опы, словно  циклопы,  раздувающие  огонь,  работали  молча.  Вскоре
несколько трещин, из которых выбивались горячие пары, показали, что  место
становилось опасным. Но вот последнее усилие, и скала, сорвавшись с места,
стремительно покатилась вниз по склону горы и скрылась из виду.
   В эту  же  минуту  разверзся  тонкий  слой  земли,  из  образовавшегося
отверстия с шумом вырвался огненный столб и хлынули кипящая вода  и  лава;
потоки их устремились по склону горы к лагерю туземцев и в долину.
   Вся вершина содрогнулась. Казалось,  она  вот-вот  рухнет  в  бездонную
пропасть.
   Гленарван и его спутники еле успели спастись от извержения, отбежав  за
ограду могилы, но все же легкие брызги почти  кипящей  воды  ошпарили  их.
Вода сначала распространяла легкий запах говяжьего навара, а затем сильный
запах серы. Ил, лава, вулканические обломки - все слилось в едином потоке,
бороздившем  склоны  Маунганаму.  Соседние   горы   осветились   отблеском
извержения. Глубокие долины ярко озарились  заревом.  Дикари  вскочили  на
ноги и завопили, а лава подбиралась уже к их лагерю,  и  дикари  бросились
бежать. Взобравшись на соседние холмы, они с ужасом наблюдали это  грозное
явление, этот вулкан, поглотивший, по велению их  разгневанного  божества,
святотатцев. которые осквернили священную гору.  Когда  грохот  извержения
несколько ослабевал, то слышно было, как маорийцы возглашали:
   - Табу! Табу! Табу!
   Тем временем  из  кратера  Маунганаму  вырывалось  огромное  количество
паров, раскаленных камней, лавы. То был  уже  не  гейзер  вроде  тех,  что
встречаются вблизи вулкана Гекла в Исландии, это был такой же вулкан,  как
сама Гекла.  Вся  клокочущая  огненная  масса,  сдерживаемая  до  тех  пор
поверхностью вершины Маунганаму,  ибо  достаточным  выходом  для  нее  был
вулкан Тонгариро, теперь, когда ей открыли новый выход, со страшной  силой
устремилась в него, и в эту ночь, вследствие  закона  равновесия  сосудов,
другие вулканические извержения значительно ослабели.
   Через час после начала извержения этого нового на земном  шаре  вулкана
по его склонам уже неслись  широкие  потоки  огненной  лавы.  Бесчисленное
множество крыс покинуло норы, убегая с охваченной пламенем земли.
   В течение всей ночи среди бушевавшей грозы новый  вулкан  действовал  с
такой страшной силой, которая не могла не внушать беспокойства Гленарвану,
ибо извержение расширяло воронку кратера.
   Беглецы, укрывшись за частоколом, следили  за  все  возраставшей  силой
грозного явления природы.
   Наступило  утро,  но  ярость   вулкана   не   ослабевала.   К   пламени
примешивались густые желтоватые пары. Всюду змеились потоки лавы.
   Гленарван с бьющимся сердцем подстерегал сквозь щели  частокола  каждое
движение туземцев. Маорийцы бежали на соседние склоны, куда  не  достигало
извержение вулкана. У подножия горы лежало несколько обуглившихся  трупов.
В отдалении, по направлению к "па", раскаленная лава  сожгла  десятка  два
хижин,  которые   продолжали   еще   дымиться.   Кое-где   стояли   группы
новозеландцев, с благоговейным ужасом взирая на объятую  пламенем  вершину
Маунганаму.
   В это время среди воинов появился Кай-Куму, и  Гленарван  тотчас  узнал
его. Вождь подошел с той стороны горы, где лава не текла, и остановился  у
ее подножия  с  простертыми  вперед  руками,  словно  колдун,  совершающий
заклинания;  он  немного  покривлялся,  причем  смысл  его  кривляний   не
ускользнул от беглецов, и, как предвидел  Паганель,  Кай-Куму  наложил  на
гору-мстительницу еще более строгое табу.
   Вскоре маорийцы двинулись вереницами по извилистым  тропинкам  вниз,  в
"па".
   - Они уходят, - воскликнул Гленарван. - Они  покидают  свой  сторожевой
пост! Наша военная хитрость удалась! Ну,  моя  дорогая  Элен,  мои  добрые
товарищи, мы мертвы! Мы погребены. Но сегодня вечером  мы  воскреснем,  мы
покинем нашу могилу, мы убежим от этих варваров!
