дятся
только за столом и говорят тогда только о самом необходимом.
     Понять  причину этой печали нетрудно; до некоторой степени
понятна и их молчаливость.
     Смерть, в которой больше  уже  никто  не  сомневается,  --
смерть  единственного  сына, единственного брата, неожиданная и
загадочная,-- страшный удар и для отца и для сестры.
     Эта же смерть может  объяснить  и  мрачное  уныние  Кассия
Колхауна, двоюродного брата убитого.
     Но дело не только в этом. Они сдержанны друг с другом даже
в тех  редких  случаях, когда им приходится говорить о семейной
трагедии.
     Помимо общего горя, у каждого из  них  есть  еще  какая-то
своя тайная печаль, которой он не делится и не может поделиться
с остальными.
     Гордый  плантатор  не  выходит  теперь  из дому. Он часами
шагает по  комнатам  и  коридорам.  Тяжесть  горя  сломила  его
гордость  и  грозит  разбить  сердце.  Однако старика гнетет не
только тоска о погибшем сыне; невнятные проклятия,  срывающиеся
порой с его губ, выдают и другие чувства.
     Колхаун  все  время  куда-то  уезжает,  как  и  раньше; он
появляется, только когда надо садиться  за  стол  или  ложиться
спать, -- и то не всегда.
     Как-то  раз  он  отсутствовал  весь день и почти всю ночь.
Никто не знает, где он был; и ни у кого  нет  права  спрашивать
его об этом.
     Луиза  почти  все  время проводит в своей комнате. Иногда,
правда, она поднимается на асотею и стоит там  одна,  о  чем-то
размышляя.
     Там,  под  сводом  синего  неба,  ей легче переносить свои
страдания -- тоску о погибшем брате, страх потерять любимого и,
быть может, неприятные мысли о скандале,  уже  связанном  с  ее
именем.
     Последнее  меньше  всего  беспокоит  ее.  Больше  всего ее
волнует страх за  любимого;  печаль  о  погибшем  брате,  такая
мучительная вначале, стала понемногу утихать.
     Но  тревога  о  возлюбленном  с  каждым  часом  становится
сильнее.
     Луиза знает, что Морис Джеральд заперт  в  крепких  стенах
военной гауптвахты.
     То,  что эти стены неприступны, ее не беспокоит; наоборот,
она боится, что они недостаточно крепки. Для этого у Луизы есть
основания. До нее дошли ужасные слухи.
     Поговаривают о новом суде Линча; на этот  раз  в  качестве
судьи   выступит   не   Сэм   Мэнли   и   присяжными  будут  не
"регулярники",  а  негодяи,  не  знающие,  что  такое  совесть,
которых  всегда  можно  найти  в пограничных селениях, особенно
вблизи военного поста.
     У многих эти разговоры вызывают удивление. Трудно  понять,
почему арестованного должны снова судить не по закону.
     Факты, выяснившиеся за последнее время, не меняют дела; во
всяком случае, нет никаких новых доказательств его виновности.
     Хотя  четыре  всадника и не были индейцами -- что доказано
находкой в дупле,-- тем не менее вполне возможно, что в  смерти
Генри  Пойндекстера  повинны  они.  Кроме того, нет ни малейшей
связи между ними и мустангером -- не больше, чем  если  бы  они
были настоящими команчами.
     Почему   же   тогда   опять   вспыхнула  эта  неприязнь  к
арестованному?
     Все это настолько странно, что многих ставит у тупик.
     Лишь немногие знают или подозревают разгадку этой страшной
тайны;  пожалуй,  всего  только  трое:  Зеб   Стумп   и   Луиза
Пойндекстер; третий -- Кассий Колхаун.
     Наблюдательный  охотник  заметил  кое-что подозрительное в
поведении Мигуэля Диаса и  его  приятелей,  которые  неожиданно
завязали дружбу с десятком таких же отпетых негодяев -- "грозы"
поселка.  Зеб  выяснил также, что их подстрекатель -- отставной
капитан волонтеров Кассий Колхаун.
