ое выражение лица придавали ему грозный вид.
   То был один из виднейших вождей маорийцев. Об этом можно было судить по
искусной татуировке, покрывавшей его лицо и тело. От ноздрей  его  орлиной
формы носа расходились спиралью две черные линии, окружавшие желтые  глаза
и затем терявшиеся на лбу, под пышной шевелюрой. Его рот,  обнажавший  два
ряда ослепительно блестящих зубов, был также  окружен  пестрыми,  изящными
завитками татуировки,  спускавшейся  на  подбородок  и  на  могучую  грудь
маорийца.
   Эта татуировка  -  _моко_  -  новозеландцев  является  знаком  высокого
отличия.  Такой  почетной  росписи  достоин  лишь  тот,  кто  отличился  в
нескольких боях, причем рабы и простонародье не  имеют  права  на  "моко".
Знаменитых вождей узнают по законченности,  по  тонкости  и  по  характеру
рисунка, который часто изображает животных. Некоторые туземные  вожди  раз
по пять подвергают себя мучительной процедуре  "моко".  И  чем  знатнее  в
Новой Зеландии человек, тем больше он изукрашен.
   Дюмон-Дюрвиль  сообщает  любопытные  подробности  об  этом  обычае.  Он
заметил, что "моко" играет среди туземцев ту  же  роль,  что  гербы  среди
знатных родов в Европе. Однако существует и разница, а именно: в то  время
как герб  европейца  свидетельствует  о  том,  что  основатель  рода  имел
какие-то заслуги, которых впоследствии  могут  и  не  иметь  его  потомки,
"моко" удостоверяет только  личные  качества  и  храбрость  того,  кто  им
украшен.
   Кроме  того,  татуировка  маорийца,  помимо  внушаемого  ею   почтения,
несомненно, полезна,  ибо  утолщает  кожные  покровы  и  делает  их  менее
восприимчивыми как  к  перемене  погоды,  так  и  к  беспрестанным  укусам
москитов.
   Что касается вождя, правившего лодкой,  то  его  знатность  не  внушала
сомнений.   Острая    кость    альбатроса,    употребляемая    маорийскими
татуировщиками,  глубоко  пробороздила  пять  раз  тесными   узорами   его
надменное лицо. Он был закутан в плащ, сотканный  из  растения  формиум  и
отделанный собачьими шкурами. Повязка, которой он был опоясан, еще хранила
следы крови недавних сражений. В удлиненные мочки ушей вдеты  были  серьги
из зеленого нефрита, а на  шее  висело  ожерелье  из  пунаму  -  священных
камешков, очень чтимых суеверными новозеландцами. Рядом  с  вождем  лежало
английское ружье и патупату - нечто  вроде  топора  изумрудного  цвета,  с
двойным лезвием восемнадцати дюймов длины.
   Подле вождя сидело девять менее знатных воинов, но  столь  же  сурового
вида  и  вооруженных.  Некоторые,  казалось,  еще  страдали   от   недавно
полученных ран. Все сидели неподвижно, завернувшись в плащи  из  формиума.
Три свирепые собаки лежали у их ног. Гребцы были, по-видимому, рабами  или
слугами вождя. Гребли они с большой силой против не очень сильного течения
и плыли довольно быстро.
   Посредине пироги  сидели,  прижавшись  друг  к  другу,  десять  пленных
европейцев, ноги у них были связаны, но руки свободны. То были  Гленарван,
Элен, Мери Грант, Роберт, Паганель,  майор,  Джон  Манглс,  стюард  и  оба
матроса.
   Накануне  вечером  маленький  отряд,  заблудившись  в  густом   тумане,
расположился  на  ночлег  среди  многочисленного  отряда  туземцев.  Около
полуночи спавших путешественников взяли в плен и перенесли на  пирогу.  До
сих пор маорийцы ничего дурного им не сделали, но сопротивляться  было  бы
уже бесполезно, ибо их оружие и боевые припасы находились в руках  дикарей
и пленников тотчас же пристрелили бы из их собственных ружей.
