миль.
палящего солнца, и заснул.
     Собака лежала у ног раненого и тоже дремала; но она  часто
просыпалась,  поднимала  голову  и  злобно  рычала, когда грифы
шуршали крыльями слишком близко над ее головой.
     Молодой человек  бредил.  С  его  губ  срывались  какие-то
странные  слова:  то  любовные  клятвы,  то  бессвязные  речи о
каком-то убийстве.

     Глава LI. ДВАЖДЫ ПЬЯНЫЙ

     Вернемся снова в уединенную хижину на Аламо, так  внезапно
покинутую  картежниками,  которые расположились под ее кровом в
отсутствие хозяина.
     Близился полдень следующего  дня,  а  хозяин  все  еще  не
возвращался.   Бывший   грум   Баллибаллаха   по-прежнему   был
единственным обитателем хижины. По-прежнему  он  лежал  пьяный,
растянувшись  на  полу.  Правда, с тех пор, как мы его видели в
последний раз, он уже успел протрезвиться, но теперь был  снова
пьян после нового обращения к богу вина.
     Чтобы объяснить все, надо рассказать, что произошло дальше
в ту ночь,  когда  игроки  в  монте  так  неожиданно  бежали из
хижины.
     Вид  трех  краснокожих  дикарей,  сидевших  за  столом   и
поглощенных игрой в карты, протрезвил Фелима больше, чем сон.
     Несмотря  на  явный  комизм этой сцены, Фелим не заметил в
ней ничего смешного и приветствовал непрошеных гостей неистовым
воплем.
     Но в том, что за этим  последовало,  не  было  уже  ничего
смешного.  Впрочем,  что  именно  последовало,  он ясно себе не
представлял. Он помнил только,  что  трое  раскрашенных  воинов
внезапно  прекратили  игру, швырнули карты на пол и, нагнувшись
над  ним,  стали  размахивать  ножами.  Потом   к   ним   вдруг
присоединился четвертый, и все они, толкая друг друга, выбежали
из хижины.
     Все  это произошло в течение каких-нибудь двадцати секунд.
И, когда он опомнился, в хакале уже никого не было.
     Спал он или бодрствовал? Спьяну он видел все  это  или  во
сне?   Произошло   ли   это  на  самом  деле  или  было  новым,
непостижимым для ума явлением, вроде того, которое до  сих  пор
стояло перед его глазами?
     Нет,  это  не  могло  ему  померещиться.  Он видел дикарей
слишком близко, чтобы сомневаться в их реальности.  Он  слышал,
как  они  разговаривали на непонятном языке. Это наверняка было
индейское наречие. Кроме того, на полу валялись карты.
     Фелим и не подумал поднять хотя  бы  одну  из  них,  чтобы
узнать, настоящие ли они. Он был для этого достаточно трезв, но
у  него  не хватало мужества. Разве мог он быть уверен, что эти
карты не обожгут ему  пальцы?  Как  знать  --  ведь  они  могли
принадлежать самому дьяволу.
     Несмотря на путаницу в мыслях, Фелим все же сообразил, что
оставаться  в  хижине  опасно.  Раскрашенные  картежники  могут
вернуться, чтобы продолжать игру. Они оставили здесь не  только
свои  карты,  но  и  все  имущество  мустангера. Правда, что-то
заставило их внезапно удалиться, но они могут так же внезапно и
вернуться.
     При этой мысли ирландец решил действовать. Погасив  свечу,
чтобы его никто не заметил, он крадучись выбрался из хижины.
     Через  дверь  он  выйти  не  осмелился. Луна ярко освещала
лужайку перед домом. Дикари могли быть где-нибудь поблизости...
     Он выбрался через заднюю стену, сорвав одну  из  лошадиных
шкур  и  протиснувшись между жердями. Очутившись снаружи, Фелим
скользнул в тень деревьев. Он не успел еще далеко  отойти,  как
заметил  впереди  что-то  темное.  Он  услышал,  как  несколько
лошадей грызут удила  и  бьют  копытами.  Фелим  остановился  и
спрятался за ствол кипариса.
     Скоро ирландец убедился, что это действительно лошади. Ему
показалось,  что  их было четыре. Они, несомненно, принадлежали
тем четырем воинам,  которые  превратили  хижину  мустангера  в
игорный  дом.  По-видимому,  лошади были привязаны к дереву, но
ведь хозяева могли быть рядом...
     При этой мысли Фелим хотел уже повернуть назад.  Но  вдруг
он  услышал  голоса,  доносившиеся с противоположной стороны,--
голоса   нескольких   человек,   говоривших   повелительным   и
угрожающим тоном.
