ь  была
безупречна, как изваяние тончайшей работы.  Очертания  всадника
были  видны  только  от  седла  и до плеч; ноги терялись в тени
животного; однако поблескивающие шпоры и  стремена  показывали,
что ноги у всадника были. Но над плечами не было ничего.
     Зеб  Стумп  протер глаза и посмотрел, снова протер и снова
посмотрел, но  видение  оставалось  все  тем  же.  Если  бы  он
повторил  это  восемьдесят  раз, то все равно перед глазами его
была бы все та же фигура -- всадник без головы.
     Сомневаться было невозможно. Он видел, как лошадь  шла  по
краю  обрыва  медленным,  но  уверенным шагом; однако топота ее
копыт не было слышно, словно  она  не  шла,  а  скользила,  как
силуэт в театре теней.
     Это видение не было мимолетным: Зеб довольно долго смотрел
на него -- во всяком случае, достаточно долго, чтобы разглядеть
все до  мелочей,  достаточно долго, чтобы убедиться, что это не
мираж, не обман зрения, не иллюзия.
     Оно  исчезало  медленно  и  постепенно:  сначала  скрылась
голова  лошади,  потом  ее  шея,  передняя часть корпуса, потом
всадник -- призрачный, чудовищный образ, --  и,  наконец,  круп
лошади и ее длинный развевающийся хвост.
     -- Иосафат!
     Это  восклицание  сорвалось сует Зеба Стумпа не потому что
он был удивлен исчезновением всадника. В  нем  не  было  ничего
странного.  Призрак  скрылся за кулисами -- другими словами, за
верхушками деревьев, поднимающимися над обрывом.
     -- Иосафат!
     Дважды вырвался у охотника его любимый возглас, и оба раза
с выражением безграничного изумления и ужаса.
     О чувствах охотника легко было догадаться и по  его  виду:
несмотря  на  всю  его  храбрость,  он  вздрогнул, и даже губы,
коричневые от табачного сока, побелели.
     Некоторое время  Зеб  стоял  совершенно  безмолвно,  точно
онемев.
     Наконец он снова обрел дар речи.
     -- Черт  побери!  -- пробормотал он очень тихо, все eще не
отводя глаз от того  места,  где  только  что  исчез  лошадиный
хвост.  --  Ирландец  все-таки  был  прав. Я думал, что это ему
спьяну почудилось! Но нет! Он на самом деле видел, так же как и
я. Неудивительно, что малый испугался. У меня у самого  до  сих
пор  все  поджилки  трясутся. Иосафат! Что же это может быть?..
Что  же  это  может  быть?--повторил   Зеб   после   некоторого
раздумья.-- Пожалуй, я добьюсь разгадки! Будь это днем или если
бы  он был ближе, я бы мог хорошенько рассмотреть его. А почему
бы мне не подойти к нему поближе?  Черт  побери,  попробую.  Не
съест  же  он  меня,  если  даже  это  сам  дьявол!  А если это
действительно дьявол, то я еще проверю, нельзя ли выбить  черта
из  седла пулей. Что же, пойдем и познакомимся с этой нечистью,
кто бы он ни был.
     С этими словами охотник  направился  к  тропинке,  которая
вела к обрыву.
     Ему не нужно было возвращаться за ружьем--он захватил его,
когда выскочил из хижины, услышав вой собакии.
     Если  всадник без головы был существом из плоти и крови, а
не выходцем с того света, Зеб Стумп вполне мог рассчитывать  на
новую встречу с ним.
     Когда  охотник  смотрел  на него из дверей хакале, всадник
ехал прямо к лощине, по которой можно было спуститься с верхней
равнины в долину Аламо. Зеб пошел по той же тропе,  рассчитывая
встретиться  с всадником без головы на краю обрыва, если только
тот не переменит направления или не перейдет со своей спокойной
иноходи на галоп.