     Зеб Стумп поделился своими открытиями с молодой  креолкой,
которая  поняла  всю  их  важность;  это-то  и  вызвало  в  ней
мучительную тревогу.
     Жадно ловит она новые слухи, напряженно глядит на  дорогу,
ведущую  к  форту,  точно  ждет  вестника,  который принесет ей
оттуда либо смертный приговор, либо надежду на жизнь.
     Она не смеет  показываться  около  гауптвахты.  Вход  туда
охраняется  часовым,  а  кругом  люди  -- толпа праздных зевак,
которые во всех странах находят какое-то  мрачное  удовольствие
быть вблизи тех, кто совершил преступление.
     А  этот  осужденный вызывает особый интерес, потому что он
сумасшедший, или хотя бы временно лишился рассудка.
     Дверь гауптвахты, несмотря  на  присутствие  часовых,  все
время   осаждается  бездельниками,  прислушивающимися  к  бреду
безумца. Пройти сквозь эту толпу под огнем любопытных  взглядов
-- значит для Луизы Пойндекстер рисковать своей репутацией.
     Если   бы   Луиза   была  предоставлена  самой  себе,  это
соображение, возможно, ее не остановило бы, но  за  ней  следит
отец,  у  которого и так уже возникли подозрения. A кроме того,
еще один родственник не менее рьяно оберегает ее честь в глазах
общества. Ей не позволят это сделать.
     Ей остается только сидеть  дома;  то,  запершись  в  своей
комнате,  она  ищет  утешения в воспоминаниях о словах, которые
она  слышала  на  Аламо  у  постели  больного;  то  на   асотее
перебирает   в  памяти  счастливые  минуты,  проведенные  среди
акаций; то снова горюет при мысли,  что  тот,  кто  покорил  ее
гордое сердце, теперь унижен, опозорен, брошен в тюрьму и, быть
может, выйдет оттуда лишь для того, чтобы умереть.
     Как  счастлива была Луиза, когда на четвертый день утром в
Каса-дель-Корво появился  Зеб  Стумп  и  принес  известие,  что
"отряд вернулся в форт"!
     А это говорило о многом. Теперь уже не надо было опасаться
жестокого  намерения  вырвать  арестованного у стражи -- не для
того, чтобы спасти его, а для того, чтобы погубить.
     -- Можете  больше  не  беспокоиться,  --  сказал   Зеб   с
уверенностыо  в  голосе.--  Теперь эта опасность миновала, мисс
Луиза, -- я принял меры.
     -- Меры? Но какие, Зеб?
     -- Прежде всего я повидался с майором сразу же, как только
он вериулся, и мы поговорили с ним по душам.  Я  рассказал  ему
всю эту историю, все, что мне самому известно. К счастью, он не
настроен  против  мистера  Мориса,  а, сдается мне, по-прежнему
хорошо к нему относится. Потом  я  рассказал  про  эту  грязную
банду американцев, мексиканцев и прочих. Не забыл и про негодяя
Диаса   --  пожалуй,  caмого  опасного  из  них.  И  вот  майор
распорядился удвоить oxpaну.
     -- Как я рада! Так вы думаете, что теперь их можно  больше
не опасаться?
     -- Если вы говорите о шайке мистера Мигуэля Диаса, то могу
поклясться, что нет. Пусть он сам сначала выберется из тюрьмы.
     -- Что? Диас в тюрьме? Как? Когда? Где?
     -- Вы  задали мне сразу три вопроса, мисс Луиза. Ну что ж!
Для  удобства  давайте  начнем   с   последнего.   Значит,   вы
спрашиваете  --  где?  В этих местах только одна тюрьма, другой
нет. Я хочу сказать, что это гауптвахта форта. Он там.
     -- Вместе с...
