-- Что ж, я не прочь.
     -- Чистого или с водой?
     -- Стакан грога. Только принеси холодной воды из ручья.
     Фелим  взял серебряный кубок и уже собрался было идти, как
вдруг Тара с громким лаем бросилась к двери. Фелим с  некоторой
опаской направился к выходу.
     Лай собаки сменился радостным повизгиванием, как будто она
приветствовала старого друга.
     -- Это  старый  Зеб  Стумп,--  сказал  Фелим,  выглянув за
дверь, и спокойно вышел. У него было два намерения:  во-первых,
приветствовать   гостя   и,   во-вторых,  выполнить  приказание
хозяина.
     Человек, который появился у дверей хижины, был так  же  не
похож ни на одного из ее обитателей, как и они друг на друга.
     Ростом он был не меньше шести футов. На нем были сапоги из
дубленой  кожи  аллигатора;  в широкие голенища были заправлены
штаны из домотканой шерсти, когда-то покрашенные в соке кизила,
но теперь уже потерявшие от грязи свой цвет. Прямо на тело была
надета рубашка из оленьей  кожи,  а  поверх  нее  --  выцветшая
зеленая  куртка,  сшитая из байкового одеяла с вытертым ворсом.
Сильно потрепанная порыжевшая  войлочная  шляпа  дополняла  его
скромный костюм.
     Снаряжение  Зеба  Стумпа было обычным для лесных охотников
Северной Америки. Сумка с пулями и  большой,  изогнутый  серпом
рог  для  пороха  были  подвешены  с правой стороны на ремешке,
перекинутом  через  плечо;  куртка  была  перехвачена   широким
кожаным  поясом;  на  нем  висели  кожаные  ножны,  из  которых
высовывалась  грубая  рукоятка   большого   охотничьего   ножа,
сделанная из оленьего рога.
     В  отличие  от большинства техасских охотников, он никогда
не носил ни мокасин, ни гетр,  ни  длинной  рубахи  из  оленьей
кожи,  отороченной  бахромой.  На  его  скромной одежде не было
вышивки, на охотничьем снаряжении  --  украшений.  Все  просто,
почти невзрачно, как будто Зеб осуждал всякое франтовство.
     Даже  ружье  --  его  верное  оружие,  главное  орудие его
ремесла -- выглядело, как длинный брусок железа,  прикрепленный
к  неотполированной  коричневой  деревяшке. Когда хозяин ставил
ружье на землю, то дуло доходило ему до плеча.
     Охотнику, одежду и оружие которого мы только что  описали,
было  на  вид  лет пятьдесят. Кожа у него была смуглая, а черты
лица на первый взгляд казались суровыми.
     Однако, приглядевшись, вы начинали чувствовать,  что  этот
человек  не  лишен  спокойного  юмора.  Лукавый  огонек  в  его
маленьких серых глазах говорил о том, что старый охотник  ценит
хорошую шутку и сам не прочь пошутить.
     Фелим  уже  упомянул  его  имя: это был Зебулон Стумп, или
Старый Зеб Стумп, как его  называли  в  узком  кругу  знакомых.
Когда  его  спрашивали,  откуда  он  родом,  он всегда отвечал:
"Кентуккиец по рождению и воспитанию".
     Зеб Стумп родился и вырос в штате Кентукки и  провел  свою
молодость  среди  девственных лесов нижней Миссисипи, занимаясь
исключительно охотой. Теперь, на склоне лет, он  продолжал  это
же занятие, но уже в дебрях юго-западного Техаса.
     Тара  прыгала и всячески по-собачьи приветствовала старого
охотника; сразу было видно,  что  Зеб  Стумп  и  ее  хозяин  --
приятели.
     -- Здорово!  --  лаконично  сказал  Зеб, загораживая дверь
хижины своей могучей фигурой.