     Потом   последовали   крики  ужаса  и  лай  собаки.  Затем
наступила тишина, нарушаемая лишь  треском  ломающихся  ветвей,
точно  несколько  человек  в  паническом  страхе  бежали сквозь
кусты.
     Фелим продолжал прислушиваться; шум становился все громче,
-- бегущие приближались к кипарису.
     Кипарис был  окружен  молодыми  побегами,  в  черной  тени
которых и укрылся Фелим.
     Едва   успел   слуга   спрятаться,  как  появились  четыре
незнакомца и, не останавливаясь, кинулись к лошадям.
     Пробегая мимо, они обменялись несколькими словами, которых
ирландец не понял; но  в  их  тоне  звучал  ужас.  Лихорадочная
поспешность   этих   людей   подтвердила   его   предположение.
По-видимому, они бежали от какого-то врага, который напугал  их
до смерти.
     Рядом  с  кипарисом была небольшая поляна, ярко освещенная
луной. Четыре беглеца должны были пересечь  эту  поляну,  чтобы
добраться  до  своих  лошадей.  И,  когда  они  попали в полосу
лунного света, Фелим отчетливо  увидел  их  обнаженные  красные
спины.
     Он  узнал в них четырех индейцев, которые так бесцеремонно
расположились в хижине мустангера.
     Фелим оставался в  своем  тайнике  до  тех  пор,  пока  по
доносившемуся  топоту  не  определил, что всадники поднялись по
крутому откосу на равнину и быстрым  галопом  помчались  прочь,
явно не собираясь возвращаться.
     Тогда  он  вышел  из  своего  убежища и, всплеснув руками,
воскликнул:
     -- Святой Патрик! Что же это  означает?  Что  этим  чертям
здесь  понадобилось?  И  кто  гонится за ними? Ясно, что кто-то
здорово их напугал. Не тот ли самый? Клянусь,  что  это  он!  Я
слышал,  как  рычала  собака,  а  ведь  она  убежала  за ним. О
Господи, что же это такое?  А  вдруг  он,  в  погоне  за  ними,
прискачет сюда?
     Боязнь  повстречаться  с  загадочным  всадником  заставила
Фелима снова спрятаться под деревом. В  трепетном  ожидании  он
простоял еще некоторое время.
     -- В  конце концов, это, наверно, всего лишь шутка мастера
Мориса. Он возвращался домой, и ему захотелось  напугать  меня.
Хорошо,  что  он подоспел как раз вовремя и напугал краснокожих
-- ведь они собирались ограбить и убить нас. Дай-то Боже, чтобы
это был он! Только я ведь его уже  давно  видел...  Сколько  же
времени  прошло? Помню, что выпил я изрядно, а теперь хоть бы в
одном глазу... Да, не нашли ли они мою бутыль, эти  индейцы?  Я
слыхал,  что  они любят это зелье не меньше нас, белых. Да ведь
если они отыскали бутыль, то там, наверно, и капли не осталось!
Надо вернуться и проверить. Их теперь нечего бояться.  Они  так
понеслись, что теперь и след их уже простыл.
     Снова  выбравшись  из  своего  убежища, Фелим направился к
хакале.
     Он пробирался с опаской и  несколько  раз  останавливался,
чтобы проверить, нет ли кого-нибудь поблизости.
     Успокаивая  себя  правдоподобным объяснением случившегося,
Фелим все же по-прежнему боялся новой встречи с  всадником  без
головы, который дважды появлялся около хижины и теперь мог быть
уже внутри.
     Если бы не надежда найти "капельку" в бутыли, он, пожалуй,
не решился  бы  до  утра вернуться домой. Однако желание выпить
было сильнее страха, и Фелим,  хотя  и  нерешительно,  вошел  в
темную хижину.
     Света  он  не зажег -- в этом не было нужды: он достаточно
хорошо знал хижину и  особенно  то  место,  где  обычно  стояла
бутыль.
     Но в заветном углу бутыли не оказалось.
     -- Черт  бы  их  побрал!  --  воскликнул  он с досадой. --
Похоже, что они до нее добрались! А то  --  почему  ее  нет  на
месте?  Я  оставил ее там. Отлично помню, что оставил ее там...