     -- Я знаю, кого вы хотели назвать. Да, вы угадали.  Они  в
одном  доме, хотя и не в одной комнате. Между ними перегородка,
но через нее все слышно; можно было бы  переговариваться,  если
бы  только  они захотели. Вместе с мексиканцем сидят и трое его
окаянных приятелей.  Ну,  уж  эти-то,  наверно,  найдут  о  чем
потолковать.
     -- Это  хорошая  новость,  Зеб.  Вы вчера мне сказали, что
Диас изо всех сил старался...
     -- ...сам угодить в тюрьму. Это ему здорово  удалось.  Или
кто-нибудь ему помог.
     -- Но скажите же: как, когда?
     -- Ох,  как  вы  торопитесь,  мисс  Луиза!  Дайте хоть дух
перевести. Ваш второй  вопрос  --  когда?  И  на  это  нетрудно
ответить.  Этого негодяя поймали и посадили час назад. Я видел,
как за ним захлопнулась дверь гауптвахты. После этого  я  прямо
направился сюда.
     -- Но вы еще не сказали, почему его арестовали.
     -- Не  успел еще, мисс Луиза. Это длинная история -- ее не
скоро расскажешь. Хотите ли выслушать теперь или после...
     -- После чего, мистер Стумп?
     -- Как вам сказать... мисс Луиза, я думал...  после  того,
как  я  отведу в конюшню свою старую кобылу. Ей, видно, хочется
немножко  пожевать  чего-нибудь  вроде  кукурузы   и   хлебнуть
какого-нибудь  пойла.  Мы ведь с ней долго были в пути и только
час назад вернулись в форт.
     -- Простите меня, дорогой мистер Стумп! Я не  подумала  об
этом... Плутон, отведи лошадь мистера Стумпа в конюшню и смотри
накорми  ее хорошенько... Флоринда! Флоринда!.. А что можно вам
предложить, мистер Стумп?
     -- Не  беспокойтесь  обо  мне,  мисс  Луиза,  спасибо  вам
большое.  Я  думал  только  о  кобыле. Что же касается меня, то
часика два я еще могу обойтись без еды. Но, если в  вашем  доме
есть  что-нибудь вроде мононгахильского виски, это было бы мне,
старику, очень полезно для поддержания духа.
     -- Мононгахильского виски? Сколько угодно. Но, может быть,
вас угостить чем-нибудь получше?
     -- Лучше мононгахильского виски?!
     -- Да. Не хотите ли хересу, шампанского или коньяка?  Если
вы его предпочитаете.
     -- Нет,  не  надо мне этих французских вин, пусть их пьют,
кому нравится. Может, у французов и есть вкусные вина,--  а  уж
если  есть,  я уверен, что они найдутся в доме Пойндекстера, --
но я пробовал только те, которыми угощает  маркитант  в  форте.
Будь  это  лекарство  --  дело  другое: они могут вывернуть все
кишки у крокодила. Нет,  будь  она  проклята,  эта  французская
бурда  и  особенно  коньяк!  И  что  может  быть  лучше чистого
кукурузного  сока,  который  привозят  из  Питтсбурга  на  реке
Мононгахиле!
     -- Флоринда! Флоринда!
     Горничной  можно  было  и  не  говорить,  зачем  ее звали.
Присутствие  Зеба  Стумпа  достаточно  красноречиво  указывало,
зачем  ее  зовут.  Не дожидаясь распоряжения, она вышла и через
минуту  вернулась  с  графином,  наполненным  тем,  что  старый
охотник называл "чистым кукурузным соком", но что на самом деле
было продуктом переработки ржи.
     Зеб  не заставил себя упрашивать. Скоро жидкость в графине
убыла на одну треть. Две  трети  он  оставил  для  того,  чтобы
освежаться во время длинного рассказа, к которому уже готов был
приступить.

     Глава LXX. "ИДИТЕ, ЗЕБ, И ДА ПОМОЖЕТ ВАМ БОГ!"