   Из английских отрывочных слов, проскальзывавших в разговорах  туземцев,
пленники поняли, что это маорийцы, разбитые английскими  войсками,  и  они
пробираются к верховьям Уаикато. Их вождь,  оказав  упорное  сопротивление
42-му полку, потеряв во время сражения лучших бойцов,  возвращался  теперь
на берега этой реки, чтобы навербовать  новое  войско  и  идти  с  ним  на
соединение с неукротимым Вильямом  Томсоном,  не  переставшим  бороться  с
завоевателями. Этот вождь носил зловещее имя  Кай-Куму,  что  на  туземном
наречии значит: "Тот, кто пожирает врага". Он был отважен,  смел,  но  его
жестокость не уступала его доблести. Ждать пощады от  такого  человека  не
приходилось. Его имя было хорошо известно английским солдатам,  и  за  его
голову губернатором Новой Зеландии недавно была обещана денежная награда.
   Это страшное несчастье обрушилось на Гленарвана как раз тогда, когда он
был почти на пороге столь желанного Окленда, откуда  прямым  рейсом  можно
было вернуться в Европу.
   Однако, глядя на холодное и спокойное лицо Гленарвана, никто не подумал
бы, что он переживает такие муки. Он никогда не падал  духом  при  тяжелых
обстоятельствах. Он понимал, что должен служить опорой и примером для жены
и спутников, и готов был  умереть  первым,  если  его  смерть  улучшит  их
положение. Пред лицом грозной опасности этот мужественный  человек  ни  на
одно мгновение не раскаялся в своем великодушном порыве,  увлекшем  его  в
эти дикие края.
   Спутники Гленарвана были достойны его. Они  разделяли  его  благородные
мысли, и по их гордым, спокойным  лицам  нельзя  было  подумать,  что  они
плывут  навстречу  такой  ужасной  смерти.  По   совету   Гленарвана   они
сговорились выказывать полнейшее равнодушие ко всему происходящему. Только
такое  поведение  могло  внушить  дикарям  уважение.  Дикарям  вообще,   а
маорийцам особенно, присуще чувство собственного достоинства,  никогда  не
покидающее их. Они уважают того,  кто  заставляет  своим  хладнокровием  и
мужеством уважать себя. Гленарван знал, что подобным поведением он  и  его
товарищи избавят себя от грубого обращения.
   С момента отплытия маорийцы, малоразговорчивые, как  все  дикари,  едва
перекинулись несколькими фразами, однако Гленарван понял,  что  английский
язык им знаком. Он решил спросить новозеландского вождя, какую участь  тот
им готовит.
   - Куда ты везешь нас, вождь? - спросил он Кай-Куму голосом,  в  котором
не слышалось ни малейшего страха.
   Вождь холодно посмотрел на него и промолчал.
   - Что собираешься ты сделать с нами? - снова спросил его Гленарван.
   Глаза Кай-Куму блеснули, и он важно ответил:
   - Обменять тебя, если твои захотят взять тебя.  Убить  тебя,  если  они
откажутся.
   Гленарван не стал больше задавать вопросов, но в его сердце затеплилась
надежда.  Он  понял,  что  какие-то  маорийские  вожди  попали  в  плен  к
англичанам и туземцы попытаются вернуть их  путем  обмена.  Следовательно,
какой-то шанс на спасение существовал и положение  пленников  не  являлось
столь отчаянным.
   Тем временем лодка быстро  плыла  вверх  по  реке.  Паганель,  которого
природная живость заставляла легко переходить от одной крайности к другой,
воспрянул  духом.  Он  говорил  себе,  что   маорийцы   избавили   их   от
необходимости  самим  добираться  до  английских  аванпостов  и  что  плен
послужит им в этом смысле на пользу. Таким образом, примирившись со  своей
судьбой, географ принялся следить по карте за тем путем, по которому несла
величественная Уаикато свои воды.
   Леди Элен  и  Мери  Грант,  всячески  подавляя  свой  ужас,  вполголоса
беседовали с Гленарваном, и самый опытный физиономист никогда не догадался
бы по лицам этих женщин, какие душевные муки терзали их.
   Уаикато является,  так  сказать,  национальной  рекой  Новой  Зеландии.
Маорийцы гордятся ею и любят ее, как немцы - Рейн, а славяне - Дунай.  Эта
река несет свои воды на протяжении двухсот миль  по  самым  плодородным  и
красивым местностям северного острова - провинциям Веллингтон и Окленд. Ее
именем  называются  все  прибрежные  туземные   племена,   неукротимые   и
неукрощенные, которые все как один восстали против захватчиков. На Уаикато
почти не плавают иноземные суда. Лишь пироги островитян  рассекают  своими
высокими носами ее волны. Только немногие туристы отваживаются плыть среди
ее священных берегов, а верховье Уаикато является  запрещенной  зоной  для
нечестивых  европейцев.  Паганель  знал,  как  чтят  туземцы  эту  великую
новозеландскую реку. Ему было известно, что ни один естествоиспытатель  не
поднимался  по  Уаикато  выше   ее   слияния   с   Вайпа.   Но   куда   же
заблагорассудится Кай-Куму увезти своих пленников? И географ  не  смог  бы
угадать этого, если бы  часто  повторяемое  вождем  и  его  воинами  слово
"Таупо" не привлекло его внимания. Он посмотрел на  карту  и  увидел,  что
название это относится к озеру, знаменитому  в  географических  летописях.