Ах, вот ты где,  моя  драгоценная!  --  продолжал  он,  нащупав
наконец  ивовую  плетенку.  --  Да  ведь  они осушили ее, скоты
эдакие! Чтоб на  том  свете  черти  припекли  этих  краснокожих
воров!  Украсть  вино  у  спящего!  Ах  ты, Господи! Что же мне
теперь делать? Опять  спать  ложиться?  Да  разве  заснешь  без
выпивки  с  мыслями  о  них и о том, другом? А ведь ни капли не
осталось...  Стой!  Пресвятая  Дева,  Святой   Патрик   и   все
остальные!  Что  это  я  говорю?  А  полная  фляга! Я ведь ее в
чемодане запрятал. Наполнил  до  самого  горлышка,  чтобы  дать
мастеру  Морису  в дорогу, когда он в последний раз собирался в
поселок. А он забыл ее захватить с  собой.  Помилуй  Бог,  если
только индейцы добрались своими грязными лапами до нее, я сойду
с  ума!..  Гип-гип,  ура!  --  закричал  Фелим  после того, как
некоторое время рылся  в  чемодане.  --  Ура!  Вот  счастье-то!
Краснокожим  невдомек было сюда заглянуть. Фляга полна -- никто
и не дотронулся до нее! Гип-гип, ура!
     После этого радостного открытия ирландец пустился  плясать
по темной хижине.
     Затем  наступила  тишина,  потом  скрипнула  отвинчиваемая
пробка, и громкое бульканье  возвестило,  что  жидкость  быстро
переливается из узкого горлышка фляги в горло ирландца.
     Через  некоторое  время  этот  звук  сменился  чмоканьем и
возгласами удовольствия.
     Бульканье сменялось чмоканьем, а чмоканье -- бульканьем до
тех пор, пока не раздался стук упавшей на пол пустой фляги.
     После этого пьяные выкрики некоторое время чередовались  с
пением, диким хохотом и бессвязными рассуждениями о краснокожих
и  безголовых  всадниках,  повторяясь  все  тише  и тише, пока,
наконец, пьяное бормотание не перешло в громкий храп.

     Глава LII. ПРОБУЖДЕНИЕ

     Второй сон Фелима  длился  дольше  первого.  Уже  близился
полдень, когда он наконец очнулся, и то от ведра холодной воды,
вылитой ему прямо на голову. Это отрезвило его не хуже, чем вид
краснокожих дикарей.
     Душ ему устроил Зеб Стумп.
     Выехав из ворот Каса-дель-Корво, старый охотник направился
самой короткой дорогой или, вернее, тропой к реке Нуэсес.
     Не  тратя  времени на изучение следов, он пересек прерию и
выехал к известной читателю просеке.
     Сопоставляя слова Луизы Пойндекстер с тем, что он сам знал
о людях, которые отправились на поиски, старый  охотник  понял,
что Морису грозит опасность.
     Вот  почему  он торопился приехать на Аламо раньше их; вот
почему он старался избежать встречи с ними по дороге.
     Он знал,  что,  если  он  встретится  с  отрядом,  никакие
увертки не помогут, и ему волей-неволей придется указать дорогу
к жилищу предполагаемого убийцы.
     На  повороте  просеки  Зеб,  к  своему  огорчению,  увидел
сбившихся в кучу "регулярников" --  они,  по-видимому,  изучали
следы.
     Старого  охотника  утешало  только  то, что сам он остался
незамеченным.
     -- Черт бы их побрал! -- пробормотал он с горечью. --  Как
это  я  не  догадался, что могу встретить их здесь! Теперь надо
вернуться и ехать другой дорогой. Это  задержит  меня  на  час.
Поворачивай,  старуха!  Нам  с  тобой не повезло. Тебе придется
сделать лишних шесть миль. Живей, моя кобылка! Назад! Но-но!
     Сильным  рывком  натянув  поводья,  Зеб  заставил   кобылу
повернуть и поскакал обратно.
     Выехав  из  просеки, он направился сначала вдоль опушки, а
потом снова въехал в заросли по той же тропе, которой  накануне
воспользовались  Диас  и  трое его сообщников. Отсюда он скакал
без остановок и приключений, пока не спустился в долину Аламо.
     Недалеко от хижины мустангера он слез с лошади и со  своей
обычной осторожностью продолжал путь пешком.
     Дверь,  обтянутая лошадиной шкурой, была закрыта, но в ней
зияла дыра. Чтобы это могло значить?
     Зеб не только не мог ответить на этот вопрос, но  даже  не
знал, что предположить.
     Еще  с  большей  осторожностью  стал  он  подкрадываться к
хижине,-- можно было подумать, что он выслеживает антилопу.
     Охотник обошел хижину под прикрытием деревьев и  пробрался
к   навесу   позади   нее;   опустившись  на  колени,  он  стал
прислушиваться.