     Старый  охотник  не  любил  ничего  делать  второпях.  Это
сказывалось даже в его манере пить; и теперь,  как  всегда,  он
медленно смаковал свое виски.
     Креолка,  сгорая  от нетерпения, не стала дожидаться, пока
он сам заговорит.
     -- Скажите, милый Зеб,-- сказала она, отослав  служанку,--
почему  арестовали  этого  мексиканца?  Митуэля  Диаса,  я хочу
сказать. Мне кажется, что я кое-что о нем знаю.
     -- Не вы одна, мисс Луиза,-- многие знают  проделки  этого
негодяя.  Ваш  брат... Но об этом пока не будем говорить. А Зеб
Стумп знает или  сильно  подозревает,  что  Мигуэль  Диас  имел
какое-то отношение к... Вы понимаете, о чем я говорю?
     -- Продолжайте, мистер Стумп!
     -- Так  вот.  Вскоре после того, как мы вернулись с Аламо,
явились и парни, которые поскакали в погоню за  индейцами;  они
обнаружили,  что  это  были  вовсе не индейцы. Вы это, конечно,
слыхали, мисс Луиза.  Вещи,  найденные  в  дупле  дерева,  ясно
говорят,   что   те,  кого  мы  видели  над  обрывом,  не  были
краснокожими. Я и сам об этом подумал,  когда  нашел  в  хижине
карты.
     -- Значит,  это  они  явились ночью в хакале, это их видел
Фелим?
     -- Без сомнения. Это те же самые мексиканцы.
     -- А почему вы думаете, что они мексиканцы?
     -- Очень просто. Я сам убедился в этом. Я  выследил,  куда
скрылся каждый из этой шайки.
     Молодая  креолка больше не задавала вопросов. Рассказ Зеба
пробудил  в  ней  новую  надежду.  Она  терпеливо   ждала   его
продолжения.
     -- Видите  ли,  мисс  Луиза,  карты  и некоторые их слова,
которые Фелим повторил мне как сумел, навели меня на мысль, что
эти люди -- мексиканцы. Убедившись в  этом,  я  уже  легко  мог
догадаться,   откуда   приблизительно   они  могли  явиться.  Я
достаточно хорошо знаю местных мексиканцев, чтобы  по  описанию
узнать  каждого  из  четверки.  Их  индейские  тряпки  меня  не
провели. Кроме того, одному из них я поставил свою метку.
     -- Вашу метку? Как же это, Зеб?
     -- Помните, я выстрелил?
     -- Я видела, как вы спустили курок,  но  тех,  в  кого  вы
стреляли, не видела,-- я ведь стояла за деревьями.
     -- Так вот, мисс Луиза, когда старик Стумп спускает курок,
пуля редко   летит  мимо  цели.  Я  знал,  что  попал  в  этого
прохвоста. Стрелять-то пришлось издалека, и пуля  была  уже  на
излете,  но  я  знал,  что  она  его  зацепила. Я видел, как он
дернулся, и подумал: "Если только в той шкуре не пробито  дыры,
то  я готов поменяться с ним своей". После этого вернулись наши
молодцы и рассказали нам о белых, а не  о  краснокожих.  Я  уже
знал, кто были эти индейцы, и мог бы изловить их, но я этого нe
сделал.
     -- Но почему же, мистер Стумп? Ведь, может быть, это те же
люди, которые убили моего бедного брата!
     -- Вот  именно потому-то я их пока и не трогал. Была еще и
другая причина. Мне не хотелось уходить далеко от  форта  --  я
боялся,  как  бы в мое отсутствие не произошло чего плохого. Вы
понимаете? Да и помимо всего, я считал, что еще  рано  доводить
дело до конца. Мне хотелось сделать это без промаха.
     -- И вы это сделали?