     -- Здравствуйте,  мистер  Стумп!  --  ответил   мустангер,
вставая навстречу гостю.-- Заходите и садитесь.
     Охотник не заставил себя просить -- он перешагнул порог и,
неуклюже  повернувшись,  уселся  на  неустойчивом  табурете, на
котором раньше сидел Фелим.  Сиденье  было  таким  низким,  что
колени  Стумпа  очутились  почти  на  уровне  его подбородка, а
длинный ствол ружья, словно пика, возвышался на несколько футов
над головой.
     -- Черт бы побрал эти  табуретки,  --  заворчал  он,  явно
недовольный  таким положением,-- да и вообще все стулья! На что
лучше бревно, чувствуешь по крайней мере, что оно под тобой  не
проломится.
     -- Садитесь  сюда,--  сказал  хозяин,  указывая на кожаный
чемодан в углу.-- Он понадежней.
     Старый Зеб не заставил себя уговаривать, встал, выпрямился
во весь рост и пересел на чемодан.
     -- Пешком, мистер Стумп, как всегда?
     -- Нет, со мной кляча;  я  привязал  ее  к  дереву.  Я  не
охотился.
     -- Вы, кажется, никогда не охотитесь верхом, не правда ли?
     -- Что  я,  дурак?  Те,  кто  охотится  верхом  на лошади,
круглые дураки.
     -- Но ведь в Техасе все так делают.
     -- Все или не все, но это дурацкий обычай, обычай  ленивых
дураков.  На  своих двоих я подстрелю больше дичи за один день,
чем верхом за целую неделю. Конечно, для вас лошадь необходима,
у вас дичь другая; но  ежели  выслеживать  медведя,  оленя  или
дикого  индюка,  то  на  лошади их всех распугаешь. Свою старую
кобылу я держу только для того, чтобы перевозить на ней добычу.
     -- Вы говорите, она тут? Фелим поставит ее под навес. Ведь
вы переночуете у нас?
     -- По правде сказать, я с этим  намерением  и  приехал.  О
моей  лошади  не беспокойтесь: она хорошо привязана. Позже я ее
пущу на пастбище.
     -- Не хотите ли закусить? Фелим как раз  готовит  ужин.  К
сожалению, ничего, кроме оленины, ее могу вам предложить.
     -- Что   может  быть  лучше  хорошей  оленины!  Разве  что
медвежатина... Только эту дичь надо хорошенько  поджаривать  на
горячих  угольях.  Давайте  я  помогу стряпать... Мистер Фелим,
сходите-ка к моей кляче и принесите индейку -- она привязана  к
луке седла; я подстрелил ее по дороге.
     -- Чудесно!  -- воскликнул мустангер.-- Наши запасы совсем
истощились. Последние три дня я охотился  за  одним  редкостным
мустангом  и  не брал с собой ружья. Фелим и я, да и Тара тоже,
совсем изголодались за это время.
     -- А что это за мустанг? -- с интересом  спросил  охотник,
не обращая никакого внимания на последнее замечание.
     -- Темно-шоколадная  кобыла  с  белыми пятнами. Прекрасная
лошадь!
     -- Черт побери, парень! Да  ведь  это  как  раз  то  дело,
которое и привело меня сюда!
     -- Правда?
     -- Я видел этого мустанга. Кобыла, вы говорите? Этого я не
знал,  она  ни  разу  не  подпустила  меня  к себе ближе чем на
полмили. Я видел ее несколько раз в прерии  и  решил,  что  вам
стоит  ее  изловить.  И  вот почему. После того как мы с вами в
последний раз виделись, я  был  на  Леоне.  Туда  приехал  один
человек,  которого  я  знавал  еще  на  Миссисипи.  Это богатый
плантатор; он жил на широкую  ногу.  Немало  оленей  и  индюков
поставлял я ему. Его зовут Пойндекстер.
     -- Пойндекстер?
