сь на лошадь
и ездила по дороге, по улицам поселка с одним только намерением
-- встретить его.
     Через три дня после неприятного открытия она снова увидела
с асотеи  мексиканскую  сеньориту,  направляющуюся  к  форту, в
сопровождении того же слуги с корзинкой в  руках.  Наблюдая  за
ними,   Луиза   дрожала   от  ревности,  завидуя  той,  которая
предвосхитила ее заботу о больном.
     Луиза знала теперь о ней больше, чем  прежде,  хотя  и  не
очень  много.  Это  была донья Исидора Коварубио де Лос-Льянос,
дочь владельца  большой  асиенды  на  Рио-Гранде  и  племянница
асиендадо,   чье   поместье   было   расположено   в   миле  от
Каса-дель-Корво ниже по течению Леоны.
     Молодая мексиканка пользовалась  репутацией  эксцентричной
особы, хорошо владеющей лассо, способной укротить любого дикого
мустанга, но не свои капризы.
     Эти  сведения не уничтожили ревнивых подозрений креолки --
наоборот, они укрепили их.
     Ей  нравились  такие  черты  характера.  Она  сама  любила
независимость.  Луизе  казалось,  что  это  должно  нравиться и
другим. Морис Джеральд вряд ли составлял исключение.
     Прошло еще несколько дней, но девушка с  лассо  больше  не
показывалась.
     "У  него  зажили  раны,  он  уже  больше  не  нуждается  в
неустанной заботе",-- так размышляла креолка, стоя  на  асотее.
Она всматривалась в даль, держа перед глазами лорнет.
     Это  было утром, вскоре после восхода солнца, в час, когда
обычно проезжала всадница.
     Девушка смотрела в ту сторону, откуда раньше появлялась ее
соперница.
     Случайно взглянув в противоположную сторону,  Луиза  вдруг
замерла,  не  веря  своим  глазам. Она увидела Мориса Джеральда
верхом на лошади -- он приближался со стороны форта.
     Хотя  он  сидел  в  седле  несколько  напряженно  и   ехал
медленной  рысью, это, без сомнения, был он. Луиза ясно увидела
его через лорнет и сразу заметила, что его левая рука в лубке.
     Узнав его, молодая креолка спряталась за парапет, и из  ее
груди вырвался подавленный крик.
     Чем  был вызван этот грустный возглас? Тем ли, что девушка
заметила раненую руку, или она разглядела в лорнет  болезненную
бледность лица?
     Нет. Это не был крик жалости или удивления -- это был стон
наболевшего сердца.
     Больной был на пути к выздоровлению. Он больше не нуждался
в заботах сестры милосердия. Теперь он ехал к ней сам.
     Притаившись  за  парапетом асотеи, под прикрытием цветущей
юкки, Луиза следила за проезжающим всадником; подняв  к  глазам
лорнет,  она  могла уловить каждое его движение, даже выражение
лица.
     Она почувствовала некоторое облегчение,  заметив,  что  он
бросил  несколько  взглядов  на Каса-дель-Корво, и ей стало еще
приятней, когда Морис остановился в тени  деревьев  придорожной
рощицы и долго, внимательно смотрел в сторону асиенды.
     У  Луизы  мелькнула  надежда,  что  он  думал о ней, когда
глядел на асиенду.
     Но  это  был  лишь  проблеск  радости,   гаснущий   словно
солнечный  свет  во  время  затмения,  который  снова  сменился
мрачной тоской.
     Морис  Джеральд  пришпорил  коня  и  скрылся  в   зарослях
чапараля, в которых терялась дорога.
     Куда   же   он  ехал?  Конечно,  навестить  донью  Исидору
Коварубио де Лос-Льянос.
     И можно ли было утешаться тем, что не прошло и  часа,  как
ей  уже  проехал  обратно? Ведь они могли встретиться в ближнем
лесу -- почти на глазах у ревнивой соперницы, заслоненные  лишь
легкой листвой.
