ода  --  их
следует  опасаться  не  меньше. Запомни: я запрещаю тебе ездить
далеко, как ты это делала раньше!
     -- Пусть будет по-твоему, папа,-- покорно ответила  Луиза,
вставая из-за стола.-- Конечно, я послушаюсь тебя, но знай, что
я   могу  заболеть,  если  мне  придется  сидеть  дома...  Иди,
Плутон,-- обратилась она к  негру,  который  все  еще  стоял  в
дверях  и улыбался.-- Отведи Луну в кораль, на пастбище -- куда
хочешь. Пусть она бежит в  свою  родную  прерию,  если  это  ей
нравится. Она мне больше не нужна.
     С   этими   словами   девушка   гордо  вышла  из  комнаты,
предоставив  мужчинам,  которые  все  еще  сидели  за   столом,
размышлять над ее словами.
     Но  это  не  были ее последние слова. Когда она спешила по
коридору в свою комнату,  у  нее  сорвалось  шепотом  несколько
вопросов, на которые ничего определенного нельзя было ответить:
     -- Что отец мог узнать? Может быть, это только подозрения?
Кто мог ему рассказать? Знает ли он о нашей встрече?

     Глава XXIX. ЭЛЬ-КОЙОТ У СЕБЯ

     Колхаун  встал  из-за  стола  почти так же внезапно, как и
Луиза. Но, в отличие от нее, он не прошел к себе,  а  вышел  из
дому.
     Он  все еще страдал от ран, но значительно окреп и мог уже
ходить по саду, дойти  до  конюшни,  до  кораля  поблизости  от
дома...
     Но  на  этот  раз  он  отправился  дальше. Под влиянием ли
услышанного или в связи с полученным  известием,  но  слабость,
казалось,  оставила  его,  и,  опираясь  на  палку, он пошел по
направлению к форту Индж.
     Пройдя по пустырю, лежавшему на полпути между  асиендой  и
фортом,   он,   прихрамывая,   подошел   к   зарослям   акации,
приютившимся под тенью других, более высоких деревьев. В  самой
гуще  зелени  стояла  сплетенная из прутьев и обмазанная глиной
хижина -- хакале, типичное жилище юго-западного Техаса.
     Это обиталище  было  вполне  под  стать  хозяину,  Мигуэлю
Диасу--жестокому   полудикарю,  недаром  заслужившему  прозвище
"Эль-Койот".
     Далеко не всегда  этого  волка  можно  было  найти  в  его
логовище,--  хакале  Мигуэля  Диаса,  пожалуй,  не  заслуживало
лучшего  названия,--  здесь  он  только  иногда  ночевал.  Лишь
изредка,  после  удачной  охоты,  он  мог позволить себе пожить
немного около поселка, предаваясь грубым развлечениям.
     Колхауну  повезло:  он  застал  хозяина   дома,   хотя   и
навеселе,--  это,  впрочем, было его обычное состояние. Правда,
мексиканец не был вдребезги пьян, он успел хорошенько выспаться
и немного прийти в себя.
     -- А, это вы, сеньор!  --  закричал  Эль-Койот,  увидев  в
дверях  гостя.--  Какими  судьбами?  Берите стул. Вот он стоит.
Стул! Ха-ха-ха!
     Эль-Койот  расхохотался,  глядя  на  предмет,  который  он
назвал   стулом.   Это   был  просто  череп  мустанга,  который
использовался для сидения. Грубо сколоченный стол  из  горбылей
юкки,   второй   такой  же  череп  и  служившая  постелью  куча
тростника, на которой лежал хозяин, завершали обстановку жилища
Мигуэля Диаса.
     Утомленный  длинной  прогулкой,   Колхаун   воспользовался
приглашением  и  опустился на череп. Не теряя времени, он сразу
приступил к делу.
     -- Сеньор Диас,-- сказал он,-- я пришел сюда для...
     -- Сеньор американо! -- воскликнул  полупьяный  мустангер,
прервав   объяснения.--   Карамба!36   Знаю,   знаю,  зачем  вы
пожаловали! К чему лишние церемонии! Я должен убрать  с  дороги
этого дьявола ирландца!
     -- Так  вот,  я  же  обещал  вам  сделать  это  за пятьсот
долларов, когда придет время и подвернется случай. Митуэль Диас
всегда держит слово. Только время  еще  не  пришло  и  удобного
случая  не  было.  Черт  возьми!  Убить человека как полагается
требует умения. Даже в прериях нападают на след. А если узнают,
то для меня это не шутки! Вы забываете, сеньор капитан,  что  я
мексиканец.  Будь  я  американец,  как вы, то легко укокошил бы
дона Морисио. Стоит только сказать, что была ссора, и  я  вышел
бы сухим из воды. Проклятие! Для мексиканцев другой закон. Если
кто-нибудь  из нас вонзит мачете в сердце человека, это назовут
убийством. И тогда  вы,  американцы,  в  вашем  глупом  суде  с
двенадцатью   "честными  присяжными"  постановите:  "Повесить".
Карамба! Меня это не устраивает. Я ненавижу этого ирландца, как
и вы, но лезть в петлю не собираюсь.  Я  должен  выждать,  пока
придет  время  и  подвернется  удобный случай -- черт побери, и
время и случай!
     -- И  то  и  другое   пришло!   --   воскликнул   Колхаун,
наклонившись к мексиканцу.--Вы сказали, что легко смогли бы это
сделать, если бы только начались неприятности с индейцами.
     -- Конечно, я это говорил, и если бы это было так, то...
     -- Значит, вы еще не знаете новостей?
     -- Каких новостей?
     -- Да ведь команчи на тропе войны!
     -- Черт  возьми!  --  воскликнул  Эль-Койот,  вскакивая co
своей   тростниковой   постели   со   стремительностью   волка,
почуявшего добычу.-- Святая Дева! Неужто это правда, сеньор?
     -- Не  больше и не меньше. Эта весть только что получена в
форту. У меня сведения от самого коменданта.
     -- Тогда...--ответил  мексиканец  в  раздумье,--тогда  дон
Морисио может умереть. Команчи могут убить его. Ха-ха-ха!
     -- Вы уверены в этом?
     -- Я был бы больше уверен, если бы за его скальп заплатили
тысячу долларов, а не пятьсот.
     -- Он стоит этой суммы.
     -- Какой суммы?
     -- Тысячи долларов.
     -- Вы обещаете?
     -- Да.
     -- В  таком  случае,  команчи снимут с него скальп, сеньор
капитан!  Можете  возвращаться  в   Каса-дель-Корво   и   спать
спокойно.  Будьте уверены, что, как только представится случай,
ваш враг останется без волос. Вы понимаете меня?
     -- Да.
     -- А теперь готовьте вашу тысячу долларов.
     -- Они ждут вас.
     -- Карамба! Я  их  живо  заработаю!  До  свидания,  будьте
здоровы... Пресвятая Дева! -- воскликнул бандит, как только его
посетитель ушел.-- Вот повезло! Получить тысячу долларов за то,
чтобы укокошить человека, которого я хотел убить даром! Команчи
на  тропе войны! Карамба! Неужели это правда? Если так, то надо
достать свой  костюм  для  этого  маскарада.  Три  долгих  года
перемирия   с  индейцами  он  валяется  у  меня  без  дела.  Да
здравствуют индейцы на тропе войны! И пусть увенчается  успехом
мой маскарад!