     Охотник быстро прикинул, какое расстояние ему  надо  будет
преодолеть и сколько потребуется для этого времени.
     Его расчет оказался точным. Когда его голова была почти на
уровне равнины, он увидел возвышающиеся над ней плечи всадника.
     Еще  один  шаг  вверх  по  тропе -- и открылась вся фигура
всадника.
     Еще шаг -- и лошадь вырисовалась на фоне неба от челки  до
копыт.
     Лошадь  остановилась  над  самым обрывом, видимо собираясь
опуститься  вниз.  Наверно,  всадник  из  осторожности  натянул
поводья?  Или  она услышала шаги охотника? Вероятнее всего, она
его почуяла.
     Как бы то ни было, она стояла прямо перед охотником.
     Увидев этот странный силуэт, Зеб  остановился.  У  всякого
другого  на его месте, наверно, волосы поднялись бы дыбом. Даже
у Зеба "мурашки побежали по спине", как он сам потом признался.
     Однако охотник твердо решил выполнить  намерение,  которое
привело его сюда: узнать, кто это -- человек или дьявол.
     Не  теряя  времени,  Зеб вскинул ружье к плечу; его взгляд
скользил вдоль ствола; луна светила так ярко,  что  можно  было
прицелиться прямо в грудь всадника без головы.
     Еще  мгновение  --  и  пуля  пронзила  бы его сердце; но у
охотника вдруг мелькнула мысль:
     "А что, если это будет убийство?"
     Зеб опустил ружье и минуту колебался.
     -- Может, это человек? -- пробормотал он. --  Хотя  что-то
не похоже... Вряд ли под этой мексиканской тряпкой хватит места
для  головы.  Если  это  в  самом  деле  человек,  то у него, я
полагаю, должен быть язык, только где он может помещаться -- не
знаю... Эй, незнакомец! Поздненько же вы катаетесь! И  где  это
вы забыли свою голову?
     Ответа  не  последовало.  Только  лошадь фыркнула, услышав
человеческий голос. И все.
     -- Вот что, незнакомец! С вами  разговаривает  старый  Зеб
Стумп  из  штата  Кентукки.  Он  не из тех, над кем можно шутки
шутить. Я хочу, чтобы вы объяснились начистоту. Карты на  стол,
а то потеряете и их и ставку! Ну, отвечайте же, или я выстрелю!
     Снова  никакого  ответа.  Даже  лошадь  только  встряхнула
головой, по-видимому уже привыкнув к голосу Зеба.
     -- И черт с тобой! -- закричал охотник, выведенный из себя
молчанием, которое показалось ему оскорбительным. --  Даю  тебе
еще  шесть  секунд, и, если ты мне не ответишь, я стреляю! Если
ты чучело, то это тебе не  повредит.  А  если  дьявол,  то  тем
более.  Но  ежели  ты  человек,  а прикидываешься мертвецом, то
заслуживаешь пули за такую дурь. Ну, отвечай! -- продолжал он с
возрастающим  раздражением.  --  Отвечай,  тебе  говорят!..  Не
хочешь? Ладно! Я стреляю! Раз, два, три, четыре, пять, шесть...
     В ту секунду, когда должно было бы прозвучать "семь", если
бы счет продолжался, раздался резкий треск выстрела, свист пули
и затем глухой удар -- это свинец попал во что-то твердое.
     Выстрел,  казалось,  не  дал никаких результатов -- только
лошадь испуганно заржала. Всадник же продолжал спокойно  сидеть
в седле.
     Впрочем,  и  лошадь  как  будто  не очень испугалась. В ее
звучном ржании охотнику почудилась насмешка.
     И все же она сорвалась с места и умчалась  диким  галопом,
оставив  Зеба  в  таком  глубоком  изумлении, какого ему еще не
приходилось испытывать.
     Несколько секунд после выстрела Зеб Стумп не поднимался  с
колена.