   Трудно  представить  себе  радость  беглецов.  Во  всех  сердцах  снова
затеплилась надежда. Отважные путешественники забыли о прошлом,  забыли  о
будущем, думая лишь о настоящем. А между  тем  добраться  до  какой-нибудь
английской колонии было нелегко, странствуя среди этого  неведомого  края.
Но поскольку им удалось обмануть Кай-Куму, то  казалось,  что  уже  теперь
никакие дикари Новой Зеландии не страшны.
   Майор отнюдь не скрывал своего презрения к маорийцам и не  скупился  на
бранные слова по их адресу. В этом он  и  Паганель  состязались.  Паганель
именовал туземцев  дурацкими  ослами,  идиотами  Тихого  океана,  дикарями
Бедлама, кретинами и проч. и проч.
   Однако беглецам следовало пробыть еще целый день до того,  как  бежать.
Это время употребили на обсуждение  плана  бегства.  К  счастью,  Паганель
сохранил свою драгоценную карту Новой Зеландии  и  смог  указать  наиболее
безопасные пути.
   Обсудив вопрос со всех сторон, решили направиться на  восток,  к  бухте
Пленти. Этот путь проходил по местам неисследованным, но зато безлюдным. А
путешественников, уже  привыкших  выходить  из  всевозможных  затруднений,
страшило лишь одно - встреча с маорийцами. Они  во  что  бы  то  ни  стало
хотели избежать этого и стремились добраться до восточного побережья,  где
миссионеры основали  несколько  колоний.  К  тому  же  эта  часть  острова
избежала ужасов войны, и отряды туземцев там не рыскали.
   Расстояние от озера Таупо до бухты Пленти не превышало  ста  миль.  Это
составляло десять дней пути, по десять миль в день.  Конечно,  путешествие
нелегкое, но среди этих отважных людей никто не думал об  усталости.  Лишь
бы добраться до какой-нибудь миссии, а там можно будет отдохнуть,  выжидая
оказии до Окленда,  который  по-прежнему  продолжал  оставаться  целью  их
путешествия. Приняв это решение, Гленарван и его  спутники  продолжали  до
самого вечера наблюдать за туземцами, но ни одного дикаря не видно было  у
подошвы горы, и когда тьма поглотила окрестные долины, то ни  один  костер
не указывал на присутствие маорийцев. Путь был свободен!
   В девять часов  вечера,  среди  непроглядного  мрака,  Гленарван  подал
сигнал к выступлению. Захватив с собой оружие  и  одеяния  Кара-Тете,  все
начали осторожно спускаться  с  Маунганаму.  Впереди  шли  Джон  Манглс  и
Вильсон, приглядываясь к малейшему  проблеску  света,  останавливаясь  при
любом шорохе. Каждый беглец, можно сказать, не шел, а скользил по  склону,
словно стараясь слиться с ним.
   Спустившись на двести футов, молодой капитан и матрос очутились на  том
опасном горном хребте, который столь бдительно охраняли туземцы.
   Если бы оказалось, что маорийцы хитрее беглецов и не дали себя обмануть
искусственно вызванным извержением, а только сделали  вид,  что  уходят  с
целью захватить беглецов, то именно здесь, на  этом  хребте,  должно  было
обнаружиться их присутствие. Несмотря на всю свою уверенность и  на  шутки
неунывающего  Паганеля,  Гленарван  не  мог  не  волноваться:   от   этого
десятиминутного  перехода  по  гребню  зависела  жизнь  его  близких.   Он
чувствовал, как билось сердце прижавшейся к нему жены.  Однако  Гленарвану
даже и в голову не приходила мысль повернуть обратно. Столь  же  далек  от
этого был и Джон Манглс.
   Молодой капитан полз впереди под покровом ночи по узкому гребню. За ним
ползли остальные, замирая, когда скатывался вниз  по  склону  какой-нибудь
камень. Если дикари продолжали сторожить их у  подножия  хребта,  то  этот
необычный шорох непременно вызвал  бы  град  ружейных  выстрелов.  Однако,
пробираясь ползком, словно змеи, вдоль покатого хребта, беглецы  не  могли
продвигаться быстро. Когда Джон Манглс  дополз  до  самого  низкого  места
склона, то оказался едва в  двадцати  пяти  футах  от  площадки,  где  еще
накануне был лагерь туземцев. Отсюда хребет  круто  шел  в  гору,  и  этот
подъем вел к лесу.