     Глава XXX. ВОЗДУШНАЯ ПОЧТА

     Луиза  Пойндекстер,  увлекаясь теми видами спорта, которые
принято считать мужскими, конечно, не пренебрегала и  стрельбой
из лука. Она в совершенстве владела этим искусством.
     Обращаться  с  луком она научилась у индейцев племени юма;
последние остатки этого некогда могучего племени можно  до  сих
пор  встретить  в  дельте  Миссисипи,  у  залива Атчафалая, и в
окрестностях Пойнт Купе.
     Она привезла свой лук из Луизианы, но он долго  лежал  без
дела,  даже  нераспакованный.  С  тех  пор  как она переехала в
Техас, у нее еще не было случая вспомнить о нем.  Красивый  лук
из апельсинового дерева и оперенные стрелы, забытые, валялись в
кладовой.
     Но  пришло  время,  когда  она  вспомнила  о них. Это было
вскоре после разговора за завтраком,  когда  отец  запретил  ей
выезжать одной на прогулки.
     Она  беспрекословно  подчинилась  этому приказанию; больше
того, она не  только  перестала  выезжать  одна,  но  и  вообще
отказалась от верховой езды.
     Крапчатый  мустанг  уныло  стоял  в  конюшне  или бегал по
коралю, удивляясь, почему он больше не чувствует на спине седла
-- единственного напоминания о том, что он пленник.
     Но Луиза не забывала своей любимицы. Правда, она больше не
ездила кататься, но все же ежедневно навещала Луну и следила за
тем, чтобы ее хорошо кормили. Лошадь кормили лучшим  зерном  из
закромов  Каса-дель-Корво,  самой  сочной травой саванны, поили
студеной водой Леоны.
     Плутон старательно ухаживал за ней. Он так усердно тер  ее
скребницей  и щетками, что шерсть ее блестела не хуже, чем кожа
его черного лица.
     Почти все свободное время Луиза отдавала  теперь  стрельбе
из лука.
     Местом   для  упражнений  ей  служил  сад  с  прилегающими
зарослями. С  трех  сторон  его  подковой  охватывала  река;  с
четвертой он замыкался задней стеной асиенды.
     Сад  был  очень  стар; об этом свидетельствовали не только
могучие деревья, но и потрескавшиеся статуи,  которые  украшали
его.  Они  были  сделаны резцом испанских мастеров и изображали
героев далекого  прошлого.  Здесь  вы  могли  увидеть  великого
Кондэ,  Кампеадора37,  Фердинанда  и  его  энергичную королеву;
великого мореплавателя,  которому  принадлежит  честь  открытия
Америки;  двух  знаменитых  конквистадоров Кортеса и Пизарро; и
прославленную своей красотой и преданностью  любимому  человеку
индианку Малинче38.
     Но  не  среди  этих  каменных изваяний упражнялась Луиза в
стрельбе из лука, хотя не раз можно было видеть, как она  стоит
перед  статуей  Малинче, рассматривая ее прекрасное лицо. Луиза
не находила в себе силы упрекать красавицу индианку за то,  что
она полюбила испанского полководца. Молодая креолка чувствовала
в  глубине  души,  что не ей упрекать Малинче. Ведь и она сама,
забыв обо всем на свете, отдала свое сердце человеку, далеко не
столь знаменитому, как Кортес, хотя, по  ее  мнению,  не  менее
заслуживающему славы.
     Нет,  не  среди  этих  статуй Луиза Пойндекстер занималась
стрельбой цз лука.  Она  уходила  под  тень  высоких  деревьев,
которые,  следуя изгибу реки, образовали полукруглую рощу между
берегом и садом.  Здесь  росли  посаженные  несколько  столетий
назад  самой  природой тутовые деревья, кедры и гикори, которые
пощадил садовник, когда он разбивал сад.
     Креолка любила сидеть под  зелеными  сводами  этих  лесных
великанов  или бродить по берегу прозрачной реки, которая сонно
струилась мимо.
     Здесь Луиза могла быть совсем одна, а  в  последнее  время
она  искала  уединения.  Отец  даже  в  минуты  самого сурового
настроения не стал бы возражать против этого. Он был спокоен за