     -- Да.  Это  имя  знают  все  на  берегах  Миссисипи -- от
Орлеана до Сент-Луиса. Тогда он был богат; да и теперь,  видно,
не  беден,  так  как  привел с собой добрую сотню негров. Кроме
того, с ним приехал племянник, по  имени  Колхаун,  у  которого
водятся  деньжата,  и  делать  парню  с  ними нечего, разве что
отдать своему дядюшке взаймы; и отдаст -- правда, не без задней
мысли: парень себе на уме. Теперь я скажу, что привело  меня  к
вам.  У  этого  плантатора  есть  дочка,  большая  охотница  до
лошадей. В Луизиане она ездила на самых бешеных,  каких  только
можно  было  найти.  Она  услышала, как я рассказывал старику о
крапчатом мустанге, и не давала отцу покоя, пока он  не  обещал
ей,  что  не  пожалеет денег за эту лошадь. Он сказал, что даст
двести долларов. Конечно, все здешние мустангеры, как только об
этом узнают, сейчас же погонятся за лошадкой; и вот, не  сказав
никому  ни  слова,  я  поскакал  сюда  на  своей старой кобыле.
Поймайте крапчатую -- и двести долларов будут у вас в  кармане!
Зеб Стумп ручается за это.
     -- Не  пройдете  ли  вы  со  мной, мистер Стумп? -- сказал
молодой ирландец, вставая с табурета и направляясь к двери.
     Охотник пошел за  ним,  несколько  удивленный  неожиданным
приглашением.
     Морис повел своего гостя к навесу и спросил:
     -- Похожа  эта  лошадь  на  того  мустанга,  о  котором вы
говорили, мистер Стумп?
     -- Провались я на месте, если это не он! Уже пойман!  Тебе
повезло,  парень,--двести  долларов  как с неба свалились. Черт
побери, ведь она стоит каждого цента этих денег! Ну и  красивая
же скотина! Вот будет радость для мисс Пойндекстер!

     Глава VII. БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

     Узнав,  что  крапчатый  мустанг уже пойман, старый охотник
пришел в прекрасное расположение духа.
     Его  настроение  стало  еще  лучше  благодаря  содержимому
бутыли,  в  которой,  вопреки опасениям Фелима, нашлось каждому
"по глотку" для аппетита  перед  индейкой,  потом  по  второму,
чтобы  запить  ее,  и  еще  по нескольку за трубкой. Оживленная
беседа за ужином  --  по  обычаю  жителей  прерии  --  касалась
главным образом индейцев и случаев на охоте.
     Поскольку  Зеб  Стумп  был  своего рода ходячей охотничьей
энциклопедией,  не  мудрено,  что  он  говорил  больше  всех  и
рассказывал такие истории, что Фелим ахал от изумления.
     Однако   беседа  прекратилась  еще  задолго  до  полуночи.
Возможно,  что  опорожненная  бутыль   заставила   собеседников
подумать  об  отдыхе;  но  была  и другая, более правдоподобная
причина. Наутро мустангер собирался  отправиться  на  Леону,  и
всем   им   предстояло   рано  встать,  чтобы  приготовиться  к
путешествию. Дикие лошади еще не были  приручены,  и  их  нужно
было  связать друг с другом, чтобы они в пути не разбежались; и
еще много всяких хлопот предстояло до отъезда.
     Охотник привязал свою кобылу на длинную веревку, чтобы она
могла пастись,  и  вернулся  в  хижину  со  старым  пожелтевшим
одеялом, которое обычно служило ему постелью.
     -- Ложитесь   на   мою   кровать,--любезно  предложил  ему
хозяин,-- а я постелю себе на полу лошадиную шкуру.
     -- Нет,-- ответил гость.-- Ни одна  из  ваших  полочек  не
годится Зебу Стумпу для спанья. Я предпочитаю землю -- на ней и
спится лучше и никуда не свалишься.