     Если до выстрела у него по спине бегали мурашки, то теперь
его пробрала  холодная  дрожь.  Он  был не только изумлен -- он
оцепенел от ужаса. Старый охотник был вполне  уверен,  что  его
пуля  попала  в  сердце  всадника  или,  во всяком случае, в то
место, где у человека должно быть сердце.
     Был ли это человек? Зеб решил, что нет. И эта мысль,  быть
может,   успокоила   бы  его,  если  бы  не  лошадь,  не  дикое
сатанинское ржание, от которого у него до сих пор стыла кровь и
он дрожал, как в лихорадке. Зеб хотел бежать, но не мог встать.
И он продолжал стоять на  одном  колене,  в  полном  оцепенении
глядя  вслед  чудовищному всаднику, пока тот не исчез в залитых
лунным светом  просторах  прерии.  Только  тогда  он  оправился
настолько, что смог вернуться в хижину.
     Лишь  очутившись  под  ее  кровом, он пришел в ceбя и смог
спокойно подумать об этом странном происшествии.  Он  не  сразу
освободился  от  мысли, что видел самого дьявола. Но по здравом
размышлении он пришел к выводу, что это невероятно. Но никакого
другого объяснения ему найти не удалось.
     -- Вряд ли...-- продолжал он все еще с сомнением в голосе,
-- вряд ли это может быть выходец с того света, -- а то как  бы
я  услышал, что пуля об него шлепнулась? Ясно, что свинец попал
в  какое-то  тело,--  а  ведь  духи  бестелесные...  Ладно!  --
закончил  охотник,  по-видимому  отказавшись  от  попытки найти
объяснение этому странному явлению.-- Нечего больше ломать себе
голову! Одно из двух: либо это чучело, набитое  тряпками,  либо
сам сатана!

     Когда  Зеб  вошел  в  хижину,  вместе с ним туда прокрался
голубой утренний свет.
     Пора было будить Фелима,  чтобы  тот  посидел  с  больным.
Ирландец  уже  совсем  протрезвился  и,  чувствуя  себя немного
виноватым, потому что долго спал, был рад принять на  себя  эту
обязанность.
     Но,  прежде  чем  уступить  ему  место, старый охотник сам
заново перевязал  раны.  Зебу  были  хорошо  известны  лечебные
свойства  растений.  Вблизи  рос кактус нопаль, сок которого --
отличное средство для заживления ран. Старик  знал,  что,  если
приложить  его  к  ране, она через сутки начнет затягиваться, а
через три дня совсем заживет.
     Как и большинство местных жителей,  Зеб  глубоко  верил  в
целебные  свойства  кактусов,  и,  если  бы поблизости был хоть
десяток докторов, он не позвал бы к больному ни одного из  них.
Он  был убежден, что Морису Джеральду не грозит опасность -- по
крайней мере, от ран. Опасность была -- но другая.
     -- Ну, мистер Фелим,-- сказал Зеб, заканчивая перевязку,--
мы сделали все, чтобы залечить раны, а  теперь  надо  подумать,
как  бы  накормить  больного...  Ты  говоришь,  что  у тебя нет
никакой еды?
     -- Хоть шаром покати, мистер Стумп. Хуже  того:  и  выпить
нечего -- ни капли во всем доме.
     -- Это  ты,  негодяй,  все  вылакал!  --  сердито закричал
Зеб.-- Если бы не ты, виски  хватило  бы  на  все  время,  пока
парень будет поправляться. Что же теперь делать?
     -- Вы  зря  меня обижаете, мистер Стумп. Я выпил только из
маленькой фляги. Это индейцы осушили  большую  бутыль.  Честное
слово!
     -- Нечего  врать-то! Ты бы не свалился только от того, что
было в фляжке. Я слишком хорошо знаю  твою  ненасытную  утробу,
чтобы поверить этому. Ты немало хлебнул и из большой бутыли.
     -- Клянусь всеми святыми!