нее:  стены  Каса-дель-Корво,  на   которые   невозможно   было
взобраться без помощи высокой лестницы, глубокая и широкая река
были  ее  надежной  защитой.  Плантатор  не  только не возражал
против этих уединенных прогулок, но, наоборот, был доволен ими.
Возникшие было у него подозрения, для  которых,  надо  сказать,
имелись основания, начали рассеиваться.
     В  конце  концов  это  могло  быть  лишь обычной сплетней.
Возможно, он стал жертвой  злых  языков.  Очень  вероятно,  что
встреча    его    дочери    с   Морисом-мустангером   не   была
преднамеренной.  Ведь  могли  же  они  случайно  встретиться  в
зарослях!  И  едва  ли  Луизе  было  удобно  не поздороваться с
человеком, который дважды спас ей жизнь. Вероятно,  она  просто
еще раз выразила ему свою признательность.
     То,  что  она  безропотно  отказалась  от  верховой  езды,
казалось, подтверждало это предположение. Обычно она  смирялась
не так легко -- значит, эти поездки не были ей особенно дороги.
     Так  рассуждал  любящий  отец,  у которого не было другого
способа разобраться в характере своей дочери. Если бы они  жили
в  другой  стране  или  принадлежали  к другому кругу, он, быть
может, задал бы прямой вопрос и потребовал бы  прямого  ответа.
Но  на Миссисипи это не принято; там десятилетний сын или дочь,
которой еще не исполнилось пятнадцати, возмутились бы и назвали
бы это допросом с пристрастием.
     Едва ли Вудли Пойндекстер  мог  рассчитывать  на  дочернее
почтение Луизы. Его красавица дочь за последние годы привыкла к
поклонению и комплиментам, а это часто портит человека.
     Несмотря на то, что он был ее отцом и, по закону, имел над
ней власть,   он   прекрасно   понимал,  насколько  эта  власть
призрачна.
     Поэтому он был доволен ее  послушанием  и  радовался,  что
теперь, вместо безудержной скачки по прерии, она довольствуется
прогулками  в  саду,  где  развлекается  стрельбой  из  лука по
маленьким птичкам, которые, на свою беду, приближаются к ней.
     Почему вы рассуждаете так наивно,  пятидесятилетний  отец?
Разве  вы забыли свою молодость, забыли, как вы мечтали, как вы
обманывали   и   притворялись,   какие    "сказки"    научились
рассказывать,  чтобы  скрыть  то,  что,  возможно,  было  самым
благородным чувством в вашей жизни!
     Но отец красавицы Луизы, казалось, ни о чем не  вспоминал,
хотя  ему было что вспомнить. Он забыл все, что тогда волновало
его, иначе он нашел бы случай, чтобы пойти за дочерью в сад  и,
не  выдавая  своего  присутствия,  посмотреть, что она делает в
зарослях кустарника, окаймляющих берег реки.
     Тогда он узнал бы, что Луиза совсем не столь жестока,  как
могло  показаться,--  она  целилась  не  в  птиц,  которые  так
доверчиво порхали вокруг нее. Не для этого натягивала она  лук;
привязав  клочок бумаги к наконечнику стрелы, она посылала ее в
рощу на противоположном берегу реки.
     И  он  заметил  бы  нечто  еще  более  интересное:   через
некоторое  время  эта же стрела, словно недовольная тем местом,
куда она попала, возвращалась в руки девушки с тем же  --  или,
быть  может,  похожим  --  клочком  бумаги,  привязанным  к  ее
наконечнику.
     Непосвященному  наблюдателю  эти   полеты   стрелы   могли
показаться  странным,  даже сверхъестественным явлением. Но так
как  посторонних  наблюдателей  не  было,  то  удивляться  было
некому.  А  двум  участникам этой игры, по очереди натягивавшим
лук и посылавшим взад и вперед одну и ту же  стрелу,  все  было
понятно.
     Любовь смеется над препятствиями.
     Лишенные возможности видеться, Морис и Луиза придумали эту
воздушную почту.

