ит пограничного жителя  Техаса.  Наоборот,  он  был  бы
удивлен  гораздо  больше,  если бы увидел, что в прерии пасется
одинокая лошадь. В первом случае он просто подумал  бы:  "Табун
мустангов".  Во  втором  у  него  возникла  бы  целая  вереница
недоуменных  мыслей.  Это  может  быть  либо   дикий   жеребец,
изгнанный  из  табуна,  либо верховая лошадь, ушедшая далеко от
стоянки какого-нибудь путника.
     Опытный житель прерии сразу определит, что это за лошадь.
     Если она пасется с удилами во рту и  с  седлом  на  спине,
тогда  сомнений  не  будет.  Ему придется задуматься только над
тем, как ей удалось убежать от своего хозяина.
     Но, если всадник сидит в седле, а лошадь все-таки пасется,
тогда остается только подумать: он -- просто садовая  голова  и
лентяй,  который  не  догадается  сойти,  чтобы не мешать своей
лошади пастись.
     Однако если окажется, что у всадника нет  никакой  головы,
даже  и  садовой,  тогда  возникает  тысяча  предположений,  из
которых ни одно, наверно, не будет близко к истине.
     Именно такая лошадь и такой всадник  появились  в  прериях
юго-западного  Техаса в 185... году. Точный год неизвестен, но,
во всяком случае, это было в 50-х годах.
     Место можно указать более точно: его встречали в  зарослях
и на открытой прерии, примерно в границах площади в двадцать на
двадцать миль между Леоной и Рио-де-Нуэсес.
     Всадника  без  головы видели многие люди и в разное время.
Во-первых,   те,   кто   искал   Генри   Пойндекстера   и   его
предполагаемого  убийцу.  Во-вторых,  слуга  Мориса-мустангера.
В-третьих, Кассий Колхаун во  время  своих  ночных  скитаний  в
лесных  зарослях.  В-четвертых, мнимые индейцы -- той же ночью.
И, наконец, Зеб Стумп -- в следующую ночь.
     Но были и другие люди, которые видели всадника без  головы
в   других  местах  и  при  других  обстоятельствах:  охотники,
пастухи, объездчики. Всем этот загадочный всадник внушал  ужас,
для всех он был необъяснимой тайной.
     О нем говорили не только на Леоне, но и в более отдаленных
местах.  Слухи распространились на юг, до берегов Рио-Гранде, а
на север -- до  Сабайнала.  Никто  не  сомневался  в  том,  что
странного  всадника действительно видели. Сомневаться в этом --
значило  бы  отвергать  свидетельство  двухсот  людей,  которые
готовы  были поклясться, что это правда, а не игра воображения.
Никто и не отрицал, что его  действительно  видели.  Оставалось
только  найти объяснение этому странному и противоестественному
явлению.
     Высказывалось   множество   догадок,   более   или   менее
правдоподобных,  более  или  менее  нелепых.  Одни  считали это
"хитростью индейцев", другие -- чучелом; некоторые думали,  что
это  настоящий  всадник,  чья  голова  спрятана  под  серапе, в
котором проделаны  две  дырочки  для  глаз.  А  кое-кто  упорно
держался мнения, что всадник без головы сам дьявол.
     Кроме попыток объяснить это загадочное явление, передавали
еще всякие  подробности. Одним казалось, что им удалось увидеть
голову или очертания ее на груди под серапе. Другие утверждали,
что  они  разглядели  голову  в  руке  всадника;  а   некоторые
добавляли,  что на ней была шляпа -- черное глянцевое сомбреро,
обшитое золотым позументом.
     Кроме  того,  многие  пытались  разгадать,   какая   связь
существует  между  появлением всадника и таинственным убийством
молодого Пойндекстера.
     Почти все  были  уверены,  что  связь  между  этими  двумя
тайнами,  безусловно, есть, но какая -- объяснить не мог никто.
А тот, кто мог пролить на это некоторый свет,  все  еще  был  в
горячке.
     В   таких  пересудах  прошла  неделя,  в  течение  которой
призрачного всадника видели еще много раз: то он мчался быстрым
галопом, то ехал тихим шагом по открытой прерии: его лошадь  то
останавливалась  и  осматривалась, то опускала голову и усердно
щипала сочную траву.
     О   всаднике   без   головы   рассказывали   много   самых
фантастических  и нелепых историй, повторять которые нет нужды;
однако  следует   привести   один   истинный   эпизод,   весьма
существенный для нашего странного повествования.

