их
недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.
   В нескольких шагах от  ранчо  была  вырыта  яма,  служившая,  очевидно,
очагом, в ней еще сохранилась остывшая зола. Внутри ранчо имелась  скамья,
убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для кипячения "матэ".
Матэ - напиток из настоя сушеных  трав,  очень  распространенный  в  Южной
Америке, так сказать чай индейцев, его пьют сквозь соломинку,  как  многие
американские напитки. По просьбе  Паганеля  Талькав  приготовил  несколько
чашек матэ, и путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин,
найдя индейский напиток превосходным.
   На следующий день, 30 октября, солнце поднялось как  бы  в  раскаленном
тумане и залило  землю  жгучими  лучами.  Температура  в  этот  день  была
исключительно высока,  а  на  равнине,  к  несчастью,  нигде  нельзя  было
укрыться от зноя. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на  восток.
Несколько раз в пути встречались огромные стада животных, которые, не имея
сил пастись под палящим  солнцем,  лениво  валялись  на  траве.  Сторожей,
вернее - пастухов, не было видно, лишь собаки,  привыкшие,  утоляя  жажду,
высасывать молоко у овец, сторожили огромные стада коров, телят  и  быков.
Рогатый скот здесь очень кроткого  нрава,  ему  не  присуще  инстинктивное
отвращение к красному цвету, которое  столь  свойственно  его  европейским
собратьям.
   -  Это,  несомненно,  объясняется  тем,  что  здесь  они   пасутся   на
республиканских пастбищах! - заметил Паганель, очень довольный своей, быть
может несколько вольной, остротой.
   К полудню  в  пампе  начались  какие-то  изменения,  которые  не  могли
ускользнуть от глаз путешественников, утомленных однообразием  этих  мест.
Злаки стали попадаться  реже.  Вместо  них  появились  тощие  репейники  и
гигантские чертополохи футов в девять высотой, способные осчастливить всех
ослов земного  шара.  Там  и  сям  росли  низкорослые  колючие  кустарники
темно-зеленого цвета. Как ни казались они невзрачны, а на такой иссушенной
почве даже они были ценны. До этих мест влага, сохранявшаяся  в  глинистой
почве равнины, питала пастбище; и ковер травы  был  густ  и  роскошен.  Но
здесь этот ковер,  местами  истертый,  местами  прорванный,  обнажил  свою
основу и обнаружил скудность почвы. Талькав указал своим спутникам на  эти
явные признаки возраставшей засухи.
   - Я лично ничего не имею против этой перемены, - заявил  Том  Остин,  -
трава, кругом трава - это в конце концов может и надоесть.
   - Да, но там, где трава, там и вода, - отозвался майор.
   - О, у нас недостатка в этом нет, - вмешался Вильсон, - и где-нибудь по
дороге нам, конечно, встретится река.
   Если бы Паганель слышал эту фразу, то, конечно, не  упустил  бы  случая
сказать, что между Рио-Колорадо и горами аргентинской провинции  протекает
очень мало рек, но он  в  этот  момент  объяснял  Гленарвану  явление,  на
которое тот обратил его внимание.
   С некоторого времени в воздухе чувствовался запах гари, а между тем  до
самого горизонта не видно было никакого  огня.  Не  замечалось  и  дыма  -
указания на отдаленный пожар.  Таким  образом,  это  явление  нельзя  было
объяснить какой-нибудь естественной причиной. Вскоре запах  горелой  травы
стал так ощутителен, что все, за исключением  Паганеля  и  Талькава,  были
удивлены. На  вопросы  друзей  географ,  всегда  готовый  объяснить  любое
явление, поведал им следующее:
   - Мы с вами не видим огня, но чувствуем запах гари. А ведь нет дыма без
огня, эта пословица не менее правдива в Америке,  чем  в  Европе.  Значит,
где-то что-то  горит,  но  у  этих  памп  столь  ровная  поверхность,  что
воздушные течения не встречают тут никаких препятствий,  и  нередко  запах
горящей травы можно почувствовать миль за семьдесят пять.
   - За семьдесят пять миль? - недоверчиво переспросил майор.
   - Да, именно, - подтвердил Паганель. - Я должен  только  добавить,  что
подобные пожары часто охватывают большие пространства  и  порой  достигают
огромной силы.
   - Кто же поджигает прерии? - спросил Роберт.
   - Иногда молния, когда  травы  очень  высушены  зноем,  а  иногда  сами
индейцы.
   - А с какой целью они это делают?