     Глава XXXI. УДАЧНАЯ ПЕРЕПРАВА

     Воздушная   почта   существовала   недолго.   Разве  могут
влюбленные довольствоваться перепиской, оставаясь на расстоянии
полета стрелы! Любящие сердца должны  гореть  и  биться  совсем
близко.
     Морис   Джеральд  и  Луиза  Пойндекстер  не  могли  больше
переносить  разлуку.  Наконец   они   встретились   --   не   в
предательском свете солнца, но в тиши полуночи, и только звезды
были  немыми  свидетелями  их  тайны. Уже дважды виделись они в
роще за садом. Дважды они  обменялись  любовными  клятвами  при
мерцающем свете звезд. Они условились о третьем свидании.
     А  у  плантатора,  который  так гордился своей дочерью, не
было и тени подозрения, что она  жестоко  обманывает  его.  Его
дочь,  его  единственная  дочь, гордая аристократка, красивая и
одаренная, которая могла бы  сделать  блестящую  партию,  любит
простого  охотника  за лошадьми! Если бы ему это приснилось, он
вскочил бы со  своей  мягкой  постели,  как  от  звуков  трубы,
возвещающей  конец  мира.  У  него  не  возникло  ни  малейшего
подозрения. Все  это  было  слишком  неправдоподобным,  слишком
чудовищным.  И  если  бы  такая  мысль пришла ему в голову, она
показалась бы ему нелепой.
     Он был доволен той безропотной покорностью, с которой дочь
приняла  его  последнее  запрещение.  Ему,  правда,   было   бы
приятнее,  если  бы  она более точно исполнила его желание и не
отказалась совсем  от  прогулок  по  прерии,  но  ездила  бы  в
сопровождении   брата   или  кузена.  Она  же  до  сих  пор  не
соглашалась на это, а он не настаивал.  Он  охотно  уступил  ее
капризу.  Ведь  пока Луиза оставалась дома, не могло возникнуть
никаких новых сплетен. Ее  уступчивость  настолько  обезоружила
его,  что  он  почти жалел о своем запрещении. Успокоившись, он
уже подумывал о том, чтобы его отменить.