     Среди  простора  открытой  прерии  виднеется  небольшая, в
три-четыре акра, дубрава. Житель прерии назовет  ее  островком;
и,  глядя  на  огромный зеленый океан вокруг этого клочка леса,
нельзя не согласиться, что это сравнение удачно.
     Недалеко от дубравы, на  расстоянии  каких-нибудь  двухсот
ярдов, спокойно пасется лошадь. Это та самая лошадь, на которой
ездит  всадник  без  головы;  таинственный наездник по-прежнему
сидит на ней; с тех пор  как  его  видели  впервые,  ни  в  его
костюме,  ни  в позе как будто бы не произошло никаких перемен.
Полосатое серапе по-прежнему спускается с его  плеч;  на  ногах
по-прежнему гетры из шкуры ягуара.
     Он  сидит,  слегка  наклонившись  вперед, словно для того,
чтобы  лошади  удобнее  было  щипать  траву.  Поводья,  которые
всадник  не  то  держит  в  руке,  не то зацепил за луку седла,
достаточно длинны, чтобы не мешать ей.
     Те, кто уверял, что видели его  голову,  говорили  правду;
правы  также  и  те, кто утверждал, что на ней черное сомбреро,
отделанное золотым позументом.
     Голова прижата к левому бедру  всадника,  подбородком  она
почти  касается  его  колена.  Ее можно видеть, только глядя на
всадника  слева,  и  то  не  всегда,  так  как  иногда   голову
прикрывает край серапе.
     Иногда   можно  видеть  и  лицо.  Черты  его  красивы,  но
выражение ужасно; посиневшие губы полуоткрытого рта  застыли  в
жуткой улыбке, обнажив два ряда белых зубов.
     Хотя внешность самого всадника как будто осталась прежней,
но тем не менее что-то изменилось.
     До  сих  пор  он  ездил  один,  теперь  у  него  появились
спутники.
     Вряд ли их можно назвать  приятной  компанией  --  десяток
койотов сопровождает его по пятам, прыгая около него.
     Нет  сомнения,  что  это не нравится лошади: она фыркает и
бьет копытом, когда кто-нибудь из них подходит слишком близко.
     Но всадник не обращает на них внимания, так же  как  и  на
стаю  больших черных птиц, кружащих над его плечами. Даже когда
самая дерзкая из них осмелилась сесть на него, он  и  тогда  не
поднял руки, чтобы се прогнать.
     Три  раза  эта  птица  садилась на него: сначала на правое
плечо, потом на левое и, наконец, посредине, на том месте,  где
должна была быть голова.
     Птица недолго остается на этом странном насесте. Всадник к
этому  равнодушен, но лошадь встает на дыбы и неистовым ржанием
отгоняет грифов -- правда, ненадолго.
     На коне, то спокойно пощипывающем сочную траву прерии,  то
нетерпеливо отгоняющем волков и коршунов, безучастный ко всему,
медленно объезжает дубраву всадник без головы.

     Глава LXXIV. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

     Странное  зрелище,  о  котором  только  что шла речь, было
настолько страшным, что не казалось  нелепым.  На  него  нельзя
было смотреть без содрогания и ужаса.
     А  смотрел ли на него кто-нибудь, кроме койотов на земле и
коршунов в небе?
     Да. Его видел человек, который  --  единственный  во  всем
Техасе -- отчасти уже разгадал эту тайну.
     Но  и  для  него не все еще было ясно. Он знал только, что
всадник без головы не был ни чучелом, ни дьяволом.  Но  и  этот
человек  испытывал  ужас  при виде страшного всадника. Он знал,
кто перед ним, и все-таки дрожал.
     Он  смотрел  на  всадника  без  головы  с  опушки  лесного
островка, прячась в тени деревьев.
     Несмотря  на  страх  и  желание остаться незамеченным, он,
словно притягиваемый каким-то магнитом, все время  следовал  за
всадником  без  головы  по  внутреннему  кругу, не обгоняя и не
отставая.
     Более того, ведь он увидел страшного всадника до того, как
сам въехал в дубраву. Он заметил его издалека и  мог  бы  легко
избежать  встречи с ним. Но вместо этого он решительно повернул
к нему.
     Он продвигался осторожно,  держась  за  деревьями,  словно
охотник,  выслеживающий пугливого оленя, с той только разницей,
что охотник за оленем  никогда  не  испытывает  такого  страха.
