покинули логова, где им надлежало бы теперь спокойно спать?
   - На это, дорогой мой Гленарван, я не могу вам ответить. Поверьте  мне,
не будем искать дальнейших  объяснений,  а  лучше  ляжем  спать.  Я  прямо
умираю, так мне хочется спать! Ну как, будем спать, майор?
   - Будем спать, Паганель!
   Подбросив топлива в очаг, каждый завернулся в свое пончо,  и  вскоре  в
хижине раздался богатырский разнозвучный храп, причем громче  всего  среди
этого гармоничного оркестра выделялся бас ученого географа.
   Только  Гленарван  не  сомкнул  глаз.  Его  томило   какое-то   смутное
беспокойство. Мысли невольно возвращались к стаду гуанако, в  необъяснимом
ужасе мчавшемуся в одном направлении.  Их  не  могли  преследовать  хищные
звери - на такой высоте их почти нет, а охотников и того  меньше.  Что  же
внушило гуанако такой ужас, что  погнало  их  к  пропастям  Антуко?  Какая
причина? Гленарван предчувствовал надвигающуюся опасность.
   Однако под влиянием полудремоты  мысли  его  мало-помалу  приняли  иное
направление, и тревога сменилась надеждой. Завтра он со своими  спутниками
очутится  у  подошвы  Кордильер.  Именно  там  начнутся  настоящие  поиски
капитана Гранта, и, быть может, они вскоре увенчаются успехом. Он мечтал о
том, как будут освобождены от  тяжкого  плена  капитан  Грант  и  два  его
матроса. Одна за другой проносились эти  картины  в  его  воображении,  но
ежеминутно его отвлекало от них то потрескивание  искорки,  вылетавшей  из
очага, то яркая вспышка  пламени,  освещавшая  лица  спавших  товарищей  и
бросавшая беглые тени на стены касучи. Но тут же предчувствия снова с  еще
большей  силой  овладевали  им.   Он   полусознательно   прислушивался   к
доносившимся извне звукам, трудно объяснимым в этих пустынных горах.
   Внезапно ему почудились отдаленные глухие  угрожающие  раскаты,  словно
раскаты грома,  но  они  неслись  не  с  неба.  Видимо,  это  была  гроза,
бушевавшая где-то по склонам горы, на несколько тысяч футов ниже,  чем  ее
вершина. Гленарван решил убедиться в этом и вышел из касучи.
   Взошла луна. Воздух был прозрачен и неподвижен. Ни облачка ни внизу, ни
на вершинах гор.  Лишь  кое-где  мелькали  отблески  огнедышащего  вулкана
Антуко. Ни грозы, ни молний. Высоко в небе мерцали тысячи звезд.  А  между
тем раскаты не  умолкали.  Казалось,  они  приближались  и  неслись  вдоль
Кордильер. Гленарван вернулся в касучу, еще более обеспокоенный, спрашивая
себя, что общего могло быть между этим подземным гулом и бегством гуанако.
Не являлось ли одно следствием другого? Он взглянул на часы. Было два часа
ночи. Между тем, не будучи твердо  уверен  в  том,  что  им  действительно
грозит какая-то опасность, он не разбудил  утомленных  товарищей,  спавших
мертвым сном, и сам забылся  в  тяжелой  дремоте,  продлившейся  несколько
часов.
   Вдруг ужасающий грохот разом поднял его на ноги, то  был  оглушительный
шум, похожий на скрежет бесконечного множества повозок, везущих по  гулкой
мостовой   ящики   с   артиллерийскими   снарядами.   Внезапно   Гленарван
почувствовал, что почва уходит у него из-под ног; касуча  заколебалась,  в
стенах ее появились трещины.
   - Тревога! - крикнул он.
   Его спутники, уже проснувшиеся и упавшие кто как попало, сползали  вниз
по крутому склону горы. Рассветало, и  глазам  открылась  жуткая  картина.
Облик гор внезапно изменился: они стали ниже;  остроконечные  вершины  их,
качаясь, исчезали, словно под ними открывались какие-то люки.  Происходило
явление, свойственное Кордильерам  [почти  тождественное  явление  природы
произошло на Монбланской горной цепи  в  1820  году;  при  этой  ужасающей
катастрофе погибли три проводника из Шамуни]: горный кряж в несколько миль
шириной целиком перемещался, сползая вниз к равнине.
   - Землетрясение! - крикнул Паганель.