     Была одна из тех лунных ночей, которые  бывают  только  на
юге; такая ночь, когда серебристый диск луны плавно скользит по
сапфировому  небу,  а  горы в прозрачном воздухе вырисовываются
так ясно, что кажется, можно коснуться их рукой; когда  ветерок
затихает  и  большие  листья  тропических  деревьев  замирают в
неподвижности, словно прислушиваясь к удивительному хору ночных
голосов зверей, птиц, пресмыкающихся и насекомых.
     Это была такая ночь, когда хочется  гулять  вдвоем  с  той
единственной  ненаглядной,  которая  по какому-то таинственному
велению природы завладела вашим сердцем, когда  вы  мечтаете  о
том,  чтобы  белые  руки обвились вокруг вашей шеи и прекрасные
глаза смотрели на вас с тем волнующим выражением, которое милее
всего бывает при таинственном свете луны...
     Уже  давно  барабан   пехотинцев   и   горн   кавалеристов
возвестили о том, что гарнизону форта Индж пора ложиться спать.
Короче  говоря,  было  уже  около  полуночи,  когда  от  дверей
гостиницы Обердофера отъехал всадник. Он поехал по дороге вдоль
Леоны и скоро оставил за собой поселок.
     Как уже упоминалось, эта  дорога  проходила  мимо  асиенды
Каса-дель-Корво  по  противоположному  берегу реки. Упоминалось
также, что она пересекала полосу открытой прерии, где была одна
небольшая роща.
     Эта одинокая купа деревьев, одна из  тех,  которые  жители
прерии  называют  островками  леса, стояла у дороги, по которой
скакал всадник, только что выехавший из поселка.
     Доехав до рощи, всадник соскочил с лошади и привязал ее  к
дереву.  Затем он снял с луки седла длинную веревку, сплетенную
из конского волоса,  свернул  ее  кольцом  и,  надев  на  руку,
бесшумно прошел через рощу к реке.
     Прежде чем выйти из-под прикрытия густой тени деревьев, он
вопросительно  посмотрел  на  небо и на ярко светившую луну. Во
взгляде его мелькнула тревога.
     -- Нет смысла  ждать,  пока  эта  красавица  скроется,  --
озабоченно  пробормотал  он.-- Видно, она решила не ложиться до
самого утра.
     Потом он поглядел на открытое  место,  отделявшее  его  от
воды.     На    противоположном    берегу    темнела    асиенда
Каса-дель-Корво.
     -- Что, если сейчас кто-нибудь там не спит?.. Вряд ли  это
вероятно  в  такой поздний час. Конечно, если кого-нибудь мучит
нечистая совесть... Ба! Да ведь там есть такой человек! Если он
не спит, то наверняка заметит меня. Если бы это касалось только
меня, я бы ничуть не беспокоился. Что делать? Надо рисковать --
другого выхода нет. Луна зайдет только через несколько часов, а
на небе нет ни облачка.  Я  не  могу  заставлять  Луизу  ждать.
Ничего не поделаешь, будь что будет!
     С  этими  словами он быстро, но осторожно пересек открытое
место и подошел к крутому обрыву над рекой.
     Не задерживаясь здесь, он ловко спустился  по  извилистой,
но, очевидно, хорошо ему знакомой тропинке к самой воде.
     Через минуту он уже стоял на берегу, как раз напротив того
места,   где  в  тени  огромного  тополя  покачивался  на  воде
маленький челнок.
     Некоторое время человек внимательно всматривался в заросли
на противоположном берегу, по-видимому проверяя, не прячется ли
там кто-нибудь.
     Убедившись, что в зарослях никого нет, он взял свое  лассо
и,  сделав  несколько  круговых  движений,  перекинул его через
реку.
     Петля захлестнула  колышек  на  носу  челнока,  и  человек
перетащил  его  к  себе; он прыгнул в него, взял весла, которые
лежали на дне, и, вставив их в уключины, переправился на другой
берег, подведя челнок к месту, где он стоял раньше.
     Выйдя на берег, он вытащил челн на  песок,  чтобы  его  не
унесло течением. Потом ночной гость Каса-дель-Корво прокрался в
тень  тополя;  казалось,  он  ждал либо условного сигнала, либо
появления кого-то, с кем заранее договорился встретиться.
     Если бы кто-нибудь заметил его в эту  минуту,  то  мог  бы
принять    его    за    вора,   который   собирается   ограбить
Каса-дель-Корво.  Но,  услышав   шепот,   срывавшийся   с   уст
незнакомца,  он понял бы, что все подозрения его несправедливы.
Правда, он мечтал о сокровище, скрытом за стенами дома, но  это
были  не  деньги, не драгоценности, не фамильное серебро -- это
была хозяйка дома.
     Вряд ли нужно объяснять, что человек, который оставил свою
лошадь в  роще  и  так  удачно  переправился  через  реку,  был
Морис-мустангер.

     Глава XXXII. СВЕТ И ТЕНЬ

     Недолг