   - Они утверждают - не знаю, насколько это верно, -  будто  после  таких
пожаров в пампе лучше растут злаки. Это доказывало бы, что  зола  удобряет
почву. А я полагаю, что цель этих пожаров - уничтожение миллиардов клещей,
докучающих стадам.
   - Но такой энергичный способ может стоить жизни кое-кому  из  животных,
бродящих по равнине, - заметил майор.
   - Случается, что сгорают целые стада, но какое это имеет  значение  при
таком громадном количестве!
   - Я не забочусь о них - это дело индейцев, - продолжал Мак-Наббс,  -  я
думаю о  путешественниках,  которые  проезжают  через  пампу.  Ведь  может
случиться, что они будут застигнуты и охвачены пламенем?
   - Конечно! - с видимым удовольствием воскликнул Паганель. - Это  иногда
случается, и я ничего  не  имел  бы  против  присутствовать  при  подобном
зрелище.
   - Это похоже на нашего ученого, - сказал Гленарван. - В своей  любви  к
науке он готов сам заживо сгореть.
   - Ну нет, дорогой Гленарван, я  ведь  прочел  Купера,  и  его  "Кожаный
Чулок" научил меня, как спастись от надвигающегося  пламени.  Надо  просто
вырвать траву вокруг себя по радиусу в несколько туазов. Нет ничего проще.
Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара и всеми силами призываю его.
   Однако  пожеланиям  Паганеля  не  суждено  было  осуществиться,  и  его
поджаривали лишь нестерпимо жгучие лучи солнца. Лошади задыхались  в  этой
тропической жаре. Тени ложились лишь от изредка  набегавшего  на  огненный
диск облачка. Тогда всадники подгоняли лошадей, стараясь держаться в  этой
освежающей тени, которую вместе с облаком гнал вперед западный  ветер.  Но
туча скоро  обгоняла  лошадей,  и  солнце,  ничем  не  заслоненное,  вновь
заливало огненными потоками иссохшую почву пампы.
   Когда Вильсон заявлял, что у них имеется достаточный запас воды, то  он
не принял в расчет неутолимой жажды, терзавшей в  течение  этого  дня  его
спутников, а утверждая, что  на  пути  наверняка  встретится  какая-нибудь
река, он слишком поспешил. Мало того, что на пути не видно было речек, ибо
однообразно-плоская почва не представляла для них удобного русла, но  даже
искусственные водоемы, вырытые индейцами, и те все  пересохли.  Видя,  что
признаки засухи с каждой милей увеличиваются, Паганель  спросил  Талькава,
где тот рассчитывает найти воду.
   - В озере Салинас, - ответил индеец.
   - А когда мы приедем туда?
   - Завтра вечером.
   Обычно путешествующие на пампе Аргентины роют колодцы и находят воду на
глубине нескольких туазов. Но наши путешественники,  не  имея  необходимых
для рытья колодцев инструментов, не  могли  прибегнуть  к  этому  способу.
Пришлось ограничиться небольшой порцией воды, и если  отряд  не  испытывал
мучительной жажды, то все же не имел возможности утолить жажду целиком.
   Вечером,  после  перехода  в  тридцать  миль,   сделали   привал.   Все
рассчитывали восстановить силы крепким  сном,  но  ночью  тучи  назойливых
москитов и комаров  не  дали  никому  покоя.  Их  появление  указывало  на
предстоящую  перемену  ветра,   который   действительно   вскоре   изменил
направление и задул с севера. Эти проклятые насекомые обычно  исчезают  из
той местности лишь при южном или юго-западном ветрах.
   Если майор спокойно переносил мелкие жизненные  невзгоды,  то  Паганель
все время негодовал на судьбу. Он проклинал москитов и комаров, он сожалел
о том, что нет подкисленной  воды,  которая  успокаивает  жгучую  боль  от
множества укусов. И хотя майор пытался утешить  географа,  утверждая,  что
надо считать  себя  еще  счастливым,  если  из  трехсот  видов  насекомых,
известных естествоиспытателям, на них напали всего лишь два, Паганель  все
же проснулся в плохом настроении. Однако, когда отряд  на  заре  собирался
двинуться в путь, торопить ученого не понадобилось, так как  в  этот  день
предстояло добраться до озера Салинас. Лошади очень устали.  Они  чуть  не
умирали от жажды, и хотя всадники, заботясь о  них,  урезали  свою  порцию
воды, ее все же было недостаточно.  Засуха  давала  себя  чувствовать  еще
сильнее, а зной при северном,  несущем  пыль  ветре,  этом  самуме  пампы,
казался еще нестерпимей.