   Он не  ошибся.  Это  было  одно  из  тех  стихийных  бедствий,  которые
свойственны гористой границе Чили как раз в этой местности, где в  течение
четырнадцати лет Копяапо был дважды уничтожен, а Сант-Яго разрушен  четыре
раза. Эта часть земного шара особенно подвержена действию подземного огня,
а  вулканы  этой  горной  цепи,  сравнительно   недавнего   происхождения,
представляют собою недостаточные  клапаны  для  беспрепятственного  выхода
подземных паров  и  газов.  Отсюда  эти  непрекращающиеся  сотрясения,  на
местном наречии - "темблорес".
   Между тем оторвавшаяся часть горной площадки  с  находившимися  на  ней
ошеломленными, охваченными  ужасом  людьми,  которые  вцепились  в  росшие
кругом лишайники, катилась вниз с быстротой курьерского  поезда,  то  есть
пятидесяти миль в час. Невозможно было  ни  убежать,  ни  задержаться,  ни
крикнуть. Подземный гул, грохот  сталкивающихся  гранитных  и  базальтовых
скал, облака снежной пыли делали какое-либо общение невозможным.  Кряж  то
опускался  без  толчков  и  тряски,  то,  словно  судно  в  бурном   море,
подвергался килевой и боковой качке. Он проносился  мимо  пропастей,  куда
стремглав падали глыбы горных пород, выкорчевывал вековые деревья, подобно
гигантской косе, срезал все выступы восточного склона.
   Трудно вообразить себе мощь, развиваемую этой массой в  миллиарды  тонн
весом, скользящей со все возрастающей  скоростью  под  уклон  в  пятьдесят
градусов!
   Никто не мог бы определить, сколько  времени  длилось  это  неописуемое
падение. Никто не осмелился вообразить, в  какую  же  пропасть  предстояло
обрушиться этой громаде. Никто не знал, все ли они еще живы или кто-нибудь
лежит уже распростертый на дне пропасти.  Задыхаясь  от  быстрого  спуска,
окоченевшие от  пронизывающего  их  ледяного  ветра,  ослепленные  снежным
вихрем,  они  еле  переводили  дух;  обессиленные,  почти  без   сознания,
цеплялись за скалы, движимые лишь могучим инстинктом самосохранения.
   Вдруг толчок  невероятной  силы  оторвал  их  от  скользящего  острова,
выбросил вперед, и они покатились по последним уступам  гор.  Плато  резко
остановилось.
   В течение нескольких минут никто не шевелился. Наконец  один  поднялся.
Оглушенный толчком, он все же твердо держался  на  ногах.  То  был  майор.
Отряхнув ослеплявшую его пыль, он оглянулся. Вокруг, один  возле  другого,
словно вылетевшие из ружья свинцовые пули, неподвижно лежали его спутники.
Майор пересчитал их. Все были налицо, кроме Роберта Гранта.



14. СПАСИТЕЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ

   Восточный склон Андских Кордильер, спускаясь длинными пологими скатами,
незаметно переходит в равнину; на этой равнине  оказался  обломок  горы  с
путешественниками.  В  этом  новом  краю  расстилались  тучные   пастбища,
высились, образуя настоящий лес, великолепные деревья  и  несметное  число
яблонь,  отягощенных  золотистыми  плодами,  посаженных  еще  во   времена
завоевания материка.  То  был,  казалось,  уголок  плодородной  Нормандии,
заброшенный на эти плоские равнины,  и  при  всяких  иных  обстоятельствах
путешественник был бы поражен  столь  внезапным  переходом  от  пустыни  к
оазису, от снеговых вершин к зеленеющим лугам, от зимы к лету.
   Почва вновь стала совершенно неподвижной. Землетрясение прекратилось, и
подземные  силы  проявляли,  видимо,  свою  разрушительную  работу  где-то
дальше,  ибо  цепь  Кордильер  всегда  в  каком-нибудь  месте   подвержена
колебаниям или сотрясениям почвы. На  этот  раз  землетрясение  отличалось
особой силой. Очертания  гор  резко  изменились.  На  фоне  голубого  неба
вырисовывалась новая панорама вершин, гребней, пиков, и проводник по пампе
напрасно  стал  бы  искать  на   них   привычных   ориентиров.   Начинался
восхитительный день. Восстав со своего  влажного  ложа  -  Тихого  океана,
солнечные лучи скользили по серебристому простору, погружаясь в волны  уже
другого океана.
   Было восемь часов утра.
   Гленарван и его спутники благодаря усилиям майора мало-помалу вернулись
к жизни. Они были лишь сильно оглушены. Итак, они спустились с Кордильер и
могли бы приветствовать такое передвижение, все заботы о котором взяла  на
себя природа, если бы не исчез один из них,  самый  слабый,  еще  ребенок,
Роберт Грант.