     -- Пошел ты к черту со своими святыми! В них только дураки
верят...  Ладно, хватит болтать! Ты высосал все виски -- и дело
с концом. За двадцать миль за ним не поедешь, а ближе нигде  не
достать. Придется обойтись без него.
     -- Как же теперь быть?
     -- Молчи  и  слушай,  что  я  тебе  скажу.  Без выпивки мы
обойдемся, но я не вижу смысла подыхать с голоду.  Наш  больной
совсем  отощал.  Да  и  я  так  голоден,  что готов съесть хоть
койота, а уж от индюка подавно не отвернусь.  Ты  посиди  около
парня,  а  я отправлюсь на речку и посмотрю, не удастся ли чего
подстрелить.
     -- Не беспокойтесь, мистер Стумп, я сделаю все, что  надо.
Честное слово...
     -- Замолчи и дай мне договорить!
     -- Ей-ей, больше ни словечка не скажу.
     -- Да  заткнись  же!  Запомни  хорошенько:  если  кто сюда
забредет, пока меня нет,-- дай мне знать. Только  не  теряй  ни
минуты.
     -- Можете быть умерены.
     -- Смотри же, не подведи!
     -- Не  подведу,  только  как  это  сделать,  мистер Стумп?
Может, вы зайдете далеко и не услышите, как я буду кричать. Как
же тогда?
     -- Вряд ли мне придется идти  далеко  --  на  заре  дикого
индюка  у  реки  подстрелить нетрудно. А впрочем, как знать? --
продолжал Зеб после минутного размышления. --Найдется ли у тебя
в хижине ружье? Пистолет также годится.
     -- Ни того, ни другого нет. Хозяин взял их с собой. Должно
быть, он оставил их в поселке.
     -- Плохо дело. Ведь я и в  самом  деле  могу  не  услышать
твоего крика.
     Зеб  уже  переступил  было  порог,  но потом остановился и
задумался.
     -- Есть! -- воскликнул он после некоторого  размышления.--
Придумал! Видишь мою старую кобылу?
     -- Как же не видеть, мистер Стумп? Конечно, вижу.
     -- Ладно. А колючие кактусы на краю поляны видишь?
     -- Вижу.
     -- Молодчина! Теперь слушай. Поглядывай за дверь. Если кто
появится,  пока меня нет, беги прямо к кактусу, срежь ветку, да
выбирай поколючее, и ткни ее под хвост моей кобыле.
     -- Господи! Для чего же это?
     -- Ладно,  придется  объяснить  тебе,  --  сказал  Зеб   в
раздумье,--  а  то  ты, чего доброго, все напутаешь. Видишь ли,
Фелим, мне надо знать, если кто-нибудь сюда заглянет. Я  далеко
не  пойду,  но  все  же  может случиться, что я тебя не услышу.
Пусть кричит кобыла -- у нее, пожалуй, голос  погромче  твоего.
Понял, Фелим? Смотри же, сделай все, как я тебе сказал!
     -- Ей-же-ей, сделаю!
     -- Смотри  не забудь. От этого может зависеть жизнь твоего
хозяина.
     С этими словами  старый  охотник  закинул  за  плечо  свое
длинное ружье и вышел из хижины.
     -- А  старик-то  не дурак, -- сказал Фелим, как только Зеб
отошел  на  такое  расстояние,  что  уже  не  мог  слышать  его
голоса.-- Но почему он oпасается, что хозяину будет плохо, если
сюда кто-то придет? Он даже сказал, что от этого будет зависеть
его жизнь. Да, он так сказал. Он мне сказал, чтобы я поглядывал
за  дверь.  Небось  он  хотел,  чтобы я сразу это сделал. Так я
пойду погляжу.
     Фелим вышел на лужайку и окинул внимательным взглядом  все
тропы, которые вели к хижине.
     Потом он вернулся и встал на пороге, как часовой.