   В этот день однообразие пути было несколько нарушено, Мюльреди, ехавший
впереди,  вдруг  повернул  коня  назад  и  сообщил  о  приближении  отряда
индейцев. К этой встрече отнеслись по-разному. Гленарвану пришло в голову,
что от этих туземцев он, пожалуй, узнает что-нибудь о потерпевших крушение
на "Британии". Талькав отнюдь не был рад встрече с  индейцами-кочевниками,
он считал их грабителями и старался избегать их.
   По его указанию маленький отряд сгрудился и привел в боевую  готовность
свое оружие. Возможны были всякие неожиданности.
   Вскоре показался отряд  индейцев.  Он  состоял  всего  лишь  из  десяти
человек,  что  успокоило  патагонца.  Индейцы  подъехали   на   расстояние
приблизительно ста шагов. Теперь их легко можно было разглядеть. Это  были
туземцы, принадлежавшие к пампскому племени, которое в 1833 году разгромил
генерал Росас. Рослые, с высоким выпуклым лбом, оливковым  оттенком  кожи,
они являлись прекрасными представителями индейской расы.
   Одеты они были в шкуры гуанако или нутрий и вооружены копьями  футов  в
двадцать длиной, ножами, пращами, бола и лассо. Ловкость,  с  которой  они
управляли конями, доказывала, что это были искусные наездники.
   Они остановились шагах в ста от путешественников и, казалось, о  чем-то
совещались, крича и жестикулируя. Гленарван направил к ним своего коня. Но
не успел он проехать и двух туазов, как отряд индейцев круто повернул и  с
невероятной быстротою скрылся из  виду.  Усталые  лошади  наших  всадников
никогда, конечно, не смогли бы их догнать.
   - Трусы! - крикнул Паганель.
   - Честные люди так быстро не убегают, - прибавил Мак-Наббс.
   - Что это за индейцы? - спросил Паганель Талькава.
   - Гаучо, - ответил патагонец.
   - Гаучо, - повторил Паганель, поворачиваясь к своим спутникам, - гаучо!
Тогда нам не стоило принимать всех этих мер предосторожности, ибо  бояться
их было нечего.
   - Почему? - спросил майор.
   - Потому что гаучо - безобидные пастухи.
   - Вы так думаете, Паганель?
   - Конечно. Они приняли нас за грабителей и обратились в бегство.
   - А я  полагаю,  что  они  не  осмелились  напасть  на  нас,  -  сказал
Гленарван, который был очень раздосадован тем, что не удалось  вступить  в
переговоры с туземцами, кем бы они ни были.
   - Если я не ошибаюсь, то эти  гаучо  вовсе  не  безобидные  пастухи,  а
отъявленные, опасные разбойники, - сказал майор.
   - Что вы! - воскликнул Паганель.
   И он с таким жаром принялся спорить по этому  этнологическому  вопросу,
что умудрился  вывести  из  равновесия  майора,  и  тот,  вопреки  обычной
сдержанности, сказал:
   - Мне думается, вы не правы, Паганель.
   - Не прав? - переспросил ученый.
   - Да. Сам Талькав принял этих индейцев за грабителей, а  он,  наверное,
хорошо знает, кто они такие.
   - Ну и что ж? На этот раз Талькав ошибся, -  возразил  несколько  резко
Паганель, - гаучо - мирные пастухи. Я сам писал об этом в одной брошюре  о
пампе, пользующейся некоторой известностью.
   - Значит, вы ошиблись, господин Паганель.
   - Я ошибся, господин Мак-Наббс?
   - Если угодно - по рассеянности, - продолжал настаивать майор, - и  вам
придется внести некоторые поправки в следующее издание вашей брошюры.
   Паганель, очень уязвленный тем,  что  его  географические  сведения  не
только  подвергаются  сомнению,   но   и   становятся   предметом   шуток,
почувствовал, что раздражается.
   - Знайте, милостивый государь, - сказал он майору, - что мои  книги  не
нуждаются в подобных исправлениях!
   - А по-моему, нуждаются, по крайней мере в данном  случае,  -  возразил
Мак-Наббс, тоже охваченный упрямством.
   - Вы, сударь, что-то придирчивы сегодня, - отрезал Паганель.
   - А вы что-то сварливы, - отпарировал майор.