Очутившись среди деревьев, он, несмотря на свой страх, вздохнул
с  облегчением  -- теперь он, по крайней мере, перестал бояться
неудачи.
     Вряд ли он проехал десять миль по прерии без всякой  цели;
недаром  он продвигался столь осторожно, по самой мягкой траве,
под  прикрытием  кустов  чапараля  --  так,  чтобы  никому   не
попасться  на  глаза  и  не  выдать  своего присутствия хрустом
веток.
     Стоило немного понаблюдать за  человеком,  передвигавшимся
по  опушке  лесного островка, чтобы понять смысл его поведения.
Его глаза были устремлены на всадника без головы, он напряженно
следил за его передвижениями и сообразовался с ними.
     Сначала казалось -- его главным чувством был страх.  Через
некоторое  время  страх сменился нетерпением, которое заставило
его действовать смелее. Такая перемена в  настроении  человека,
прятавшегося  в  дубраве,  произошла  оттого,  что  всадник без
головы упорно не приближался к ее опушке ближе  чем  на  двести
ярдов.
     Это  настолько раздражало преследователя, что он то и дело
начинал бормотать ругательства. Впрочем, он всегда уснащал  ими
свою речь.
     -- Ах  ты,  чертова  тварь! Подойди она поближе хотя бы на
двадцать ярдов, я бы мог в нее попасть.  Выстрелить  сейчас  --
значит  только  спугнуть  ее,  а  второго  такого  случая может
никогда больше не представиться. Черт побери! Если  бы  не  эти
двадцать ярдов!
     Как  будто  желая проверить свой расчет, говорящий еще раз
прикинул расстояние, отделявшее его  от  всадника  без  головы.
Свое  короткое  охотничье ружье он все время держал наготове со
взведенным курком.
     -- Нет  смысла,  --  пробормотал   он   после   некоторого
размышления.--Пуля  будет на излете и не ранит лошадь, а только
испугает ее. Надо набраться  терпения  и  подождать,  пока  она
подойдет поближе. Проклятые волки! Все из-за них... До тех пор,
пока  они  ходят  за ней, лошадь будет держаться вдали от леса.
Такова повадка всех техасских мустангов, черт бы их побрал!.. А
нельзя ли ее как-нибудь приманить?  --  продолжал  он,  немного
помолчав.--  Может  быть, она пойдет на мой зов?.. Сомнительно.
За последнее время она отвыкла от звука человеческого голоса  и
только   испугается,   пожалуй.  И  от  моей  лошади  она  тоже
шарахнется, как в тот раз. Правда, тогда это  было  при  лунном
свете,  и,  кроме  того, за ней гналась собака. Не мудрено, что
лошадь одичала, таская на себе черт знает что. Ведь это  же  не
может...  нет!  В  конце  концов, это чья-то проделка... чья-то
дьявольская проделка!
     При этих словах говоривший натянул  поводья.  Наклонившись
вперед,  чтобы  лучше  видеть,  он  продолжал  всматриваться  в
странного всадника, медленно огибавшего дубраву.
     -- Это, несомненно, его лошадь. Его седло, серапе  --  все
его. Как же они попали к другому?
     После нескольких минут молчания он снова заговорил:
     -- Фокус  или  нет, но дело плохо. Тот, кто это подстроил,
должен знать все, что произошло тогда ночью. Если пуля там,  ее
надо  достать.  Какой  я  был  дурак,  что хвастал этим! Вот уж
действительно везет,  как  утопленнику...  Нет,  она  ближе  не
подойдет.  Она  явно  боится  леса. Все мустанги чувствуют себя
увереннее на открытом месте. Что же делать? Может быть,  лошади
все  же  приятно  будет  услышать  человеческий  голос? Если бы
только она подошла на двадцать  ярдов  ближе,  все  было  бы  в
порядке. Черт побери, попробую...
     Подъехав немного ближе к опушке, он стал подзывать лошадь:
     -- Поди-ка, умница! Подойди, хорошая лошадка!
     Из  этого  ничего не вышло -- лошадь не только не подошла,
а, наоборот,  испугалась;  едва  она  услышала  этот  зов,  как
выронила траву изо рта, затрясла головой и испуганно захрапела;
казалось, она боялась этого звука гораздо больше, чем койотов и
коршунов.
     Ведь  она  была  мустангом,  и для нее человек был злейшим
врагом -- особенно человек  верхом  на  лошади;  и  теперь  она
почуяла близость этого врага.
