ратно на мыс Доброй Надежды.
   - Здесь остался тогда один  только  европеец,  -  добавил  Паганель,  -
капрал, шотландец...
   - А! Шотландец! - повторил майор, которого всегда особенно интересовали
его соотечественники.
   - Звали его Вильям Гласе,  -  продолжал  географ,  -  он  поселился  на
острове  со  своей  женой  и  двумя  готтентотами.  Вскоре   к   шотландцу
присоединились  два  англичанина:  один  матрос  и  один  рыбак  с  Темзы,
экс-драгун аргентинской армии. Наконец, в тысяча восемьсот двадцать первом
году один из потерпевших  крушение  на  "Блендон-Голле"  вместе  со  своей
молодой женой нашел пристанище  на  острове.  Итак,  население  острова  в
тысяча восемьсот двадцать первом году состояло уже из шести мужчин и  двух
женщин. В тысяча восемьсот двадцать девятом году там было уже семь мужчин,
шесть женщин и четырнадцать детей. В тысяча восемьсот тридцать пятом  году
цифра эта поднялась до сорока, а теперь она утроилась.
   - Так зарождаются нации, - сказал Гленарван.
   - Скажу еще, чтобы  дополнить  историю  Тристан-да-Кунья,  -  продолжал
Паганель, - что этот остров кажется мне вполне достойным, подобно  острову
Хуан-Фернандес, называться островом Робинзонов. И действительно,  если  на
Хуан-Фернандес забросило одного за другим на произвол судьбы двух моряков,
то такая же участь едва не постигла на  Тристан-да-Кунья  двух  ученых.  В
тысяча семьсот девяносто третьем  году  один  из  моих  соотечественников,
естествоиспытатель  Обер  Дю-Пти-Туар,  увлеченный  собиранием   гербария,
заблудился и смог добраться до своего  судна  лишь  в  тот  момент,  когда
капитан уже давал приказ сняться с  якоря.  В  тысяча  восемьсот  двадцать
четвертом  году  один  из  ваших  соотечественников,  дорогой   Гленарван,
искусный рисовальщик Огюст Эрл, был покинут там на целых  восемь  месяцев.
Капитан судна, забыв о том, что Эрл остался на берегу, отплыл без  него  к
мысу Доброй Надежды.
   - Вот это уж действительно рассеянный капитан, - отозвался майор. - Без
сомнения, это был один из ваших родичей, Паганель?
   - Нет, майор, но во всяком случае  он  вполне  достоин  этой  чести,  -
ответил географ и этим положил конец разговору.
   Ночная охота команды "Дункана" оказалась удачной: убито было  пятьдесят
крупных тюленей. Разрешив  охоту,  Гленарван  не  мог  запретить  матросам
извлечь из нее пользу. Поэтому следующий день  был  посвящен  вытапливанию
тюленьего  жира  и  обработке  шкур  этих  ценных  животных.  Само   собой
разумеется, что пассажиры и второй день использовали для экскурсии в глубь
острова. Гленарван и майор захватили с собой ружья, чтобы  поохотиться  за
местной дичью.
   Гуляя, туристы спустились до самой подошвы горы, где вся  земля  усеяна
бесформенными обломками скал,  шлаком,  кусками  черной  пористой  лавы  и
прочими  вулканическими  извержениями.  Подножие  горы  представляло  хаос
шатких камней. Трудно  было  ошибиться  в  происхождении  этого  огромного
конуса, и английский капитан Кармайкел имел полное  основание  утверждать,
что это потухший вулкан.
   Охотники набрели на несколько кабанов. Пуля  майора  уложила  на  месте
одного из них. Гленарван подстрелил несколько черных куропаток, из которых
судовой повар приготовил превосходное рагу. На  высоких  горных  площадках
резвилось множество коз. Было  на  острове  множество  одичавших  кошек  -
гордых,  отважных  и  сильных  животных,  страшных  даже  для  собак,  они
размножались и в будущем обещали развиться в великолепных хищных животных.
   В восемь часов вечера  все  возвратились  на  яхту,  а  ночью  "Дункан"
навсегда покинул остров Тристан-да-Кунья.



3. ОСТРОВ АМСТЕРДАМ

   Джон Манглс намеревался запастись углем на мысе Доброй Надежды. Поэтому
ему пришлось немного уклониться от тридцать седьмой параллели и  подняться
на два градуса к северу. "Дункан" находился ниже зоны пассатов и  попал  в
полосу попутных западных ветров.