   Во  всяком  случае,  это  опаснее  место  путешественники  благополучно
миновали и начали молча подниматься в гору. Леса еще не было видно, но они
знали, что приближаются к нему, и, если только  не  наткнутся  на  засаду,
думал Гленарван, то, оказавшись в лесу, они будут в безопасности. В то  же
время он понимал, что с этой минуты защита табу кончается, ибо  восходящая
часть гребня не являлась уже частью горы Маунганаму, а лежала к востоку от
озера Таупо. Стало быть, тут следовало опасаться не только обстрела, но  и
рукопашной схватки с туземцами.
   В течение десяти минут  беглецы  бесшумно  поднимались  к  вышележащему
плоскогорью. Джон еще не мог разглядеть леса, но тот должен был находиться
от них менее чем в двухстах футах.
   Внезапно молодой  капитан  остановился  и  даже  попятился  назад.  Ему
послышался во мраке какой-то шорох. Все замерли на месте. Джон Манглс  так
долго стоял неподвижно, что  спутники  его  встревожились.  Они  выжидали.
Неужели придется возвращаться искать убежища на вершине Маунганаму?
   Но Джон Манглс, убедившись, что шум не возобновляется, снова  осторожно
начал подниматься по узкому гребню.  Вскоре  впереди,  в  темноте,  смутно
обрисовался лес. Еще несколько шагов  -  и  беглецы  укрылись  под  густой
листвой деревьев.



16. МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

   Темная  ночь  благоприятствовала  побегу.   Следовало   воспользоваться
темнотой, чтобы подальше отойти от роковых берегов озера  Таупо.  Паганель
встал во главе маленького отряда, проявив снова во  время  этого  трудного
странствования в горах  свое  изумительное  чутье  путешественника.  Он  с
непостижимой уверенностью  пробирался  по  едва  приметным  тропинкам,  не
уклоняясь ни на шаг в сторону. Правда, географу очень помогала никталопия:
его кошачьи глаза различали в непроницаемой тьме самые мелкие предметы.
   В течение трех часов беглецы безостановочно шли  по  отлогим  восточным
склонам гор. Паганель отклонился немного к юго-востоку, стремясь попасть в
узкое ущелье между горными цепями Кайманава и  Вахити-Рэндж,  по  которому
проходит  дорога  от  Окленда  к  бухте  Хокса.  Миновав  это  ущелье,  он
предполагал  оставить  в  стороне  дорогу  под  защитой  высоких   гор   и
пробираться к побережью по необитаемой части провинции.
   К девяти часам утра,  после  двенадцати  часов  ходьбы,  было  пройдено
двенадцать  миль.  Требовать  большего   от   мужественных   женщин   было
невозможно. К тому же место оказалось подходящим для привала. Добрались до
ущелья, разделявшего обе горные цепи. Дорога в Оберленд  осталась  справа,
она шла по направлению к югу. Паганель, справившись по  карте,  свернул  к
северо-востоку, и в  десять  часов  маленький  отряд  очутился  у  крутого
горного уступа. Здесь вынули  из  сумок  съестные  припасы  и  оказали  им
должную честь. Даже Мери Грант и майор, которым съедобный  папоротник  был
не по вкусу, теперь ели его с аппетитом.
   Отдохнув до двух часов пополудни,  путешественники  опять  двинулись  к
востоку и вторично остановились на привал вечером в восьми милях  от  гор.
Здесь все с наслаждением растянулись под открытым небом и  уснули  крепким
сном.
   На следующий день дорога  оказалась  труднее.  Приходилось  идти  через
живописный район вулканических озер, гейзеров и  дымящихся  серных  сопок,
лежащих к востоку от Вахити. Этот путь был приятен для  глаз,  но  не  для
ног. Все время приходилось делать обходы, крюки, преодолевать утомительные
препятствия.  Но   какое   необычайное   зрелище!   Сколько   бесконечного
разнообразия дарит природа.
   На обширном пространстве в  двадцать  квадратных  миль  подземные  силы
проявляли себя во всем своем разнообразии. Из рощ  дикого  чайного  дерева
струились  прозрачные  соляные  источники,  над  которыми  реяли   мириады
насекомых. Вода этих источников едко пахла жженым порохом и  оставляла  на
земле белый осадок, напоминавший ослепительно сверкающий  снег.  Источники
почти кипели, тогда как соседние стлались  ледяной  скатертью.  Гигантские
папоротники росли по их берегам в условиях, казалось, сходных с  условиями
силурийской эры.