     Глава LVII. УСЛОВЛЕННЫЙ СИГНАЛ

     Фелиму  недолго  пришлось  стоять  на  страже. Не прошло и
десяти минут, как он услышал стук копыт. Кто-то  приближался  к
хижине.
     У Фелима сильно забилось сердце.
     Густые  деревья мешали ему разглядеть всадника, и он никак
не мог определить, что это за гость. Однако по топоту копыт  он
догадался, что едет кто-то один; но как раз это и напугало его.
Он  меньше  встревожился бы, если бы услышал, что скачет отряд.
Хотя он уже хорошо знал, что  мустангер  лежит  в  хижине,  ему
очень  не  хотелось снова встречаться со всадником, который был
так похож на его хозяина, если не считать головы.
     Сначала Фелим хотел было перебежать  лужайку  и  выполнить
распоряжение Зеба. Однако испуг приковал его к месту, и раньше,
чем  он  успел собраться с духом, он убедился, что его опасения
напрасны: у незнакомого всадника была голова.
     -- Вот она -- у него  на  плечах,--  сказал  Фелим,  когда
всадник    показался    из-за   деревьев   и   остановился   на
противоположном конце поляны.--  Настоящая  голова,  да  еще  с
красивым  лицом, только не слишком веселым. Можно подумать, что
бедняга  недавно  схоронил  свою  бабушку!  А  ножки-то   какие
крохотные... Святые угодники, да это женщина!
     Пока  ирландец  рассуждал  --  то  про  себя, то вслух, --
всадник проехал еще несколько шагов и снова остановился.
     На этом расстоянии Фелим  окончательно  убедился,  что  он
правильно  определил  пол неизвестного всадника, хотя тот сидел
на лошади по-мужски и на нем была мужская шляпа и  серапе,  что
могло ввести в заблуждение и более искушенного человека.
     Это действительно была женщина. Это была Исидора.

     Фелим впервые увидел мексиканку, так же как и она его. Они
никогда  раньше  не встречались. Он правильно заметил, что лицо
ее не было веселым. Напротив, оно было печальным,  даже  больше
того--на нем лежала печать отчаяния.
     Когда  Исидора  показалась  из-за  деревьев, во взгляде ее
сквозило опасение. Когда она выехала  на  поляну,  лицо  ее  не
просветлело   --   на  нем  появилось  удивление,  смешанное  с
разочарованием.
     Вряд ли она была удивлена, увидев хижину: Исидора знала  о
ее  существовании. Она-то и была целью ее путешествия. Девушку,
вероятно, удивила странная фигура на пороге. Это  был  не  тот,
кого она ожидала здесь встретить.
     В нерешительности она подъехала поближе, чтобы расспросить
его.
     -- Не     ошиблась     ли     я?--     спросила    Исидора
"по-американски".-- Простите, но я... я думала, что дон Морисио
живет здесь.
     -- Дон Моришо, вы сказали?  Нет.  Здесь  такого  нет.  Дон
Моришо?  Я  знал  одного  по  фамилии Мориш, он жил недалеко от
Баллибаллаха. Я хорошо запомнил  этого  парня,  потому  что  он
надул  меня  однажды при покупке лошади. Только имя-то его было
не Дон, а Пат. Пат Мориш его звали.
     -- Дон Морисио. Мо-рис, Мо-рис.
     -- А, Морис! Может быть, вы спрашиваете  о  моем  хозяине,
мистере Джеральде?
     -- Да-да! Сеньор Зераль.
     -- Ну, если вам нужен мистер Джеральд, то он как раз живет
в этой  самой  хижине,  вернее  -- заезжает сюда после охоты на
диких лошадей. Он поселился здесь только на время своей  охоты.
Ах,  если  бы  вы  видели  его красивый замок там, на родине, в
старой  Ирландии!  Посмотрели  бы  на  голубоглазую   красотку!
