешивается в этом пестром  собрании.  Кое-где  видны  короткие
куртки и широкие сомбреро мексиканцев.

     В   большинстве   собраний   внутренний  круг  состоит  из
избранных.
     Но  в   этом   собрании   получилось   наоборот.   Местная
аристократия расположилась по внешнему кругу. Дамы, разодетые в
свои  лучшие  наряды,  стоят  в  фургонах  или же сидят в более
изящных экипажах, устроившись достаточно  высоко,  чтобы  иметь
возможность  видеть поверх голов мужчин. Их глаза устремлены не
на судью -- на него они бросают лишь  мимолетные  взгляды.  Они
смотрят на группу из трех человек, находящихся вблизи присяжных
и  не  очень  далеко  от ствола дерева. Один из них сидит, двое
стоят. Тот, который  сидит,  --  обвиняемый;  двое  стоящих  --
стража.
     Первоначально  за  это  убийство  предполагали  судить  не
только Мориса Джеральда, но и Мигуэля Диаса с его товарищами  и
Фелима О'Нила.
     Однако  в процессе предварительного следствия мексиканец и
его три приятеля доказали свое  алиби45.  Они  признались,  что
перерядились  индейцами.  Этот  факт  был  уже доказан, так что
ничего другого им и не оставалось делать. Но они выдали все это
за шутку. А так как было установлено, что все четверо были дома
в ночь исчезновения  Генри  Пойндекстера,  а  Диас  к  тому  же
мертвецки пьян, то дальше их и не допрашивали.
     Что же касается Фелима, то его не сочли нужным посадить на
скамью  подсудимых, так как считали, что он будет более полезен
в качестве свидетеля.
     Итак, на скамье подсудимых  только  один  Морис  Джеральд,
который    был    известен   большинству   присутствующих   как
Морис-мустангер.

     Глава LXXXVII. ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬ

     Только немногие из присутствующих лично знают обвиняемого.
Но, с другой стороны, здесь мало людей, которые  не  слыхали  о
нем.  Возможно, таких нет вовсе. Его имя стало широко известным
недавно. До дуэли с Колхауном его  знали  только  как  хорошего
охотника за лошадьми.
     Все   считали   мустангера   красивым,   отважным  юношей,
любителем лошадей, всегда готовым  оказать  услугу  хорошенькой
девушке,   добродушным   и  острым  на  язык,  как  большинство
ирландцев.
     Но ни в хорошем, ни в дурном он не доходил до  крайностей.
Его   отвага   редко   бывала   безрассудной,  а  разговоры  не
превращались   в   пустую   болтовню.   Его   поведение    было
уравновешенным,  так  же  сдержанна  была  и  его речь, даже за
стаканом вина, -- качество, редкое среди ирландцев.
     Никому  не  было  известно,  откуда  он  приехал,   почему
поселился в Техасе и избрал себе такое малопочтенное занятие.
     Это  казалось  особенно странным для тех, кто знал, что он
не  только  образован,  но  и  прирожденный  джентльмен,  чему,
впрочем, не придавали большого значения на границах Техаса, где
сплошь  и рядом потомственные аристократы из Франции и Англии в
поте лица добывали свой хлеб.
     К  чему  свидетельства  о  благородном  происхождении,  за
исключением  тех, на которые наложила свою печать сама природа?
Таковы настроения этой далекой, молодой  страны.  Этой  печатью
прирожденного  благородства  отмечен  Морис  Джеральд.  Вряд ли
кто-нибудь мог принять его за глупца или за негодяя.
     И тем не менее Морис Джеральд стоит  перед  многочисленной
толпой,  заклейменный  позором,  обвиняемый в том, что глубокой
ночью он пролил невинную кровь -- убил человека!
     Неужели это обвинение справедливо? Если это правда, то  он
погиб.
     Вот о чем думают зрители.
     Некоторые   глядят  на  него  с  любопытством,  другие  --
недоумевая, но большинство -- со злобой.
     Но вот еще одна пара глаз: они смотрят совсем не так,  как
другие,  -- в них вы прочтете и тревогу, и нежность, и вместе с
тем непоколебимую твердость.
     Многие заметили этот взгляд, потому что слишком  прекрасно
бледное  лицо, полускрытое за занавесками кареты, чтобы на него
не обратили внимания.
     Но только немногие могут понять, что говорит этот  взгляд.
И  к  ним принадлежит сам обвиняемый. Когда он замечает бледную
красавицу и ее взгляд,  его  сердце  трепещет  и  переполняется
гордостью;   он   даже  на  время  забывает  свое  унизительное
положение, грозящее ему страшной опасностью. В  эту  минуту  он
способен  чувствовать  только радость. Ему рассказали многое из
того, что произошло, пока его сознание было омрачено. Он  знает
теперь,  что  прелестное,  неземное  видение было на самом деле
прекрасной реальностью.
     Женское лицо, сиявшее ему в его бреду, -- это то же  лицо,
которое  он видит за занавесками кареты. И он знает теперь, что
среди озлобленной толпы у него есть друг, который  будет  верен
до конца.
     Судебное    разбирательство    начинается    без    особых
формальностей. Судья снимает панаму и зажигает потухшую сигару.
Затянувшись раз пять-шесть, он вынимает сигару изо рта,  кладет
ее на край стола и говорит:
     -- Господа    присяжные!   Мы   собрались   здесь,   чтобы
рассмотреть дело, подробности которого, надо полагать, вам всем
известны.  Убит  человек  --  сын  одного  из  наших   наиболее
уважаемых  граждан;  арестованный,  которого  вы  видите  перед
собой,  обвиняется  в  этом   преступлении.   Моя   обязанность
наблюдать  за  правильным ходом судебной процедуры, а вы должны
будете взвесить улики и решить, справедливо ли обвинение.
     Затем обвиняемому задают обычный вопрос:
     -- Признаете ли вы себя виновным?
     -- Нет, -- твердо и с достоинством отвечает тот.
     Кассий Колхаун и несколько головорезов,  стоящих  рядом  с
ним, недоверчиво усмехаются.
     Судья   молча  берет  сигару.  Прокурор  после  нескольких
предварительных  замечаний  приступает  к   опросу   свидетелей
обвинения.
     Первым   вызывают   Франца  Обердофера.  После  нескольких
формальных  вопросов  относительно  его   имени,   возраста   и
профессии  ему  предлагают рассказать все, что он знает об этом
деле.
     Показания  Обердофера  совпадают  с  тем,   что   он   уже
рассказывал  раньше.  В ночь, когда пропал молодой Пойндекстер,
Морис Джеральд выехал из его гостиницы после полуночи, заплатив
по счету; по-видимому, у него было  много  денег  --  Обердофер
никогда раньше не видел у него такой суммы. Он направился домой
-- к  берегам  Нуэсес.  Но он не сказал, куда едет. Между ним и
свидетелем  не  было  дружеских  отношений.  Свидетель   только
предполагает,  что  мустангер  поехал в свою хижину, потому что
накануне его слуга забрал вещи и увез их на муле -- все,  кроме
того, что увез сам мустангер.
     -- Что же он увез с собой?
     Свидетель  точно  не  помнит.  Он не уверен, было ли с ним
ружье. Но, кажется,