     Ее  не  утешило  и то, что, проезжая мимо, мустангер опять
взглянул на асиенду, опять остановился за рощей и долго смотрел
в сторону Каса-дель-Корво.
     Этот взгляд был насмешливым, а может быть,  торжествующим.
Конечно,  Морис может торжествовать. Но зачем такая жестокость?
Зачем он остановился здесь, когда на его губах  еще  не  остыли
поцелуи Исидоры?

     Глава XXVII. "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!"

     Луиза  Пойндекстер  опять  на  асотее, опять одна со своим
горем. Широкая каменная лестница приводила ее на место, где  ее
ждали  все  новые и новые испытания. Уже не раз давала она себе
клятву, что не будет подниматься туда --  по  крайней  мере,  в
ближайшее  время. Но ее воля уступала чему-то более сильному, и
клятва нарушалась на  следующий  же  день,  прежде  чем  солнце
успевало осушить росу на траве прерии.
     Как  и  накануне,  она  стояла  на  асотее, всматриваясь в
дорогу  по  ту  сторону  реки.  Как  и  накануне,  она  увидела
проезжающего  всадника с рукой на перевязи. Как и накануне, она
пригнулась, прячась за парапетом.
     Всадник ехал в том же  направлении,  как  и  накануне;  он
бросил,  как  и накануне, взгляд на асиенду и, остановившись за
рощицей, долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.
     Надеждой и страхом затрепетало сердце молодой креолки. Она
уже готова была показаться из-за  своего  прикрытия,  но  страх
одержал верх, а через минуту всадник уже уехал. Куда?
     Конечно,  на  свидание  с  доньей  Исидорой  Коварубио  де
Лос-Льянос.
     Можно ли в этом сомневаться!
     Как бы то ни было, она  скоро  это  узнает.  Не  прошло  и
двадцати  минут,  как на той же дороге появилась другая лошадь,
леопардовой масти, со всадницей на спине.
     Ревнивое  сердце  креолки   не   могло   дольше   мучиться
сомнениями.  Никакая  правда  не  могла  причинить  ей  больших
страданий, чем те, которые она испытывала от своих  подозрений.
И  Луиза  решила  узнать  правду  -- быть может, роковую для ее
гаснущей надежды.
     Девушка направилась в заросли, где  двадцать  минут  назад
скрылся  мустангер.  Она ехала под колеблющимися тенями акаций,
по мягкой траве у края дороги, чтобы лошадь случайно не ударила
копытом о камень. Перистые ветви акаций спускались  так  низко,
что цеплялись за перья ее шляпы. Всадница сидела, пригнувшись в
седле,  словно  опасаясь,  что ее заметят, и в то же время сама
внимательно смотрела вперед.
     Она поднялась на вершину  холма,  откуда  была  видна  вся
окрестность.  Перед ней был дом, окруженный высокими деревьями.
Это была богатая асиенда. Луиза  знала,  что  здесь  живет  дон
Сильвио  Мартинес,  дядя Исидоры. На равнине виднелись и другие
дома, но только на этот  дом,  только  на  дорогу  к  нему  был
устремлен тревожный взор креолки.
     Некоторое  время  она  продолжала  наблюдать,  но никто не
появлялся ни в асиенде, ни около  нее.  На  дороге,  ведущей  к
усадьбе,  так  же как и на проезжей, тоже никого не было видно.
По лугу бродило несколько лошадей, но все они были не оседланы.
     "Сеньорита могла выехать ему навстречу... Или Морис  зашел
к ним в дом?
     Где  они  сейчас?  В  лесу или в доме? Если они в лесу, то
знает ли об этом дон Сильвио? Если же Морис в гостях у них,  то
как к этому относится дядя Исидоры, и вообще дома ли он сам?"