   Мужественный мальчик покорил сердца  спутников.  Паганель,  особенно  к
нему привязавшийся, да и майор, несмотря  на  свой  холодный  вид,  -  все
полюбили его, но больше всех полюбил его Гленарван. Он пришел в  отчаяние,
когда узнал об исчезновении Роберта. Гленарван  словно  видел  несчастного
мальчика, лежащего на дне пропасти и тщетно зовущего на помощь его, своего
второго отца.
   - Друзья мои, друзья мои,  -  говорил  Гленарван,  с  трудом  удерживая
слезы, - нужно искать его, надо его найти! Не  можем  мы  его  бросить  на
произвол судьбы! Ни одна долина, ни  одна  пропасть,  ни  одна  бездна  не
должны остаться необследованными. Обвяжите меня веревкой! Спустите  в  эти
пропасти! Я так хочу! Слышите: хочу! Лишь бы Роберт был жив! Утратив сына,
как мы осмелимся найти его отца! И какое имеем мы право  спасать  капитана
Гранта ценою жизни его ребенка!
   Спутники Гленарвана молча слушали его.  Они  понимали,  что  он  жаждет
прочесть в их глазах хотя бы тень надежды, и избегали смотреть на него.
   - Ну что ж, - продолжал Гленарван, - вы слышали меня! Вы молчите!  Так,
значит, вы больше уже ни на что не надеетесь! Ни на что!
   Все молчали. Наконец заговорил Мак-Наббс:
   - Кто из вас, друзья мои, помнит, в какой именно момент исчез Роберт?
   Ответа на этот вопрос не последовало.
   - Скажите, по крайней мере, подле кого был мальчик во время  спуска?  -
продолжал майор.
   - Подле меня, - отозвался Вильсон.
   - До какого момента ты видел его  подле  себя?  Постарайся  припомнить!
Говори!
   - Я помню вот что, - ответил  Вильсон,  -  минуты  за  две  до  толчка,
которым  кончился  наш  спуск,  Роберт,  уцепившись  за  пучок  лишайника,
держался еще подле меня.
   - Минуты за две? Подумай хорошенько, Вильсон. Минуты  могли  показаться
тебе очень долгими. Не ошибаешься ли ты?
   - Думаю, что не ошибаюсь. Да, именно так: минуты за две, а быть  может,
и того меньше.
   - Пусть так. А где находился  Роберт:  справа  или  слева  от  тебя?  -
спросил Мак-Наббс.
   - Слева. Я помню, как его пончо хлестало меня по лицу.
   - А ты по отношению к нам находился с какой стороны?
   - Тоже слева.
   -  Итак,  значит,  Роберт  мог  исчезнуть  только  с  этой  стороны,  -
проговорил майор, поворачиваясь к горе и указывая вправо. - Прибавлю, что,
принимая во внимание время исчезновения  мальчика,  можно  с  уверенностью
сказать, что он упал на ту часть горы, которая снизу ограничена  равниной,
а сверху - стеной в две тысячи футов. Там-то  и  следует  его  искать,  и,
распределив между собой этот район, мы там его и найдем.
   Никто  не  прибавил  ни  слова.  Шесть  человек  взобрались  по  склону
Кордильер, расположились цепью на хребте и начали на разной высоте поиски.
Держась  вправо  от  линии  спуска,  они  обыскивали   малейшие   трещины,
спускались, рискуя жизнью, на дно пропастей, местами заваленных  обломками
массива,  и  выбирались  оттуда  с  окровавленными  руками  и  ногами,   в
изодранной одежде. В течение долгих часов  вся  эта  часть  Кордильер,  за
исключением   нескольких,   совершенно   недоступных   плоскогорий,   была
обследована самым тщательным образом, и ни  одному  из  этих  мужественных
людей не пришло в голову подумать об отдыхе. Но, увы, все поиски оказались
тщетными. Ребенок нашел в горах не только  смерть,  но  и  могилу,  навеки
сокрытую надгробной плитой какой-нибудь огромной скалы.
   Около  часа  дня  Гленарван  и  его  спутники,   разбитые   усталостью,
удрученные, вновь сошлись на дне долины.  Гленарван  глубоко  страдал.  Он
говорил с трудом, с его губ  слетали  одни  и  те  же  слова,  прерываемые
вздохами:
   - Не уйду отсюда! Не уйду!
   Всем понятно было это упорство, превратившееся  в  навязчивую  идею,  и
каждый отнесся к нему с уважением.