   Со всех сторон били водяные струи, окутанные парами,  точно  фонтаны  в
парке. Одни из них били непрерывно, другие с перерывами, словно подчиняясь
прихоти своенравного Плутона.  Фонтаны  шли  амфитеатром  по  естественным
уступам. Воды их, смешанные с клубами белого пара, разъедая полупрозрачные
ступени  гигантских  природных  лестниц,   струились   по   ним   кипящими
водопадами, насыщая собой целые озера.
   На смену горячим ключам и бурным гейзерам  пошли  серные  сопки.  Земля
казалась покрытой крупными волдырями. Это были полупотухшие кратеры, через
многочисленные трещины которых выбивались различные газы.  Воздух  насыщен
был едким, неприятным запахом серной "кислоты, и земля кругом была  усеяна
кристаллами  серы.  Здесь   целыми   веками   накапливались   неисчислимые
богатства, и сюда, в эти еще мало исследованные  области  Новой  Зеландии,
вторгнется промышленность, если когда-нибудь серные  источники  в  Сицилии
иссякнут.
   Можно себе представить, как трудно было  путешественникам  продвигаться
среди такого нагромождения  препятствий!  Место  для  привала  найти  было
нелегко,  и  охотникам  не  попадалось  ни  одной  птицы,  достойной  быть
ощипанной руками мистера Олбинета. Приходилось довольствоваться  съедобным
папоротником  и  сладким  пататом  -  скудной  едой,  которая   не   могла
восстановить силы изнуренных пешеходов,  и  потому  каждый  стремился  как
можно скорее выбраться из этой бесплодной, пустынной местности.
   Однако  понадобилось  не  менее  четырех  дней,  чтобы  пересечь   этот
труднопроходимый  край,  и   лишь   23   февраля   путешественники   могли
расположиться  лагерем  в  пятидесяти  милях  от  Маунганаму,  у   подошвы
безыменной  горы,  обозначенной  на  карте  Паганеля.  Перед  их   глазами
расстилались равнины, поросшие кустарником,  и  высокие  леса  маячили  на
горизонте.
   Конечно, это было приятно, но лишь в том  случае,  если  эти  места  не
привлекли уже слишком много обитателей, но до сих пор  путешественники  не
видели даже тени туземца.
   В этот день Мак-Наббс и Роберт подстрелили трех киви, очень  скрасивших
обед, но, увы, ненадолго, ибо через несколько минут от дичи не осталось  и
следа.
   За десертом, состоявшим из картофеля и сладкого патата,  Паганель  внес
предложение, восторженно  поддержанное  всеми:  назвать  безыменную  гору,
вершина которой терялась на высоте трех  тысяч  футов  в  облаках,  именем
Гленарвана. Географ тщательно нанес имя шотландского лорда на свою карту.
   Бесполезно  описывать  остальную  часть  путешествия:   дни   проходили
однообразно и малоинтересно.
   Путешественники шли обычно целый день по лесам и равнинам. Джон  Манглс
определял направление по солнцу и звездам. Милосердное небо не посылало ни
сильного зноя, ни проливного дождя.  Тем  не  менее  все  возраставшая  от
перенесенных испытаний усталость  замедляла  продвижение,  и  им  хотелось
поскорее добраться до миссий.
   Все же они продолжали разговаривать между  собой,  но  общие  разговоры
прекратились. Отряд разбился на отдельные группы. И  каждый  был  поглощен
своей заботой.
   Большую часть пути Гленарван шел  один,  все  чаще  вспоминая  по  мере
приближения к побережью яхту  "Дункан"  и  ее  команду.  Он  не  думал  об
опасностях, которые подстерегали их на пути к Окленду,  а  думал  о  своих
погибших матросах. Страшная картина эта все время мерещилась ему.
   О Гарри Гранте никто больше не упоминал. К чему, когда помочь  ему  все
равно не могли! Если имя капитана и упоминалось, то  лишь  в  беседах  его
дочери с Джоном Манглсом.
   Молодой капитан никогда не напоминал  молодой  девушке  того,  что  она
сказала ему в ту ужасную ночь в храме. Чувство деликатности  не  позволяло
ему злоупотреблять признанием, которое вырвалось у нее в минуту отчаяния.