     Размышления   Луизы   были   прерваны   ржанием  лошади  и
позвякиванием подков о камень на дороге.
     Луиза посмотрела вниз. Мустангер поднимался прямо к ней по
обрывистому склону. Она могла бы заметить его и раньше, если бы
не всматривалась так внимательно в даль.
     Он был по-прежнему  один;  и  не  было  никаких  оснований
предполагать,  что  он недавно расстался с кем-то и тем более с
возлюбленной.
     Прятаться было поздно. Крапчатый мустанг  уже  ответил  на
приветствие старого знакомого. Всадница была вынуждена остаться
на месте, поджидая мустангера.
     -- Здравствуйте,   мисс   Пойндекстер,   --   сказал   он,
подъезжая.  В  прерии  не  принято,  чтобы   дамы   здоровались
первыми.-- Вы одна?
     -- Одна, сэр. Почему вы удивляетесь?
     -- Заросли   --   не  очень  подходящее  место  для  таких
прогулок. Впрочем, вы мне как-то  говорили,  что  вам  нравятся
прогулки в одиночестве.
     -- Вам  они  тоже  как  будто  нравятся,  мистер Джеральд.
Только вряд ли вы страдаете от одиночества... Не так ли?
     -- Я езжу один именно потому,  что  люблю  одиночество.  К
сожалению,  мне  приходится  жить  в  гостинице.  Там настолько
шумно, что и здоровому человеку  тяжело,--  а  я  это  особенно
остро  чувствую.  Поэтому  прогулка верхом по этим тихим местам
доставляет мне несказанное наслаждение. Прохладная тень  акаций
и  ветерок,  неутомимо  играющий  веерообразной  листвой, могут
восстановить силы даже умирающего. Вы не находите?
     -- Вам  лучше  судить   об   этом,--   смущенно   ответила
Луиза.--Ведь вы так часто посещаете эти места...
     -- Часто!  Я  только  второй раз проезжаю здесь, с тех пор
как  снова  смог  сесть   в   седло...   Но,   простите,   мисс
Пойндекстер... откуда вы знаете, что я проезжал здесь?
     -- Ах,--  ответила  Луиза, краснея и бледнея,-- я не могла
не заметить этого! Я привыкла проводить большую  часть  дня  на
асотее.  Там  так приятно -- чудесный вид, и особенно хорошо по
утрам, когда дует прохладный ветерок и пение птиц доносится  со
всех сторон из сада... С нашей крыши далеко видна эта дорога. И
я  видела  вас,  когда  вы  проезжали  мимо, то есть пока вы не
скрылись под тенью акаций.
     -- Значит, вы видели меня? -- сказал Морис, смутившись. Но
его смущение было вызвано не ее последней  фразой,  которой  он
просто   не   понял:  он  вспомнил,  как  смотрел  на  асиенду,
остановившись за рощицей.
     -- Ну конечно. Ведь дорога проходит в шестистах  ярдах  от
нашего  дома.  Я  даже  смогла разглядеть ту сеньориту, которая
проезжала здесь верхом, хотя ее  лошадь  не  так  заметна,  как
ваша.  Я  видела, как она искусно набросила лассо на шею бедной
маленькой антилопы,  и  сразу  догадалась,  что  это  та  самая
молодая   девушка,  о  талантах  которой  вы  мне  так  любезно
рассказывали.
     -- Исидора?
     -- Исидора!
     -- Ах, да! Она ведь здесь гостила некоторое время.
     -- И была очень внимательна к мистеру Джеральду?
     -- Да, вы правы, она действительно была очень добра,  хотя
я  еще  не  имел  возможности  поблагодарить ее. Несмотря на ее
дружеское   отношение    ко    мне,    она    ненавидит    нас,
иностранцев-захватчиков,    и   никогда   не   согласилась   бы
переступить порог гостиницы мистера Обердофера.
     -- В самом деле? Наверно, она предпочитает видеться с вами
под тенью акаций?