Расположено оно в самой гористой части острова, на юге  провинции  Окленд.
Уаикато  вытекает  из  этого  озера.  Географ  определил  по  карте,   что
расстояние между озером и местом слияния с  Вайпа  -  около  ста  двадцати
миль.
   Паганель попросил Джона Манглса на французском  языке,  чтобы  не  быть
понятым дикарями, определить скорость движения их лодки.  Молодой  капитан
определил ее примерно в три мили в час.
   - В таком случае, - сказал географ, - если мы будем останавливаться  на
ночь, то наше путешествие продлится около четырех дней.
   - А где расположены английские посты? - спросил Гленарван.
   - Это трудно сказать, - ответил Паганель.  -  Однако  военные  действия
сосредоточились в провинции  Таранаки,  и,  по  всей  вероятности,  войска
скопились по ту сторону озера, на противоположном  склоне  гор,  там,  где
находится очаг восстания.
   - Будем надеяться, что это так! - промолвила леди Элен.
   Гленарван с грустью посмотрел на свою молодую жену, на Мери  Грант,  на
этих несчастных женщин, находящихся во власти свирепых туземцев и увозимых
в дикий край, где на помощь им не мог прийти ни один человек. Но,  заметив
устремленный на него взгляд Кай-Куму, Гленарван  осторожности  ради  и  не
желая, чтобы вождь догадался, что одна из пленниц его жена,  подавил  свое
волнение и с наигранным равнодушием стал глядеть на берега реки.
   Пирога  прошла,  не  останавливаясь,  мимо  бывшей  резиденции   короля
Потатау, расположенной в полумиле от слияния рек. Никакая другая пирога не
бороздила вод Уаикато. Несколько разрушенных хижин, видневшихся там и  сям
по  берегам,  свидетельствовали  о  недавних  ужасах   войны.   Прибрежные
поселения казались покинутыми, берега были пустынны.  Лишь  водяные  птицы
нарушали грустную тишину этих безлюдных мест. То  в  воздух  взвивалась  и
исчезала за деревьями _тапарунга_ - болотная  птица  с  черными  крыльями,
белым брюшком и красным клювом, то  _матуку_,  неуклюжая,  глупая  на  вид
цапля пепельного цвета, и красивая цапля _котуку_, белая, с желтым  клювом
и черными ногами, спокойно смотрели на проплывавшую  пирогу.  А  там,  где
высокие, крутые берега указывали на глубину реки, сидели  чайки-мартыны  -
_котаре_, на языке маорийцев,  -  подстерегая  крошечных  угрей,  миллионы
которых  кишат  в  новозеландских  реках.  В  кустах,  над  самой   водой,
охорашивались  при  первых  лучах  солнца  гордецы  удоды   и   прелестные
куры-султанки. Весь этот мирок  пернатых  спокойно  наслаждался  жизнью  и
отсутствием людей, которых изгнала или уничтожила война.
   В этой части Уаикато течет, широко разлившись среди необозримых равнин,
но ближе к верховью холмы и горы как бы сжимают  долину,  в  которой  река
проложила себе русло. В  десяти  милях  от  слияния  рек,  судя  по  карте
Паганеля,  на  левом  берегу  должен  находиться  приток  Кири-Кирироа,  и
действительно, там он оказался, но Кай-Куму не остановился здесь. Он велел
дать пленникам их собственные съестные припасы, захваченные маорийцами  во
время ночного нападения. Что же касается самого вождя, его воинов и рабов,
то они довольствовались своей  обычной  пищей  -  съедобным  папоротником,
печеными кореньями и картофелем капанас, в изобилии  разводимым  на  обоих
островах. Мяса за трапезой маорийцев не было, а мясные консервы пленников,
видимо, нисколько их не прельщали.