Бедняжка небось слезами заливается, ожидая его возвращения. Ах,
если б вы только видели ее!
     Несмотря  на  ирландский  акцент Фелима, мексиканка поняла
его.
     Ревность  --  хороший  переводчик.  Что-то  вроде   вздоха
вырвалось  у  Исидоры,  когда  Фелим произнес коротенькое слово
"ее".
     -- Я вовсе не хочу видеть "ее", -- поспешила ответить она.
-- Я хочу видеть его. Он дома?
     -- Дома ли он? Вот это прямой вопрос. Предположим, я скажу
вам, что он дома. Что же тогда?
     -- Я хочу его видеть.
     -- Ах, вот оно что!  Придется  вам  подождать.  Сейчас  не
время  для  гостей:  к  нему  можно  пустить только доктора или
священника, моя красавица. А вас я не пущу.
     -- Но мне очень нужно повидать его, сеньор!
     -- Гм... вам нужно видеть его? Это я  уже  слышал.  Только
вам  не  удастся.  Фелим  О'Нил  редко  отказывает  красавицам,
особенно таким черноглазым, как  вы.  Но  что  поделаешь,  если
нельзя!
     -- Но почему нельзя?
     -- На  это есть много причин! Первая -- потому, что сейчас
он не может принять гостей, и особенно даму.
     -- Но почему же, сеньор, почему?
     -- Потому что он не одет как следует. На нем одна рубашка,
если не считать тряпья, которым мистер Стумп его всего обмотал.
Черт побери! Этого, пожалуй, хватило бы, чтобы сшить ему  целый
костюм -- сюртук, жилет и брюки.
     -- Сеньор, я вас не понимаю...
     -- Ах, не понимаете! Разве я недостаточно ясно сказал, что
он в постели?
     -- В постели, в этот час! Надеюсь, ничего не...
     -- ...случилось,   вы   хотели   сказать?   К   несчастью,
случилось, да еще  такое,  что  ему  придется  пролежать  много
недель.
     -- О сеньор, неужели он болен?
     -- Вот  это-то  самое и есть. Но что же делать, голубушка,
скрывать этого не стоит,-- ему-то ни легче, ни хуже не будет от
того, что я сказал. Хоть в глаза ему это скажи, он  спорить  не
будет.
     -- Значит,  ои  болен. Скажите мне, сеньор, чем он болен и
почему он заболел?
     -- Хорошо. Но я могу ответить только на один ваш вопрос --
на первый. Его болезнь произошла от ран, а кто  их  нанес,  Бог
знает. У него болит нога. А кожа у него такая, точно его сунули
в  мешок  с  десятком  злых  кошек.  Клочка здоровой кожи, даже
величиной в вашу ладошку, и то не найдется. Хуже того -- он  не
в себе.
     -- Не в себе?
     -- Вот  именно.  Он болтает, как человек, который накануне
хватил лишнего и думает, что за ним гоняются с кочергой.  Капля
винца,  кажется  мне, была бы для него лучшим лекарством, -- но
что поделаешь, когда его нет! И фляжка и бутыль -- все пусто. А
у вас с собой нет хоть маленькой фляжки?  Немножко  агвардиенте
-- так,  кажется,  по-вашему?  Мне  приходилось  пить  дрянь  и
похуже.  Глоточек  этой  жидкости  наверняка  очень  помог   бы
хозяину.   Скажите  правду,  сударыня:  есть  ли  с  вами  хоть
капелька?
     -- Нет, сеньор, у меня нет  ничего  такого.  К  сожалению,
нет.
     -- Жаль!  Обидно  за мастера Мориса. Это было бы ему очень
кстати. Но что поделаешь, придется обойтись и так.
     -- Но, сеньор, неужели правда, что мне нельзя его видеть?
     -- Конечно. Да и к чему? Он ведь все равно не отличит  вас
от  своей прабабушки. Я же вам говорю -- он весь изранен и не в
себе.