     -- Я совсем не видел ее -- во  всяком  случае,  уже  много
месяцев -- и, вероятно, не увижу еще долго: она вернулась домой
на Рио-Гранде.
     -- Это  правда,  мистер  Джеральд?  Вы  не видели ее с тех
пор... Она уехала от своего дяди?
     -- Да,  она  уехала!  --  ответил  Морис  с  удивлением.--
Конечно,  я  ее не видел и узнал, что она здесь гостила, только
потому, что, пока я лежал, она присылала мне всякие  лакомства,
которые,  по правде сказать, были очень кстати. Кухня гостиницы
Обердофера не заслуживает особых похвал, да и его отношение  ко
мне  оставляет  желать  лучшего.  Донья  Исидора, надо сказать,
очень щедро отблагодарила меня за ту маленькую услугу,  которую
я ей когда-то оказал.
     -- Услугу? Можно спросить, какую, мистер Джеральд?
     -- Конечно.   Это   вышло  случайно.  Мне  посчастливилось
однажды вырвать донью Исидору из рук индейцев -- Дикого Кота  и
его  соплеменников,  семинолов.  Они  напали  на нее, когда она
ехала от Рио-Гранде к берегам Леоны навестить своего дядю, дона
Сильвио Мартинеса,-- вон там виднеется его  дом.  Негодяи  были
пьяны,  и  ей  угрожала  если  не  смерть,  то во всяком случае
большая опасность. Бедняжке было бы очень трудно ускользнуть от
них, если бы я не подоспел вовремя.
     -- Это вы называете маленькой услугой? Вы  очень  скромны,
мистер  Джеральд.  Если  бы  я  попала  в  подобное положение и
кто-нибудь спас меня, то...
     -- Чем  бы  вы  отплатили  ему?  --  спросил  мустангер  с
волнением.
     -- Я полюбила бы его,-- быстро ответила Луиза.
     -- Если это так,--прошептал Морис, наклонишпись к Луизе,--
я отдал  бы  полжизни,  чтобы увидеть вас в руках Дикого Кота и
его пьяных товарищей, и еще полжизни, чтобы спасти вас от них!
     -- Это  правда,  Морис  Джеральд?  Не  шутите--ведь  я  не
ребенок. Я хочу знать правду! Скажите, вы искренни со мной?
     -- Поверьте мне, это правда!
     Луиза Пойндекстер приподнялась в стременах и положила руку
на плечо   мустангера.  Отвечая  на  его  поцелуй,  она  горячо
прошептала:
     -- Я люблю тебя!

     Глава XXVIII. ОТНЯТОЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕ

     С  тех  пор  как  в   Техасе   появились   англосаксонские
переселенцы,--  можно  даже  сказать,  со  времени  колонизации
Техаса потомками  конквистадоров,  что  случилось  на  столетие
раньше,--   самым  важным  для  ее  жителей  были  отношения  с
индейцами.
     Были ли индейцы,  законные  хозяева  страны,  в  состоянии
войны  с  переселенцами  или  же  с  ними  удавалось  заключить
перемирие--все   равно   они   оставались   постоянной    темой
разговоров.  В первом случае толковали о нависшей опасности, во
втором --  обсуждался  вопрос,  надолго  ли  краснокожие  вожди
решили закопать свои томагавки34.
     Эта тема обсуждалась везде и всюду -- за завтраком, обедом
или ужином.  В  асиенде ли плантатора или же в лачуге охотников
слова "медведь", "пума",  "пекари"35  произносились  реже  и  с
меньшим  страхом, чем слово "индеец". Индейцами в Техасе пугали
детей, но и родители боялись их не меньше.
     Даже  высокие  каменные  стены  Каса-дель-Корво,  делавшие
асиенду  похожей  на  крепость,  не  избавили  ее обитателей от
страхов, волновавших население всей пограничной полосы.