   В три часа дня на правом берегу реки показались  первые  отроги  горной
цепи  Покароа-Рэндж,  похожей  на   разрушенные   крепостные   стены.   На
остроконечных  вершинах  местами  виднелись  развалины  _па_  -  старинных
укреплений, некогда воздвигнутых на неприступных  местах  маорийцами.  Они
напоминали огромные орлиные гнезда.
   Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда пирога причалила  к  крутому
берегу,  заваленному  пемзовыми  камнями   вулканического   происхождения,
нанесенными сюда водами Уаикато. В этом месте  росло  несколько  деревьев,
под которыми показалось удобным раскинуть лагерь.
   Кай-Куму приказал высадить на берег пленников. Мужчинам  связали  руки,
но женщин оставили свободными. Всех поместили в центре  лагеря,  а  вокруг
разложили костры, образовавшие непреодолимую огненную преграду.
   Еще прежде чем Кай-Куму сообщил пленникам о  своем  намерении  обменять
их, Гленарван и Джон Манглс обсуждали различные способы бегства из  плена.
То,  что  невозможно  было  сделать,  находясь  в  пироге,  они  надеялись
осуществить на берегу во время привала, пользуясь ночной темнотой.
   Но  после   разговора   Гленарвана   с   новозеландским   вождем   было
благоразумнее отказаться от побега. Следовало запастись  терпением.  Обмен
пленными представлял больше шансов на спасение, чем рукопашная схватка или
бегство сквозь неведомый  край.  Несомненно,  могло  возникнуть  множество
обстоятельств, которые задержали бы переговоры об обмене или даже помешали
бы им, но все-таки наилучшим исходом было ждать результата переговоров.  В
самом деле, что могли сделать  десять  безоружных  людей  против  тридцати
вооруженных дикарей? К тому же Гленарван предполагал, и  он  не  ошибался,
что какой-то видный вождь племени Кай-Куму был захвачен в плен и  что  его
соплеменники во что бы то ни стало хотят освободить его.
   На следующий  день  пирога  понеслась  вверх  по  реке  с  еще  большей
скоростью. В десять часов она ненадолго остановилась у впадения в  Уаикато
Похайвены, маленькой речки, извивавшейся по равнинам правого берега. Здесь
к пироге Кай-Куму присоединилась еще  одна  пирога  с  десятью  туземцами.
Воины  еле  обменялись  приветствием:  "Айрэмайра",  что  значит  "Доброго
здоровья", и обе пироги поплыли рядом. Вновь прибывшие  маорийцы,  видимо,
недавно сражались с английскими войсками.  Об  этом  свидетельствовала  их
одежда, вся в клочьях, их окровавленное оружие, их еще кровоточащие  раны.
Воины  были  мрачны,  молчаливы.  Со  свойственной  всем   диким   народам
сдержанностью они сделали  вид,  что  не  обращают  никакого  внимания  на
европейцев.
   В полдень на западе показались вершины Маунгатотари. Долина, по которой
протекала Уаикато, начала сужаться,  и  могучая  река,  стиснутая  крутыми
берегами, бушевала, словно горный поток. Но гребцы только сильнее налегали
на весла, сопровождая свои движения дикой мелодией, ритм которой  совпадал
со взмахами их весел, и  пирога  быстро  помчалась  по  пенящимся  волнам.
Стремнина осталась позади, и Уаикато по-прежнему плавно понесла свои  воды
между крутыми берегами.
   Под вечер Кай-Куму  приказал  причалить  к  крутому  узкому  берегу,  к
которому отвесно спускались первые отроги гор. Там  уже  располагались  на
ночлег человек двадцать туземцев, также высадившихся из своих  пирог.  Под
деревьями пылали костры. Какой-то вождь, столь же знатный,  как  Кай-Куму,
не спеша подошел к нему и дружески его приветствовал, проделав шонгач,  то
есть потерся носом о его  нос.  Пленников  поместили  посредине  лагеря  и
приставили к ним на всю ночь бдительную стражу.
   На следующее утро продолжался тот же длительный путь вверх  по  течению
Уаикато. Из мелких притоков выплывали все новые пироги, на которых  сидело
воинов шестьдесят. Очевидно,  это  были  участники  последнего  восстания,
которые, так или иначе пострадав от английских пуль, возвращались теперь к
себе в горы. Порой  из  плывших  гуськом  пирог  поднимался  голос  певца,
певшего  патриотический  гимн,   призывавший   маорийцев   на   борьбу   с
захватчиками:

   ПАПА РА ТИ ВАТИ ТИДИ
   И ДУНГА НЭИ...