   Меньше чем в шесть  дней  он  покрыл  тысячу  триста  миль,  отделяющих
Тристан-да-Кунья от южной оконечности Африки. 24 ноября в три часа дня уже
показалась гора  Столовая,  а  немного  позже  яхта  поравнялась  с  горой
Сигналов, указывающей вход в бухту. "Дункан" вошел  туда  к  восьми  часам
вечера и бросил якорь в Кейптаунском порту.
   Паганель, будучи членом Географического общества, не мог не знать,  что
южную оконечность Африки впервые увидел в 1486 году мельком  португальский
адмирал Бартоломей Диас, и только в 1497 году  знаменитый  Васко  да  Гама
обогнул мыс. И как мог Паганель  не  знать  этого,  когда  Камоэнс  воспел
великого мореплавателя в своей "Луизиаде". По этому поводу  ученый  сделал
любопытное замечание: ведь если бы Диас в  1486  году,  за  шесть  лет  до
первого путешествия Христофора Колумба, обогнул  мыс  Доброй  Надежды,  то
Америка еще долго не была бы открыта. И в самом деле, путь мимо  мыса  был
наиболее коротким и прямым путем в восточную Индию. А  великий  генуэзский
моряк, углубляясь все дальше и дальше на  запад,  ведь  искал  кратчайшего
пути  в  "страну  пряностей".  Итак,  если  бы  мыс  обогнули  раньше,  то
экспедиция Колумба была бы излишней и он, вероятно, не предпринял бы ее.
   Город  Кейптаун,  основанный  в  1652  году   голландцем   Ван-Рибеком,
расположен  в  глубине  Кейптаунской  бухты.  Это   была   столица   очень
значительной колонии, окончательно перешедшей  к  англичанам  по  договору
1815 года.
   Пассажиры "Дункана" воспользовались стоянкой, чтобы посетить  город.  В
их распоряжении было всего лишь двенадцать часов, так как  капитану  Джону
нужен был только день, чтобы  возобновить  запасы  угля,  и  он  собирался
сняться с якоря 26-го утром.
   Впрочем, им и не понадобилось больше времени, чтобы  обойти  правильные
квадраты шахматной доски, называемой Кейптауном, на которой тридцать тысяч
белых и чернокожих жителей играли роль королей,  королев,  слонов,  коней,
быть может, пешек. По крайней мере таково было мнение Паганеля, и когда вы
осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дворец и  сад
губернатора, биржу, музей, каменный крест, сооруженный Бартоломеем  Диасом
в честь своего открытия, и выпьете стакан  понтейского  вина,  лучшего  из
местных вин, то вам не останется ничего больше делать, как отправляться  в
дальнейший путь.
   Так  и  сделали  наши  путешественники  на  рассвете  следующего   дня.
"Дункан", поставив кливер, фок и марсель, снялся с якоря и несколько часов
спустя огибал знаменитый мыс Бурь, который  португальский  король-оптимист
Жуан II так неудачно назвал мысом Доброй  Надежды.  Две  тысячи  девятьсот
миль,  отделяющие  мыс  Доброй  Надежды  от  Амстердамского  острова,  при
спокойном море и попутном ветре можно пройти в десять дней. Мореплавателям
больше повезло, чем путешественникам по пампе; им не  пришлось  жаловаться
на неблагосклонность стихий.
   - О море, море! - повторял Паганель. - Что  было  бы  с  человечеством,
если  бы  не  существовало  морей.  Корабль  -  это  настоящая   колесница
цивилизации! Подумайте, друзья  мои,  если  бы  земной  шар  был  огромным
континентом, то мы даже в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной  части
его. Взгляните, что происходит в глубине обширных материков. Человек  едва
осмеливается проникнуть в сибирскую тайгу, в равнины Центральной  Азии,  в
пустыни Африки, в прерии Америки, в обширные степи  Австралии,  в  ледяные
пустыни полюсов... Смелый отступает, отважный погибает.  Эти  пространства
непроходимы,  средства  сообщения  недостаточны.  Зной,  болезни,  дикость
туземцев создают непреодолимые препятствия. Двадцать миль  пустыни  больше
отделяют людей друг от друга, чем пятьсот миль океана!  Люди,  живущие  на
противоположных побережьях, считают себя соседями, и они чужды друг другу,
если их отделяет какой-нибудь лес. Англия граничит с Австралией, тогда как
Египет словно отдален на  миллионы  лье  от  Сенегала,  а  Пекин  является
антиподом Петербурга! В наше время пересечь море легче, чем любую  Сахару,
и только благодаря морю, как правильно  сказал  один  американский  ученый
[Мори (прим.авт.)], между пятью  частями  света  установились  родственные
узы.