     До  сих  пор  семья   Пойндекстера   имела   лишь   слабое
представление  об  индейцах, и то только понаслышке; но день за
днем она все больше узнавала о "грозе здешних мест".
     Они уже начинали верить,  что  эта  опасность  не  простая
выдумка; а если кто-нибудь еще сомневался, то письмо от майора,
коменданта  форта,  присланное  недели через две после пикника,
должно было рассеять последние сомнения.
     Письмо привез конный стрелок рано утром. Оно было  вручено
плантатору,  когда  тот  садился  за сервированный для завтрака
стол, вокруг которого уже собралась вся его семья: дочь  Луиза,
сын Генри и племянник Кассий Колхаун.
     -- Поразительные   новости!   --  воскликнул  Пойндекстер,
быстро пробежав глазами бумагу.-- И весьма неприятные, если это
правда. Но раз майор так уверен, сомневаться ее приходится.
     -- Неприятные новости,  папа?  --  спросила  дочь,  сильно
покраснев,   а  сама  подумала:  "Что  мог  майор  написать?  Я
встретила его вчера в зарослях. Он видел меня с...  Неужели  об
этом? Боже, если отец узнает!.."
     -- "Команчи  на  тропе  войны"  --  вот что пишет майор,--
сказал Пойндекстер.
     -- И только-то? -- непроизвольно вырвалось  у  Луизы,  как
будто  в  этом известии не было ничего тревожного.-- Ты напугал
нас. Я думала, случилось что-нибудь более страшное.
     -- Более страшное? Что за глупости ты болтаешь, дитя  мое!
В  Техасе  нет  ничего  страшнее  команчей  на тропе войны, нет
ничего опасней.
     Возможно, Луиза с этим не согласилась,  подумав  о  других
опасностях,  избежать  которых  было  не легче. Может быть, она
вспомнила табун диких жеребцов  или  след  лассо  на  выжженной
прерии. Она ничего не ответила.
     Разговор продолжал Колхаун:
     -- А майор уверен, что индейцы решили начать войну? Что он
пишет, дядя?
     -- Пишет,  что  уже несколько дней ходили эти слухи, но он
не придавал им особого значения. Теперь же  все  подтвердилось.
Вчера  вечером в форт явился Дикий Кот -- вождь семинолов -- со
своими  соплеменниками.  Они  сообщили,  что  по  всему  Техасу
команчи  в  своих селениях поставили раскрашенные шесты и целый
месяц пляшут танец войны, что несколько отрядов уже двинулись в
поход и каждую минуту могут появиться на Леоне!
     -- А  сам  Дикий  Кот  разве  лучше?  --  спросила  Луиза,
вспомнив  случай,  рассказанный  мустангером.--  Неужели  этому
предателю можно доверять? Судя  по  всему,  он  такой  же  враг
белым, как и своим соплеменникам.
     -- Ты  права,  дочка. Майор в постскриптуме дает ему точно
такую же характеристику. Он советует  быть  осторожным  с  этим
двуличным  негодяем,  который,  конечно,  перейдет  на  сторону
команчей, как только это ему покажется выгодным... Ну что  ж,--
продолжал  плантатор, откладывая в сторону письмо и возвращаясь
к своему кофе и вафлям, -- я надеюсь, что мы совсем  не  увидим
здесь  краснокожих  --  ни команчей, ни семинолов. Надо думать,
что, выйдя на тропу войны,  команчи  отступят  перед  зубчатыми
парапетами Каса-дель-Корво и не посмеют тронуть нашу асиенду...
     В   это  время  в  дверях  столовой,  где  они  сидели  за
завтраком, показалась  черная  физиономия  кучера,  и  разговор
перешел на другую тему.
     -- Что тебе надо, Плутон? -- спросил его Пойндекстер.
     -- Хо-хо! Масса Вудли, этому малому совсем ничего не надо.