     Перед его глазами была щель -- там,  где  одна  из  жердей
была  сдвинута,--  а  лошадиная шкура сорвана. Зеб посмотрел на
нее с удивлением, но, прежде чем он успел догадаться,  что  тут
произошло,  из  хакале  донесся звучный храп -- так храпеть мог
только Фелим.
     Зеб Стумп заглянул в щель и действительно  увидел  спящего
на полу Фелима.
     Теперь  предосторожности были излишни. Охотник поднялся на
ноги и,  снова  обогнув  хижину,  вошел  через  дверь,  которая
оказалась незапертой.
     Прежде чем будить Фелима, он внимательно осмотрел все, что
лежало на полу.
     -- Вещи-то упакованы!---удивился он.--А! Вспоминаю: парень
говорил,  что собирается на днях уехать отсюда. Этот молодец не
просто спит, а мертвецки пьян. Ну и разит от  него!  Интересно,
оставил  ли  он хоть каплю виски? Вряд ли... А вот и бутыль без
пробки валяется, рядом фляга -- тоже  совсем  пустая.  Черт  бы
побрал  этого  пьяницу  --  он  способен  поглотить  не  меньше
жидкости, чем вся  меловая  прерия!..  Испанские  карты!  Целая
колода  валяется  на  полу.  Что  он с ними делал? Должно быть,
выпивая, раскладывал пасьянс. Но кто прорезал дыру  в  двери  и
откуда  эта  щель  в  стене?  Наверно, он сможет мне объяснить.
Разбужу его и спрошу... Фелим! Фелим!
     Ирландец не пошевелился.
     -- Эй, Фелим! Фелим!
     Ответа опять не последовало. Охотник закричал так  громко,
что  голос его был, вероятно, слышей на расстоянии полумили, но
Фелим продолжал безмятежно спать.
     Зеб стал изо всех сил трясти пьяницу; в ответ  послышалось
лишь  какое-то  бурчанье,  но  оно  сейчас же перешло в прежний
раскатистый храп.
     -- Если бы не его храп, я подумал бы, что он умер.  Но  он
мертвецки  пьян,  в  этом  нет  сомнения. Как же привести его в
чувство?  Растолкать--ничего   не   получится.   Черт   побери,
попробую-ка вот что...
     Взгляд  старого  охотника  остановился  на стоявшем в углу
ведре. Оно было до краев наполнено водой, которую Фелим  принес
из ручья и, на свою беду, не успел еще израсходовать.
     Зеб  с  усмешкой поднял ведро и выплеснул всю воду прямо в
физиономию спящего.
     Это привело к желаемым результатам: если холодный душ и не
протрезвил  Фелима,  то,  во  всяком  случае,   разбудил   его.
Испуганный  вопль  ирландца  слился  с  веселым хохотом старого
охотника.
     Наконец оба успокоились и могли  приступить  к  серьезному
разговору.
     Фелим  все  еще  находился под влиянием пережитых ужасов и
был очень рад Зебу Стумпу,  несмотря  на  бесцеремонную  шутку,
которую тот сыграл с ним.
     Не  дожидаясь  вопросов, он начал подробно рассказывать --
насколько позволяли ему заплетающийся язык и затуманенный  мозг
-- о  странных видениях и происшествиях, которые чуть не лишили
его рассудка.
     От него Стумп впервые услышал о всаднике без головы.
     Несмотря на то что в окрестностях форта  Индж  и  по  всей
Леоне  стало уже известно о появлении этой странной фигуры, Зеб
не встретил еще никого, кто бы мог сообщить ему эту из ряда вон
выходящую новость; старый охотник проехал  по  поселку  еще  на
заре   и   никуда   не   заходил,   кроме  Каса-дель-Корво.  Он
разговаривал только с Плутоном и с Луизой  Пойндекстер;  но  ни
слуга,  ни  молодая  хозяйка  асиенды  еще  ничего не слыхали о
странном всаднике, которого  накануне  встретил  отряд  майора.
Плантатор  по той или иной причине умолчал о нем, а его дочь ни
с кем больше не разговаривала.
     Сначала Зеб посмеялся над "человеком без головы" и  назвал
это "пьяными бреднями Фелима".
     Однако,  когда  Фелим  стал  настаивать,  что  это правда,
охотник  призадумался,  особенно  сопоставляя  это  с   другими
известными ему обстоятельствами.
     -- Ну  вот,  как  я мог ошибиться!--доказывал ирландец. --
Разве я не видел мастера Мориса так  же  ясно,  как  вижу  вас!
Видел  все,  кроме  головы.  Но и голову потом увидел, когда он
повернул лошадь, чтобы ускакать. На нем были  его  мексиканское
серапе  и  гетры  из  пятнистой шкуры. И мог ли я не узнать его
красивого коня! И я же говорю вам, что  Тара  убежала  за  ним.