     -- Еще бы! Видите ли, погода стояла сухая, и я особенно не
торопился  сделать  то, что решил. Итак, я дождался возвращения
солдат  и  тогда  мог  спокойно  оставить  мистера  Мориса  под
надежной  охраной.  Только  после  этого  я оседлал свой старую
кобылу и отправился туда, где нашли все эти парики и  перья.  Я
легко нашел это место по описаниям тех, кто там побывал. Их вел
этот  желторотый  Спенглер, и я знал, что они и половины следов
не заметили, так что для меня там тоже достаточно  осталось.  Я
не  ошибся. Любой дурак, который когда-нибудь был в прерии, мог
бы найти обратные следы этих фальшивых команчей. Любой лавочник
смог бы проследить их  по  прерии,  а  вот  мистер  Спенглер  и
остальные  не  смогли.  Я  шутя  все  проверил, хотя следы были
сильно затоптаны. Я проследил путь каждой из четырех лошадей до
ее конюшни.
     -- А потом?
     -- Потом я поговорил с майором, и через полчаса все четыре
красавца очутились за решеткой. Главаря схватили первым,  иначе
он  мог  бы  улизнуть.  Я  был  прав, утверждая, что оставил на
мистере Мигуэле Диасе свою метку.  Пуля  попала  ему  в  правую
руку. Поэтому-то он и выронил лассо.
     -- Значит,  это  был  он? -- невольно сорвалось у Луизы, и
она задумалась.-- Очень странно,--  продолжала  она  тихо,  как
будто  разговаривая  сама  с  собой.-- Ведь это его я видела на
поляне в зарослях.  Да,  без  сомнения.  А  эта  мексиканка  --
Исидора...  Ах! Здесь кроется какая-то темная тайна! Кто сможет
ее разгадать?.. Скажите мне, милый Зеб, -- обратилась  Луиза  к
охотнику,  подойдя  к  нему  поближе,  -- эта мексиканка... эта
сеньорита, я хочу сказать...  которая  была  там...  часто  она
бывала у него?
     -- У кого? Про кого вы спрашиваете, мисс Луиза?
     -- У мистера Джеральда.
     -- Может  быть,  и часто, а может быть, и нет -- ни то, ни
другое мне не известно. Я ведь и сам редко там бывал. Я охочусь
обычно не в тех местах. Только иногда, бывало, забреду туда для
разнообразия, подстрелить дикого индюка или оленя  --  на  этой
речке  их  много водится. Если вы спрашиваете мое мнение, так я
думаю, что эта девица никогда раньше там не бывала. По  крайней
мере,  я  об  этом  ничего  не  слыхал.  А  Фелим,  уж наверно,
проболтался бы. Я слыхал только об одной особе  женского  пола,
которая приезжала в гости в эту хибарку.
     -- Кто? -- быстро спросила креолка и сейчас же пожалела об
этом. Яркая краска выступила у нее на щеках, когда она заметила
многозначительный  взгляд  Зеба.-- Но это неважно,-- продолжала
она, не дожидаясь ответа. -- Так вы думаете, Зеб, что эти люди,
эти мексиканцы, замешаны в убийстве моего брата?
     -- Сказать вам правду, мисс Луиза, я просто не знаю, что и
думать...  В  прериях   eщe   никогда   не   случалось   такого
таинственного  происшествия. Иногда мне кажется, что это работа
мексиканцев; иногда в голову приходят другие мысли, и тогда мне
кажется, что к этому черному делу приложил руку кто-то  другой.
Я пока не скажу, кто.
     -- Только не он, Зеб, только не он!
     -- Нет, это не мустангер -- он тут совсем ни при чем. Хотя
очень многое и говорит против него, я ни на минуту не усомнился
в его невиновности.
     -- Да,  но  как  он  сможет это доказать? Говорят, что все
улики против него. И никто не хочет  сказать  ни  слова  в  его
защиту.