   Спор разгорался не на шутку, несмотря на то что повод,  вызвавший  его,
был совершенно незначителен, и Гленарван счел нужным вмешаться.
   - Несомненно, - сказал он, - один из вас слишком придирчив, а другой  -
сварлив, и, по правде сказать, вы оба удивляете меня.
   Патагонец, не понимая, о чем спорят два друга, легко догадался, что они
ссорятся. Он улыбнулся и спокойно сказал:
   - Это северный ветер.
   - Северный ветер?! - воскликнул Паганель. - При чем тут северный ветер?
   -  Ну  конечно,  -  отозвался  Гленарван,  -  ваше  плохое   настроение
объясняется северным ветром. Помнится, мне говорили, что на юге Америки он
чрезвычайно раздражает нервную систему.
   - Клянусь святым Патриком, вы  правы,  Эдуард!  -  воскликнул  майор  и
расхохотался.
   Но Паганель, не на шутку раздраженный, не желал сдаваться и  набросился
на Гленарвана, вмешательство которого показалось ему слишком шутливым.
   - Итак, по-вашему, у меня возбуждены нервы?
   - Конечно, Паганель,  и  причина  этому  -  северный  ветер.  Он  часто
наталкивает  тут  людей  на  преступления,  подобно  северному   ветру   в
окрестностях Рима.
   - На преступления! - воскликнул ученый. -  Так  я  имею  вид  человека,
собирающегося совершить преступление?
   - Этого я не говорю.
   - Скажите лучше прямо, что я хочу вас зарезать!
   - Ох, боюсь этого! - ответил Гленарван, не будучи  больше  в  состоянии
удержаться от смеха. - К счастью, северный  ветер  дует  всего  лишь  один
день.
   Слова Гленарвана возбудили всеобщий хохот.
   Паганель  пришпорил  лошадь  и  ускакал  вперед,   желая   рассеять   в
одиночестве свое плохое настроение. Через четверть часа  он  уже  забыл  о
происшедшем. Так на короткий срок добродушие ученого изменило ему, но, как
правильно указал Гленарван, причина тому была чисто внешняя.
   В восемь часов вечера Талькав, ехавший несколько впереди, сообщил,  что
они приближаются к желанному озеру. Четверть часа спустя  маленький  отряд
спускался по крутому берегу  озера  Салинас.  Но  здесь  путников  ожидало
тяжелое разочарование: озеро пересохло.



18. В ПОИСКАХ ПРЕСНОЙ ВОДЫ

   Озером Салинас заканчивается непрерывный ряд лагун,  которые  связывают
Сьерра-Вентана  и  Сьерра-Гуамини.   Некогда   многочисленные   экспедиции
направлялись из Буэнос-Айреса в эти места для добывания соли, так как воды
Салинас содержат значительное количество хлористого натрия.  Но  благодаря
жгучему зною вода  испарилась,  соль  осела  на  дно,  превратив  озеро  в
огромное сверкающее зеркало.
   Когда Талькав говорил о питьевой воде озера Салинас, то он имел в  виду
не самое озеро, а пресные речки, впадающие в него во многих местах.  Но  в
данное время и они пересохли. Все выпило палящее солнце. Легко представить
себе  то  подавленное  состояние,  которое   овладело   путешественниками,
измученными жаждой, когда они достигли высохших берегов озера.
   Надо было немедленно принять какое-то решение. Вода, еще  сохранившаяся
в бурдюках в незначительном количестве, протухла и не могла утолить жажду.
А она жестоко давала себя чувствовать. Голод и усталость  отступали  перед
насущной потребностью в  воде.  Изнуренные  путешественники  приютились  в
"рука"  [хижина,  шалаш],  кожаной  палатке,  раскинутой   и   оставленной
туземцами в небольшом овраге. Лошади, лежа на  илистых  берегах  озера,  с
видимым отвращением жевали водоросли и сухой тростник.
   Когда все разместились в рука, Паганель обратился к Талькаву с просьбой
сказать, что,  по  его  мнению,  следует  предпринять.  Географ  и  индеец
говорили быстро, но Гленарвану удалось все же  разобрать  несколько  слов.
Талькав говорил спокойно. Паганель жестикулировал за  двоих.  Этот  диалог
длился несколько минут, затем патагонец скрестил руки на груди.
   - Что он сказал? - спросил Гленарван. - Мне показалось, что он советует
нам разделиться.