Потом я слышал, как она рычала на индейцев.
     -- Индейцы?   --  воскликнул  охотник,  недоверчиво  качая
головой. -- Индейцы, которые играют испанскими  картами?  Белые
индейцы, наверно.
     -- Вы думаете, что это были не индейцы?
     -- Неважно,  что я думаю. Сейчас нет времени рассуждать об
этом. Рассказывай дальше, что ты видел и слышал.
     Когда Фелим наконец закончил свое  повествование,  Зеб  не
стал  больше  задавать  вопросов.  Он  вышел из хижины и сел на
траву.
     Ему хотелось разобраться в своих  мыслях,  а  он,  по  его
собственному признанию, не умел этого делать взаперти.
     Вряд  ли нужно говорить, что рассказ Фелима еще больше все
запутывал.
     До этого  надо  было  объяснить  лишь  исчезновение  Генри
Пойндекстера;  теперь дело осложнялось еще тем, что и мустангер
не вернулся  домой,  хотя,  по  словам  слуги,  он  должен  был
приехать еще накануне утром.
     Совсем  загадочным  был  удивительный  рассказ  о том, что
мустангера видели в прерии верхом на лошади, но без головы или,
вернее, с головой, которую он держал в  руке.  Это  могла  быть
только какая-то шутка.
     Однако  странное  время  для  шуток  --  ведь  только  что
совершено убийство, и половина жителей поселка  ищет  виновника
преступления.  Особенно  маловероятно, чтобы такую шутку сыграл
предполагаемый убийца.
     Перед Зебом Стумпом раскрылась картина странного сцепления
обстоятельств или,  вернее,  какого-то  нагромождения  событий.
Происшествия без видимых причин, причины без видимых следствий,
преступления,    совершенные    по    непонятным   побуждениям.
Необъяснимые, сверхъестественные явления...
     Ночное свидание Мориса  Джеральда  с  Луизой  Пойндекстер,
ссора  с  ее  братом, узнавшим об этой встрече, отъезд Мориса в
прерию,  Генри,  отправившийся  вдогонку,   чтобы   просить   у
Джеральда   прощения,--  все  это  было  вполне  естественно  и
понятно.
     Но дальше начинались путаница и  противоречия.  Зеб  Стумп
знал  о  расположении  Мориса  Джеральда  к Генри Пойндекстеру.
Морис неоднократно говорил о юноше и никогда не  обнаруживал  и
тени   вражды;  наоборот,  он  всегда  восхищался  великодушным
характером Генри.
     Предположение, что  Морис  мог  внезапно  превратиться  из
друга  юноши  в  его убийцу, казалось слишком неправдоподобным.
Зеб поверил бы этому лишь в том  случае,  если  бы  увидел  все
собственными глазами.
     Проведя  целых  полчаса  в  размышлениях, Зеб, несмотря на
свой ясный и острый ум, так и не смог разобраться во всех  этих
запутанных обстоятельствах.
     Только в одном он не сомневался: четыре всадника, которые,
по его мнению, не могли быть индейцами, сделали набег на хижину
мустангера  и,  возможно,  были  как-то  причастны  к убийству.
Однако появление этих людей в хакале в отсутствие  его  хозяина
навели Стумпа на еще более грустные предположения: ему казалось
теперь,  что  убит  не  один  человек  и  что в лесных зарослях
следует разыскивать два трупа.
     При этой мысли тяжелый вздох  вырвался  из  груди  старого
охотника. Он любил молодого ирландца почти отеческой любовью, и
мысль о том, что Морис Джеральд предательски убит в глухой чаще
и  что  тело  его  терзают  грифы  и  койоты, причиняла старику
невыносимую боль.
     Еще  раз  обдумав  это,   он   снова   вздохнул.   Наконец
мучительная  тревога заставила его вскочить на ноги, и он начал
быстро ходить взад и вперед, бормоча клятвы мести.
     Старый охотник был так поглощен печалью и гневом,  что  не
заметил, как мимо него пробежала собака мустангера.
     Когда  Фелим  приветствовал ее радостным криком, Зеб Стумп
обернулся, но, казалось, не обратил на нее внимания.  Он  вышел
из  задумчивости,  только  когда Фелим, вскрикнув от изумления,
позвал его.
     -- Что такое, Фелим? Что случилось? Змея тебя укусила ?
     -- Мистер Стумп, поглядите на Тару! Смотрите, у нее на шее
что-то привязано!  Этого  не  было,  когда  она  ушла.  Как  вы
думае