   Говоря о Гарри  Гранте,  Джон  Манглс  всегда  строил  проекты  будущих
поисков капитана Гранта. Он уверял Мери,  что  лорд  Гленарван  организует
новую  экспедицию.  Молодой  капитан  исходил  из  того,  что  подлинность
найденного в бутылке документа не подлежала сомнению. Следовательно, Гарри
Грант находится где-то живой и невредимый. А если так,  то  надо  обшарить
весь шар земной, а его найти!
   Мери упивалась этими речами. Они жили с Джоном Манглсом одними мыслями,
одними надеждами. Элен часто принимала участие в этих разговорах,  и  хотя
не разделяла надежд молодых  людей,  но  воздерживалась  напоминать  им  о
печальной действительности.
   Мак-Наббс,  Роберт,  Вильсон  и  Мюльреди  старались,  не  удаляясь  от
товарищей, настрелять как можно больше дичи.
   Паганель,  неизменно  закутанный  в  плащ  из   формиума,   молчаливый,
задумчивый, держался в стороне.
   Следует  оговориться,  что,  хотя  испытания,  опасности,  усталость  и
лишения превращают обычно  людей,  даже  с  очень  хорошим  характером,  в
придирчивых и раздражительных, наши путешественники  остались  по-прежнему
преданы друг другу, тесно сплочены и каждый был готов пожертвовать  жизнью
ради другого.
   25 февраля дорогу путникам преградила река,  то  была,  судя  по  карте
Паганеля, Уаикаре. Ее перешли вброд.
   В течение двух  дней  тянулись  равнины,  поросшие  кустарником.  Итак,
половина пути  между  озером  Таупо  и  побережьем  океана  была  пройдена
благополучно, хотя все очень устали.
   Затем начались дремучие, бесконечные леса, напоминавшие  австралийские,
только вместо эвкалиптов здесь  росли  каури.  Хотя  у  Гленарвана  и  его
спутников  способность  восторгаться  за  четыре   месяца   странствований
притупилась, но все же они  восхищались  гигантскими  соснами,  достойными
соперниками ливанских кедров и мамонтовых деревьев Калифорнии. Стволы этих
сосен были так высоки, что только футах в ста от земли  начинались  ветви.
Деревья росли небольшими группами. Лес состоял из бесконечного  количества
отдельных небольших рощ, деревья которых простирали свои зеленые зонты  на
двести футов над землей.
   Некоторые деревья еще молодые, едва  достигшие  ста  лет,  походили  на
красные ели европейских стран: они были увенчаны  конусообразными  кронами
темного цвета. Старые деревья, возрастом  пятьсот  -  шестьсот  лет,  были
словно огромные шатры зелени, покоившиеся на бесчисленных  переплетающихся
ветвях. У этих патриархов новозеландских лесов стволы были  до  пятидесяти
футов в окружности. Все наши  путники,  взявшись  за  руки,  не  могли  бы
охватить такой гигантский ствол.
   Три  дня  маленький  отряд  брел   под   огромными   зелеными   сводами
девственного леса по глинистой почве, на которую никогда не  ступала  нога
человека. Это видно было по нагроможденным повсюду кучам смолистой камеди,
которая на долгие годы могла бы обеспечить туземцев товаром для торговли с
европейцами.
   Охотники встречали большие стаи киви, столь редко  попадающиеся  в  тех
местностях, где бывают маорийцы. В этих недоступных лесах  птицы  укрылись
от новозеландских собак. Мясо  их  было  здоровой  и  обильной  пищей  для
путников.
   Паганелю даже удалось высмотреть в  самой  гуще  леса  пару  гигантских
птиц. В нем тотчас же пробудился инстинкт  натуралиста.  Он  позвал  своих
спутников,  и,  невзирая  на  усталость,  он,  майор  и  Роберт  бросились
преследовать  их.  Эта  любознательность  ученого  вполне  понятна,   если
предположить, что он признал в них птиц  "моа"  из  семейства  "dinormis",
которых многие естествоиспытатели  считают  породой,  исчезнувшей  с  лица
земли. Кроме того,  встреча  с  этими  птицами  подтвердила  предположение
Гофштеттера о существовании бескрылых гигантов Новой Зеландии.
   Моа,  которых  преследовал  Паганель,  эти  современники  мегатерий   и
птеродактилей, были ростом  футов  восемнадцати.  Это  были  неестественно
огромные и очень  трусливые  страусы,  ибо  они  обратились  в  бегство  с
молниеносной быстротой. Ни одна пуля не догнала их! Спустя несколько минут
погони эти неуловимые моа скрылись за высокими деревьями.