     Она не остановилась, чтобы рассмотреть, что это за человек
и что это за лошадь. Для нее это были враги.
     По-видимому,  и  всадник  думал  так  же, потому что он не
натянул поводья и не остановил ее; предоставленная самой  себе,
она умчалась в прерию.
     С  грубым ругательством незадачливый преследователь выехал
из дубравы.
     Он снова выругался, увидев,  что  выпущенная  им  пуля  не
попала в цель, а всадник без головы уже вне досягаемости.

     Глава LXXV. ПО СЛЕДУ

     Зеб  Стумп  недолго  оставался на том месте, где обнаружил
отпечатки сломанной подковы.
     Шести секунд ему  оказалось  достаточно,  для  того  чтобы
сличить  подкову  с  отпечатком. Затем он сейчас же поднялся на
ноги и пошел по следу. Он шел пешком.  Старая  кобыла  послушно
следовала за ним на почтительном расстоянии.
     Зеб  прошел  больше  мили, замедляя шаг там, где отпечатки
были мало заметны, и опять ускоряя его, когда следы становились
яснее.
     Как археолог, найдя в развалинах древнего города  глиняную
табличку,  читает  иероглифы, которые понятны только ему, так и
Зеб Стумп читал таинственные знаки на земле прерии.
     Поглощенный этим занятием, охотник,  казалось,  ничего  не
замечал.  Он  не  смотрел  ни  на  безграничную зеленую саванну
вокруг,  ни  на  синее,  безоблачное  небо  над   головой.   Он
сосредоточенно вглядывался в траву под ногами.
     Внезапно раздавшийся звук заставил его поднять голову.
     Это  был  выстрел  из  ружья,  но  настолько  далекий, что
прозвучал он как осечка.
     Зеб  инстинктивно  остановился  и  поднял  глаза,  но   не
выпрямился.
     Старый  охотник  быстрым  взглядом осмотрел горизонт в той
стороне, откуда донесся звук.
     Голубоватый дымок, все еще  сохраняя  шарообразную  форму,
медленно  поднимался  к  небу.  Под ним темнела полоска далекой
дубравы.
     С того места, где стоял Зеб, и темное пятно леса, и  дымок
от  выстрела,  и  звук  его  могли быть замечены только опытным
следопытом.
     Но Зеб видел дымок и слышал выстрел.
     -- Чертовски странно! -- пробормотал он, продолжая  стоять
в  позе  огородника,  сажающего капустную рассаду. -- Чертовски
странно,  чтобы  не  сказать  больше.  И  кому  это  вздумалось
охотиться в таком месте? Ведь там же никакой дичи не водится --
не  оправдаешь  пороху и на один выстрел. Я бывал в этом леске.
Кроме койотов, там ничего нет. И чем только они там питаются?..
А-а! -- продолжал он после некоторого молчания. -- Какой-нибудь
лавочник  из  поселка,  уехавший   в   "экскурсию",   как   они
выражаются,  лупит  по этим тварям, а потом будет хвастать, что
охотился на волков. Что  ж,  пусть  охотится  --  это  меня  не
касается...  Э!  Сюда кто-то едет! Шпорит лошадь, словно за ним
черти гонятся... Что? С места не сойти, это безголовый!
     Старый охотник был прав.  И  кто  не  узнал  бы  всадника,
который  только  что  отделился  от  облачка  порохового дыма и
скакал во весь опор к тому месту, где стоял Зеб!
     Это был не кто иной, как всадник без головы.
     И не было сомнений, что он скачет  прямо  к  Зебу,  словно
увидел его.
     В пределах Техаса едва ли можно было найти более отважного
человека,  чем  старый  охотник.  Он  не  боялся  встречи  ни с
ягуаром, ни с пумой, ни с медведем, ни с бизоном; не пугали его
и индейцы. Он, пожалуй, не растерялся бы при встрече с  отрядом
команчей,  но  при  виде  этого  одинокого всадника Зеб потерял
самообладание.
     Закаленный жизнью среди дикой природы, верный ученик этого
мудрого учителя, Зеб Стумп,  однако,  не  был  лишен  некоторых
суеверных предрассудков. И у кого их нет!
     Старый  охотник  не боялся ни человека, ни зверя, но перед
сверхъестественным он отступил. Да и кто  угодно  испугался  бы
призрачного  всадника, который неудержимо мчался вперед, словно
неся с собой смерть.
     Зеб Стумп не просто отступил -- дрожа от  ужаса,  он  стал
искать, где бы спрятаться.