Я только  заглянул;  только надо сказать мисс Луи: пусть скорее
кончает завтрак -- крапчатая стоит с седлом на  спине  и  ждет,
чтоб  ей  сунули  железку  в  рот. Крапчатая не хочет стоять на
камнях, рвется на мягкую траву прерии.
     -- Ты едешь кататься, Луиза? -- спросил плантатор с  явным
неудовольствием.
     -- Да, папа. Я хотела проехаться.
     -- Нельзя!
     -- Вот как!
     -- Пойми  меня:  я  не  хочу,  чтобы  ты  ездила одна. Это
неприлично.
     -- Почему ты так думаешь, папа? Ведь я часто ездила одна.
     -- Да, к сожалению, слишком часто.
     Последнее замечание заставило девушку  слегка  покраснеть,
хотя она не была уверена, что имеет в виду отец.
     Но  Луиза  не  стала допытываться. Наоборот, она предпочла
замять этот разговор, что было ясно по ее ответу.
     -- Если ты против, папа, я  не  буду  больше  кататься  по
прерии.  Но  неужели  ты решил держать меня взаперти, когда вы,
мужчины, ездите по делам? Вот какую  жизнь  я  должна  вести  в
Техасе!
     -- Ты  меня  не так поняла, Луиза. Я вовсе не против того,
чтобы  ты  выезжала  на  прогулки,  но  пусть  тебя  кто-нибудь
сопровождает.  Выезжай с Генри или с Кассием. Я только запрещаю
тебе ездить одной. На это у меня есть причины.
     -- Причины? Какие?
     Этот вопрос невольно сорвался с  губ  Луизы.  Она  тут  же
пожалела, что не сдержалась. Она со страхом ждала ответа. Но он
немного успокоил ее.
     -- Какие  же  еще причины тебе нужны? -- сказал плантатор,
видимо с облегчением ссылаясь на удобный повод.  --  Да  прежде
всего  вот  это  письмо майора. Не забывай, что Техас -- это не
Луизиана, где девушка  может  ехать  спокойно  куда  ей  только
заблагорассудится, не боясь, что ее оскорбят или ограбят. Здесь
же,  в  Техасе,  даже  ее  жизни  грозит  опасность.  Например,
индейцы.
     -- Индейцев мне нечего бояться -- я никогда не отъезжаю от
форта и поселка. Впереди расстилается равнина,  покрытая  яркой
     -- На пять миль!  --  саркастически  воскликнул  отставной
капитан.--  Это  то  же  самое, что отъехать на пятьдесят миль,
кузина Лу. Ты с таким же успехом можешь встретить  индейцев  на
расстоянии  ста  шагов  от  ворот дома, как и на расстоянии ста
миль. Когда они на тропе войны, их можно ждать в любом месте  и
в  любое  время.  По-моему, дядя Вудли прав: крайне безрассудно
тебе ездить одной.
     -- О,  ты  так  думаешь?  --  резко  сказала  креолка,   с
презрением  взглянув  на  двоюродного брата.-- Не скажете ли вы
мне, сэр, чем вы  сможете  мне  помочь,  если  я  действительно
встречу команчей? Хотя я уверена, что этого не может случиться.
Хорошо  же  мы  будем выглядеть -- вдвоем среди военного отряда
раскрашенных дикарей! Ха-ха! В опасности окажешься ты, а не  я.
Я-то  ускачу,  а  ты  останешься  с  ними. Вот уж действительно
опасность -- на расстоянии пяти миль от дома! Поищи-ка в Техасе
всадника -- не исключая и дикарей,--  который  мог  бы  догнать
меня на моей милой Луне! Тебе это вряд ли удастся, Каш!
     --Замолчи, дочка!--строго сказал Пойндекстер. -- Я не хочу
слушать  такую  нелепую болтовню... Не обращай на нее внимания,
Кассий. И, помимо индейцев, здесь много всякого  сбр