   - Подождем, - сказал Паганель майору и Тому Остину, - отдохнем  немного
и восстановим силы. Это нам необходимо независимо от того,  возобновим  ли
мы наши поиски или будем продолжать наш путь.
   - Да, - ответил Мак-Наббс, - останемся здесь, раз этого  хочет  Эдуард.
Он надеется - но на что он надеется?
   - Бог его знает, - сказал Том Остин.
   - Бедный Роберт! - промолвил Паганель, вытирая слезы.
   В долине росло множество  деревьев.  Майор  выбрал  место  под  группой
высоких  рожковых  деревьев  и  распорядился  разбить  временный   лагерь.
Несколько одеял, оружие, немного сушеного мяса  и  риса  -  вот  все,  что
уцелело у путешественников. Вблизи протекала речка, где черпали еще мутную
после обвала воду. Мюльреди развел на траве костер и вскоре  подал  своему
хозяину горячий, подкрепляющий силы напиток.  Но  Гленарван  отказался  от
него и продолжал лежать в оцепенении на раскинутом пончо.
   Так прошел день. Настала ночь, такая же тихая и безмятежная, какой была
вначале и предыдущая ночь.  В  то  время  как  все  улеглись,  хотя  и  не
засыпали, Гленарван снова отправился на поиски по  склонам  Кордильер.  Он
прислушивался, надеясь, что расслышит призыв мальчика. Он поднялся высоко,
углубился далеко в горы один и, приложив ухо к земле и  стараясь  укротить
биение сердца, прислушивался.
   В течение всей ночи бедный лорд блуждал в горах. То Паганель, то  майор
шли за ним следом, готовые поддержать его на  скользких  гребнях,  у  края
пропасти, куда увлекала его бесполезная отвага. Но его  последние  усилия,
его стократ повторяемый призыв: "Роберт! Роберт!" - оказались бесплодными,
- оплакиваемое им имя повторяло эхо.
   Настало утро.  Друзьям  пришлось  идти  за  Гленарваном  на  отдаленное
плоскогорье и силой увести в лагерь. Он был в  невыразимом  отчаянии.  Кто
осмелился бы заговорить с ним о дальнейшем пути, кто посмел бы  предложить
ему покинуть эту роковую долину? А  между  тем  не  хватало  уже  съестных
припасов. Где-то вблизи должны были находиться те аргентинские проводники,
о которых говорил им катапас, и лошади,  необходимые  для  перехода  через
пампу. Вернуться было гораздо трудней, чем идти вперед. Кроме  того,  было
условлено встретиться с "Дунканом" на побережье Атлантического океана. Эти
веские  соображения  не  допускали  дальнейшего  промедления,  и  в  общих
интересах необходимо было продолжать путь.
   Мак-Наббс попытался отвлечь Гленарвана от его горестных  мыслей.  Долго
уговаривал он друга, но тот, казалось, не слышал его и только отрицательно
качал головой. Наконец он пробормотал:
   - Выступать?
   - Да, выступать.
   - Подождем еще час.
   - Хорошо, подождем, - согласился майор.
   Час прошел, Гленарван стал умолять переждать еще час. Казалось, что это
приговоренный  к  смерти  молит  о  продлении   жизни.   Так   шло   время
приблизительно часов до двенадцати. Наконец Мак-Наббс, посоветовавшись  со
всеми, решительно заявил, что надо  отправляться  в  путь,  ибо  от  этого
зависит жизнь всех его спутников.
   - Да, да, - отозвался Гленарван, - надо, надо отправляться.
   Но, говоря это, он не глядел на Мак-Наббса. Его взор был  устремлен  на
какую-то черную точку высоко в небе. Вдруг он поднял руку и замер.
   - Вон там, там! - крикнул Гленарван. - Смотрите! Смотрите!
   Все взглянули туда, куда он так настойчиво указывал. В это время черная
точка заметно увеличилась.
   Это была птица, парившая на неизмеримой высоте.
   - Это кондор, - сказал Паганель.
   - Да, кондор, - отозвался Гленарван. -  Как  знать!  Он  несется  сюда,
снижается... Подождем.
   На что надеялся Гленарван? Не помутился ли его  рассудок?  Что  значили
слова: "Как знать"?
   Паганель не ошибся: все яснее и яснее можно  было  разглядеть  кондора.