     -- Нет,  это не совсем так. Мне еще не удалось как следует
выяснить это дело -- все времени не хватало: не спускал глаз  с
тюрьмы  и  со  всех  прочих,  --  но  теперь  у  меня  есть эта
возможность, и я ее не упущу. Прерия -- это большая книга, мисс
Пойндекстер, интересная большая книга, надо только уметь читать
по ней. Хотя Зеб Стумп и не слишком большой  грамотей,  но  эту
премудрость   он   постиг;   ему,  может  быть,  удастся  найти
свидетельства,  разбросанные  по  траве  прерии.  Может   быть,
удастся что-нибудь узнать на берегах Аламо...
     -- Вы думаете, что сможете найти какие-нибудь следы?
     -- Надо  будет  съездить  и  хорошенько везде поглядеть --
особенно на том месте, где я нашел мустангера в когтях  ягуара.
Следовало  бы отправиться туда еще раньше, но я уже сказал вам,
почему не мог этого сделать. Слава Богу, что за  это  время  не
было  ни  капли  дождя,  и  даже следы, сделанные неделю назад,
можно будет прочитать так же легко, как вчерашние. Конечно,  не
всякий  в  них разберется... Ну, а теперь мне пора в путь, мисс
Луиза. Я заехал к вам на минуточку -- рассказать, что  делается
в  форте.  Нельзя  терять времени. Меня пустили сегодня утром к
мистеру Морису; у него в  голове  начинает  проясняться.  Этого
только   и  ждут,  чтобы  потребовать  суда.  Может  быть,  это
произойдет  через  каких-нибудь  три  дня.  А  мне   необходимо
вернуться к началу суда.
     -- Идите,  Зеб,  и  да поможет вам Бог в этом добром деле!
Возвращайтесь с доказательствами его невиновности. Я буду вечно
вам благодарна, как за... нет, больше,  чем  за  спасение  моей
жизни.
     Приласкав  собаку,  он прикрыл плащом голову, защищаясь от

     Глава LXXI. РЫЖИЙ КОНЬ

     Воодушевленный  этими горячими словами, охотник поспешил к
конюшне, где стояла его неуклюжая кобыла. Она жевала  кукурузу,
на которую Плутон не поскупился.
     И Плутон был здесь же, возле лошади. Обычно разговорчивый,
грум был на этот раз очень молчалив. По-видимому, он был чем-то
удручен.
     Понять его состояние было нетрудно. Потеря горячо любимого
молодого  хозяина,  горе  молодой хозяйки, которой он также был
очень предан, презрительные  насмешки  Флоринды,  за  последнее
время то и дело бранившей его, и, вероятно, удар сапогом Кассия
Колхауна,   который   теперь   вел  себя  так,  словно  асиенда
принадлежала ему, -- все это вполне  могло  объяснить  грустное
настроение Плутона.
     Зеб  был  так  занят  собственными мыслями, что не заметил
унылой физиономии невольника. Второпях он  даже  не  дал  своей
кобыле  как  следует  подкрепиться кукурузой. Схватив лошадь за
морду, Зеб вставил ей между зубами ржавые  удила,  просунул  ее
длинные  уши  сквозь  потрескавшиеся  ремешки  оголовья, быстро
повернул ее и уже готов был вывести из конюшни.
     Кобыла упиралась --  редко  когда  ей  приходилось  жевать
такой  вкусный  корм,  -- и Зебу пришлось изо всей силы дернуть
ремешок уздечки, чтобы отвести упрямое животное от кормушки.
     -- Ой-ой, масса Стумп, -- вмешался Плутон,  --  почему  вы
так  торопитесь?  Бедная  кобыла еще голодная. Пусть бы наелась
досыта кукурузы. Это ей не повредило бы.
     -- У меня нет времени, я отправляюсь в далекий  путь.  Мне
надо проскакать миль сто, а времени остается меньше двух часов.
     -- Что  вы, масса Стумп! Больно шибко скакать придется. Вы
не шутит