     -- Если  вам  так  нравится,  ложитесь  на полу; вот здесь
будет хорошо, я дам вам шкуру.
     -- Не тратьте зря времени, молодой человек.  Я  не  привык
спать на полу. Моя постель -- зеленая трава прерии.
     -- Не  собираетесь  же  вы  спать  под открытым небом?! --
воскликнул изумленный мустангер, увидя, что гость с перекинутым
через плечо одеялом направляется к выходу.
     -- Вот именно собираюсь.
     -- Но   послушайте,   ведь   ночь   очень   холодная,   вы
продрогнете, как во время норда.
     -- Пустяки.  Лучше  продрогнуть,  чем  спать  в духоте под
крышей.
     -- Вы шутите, мистер Стумп?
     -- Молодой человек! -- торжественно сказал охотник. -- Зеб
Стумп за последние шесть лет  ни  разу  не  проводил  ночь  под
крышей.  Когда-то у меня было что-то вроде дома -- дупло старой
смоковницы. Это было на Миссисипи, когда еще моя  старуха  была
жива;  я  завел  это  жилище  ради  нее;  когда  она  умерла, я
перебрался сначала в Луизиану, а потом  сюда.  С  тех  пор  моя
единственная крыша и днем и ночью -- синее небо Техаса.
     -- Если вы предпочитаете спать снаружи...
     -- Да,  предпочитаю,-- коротко ответил охотник, переступая
порог и направляясь к лужайке, расстилавшейся между  хижиной  и
речкой.
     С  ним  было не только его старое одеяло -- на руке у него
висело кабриэсто -- веревка ярдов в семь длиной, сплетенная  из
конского   волоса.   Обычно  ее  употребляли  для  того,  чтобы
привязывать лошадь на пастбище, но сейчас  она  предназначалась
для другой цели.
     Внимательно  осмотрев освещенную луной траву, он тщательно
уложил на земле веревку, окружив ею  пространство  диаметром  в
несколько  футов.  Перешагнув  через  веревку,  он завернулся в
одеяло, спокойно улегся и через минуту, казалось, уже спал.
     Судя по его громкому дыханию, он, должно  быть,  на  самом
деле  спал.  Зеб  Ступм благодаря крепкому здоровью и спокойной
совести всегда засыпал сразу.
     Однако отдыхать ему пришлось недолго. Пара удивленных глаз
следила за каждым его движением: это были глаза Фелима О'Нила.
     -- Святой Патрик,-- прошептал он,-- для  чего  это  старик
огородился веревкой?
     Любопытство  ирландца  некоторое время боролось с чувством
вежливости, но потом  первое  взяло  верх;  едва  лишь  охотник
захрапел,  как  Фелим подкрался к нему и стал его трясти, чтобы
получить ответ на заинтересовавший его вопрос.
     -- Будь ты проклят, ирландский осел! -- воскликнул Стумп с
явным неудовольствием.-- Я думал, что уже утро...  Для  чего  я
кладу  вокруг  себя  веревку? Для чего же еще, как не для того,
чтобы оградить себя от всяких гадов?
     -- От каких гадов, мистер Стумп? От змей, что ли?
     -- Ну   конечно,   от   змей,   черт   бы   тебя   побрал!
Отправляйся-ка спать.
     Несмотря  на то, что его обругали, Фелим вернулся в хижину
очень довольный. "Если не считать индейцев, хуже всего в Техасе
ядовитые змеи,-- ворчал он, разговаривая сам с собой.--  Я  еще
ни  разу  не  выспался  как  следует с тех пор, как сюда попал.
Вечно только и думаешь о них или видишь их во  сне.  Как  жаль,
что  Святой  Патрик  не посетил Техас, прежде чем отправился на
тот свет!"17
     Фелим, живя в уединенной хижине, мало с кем  встречался  и
потому  не  знал  о  магических  свойствах  веревки из конского
волоса.
     Он  не   замедлил   использовать   приобретенные   знания.