     Задолго  до того, как всадник без головы мог его заметить,
он укрылся в росших неподалеку кустах.
     Но ведь его могла выдать оседланная  кобыла.  Нет,  прежде
чем    скорчиться    в   своем   убежище,   Зеб   принял   меры
предосторожности.
     -- Ложись! -- крикнул он своей верной лошади, которая хотя
и не умела говорить, зато прекрасно понимала его. -- На  землю,
живо, а то смотри провалишься в преисподнюю!
     Словно испугавшись этой угрозы, кобыла сразу же опустилась
на передние  колени, а затем, подобрав задние ноги, улеглась на
траве, словно расположившись на отдых после трудового дня.
     Едва только Зеб и его лошадь успели спрятаться,  как  мимо
них галопом проскакал таинственный всадник.
     Он  мчался  во  весь  опор  и,  по-видимому,  не собирался
останавливаться, чему Зеб был очень рад.
     Всадник без головы поехал в  этом  направлении  совершенно
случайно,  а вовсе не потому, что увидел охотника или его тощую
кобылу.
     Но, как ни испугался Зеб,  он  все  же  успел  рассмотреть
загадочного всадника, прежде чем тот скрылся из виду.
     И  то, что было тайной для всех, перестало быть тайной для
Зеба Стумпа.
     Когда лошадь поравнялась с  кустами,  где  спрятался  Зеб,
ветер  отогнул  край  серапе,  и  под ним охотник увидел хорошо
знакомый ему костюм. Это была голубая  блуза  со  складками  на
груди;  несмотря  на  покрывавшие  ее  багровые  пятна,  старый
охотник узнал эту блузу.
     Но  он  не  был  уверен,  что  узнал   лицо,   упиравшееся
подбородком в бедро всадника.
     В  этом  не  было ничего странного. Даже любящая мать, так
часто любовавшаяся прекрасным лицом сына, теперь не  узнала  бы
его.
     Зеб  тоже  не  узнал  его  -- он догадался. Лошадь, седло,
полосатое серапе, небесно-голубая куртка и такие же брюки, даже
шляпа на голове -- все это было знакомо ему; он узнал и  фигуру
всадника,  который  сидел,  выпрямившись в седле. Голова должна
была  принадлежать  этому  же  человеку,   несмотря   на   свое
непонятное смещение.
     Это  не  было мимолетным видением -- Зеб хорошо рассмотрел
страшного всадника; хотя он мчался  галопом,  но  зато  проехал
всего в десяти шагах от старого охотника.
     Но  он  ни  словом,  ни  движением не попытался остановить
удалявшегося всадника; только потом, поняв, кто  этот  всадник,
он с грустью прошептал:
     -- Иосафат! Так, значит, это правда! Бедный паренек! Убит!

     Глава LXXVI. В МЕЛОВОЙ ПРЕРИИ

     Долго  следил  Зеб  Стумп из своего убежища за удалявшимся
всадником, который продолжал мчаться галопом. И, лишь когда  он
скрылся  за  группой  акаций, старый охотник поднялся на ноги и
выпрямился во весь рост.
     Он простоял так секунду или  две,  обдумывая,  что  делать
дальше.
     Это страшное и неожиданное происшествие сбило его с толку.
     Надо  ли  идти дальше по следу сломанной подковы или же за
всадником без головы?
     Первый след может открыть многое; второй как будто обещает
еще больше.
     Быть может, ему удастся захватить всадника и узнать  тайну
его скитаний.
     Размышляя  таким  образом,  Зеб  чуть  было  не  забыл про
облачко дыма и про выстрел, который раздался в прерии.
     Но скоро его мысли снова обратились к ним.
     Поглядев туда, где он видел дымок, охотник  заметил  нечто
такое,   что   вновь   заставило  его  пригнуться  и  с  особой
тщательностью укрыться под акациями; старая  кобыла  продолжала
лежать, и о ней можно было не беспокоиться.
     На  этот  раз  Зеб  увидел  человека  верхом  на лошади --
настоящего всадника, с головой на плечах.
     Он все еще был далеко  и  едва  ли  успел  заметить  среди
акаций  высокую  фигуру охотника и тем более кобылу, лежащую на
земле. Он их и не заметил -- во  всяком  случае,  судя  по  его
поведению.
     Всадник   сидел,   наклонившись   вперед,   и  внимательно
всматривался в землю.
     Нетрудно было определить, чем  он  был  занят