   Звучный голос певца будил эхо в горах. И после  каждой  строфы  туземцы
хором подхватывали воинственный припев,  ударяя  себя  в  грудь,  точно  в
барабаны, а гребцы в такие минуты с  новой  силой  налегали  на  весла,  и
пироги, преодолевая течение, летели по водной поверхности.
   В этот день на Уаикато можно было наблюдать любопытное  явление.  Около
четырех часов пополудни пирога, управляемая твердой рукой Кай-Куму, смело,
не замедляя хода,  вошла  в  узкое  ущелье.  Стремительный  поток  яростно
хлестал о многочисленные подводные скалы и  опасные  для  лодок  островки.
Перевернись пирога, и всех постигла бы верная гибель, ибо спасения  искать
было негде: всякий, кто осмелился бы ступить на кипящую  прибрежную  тину,
неминуемо погиб бы.
   Дело в том, что Уаикато  текла  здесь  среди  тех  горячих  источников,
которые  издавна  привлекали  к  себе  внимание  туристов.  Окись   железа
окрашивала в буро-красный цвет прибрежный ил, на котором не было ни  одной
пяди твердой земли. Воздух насыщен был едким запахом серы.  Туземцы  легко
переносили его,  но  пленники  сильно  страдали  от  удушливых  испарений,
поднимавшихся из расщелин почвы, выделяясь из  пузырей,  которые  лопались
под напором подземных газов. Но если  обонянию  трудно  было  освоиться  с
этими  серными  испарениями,   то   взор   мог   лишь   восхищаться   этим
величественным зрелищем.
   Пироги нырнули в густое  облако  белых  паров.  Их  ослепительно  белые
завитки нависали куполами над рекой. По берегам сотни гейзеров то курились
парами, то били фонтанами воды, и, глядя на эти разнообразные каскады пара
и воды, казалось, будто они созданы рукой человека и  Управляются  скрытым
механизмом. Вода и пар, смешиваясь в воздухе, переливались на солнце всеми
цветами радуги.
   В этом месте Уаикато течет по зыбкому  ложу,  непрерывно  кипящему  под
действием подземного огня. Невдалеке, к востоку от реки, на берегах  озера
Роторуа, ревут горячие ключи и дымящиеся водопады Ротомахана  и  Тетарата,
исследованные  некоторыми  отважными  путешественниками.   Вся   местность
изобилует гейзерами, кратерами и сопками. Через  них  извергается  избыток
газов, не находящий исхода через узкие кратеры Тонгариро  и  Вакари,  двух
действующих вулканов Новой Зеландии.
   Две мили пироги плыли под  сводом  серных  испарений,  клубившихся  над
водой; внезапно, на смену серному облаку, повеяло струей чистого,  свежего
воздуха, который принес облегчение задыхавшимся  пленникам.  Район  серных
источников остался позади.
   До Конца дня пироги благодаря могучим усилиям  гребцов  преодолели  еще
две стремнины - Гипапатуа  и  Таматеа.  Вечером  Кай-Куму  остановился  на
ночлег в сотне миль от слияния Вайпы и Уаикато. Река, которая до сих  пор,
закругляясь, текла к востоку, с этого места вливалась в озеро  Таупо,  как
огромный водопад в бассейн.
   На следующее утро на правом берегу реки показалась гора. Жак  Паганель,
справясь по карте, выяснил, что это гора  Таубара  вышиной  в  три  тысячи
футов.
   В полдень вся вереница пирог вплыла в озеро Таупо через один из рукавов
реки. Туземцы восторженно приветствовали лоскут,  развевавшийся  на  крыше
хижины, - то был их национальный флаг.



11. ОЗЕРО ТАУПО

   В доисторические времена в центре  Новозеландского  острова  вследствие
обвала земной коры образовалась бездонная пропасть длиной в двадцать  пять
миль и двадцать шириною. Воды, стекавшие с окрестных гор  в  эту  огромную
впадину, постепенно превратили ее в озеро, но в озеро-бездну, ибо  до  сих
пор ни один лот не смог промерить его глубины.
   Таково это необычное озеро, носящее название Таупо, лежащее  на  высоте
тысячи двухсот пятидесяти футов  над  уровнем  моря  и  окруженное  горами
высотой в две тысячи восемьсот футов. К западу -  громадные  остроконечные
скалы, на севере - несколько отдаленных вершин, поросших невысоким  лесом,
на востоке - широкий отлогий