   Паганель говорил с таким жаром,  что  даже  майор  ничего  не  возразил
против этого гимна океану. Если бы для поисков  Гарри  Гранта  нужно  было
следовать  вдоль  всей  тридцать  седьмой  параллели  по  суше,   то   это
путешествие оказалось бы неосуществимым, но море было к  услугам  отважных
путешественников, оно переносило их из одной страны в другую, и 6  декабря
первые лучи солнца осветили гору, как бы выходящую из  недр  морских.  Это
был остров Амстердам, лежащий под 37ь47' южной широты и  77ь24'  восточной
долготы, конусообразная вершина его в ясную погоду виднеется на расстоянии
пятидесяти миль. В восемь  часов  утра  неопределенные  очертания  острова
стали напоминать общий облик Тенерифе.
   - Он очень похож и на Тристан-да-Кунья, - заметил Гленарван.
   -  Основательный  вывод,  -  отозвался  Паганель.  -  Он  вытекает   из
геометрографической аксиомы: два острова,  подобные  третьему,  подобны  и
между собой. Добавлю, что остров Амстердам так же, как и Тристан-да-Кунья,
был богат тюленями и Робинзонами.
   - Значит, Робинзоны имеются повсюду? - спросила Элен.
   - Честное слово, сударыня, я очень мало знаю островов, где не бывало бы
подобных приключений, - отозвался ученый, - сама жизнь  уже  ранее  вашего
знаменитого соотечественника Даниеля Дефо создала его роман.
   - Господин Паганель, - обратилась к нему Мери Грант, - разрешите задать
вам один вопрос.
   - Хоть два, дорогая мисс. Я всегда готов на них ответить.
   -  Скажите,  вы  бы  очень  испугались,  если  вдруг  оказались  бы  на
необитаемом острове?
   - Я? - воскликнул Паганель.
   - Не вздумайте, друг мой, уверять нас, что это ваша заветная  мечта,  -
сказал майор.
   - Я не собираюсь уверять вас в этом, - ответил географ, -  но  подобное
приключение не пугает меня: я начал бы новую жизнь - я стал бы  охотиться,
ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, летом - на дереве, устроил  бы  склады
для запасов. Словом, колонизировал бы весь остров.
   - В полном одиночестве?
   - Да, если б так сложились  обстоятельства.  Впрочем,  разве  на  земле
бывает полное одиночество? Разве нельзя найти себе друга  среди  животных,
приручить молодого козленка, красноречивого попугая,  милую  обезьянку?  А
если случай пошлет вам товарища вроде верного Пятницы,  то  чего  вам  еще
нужно? Два друга на одиноком утесе - вот вам и счастье. Вообразите себе: я
и майор...
   - Благодарю вас, - сказал Мак-Наббс, - у меня нет ни малейшего  желания
разыгрывать роль Робинзона, я слишком плохо сыграл бы ее.
   - Дорогой  Паганель,  -  вмешалась  леди  Элен,  -  снова  ваше  пылкое
воображение  уносит  вас   в   мир   фантазий.   Но   мне   кажется,   что
действительность  очень  отличается  от  мечтаний.  Вы  воображаете   себе
каких-то  вымышленных   Робинзонов,   которых   судьба   предусмотрительно
забрасывает на превосходно  выбранные  острова,  где  природа  лелеет  их,
словно избалованных детей. Вы видите только лицевую сторону медали.
   - Как! Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове?
   - Нет, не верю. Человек  создан  для  общества,  а  не  для  уединения.
Одиночество породит в нем лишь отчаяние. Это только вопрос времени.  Пусть
вначале он поглощен повседневными нуждами  и  заботами,  отвлекающими  все
мысли  несчастного,  едва  спасшегося  от  морских  волн,  пусть  мысль  о
настоящем удаляет от него  угрозу  будущего.  Но  впоследствии,  когда  он
осознает свое одиночество, вдали от  себе  подобных,  без  всякой  надежды
увидеть родину, увидеть тех, кого любит, что должен он  переживать,  какие
страдания? Его островок - это для него весь мир. Все человечество - это он
сам, и когда настанет смерть, страшная одинокая смерть, то он  почувствует
себя как последний человек в последний день существования  мира.  Поверьте
мне, господин Паганель, лучше не быть этим человеком.