Прокравшись  тихонько  в  дом,  чтобы  не  разбудить заснувшего
хозяина, Фелим снял висевшую  на  стене  веревку;  затем  снова
вышел  за  дверь  и  выложил ее кольцом вокруг стен, постепенно
разматывая на ходу.
     Закончив эту процедуру, ирландец переступил порог  хижины,
шепча:
     -- Наконец-то  Фелим  О' Нил будет спать спокойно, сколько
бы ни было змей в Техасе!
     После этого монолога в хижине водворилась  полная  тишина.
Земляк    Святого    Патрика,   не   боясь   больше   вторжения
пресмыкающихся, моментально заснул, растянувшись  на  лошадиной
шкуре.
     Некоторое  время  казалось,  что  все  наслаждаются полным
отдыхом, включая Тару и пойманных  мустангов.  Тишину  нарушала
только  старая  кобыла  Стумпа,  которая  все еще щипала сочную
траву на пастбище.
     Скоро, однако, обнаружилось, что старый охотник  не  спит.
Он  ворочался  с  боку  на  бок, как будто какая-то беспокойная
мысль лишила его сна.
     Перевернувшись раз десять, Зеб сел и недовольно  посмотрел
вокруг.
     -- Черт  бы  побрал этого нахального ирландского дурня! --
процедил он сквозь зубы.-- Разогнал мне сон, проклятый! Надо бы
его вытащить и швырнуть в речку, чтобы  проучить.  Руки  так  и
чешутся!  Я этого не сделаю только из уважения к его хозяину...
Наверно, я так и не усну до утра.
     При этих словах охотник еще  раз  завернулся  в  одеяло  и
снова лег.
     Однако  уснуть  ему не удалось: он ерзал, ворочался с боку
на бок; наконец опять сел и заговорил сам с собой.
     На этот раз угроза  выкупать  Фелима  в  ручье  прозвучала
более определенно и решительно.
     Казалось,  охотник  еще  колебался, когда он вдруг заметил
что-то, изменившее ход его мыслей. Футах  в  двадцати  от  того
места,  где он сидел, по траве скользило длинное тонкое тело; в
его блестящей  чешуе  отражались  серебристые  лучи  месяца,  и
пресмыкающееся нетрудно было определить.
     -- Змея!   --   шепотом  произнес  Зеб,  когда  его  глаза
остановились на пресмыкающемся.-- Любопытно, какая это  ползает
здесь  по  ночам... Слишком велика для гремучки; правда, в этих
краях встречаются гремучие змеи почти такой же величины.  Но  у
этой  слишком  светла чешуя, да и тонка она телом для гремучей.
Нет, это не она... А-а, теперь я узнаю  гадину!  Это  "курочка"
ищет яйца. Ах ты, бестия! И ведь ползет прямо на меня...
     В  его  тоне  не чувствовалось испуга: Зеб Стумп знал, что
змея не переползет через волосяную веревку, а,  коснувшись  ее,
поползет  обратно,  как  от огня. Под защитой этого магического
круга охотник мог спокойно следить за непрошеным  гостем,  если
бы это была даже самая ядовитая змея.
     Но  она  не была ядовитой. Это был всего лишь уж, и притом
самый  безобидный,  из  той  разновидности  змей,   которые   в
просторечии  называются  "курочками",  несмотря  на  то,  что в
списке  североамериканских  змей  они  числятся   среди   самых
крупных.
     На  лице  Зеба  отразилось  любопытство,  и  то не слишком
большое. Охотник не удивился и не испугался даже  тогда,  когда
уж подполз к самой веревке и, немного приподняв голову, ткнулся
прямо в нее.
     После  этого  вообще  нечего  было бояться; змея тотчас же
повернула и поползла обратно.
     Секунду или две охотник просидел неподвижно, следя за тем,
как змея  уползает.  Казалось,  он  был  в  нерешительности  --
преследовать  ли ее, чтобы уничтожить, или же оставить в покое.