Этот великолепный хищник, перед которым некогда благоговели инки  [древние
индейские племена], был царем Анд. В этом  краю  он  достигает  необычайно
крупных размеров. Сила его изумительна, он нередко сталкивает  в  пропасть
быка. Он набрасывается на бродящих по  равнинам  овец,  козлят,  телят  и,
вцепившись в жертву, поднимается с ней на большую высоту.  Нередко  кондор
парит на высоте двадцати тысяч  футов,  то  есть  на  высоте,  недоступной
человеку.  Отсюда  этот  невидимый  царь   воздушных   пространств   зорко
оглядывает землю и замечает там  такие  неуловимые  глазом  предметы,  что
изумляет естествоиспытателей.
   Но что такое заметил этот кондор? Быть может, труп Роберта Гранта?
   - Как знать! - повторял Гленарван, не спуская с него глаз.
   А чудовищная птица приближалась, то паря  в  воздухе,  то  стремительно
падая вниз, словно  неодушевленное  тело,  брошенное  в  пространство.  Но
вскоре хищник начал описывать большие круги не выше, чем семьсот футов над
землей. Теперь кондора можно было рассмотреть  ясно:  ширина  его  могучих
распростертых крыльев превышала пятнадцать футов, он держался  в  воздухе,
еле  взмахивая  ими,  так  как  большим  птицам   свойственно   летать   с
величественным спокойствием,  тогда  как  насекомым,  чтобы  удержаться  в
воздухе, приходится беспрестанно махать крыльями.
   Майор и Вильсон  схватили  карабины.  Гленарван  жестом  их  остановил.
Кондор  описывал  круги  над  одним  из  недоступных  для  человека  плато
Кордильер, находившимся приблизительно в четверти мили от наших  путников.
Огромная птица носилась с головокружительной быстротой,  то  выпуская,  то
пряча страшные когти, время от времени тряся своим хрящеватым гребнем.
   - Это там! Там!.. - крикнул Гленарван.
   Вдруг в его голове промелькнула догадка.
   - Если Роберт еще жив! - воскликнул он  в  ужасе.  -  То  эта  птица...
Стреляйте, друзья мои, стреляйте!
   Но было уже поздно: кондор исчез за высокими  выступами  скалы.  Прошла
секунда, показавшаяся столетием... Но вот огромная птица появилась  снова:
она летела медленнее, отягощенная грузом.
   Раздался  вопль  ужаса  -  в  когтях  у  кондора  висело   и   качалось
безжизненное тело, то было  тело  Роберта  Гранта.  Хищник,  вцепившись  в
одежду мальчика, парил в воздухе футах в ста пятидесяти  над  лагерем.  Он
заметил путешественников и, стремясь со  своей  тяжелой  добычей  поскорее
скрыться, мощно рассекал крыльями воздух.
   - А! - крикнул Гленарван. -  Пусть  лучше  тело  Роберта  разобьется  о
скалы, чем послужит...
   Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, прицелился в  кондора,  но
рука его дрожала, глаза заволоклись туманом, он не мог навести ружья.
   - Предоставьте это мне, - сказал майор.
   И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак-Наббс прицелился  в  кондора:
тот был от него уже в трехстах футах.
   Но не успел майор нажать курок карабина, как в глубине долины  раздался
выстрел; белый  дымок  поднялся  между  двумя  базальтовыми  громадами,  и
кондор, пораженный пулей в голову, описывая круги, стал  медленно,  словно
на парашюте, спускаться на своих широко распростертых крыльях. Не выпуская
добычи, он мягко упал футах в десяти от крутого берега ручья.
   - Теперь за нами дело! За нами! - крикнул Гленарван.
   И, не стараясь узнать, откуда раздался спасительный выстрел, он кинулся
к кондору. Спутники последовали за ним. Когда они добежали до кондора, тот
был уже мертв, а тела Роберта почти  не  было  видно  из-под  его  широких
крыльев.
   Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей  птицы,  уложил  на
траву и приник ухом к безжизненному телу.
   Никогда  из  уст  человеческих  не  вырывалось  еще  такого  радостного
возгласа, какой вырвался в этот миг у Гленарвана:
   - Он дышит! Он жив!
   В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо свежей водой. Он
пошевелился, приоткрыл глаза, посмотрел вокруг себя и прошептал:
   - А, это вы, сэр... отец мой!
   Гленарван,  задыхаясь  от  волнения,  был  не  в  силах   ответить   и,
опустившись  на  колени  возле  чудом  спасенного  мальчика,  заплакал  от
радости.



15. ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК ЖАКА ПАГАНЕЛЯ

   Роберт, избавившись от  одной  страшной  опасности,  тут  же  подвергся
другой, пожалуй не меньшей: его едва