   Паганель, не без сожаления, согласился с доводами Элен,  и  разговор  о
положительных и отрицательных сторонах одиночества продолжался до тех пор,
пока "Дункан" не бросил якорь в миле расстояния от острова Амстердам.
   Этот уединенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух  островов,
находящихся приблизительно в тридцати трех милях расстояния друг от друга,
как раз на меридиане Индийского полуострова. На севере  расположен  остров
Амстердам, или Сен-Пьер, на юге - остров Сен-Поль.  Но  следует  отметить,
что географы и мореплаватели часто путают их названия.  Эти  острова  были
открыты в  декабре  1796  года  голландцем  Фламингом,  затем  их  посетил
д'Антркасто - командир кораблей "Эсперанс"  и  "Решерш",  направленных  на
поиски без вести пропавшего Лаперуза. С этого времени начинается  путаница
в  обозначении  островов.  Мореплаватель  Берроу,  Боуте-Бопре  в   атласе
д'Антркасто, затем Горсбург, Пинкертон и другие географы, описывая  остров
Сен-Пьер, называют его островом Сен-Поль, и наоборот.
   В 1859 году офицеры австрийского  фрегата  "Наварра"  во  время  своего
кругосветного плавания избежали этой ошибки, которую  Паганель  непременно
хотел исправить.
   Остров  Сен-Поль,  расположенный  к  югу  от   острова   Амстердам,   -
необитаемый клочок земли, образованный  высокой  горой  конической  формы,
видимо бывшим вулканом.  Остров  Амстердам,  к  которому  шлюпка  подвезла
пассажиров "Дункана", имеет миль двенадцать в  окружности.  Его  население
состоит  из  нескольких  добровольных  изгнанников,  привыкших   к   своей
печальной жизни. Это сторожа рыболовных промыслов, принадлежавших, так  же
как и самый остров, некоему Отовану, коммерсанту с острова  Реюньон.  Этот
не признанный великими европейскими державами властелин получает со своего
владения до восьмидесяти тысяч франков в год от ловли,  засолки  и  вывоза
рыбы "чейлодактилис", в просторечии именуемой треской.
   Этому  острову  Амстердам  суждено  было  принадлежать  к   французским
владениям. Сначала он принадлежал  Камини  -  судовладельцу  из  Сен-Дени,
который поселился на нем первым. Впоследствии по какому-то  международному
соглашению остров переуступили поляку, который стал  возделывать  его  при
помощи рабов-мадагаскарцев. Что француз,  что  поляк  -  разницы  никакой,
поэтому остров снова попал в руки Отована и сделался французским.
   Когда 6  декабря  1864  года  "Дункан"  бросил  якорь  у  острова,  его
население составляли три человека: один француз и  два  мулата;  все  трое
были служащими коммерсанта-собственника Отована. Паганель, таким  образом,
мог пожать  руку  соотечественнику,  почтенному  господину  Вио,  человеку
весьма преклонных лет. Этот "мудрый  старец"  чрезвычайно  радушно  принял
путешественников. Тот день,  когда  ему  довелось  оказать  гостеприимство
любезным и к тому же культурным европейцам, был для него счастливым  днем.
Остров Сен-Пьер обычно посещают лишь охотники за тюленями и реже китобои -
люди грубые и неотесанные.
   Вио представил гостям своих подчиненных  -  обоих  мулатов.  Трое  этих
людей, несколько диких кабанов и множество  водящихся  в  глубине  острова
простодушных пингвинов составляли все население острова. Домик, в  котором
жили трое островитян, был  расположен  в  юго-западной  части  острова,  в
глубине естественной бухты, образовавшейся  вследствие  обвала  горы.  Еще
задолго до "царствования" Отована I остров Сен-Пьер  служил  убежищем  для
потерпевших кораблекрушение. Паганель очень увлекательно рассказал об этом
своим слушателям, озаглавив свой первый рассказ: "История двух шотландцев,
покинутых на острове Амстердам".