Если бы это была гремучая, копьеголовая или  мокасиновая  змея,
он  бы наступил ей на голову тяжелым каблуком своего сапога. Но
безобидной змее "курочке" ему не за что было мстить.  Это  было
ясно  из  слов, которые охотник пробормотал, пока змея медленно
уползала:
     -- Бедная тварь! Пусть себе ползет восвояси.  Правда,  она
высасывает  индюшечьи  яйца  и этим сокращает индюшечий род, но
ведь это ее единственная пища, и нечего мне на  нее  сердиться.
Но  на  этого  проклятого дурака я чертовски зол. Вот с ним мне
хотелось бы рассчитаться, лишь бы  не  обидеть  его  хозяина!..
Есть! Здорово придумал!
     При  этих словах старый охотник вскочил на ноги, выражение
его лица стало лукавым и веселым, и он  побежал  за  уползающим
ужом.
     Нескольких  шагов было достаточно, чтобы догнать змею. Зеб
бросился на нее, растопырив все десять пальцев.  Через  секунду
ее длинное блестящее тело уже извивалось в его руке.
     -- Ну,  мистер  Фелим,-- воскликнул Зеб,-- теперь держись!
Если я не напугаю твою трусливую душу так, что ты не заснешь до
самого утра, то я простофиля, который не может отличить  сарыча
от индюка. Погоди же!
     И охотник направился к хижине; тихонько прокравшись под ее
тенью,  он  пустил  ужа  внутрь круга из веревки, которым Фелим
оградил свое жилище.
     Вернувшись на свое травяное ложе, охотник еще раз  натянул
одеяло и пробормотал:
     -- "Курочка" не переползет через веревку -- это наверняка;
ясно и  то,  что она облазит все, ища выхода. И если змея через
полчасика не заберется на этого ирландского дурня, то Зеб Стумп
сам дурень... Стой! Что это? Черт побери, неужто уже?
     Если бы охотник хотел сказать еще что-нибудь, то все равно
ничего не было бы слышно, потому что поднялся  такой  неистовый
шум,  который  мог  бы  разбудить  все  живое  на  Аламо  и  на
расстоянии нескольких миль в окружности.
     Сначала раздался душераздирающий крик или,  вернее,  вопль
-- такой, какой мог вырваться только из глотки Фелима О'Нила.
     Затем   голос   Фелима   потонул  в  хоре  собачьего  лая,
лошадиного фырканья и ржания;  это  продолжалось  без  перерыва
несколько минут.
     -- Что случилось? -- спросил мустангер, соскочив с кровати
и ощупью  пробираясь к охваченному ужасом слуге. -- Что на тебя
нашло? Или ты увидел привидение?
     -- О, мастер Морис, хуже! На меня напала  змея!  Она  меня
всего искусала!.. Святой Патрик, я бедный, погибший грешник! Я,
наверно, сейчас умру...
     -- Искусала  змея? Покажи где? -- спросил Морис, торопливо
зажигая свечу.
     Вместе с охотником, который уже успел появиться в  хижине,
он стал осматривать Фелима.
     -- Я  не вижу никаких укусов,-- продолжал мустангер, после
того как тщательно осмотрел все тело слуги.
     -- Нет даже царапины,-- коротко отозвался Стумп.
     -- Не укусила?  Но  она  ползала  по  мне,  холодная,  как
подаяние.
     -- А  была  ли  тут  змея?  -- спросил Морис с сомнением в
голосе.-- Может быть, тебе все это только приснилось, Фелим?
     -- Какое там приснилось, мастер Морис! Это была  настоящая
змея. Провалиться мне на этом месте!
     -- Может,  и была змея,-- вмешался охотник.-- Посмотрим --
авось найдем ее. Чудно все же! Кругом вашего дома лежит веревка
из конского волоса