   - Да, на два отряда, -  ответил  Паганель.  -  Те,  у  кого  лошади  от
усталости и жажды еле передвигают ноги, пусть как-нибудь  продолжают  путь
вдоль тридцать седьмой параллели. А те, у кого лошади в лучшем  состоянии,
должны, опередив первый отряд, отправиться на поиски реки Гуамини, которая
впадает в озеро Сан-Лукас в тридцати одной миле отсюда. Если вода  в  этой
реке будет в изобилии, то второй отряд подождет первый на берегу. Если  же
Гуамини тоже пересохла, то отряд направится обратно  навстречу  товарищам,
чтобы избавить их от бесполезного перехода.
   - А тогда что делать? - спросил Том Остин.
   - Тогда придется спуститься на семьдесят пять миль  к  югу,  к  отрогам
Сьерра-Вентана, а там рек очень много.
   - Совет неплох, - ответил Гленарван, - и мы немедленно  последуем  ему.
Моя лошадь не очень пострадала от недостатка воды, и я могу  сопутствовать
Талькаву.
   - О милорд, возьмите меня с собой! - взмолился Роберт, словно дело  шло
об увеселительной прогулке.
   - Но не будешь ли ты отставать, мой мальчик?
   - О нет! У меня хорошая лошадь. Она так и рвется вперед... Так как  же,
сэр... Прошу вас!
   - Хорошо, едем, мой мальчик, - согласился Гленарван, радуясь,  что  ему
не придется расставаться с Робертом. - Не может быть, чтобы нам втроем  не
удалось найти какого-нибудь источника свежей и чистой воды!
   - А я? - спросил Паганель.
   - О, вы,  милейший  Паганель,  вы  останетесь  с  запасным  отрядом,  -
отозвался майор. - Вы слишком хорошо знаете и тридцать седьмую  параллель,
и реку Гуамини, и пампу, чтобы покинуть нас. Ни Мюльреди, ни Вильсон, ни я
- никто из нас не сумеет добраться до того места, которое Талькав назначит
для встречи, а под  предводительством  храброго  Жака  Паганеля  мы  смело
двинемся вперед.
   - Приходится покориться, - ответил географ, очень польщенный  тем,  что
его поставили во главе отряда.
   - Только не будьте рассеянны, - прибавил майор, - и не заводите  нас  в
такие места, где нам нечего делать, ну хотя бы к берегам Тихого океана.
   - А вы заслуживаете этого, несносный майор! - смеясь, ответил Паганель.
-  Но  скажите  мне,  дорогой  Гленарван,  как  вы  будете  объясняться  с
Талькавом?
   - Полагаю, что нам с патагонцем не придется  разговаривать,  -  ответил
Гленарван, - но в  каком-нибудь  экстренном  случае  тех  испанских  слов,
которые я знаю, хватит для того, чтобы мы поняли друг друга.
   - Так в путь, мой достойный друг! - ответил Паганель.
   - Сначала поужинаем, - сказал Гленарван, - а  затем,  если  сможем,  то
немножко вздремнем перед отъездом.
   Путешественники закусили всухомятку, что мало подкрепило  их,  а  затем
улеглись спать. Паганелю снились потоки,  водопады,  речки,  реки,  пруды,
ручьи, даже полные графины - словом, все, в чем обычно содержится питьевая
вода; то был настоящий кошмар.
   На следующий день в шесть утра лошади Талькава,  Гленарвана  и  Роберта
Гранта были оседланы. Их напоили оставшейся в бурдюках водой, и  они  пили
ее с жадностью, хотя вода была отвратительна на вкус. Затем трое всадников
вскочили в седла.
   - До свиданья! - крикнули Остин, Вильсон и Мюльреди.
   - Главное, постарайтесь не возвращаться! - добавил Паганель.
   Вскоре патагонец, Гленарван и Роберт потеряли из виду маленький  отряд,
оставленный на попечении географа. "Desierto  de  las  Salinas",  то  есть
пустыня озера Салинас,  по  которой  ехали  всадники,  представляла  собой
равнину с глинистой  почвой,  поросшую  чахлыми  кустами  футов  в  десять
вышиной, низкорослыми мимозами, которые индейцы называют "курра-мамель", и
кустообразными  растениями  "юмма",  содержащими   много   соды.   Кое-где
встречались обширные пласты соли,  отражавшие  с  необыкновенной  яркостью
солнечные лучи. Если  бы  не  палящий  зной,  то  эти  "баррерос"  [земли,
пропитанные солью] можно было бы  легко  принять  за  обледенелые  участки
земли.  Во  всяком  случае,  контр