   - Дело было  в  тысяча  восемьсот  двадцать  седьмом  году.  Английский
корабль "Пальмира", проходя мимо острова,  заметил  поднимавшийся  к  небу
дымок.  Капитан  приблизился  к  берегу  и  вскоре  увидел  двух  человек,
подававших сигналы бедствия. Он отправил за ними шлюпку, которая доставила
на корабль Жака  Пэна,  двадцатидвухлетнего  юношу,  и  Роберта  Прудфута,
мужчину сорока восьми лет. Эти двое несчастных почти потеряли человеческий
облик. Они прожили на  острове  восемнадцать  месяцев,  страшно  бедствуя,
почти лишенные пресной воды,  питаясь  ракушками,  вылавливая  изредка  на
крючок из согнутого гвоздя рыбу или питаясь мясом убитого кабаненка, порой
голодая по трое суток. Охраняя, подобно весталкам, костер, разожженный при
помощи последнего куска трута, они не давали ему ни на мгновение угаснуть,
а уходя, брали с собой горящий уголек, словно какую-нибудь  драгоценность.
Так жили они, страдая, лишенные всего. Пэн  и  Прудфут  были  высажены  на
остров  шхуной,  охотившейся  за  тюленями.   Согласно   обычаю   рыбаков,
оставленные на острове  должны  были  прожить  на  нем  месяц,  и,  ожидая
возвращения шхуны, топить жир тюленей и запасать шкуры.
   Но шхуна за ними не вернулась. Пять месяцев спустя к  острову  пристало
английское судно "Гойе", направлявшееся  в  Ван-Димен.  Капитан  судна  по
какому-то необъяснимому жестокому капризу отказался принять шотландцев  на
свое судно. Он отплыл, не оставив им  ни  одного  сухаря,  ни  огнива;  и,
несомненно, двое страдальцев вскоре погибли бы, если бы  проходившая  мимо
"Пальмира" не подобрала их.
   Второе приключение, записанное в  истории  острова  Амстердам,  -  если
только подобный утес может  иметь  историю,  -  это  приключение  капитана
Перона, на  этот  раз  француза.  Началась  эта  история  так  же,  как  и
предшествующая история двух шотландцев, и закончилась так же  добровольное
пребывание на острове, затем свое судно, которое не возвращается, а  через
сорок месяцев к берегам острова случайно, по воле ветров, заносится  чужое
судно.  Но  пребывание  капитана  Перона  на  острове  ознаменовалось  еще
кровавой драмой, странно похожей на  те  события,  которые  пережил  герой
романа Даниеля Дефо.
   Капитан Перон приказал ссадить себя на остров с  четырьмя  матросами  -
двумя англичанами и двумя французами. Он намеревался охотиться  в  течение
целых пятнадцати  месяцев  на  морских  львов.  Охота  была  исключительно
удачной, но когда истекли пятнадцать месяцев, то судно не возвратилось,  а
запасы провизии мало-помалу подошли к концу и  между  островитянами  резко
обострилась  национальная  рознь.  Двое  англичан   взбунтовались   против
капитана Перона, и он неминуемо погиб бы, если бы матросы-соотечественники
не пришли к нему на помощь. С той поры обе враждующие стороны день и  ночь
следили друг за другого. Не расставаясь  с  оружием,  то  побежденные,  то
победители, они влачили жизнь, полную  лишений  и  тревог.  Несомненно,  в
конце  концов  одна  партия  покончила  бы  с  другой,  если  бы  какое-то
английское судно не подобрало и не доставило на  родину  этих  несчастных,
которых разделила на скале Индийского океана жалкая национальная рознь.
   Таковы были эти приключения. Дважды  остров  Амстердам  служил  как  бы
отечеством заброшенным на него морякам, которых провидение  дважды  спасло
от мук, голода и смерти. Но с той поры ни одно судно не потерпело крушения
у этих берегов. Волны вынесли бы, конечно, на берег  какие-нибудь  обломки
судна, а люди как-нибудь добрались бы на шлюпках до  рыболовных  промыслов
господина Вио. А между тем старец, много лет пребывавший  на  острове,  ни
разу  не  имел  случая  оказать  гостеприимство  потерпевшим  крушение.  О
"Британии" и капитане Гранте он ничего не знал. Очевидно,  эта  катастрофа
не произошла  ни  у  острова  Амстердам,  ни  у  острова  Сен-Поль,  часто
посещаемого рыбаками и китоловами.
   Гленарвана не удивил и не огорчил этот ответ. Он и его спутники  искали
не столько те места, где капитан Грант побывал, сколько  те,  где  его  не
было. Они хотели установить тот факт, что на этих точках тридцать  седьмой
параллели Гарри Гранта нет, вот и все.  Поэтому  отплытие  "Дункана"  было
назначено на след