огато вышитыми подпругами.  Путешественник,
завернувшийся ночью  в  эти  теплые  пелионы,  может  спокойно  спать,  не
опасаясь никакой сырости.
   Гленарван, будучи опытным путешественником и человеком,  который  умеет
приноравливаться  к  местным  обычаям,  приобрел  для  себя  и  для  своих
спутников  чилийские  одежды.  Паганель  и  Роберт,  два  ребенка  -  один
побольше, другой поменьше, - пришли в восторг, когда  просунули  головы  в
чилийские пончо -  широкий  плащ  с  отверстием  посредине,  на  ноги  они
натянули сапоги, сделанные из кожи задних ног жеребенка. Богато оседланные
мулы,  которых  взнуздали  арабскими  мундштуками,  их   длинные   кожаные
переплетенные  поводья,  служившие  одновременно  бичом,  идущая   впереди
кобылица, убранная металлическими украшениями, и двойные  холщовые,  ярких
красок, мешки, "альфорхасы", с запасом съестных припасов, - как пышно  все
это выглядело! Пока рассеянный Паганель садился на разубранного мула,  тот
чуть-чуть не лягнул его. Усевшись наконец в седло, с неразлучной подзорной
трубой через плечо, укрепившись ногами в стременах, он  всецело  положился
на опытность мула, и ему не  пришлось  в  этом  раскаяться.  Что  касается
Роберта, то тот сразу же проявил себя великолепным всадником.
   Двинулись в путь. Погода стояла чудесная. Небо было безоблачно, с  моря
дул свежий ветер, смягчая зной.  Маленький  отряд  быстро  продвигался  по
извилистым берегам бухты Талькауано, стремясь выйти в тридцати милях к югу
на тридцать седьмую параллель. Весь день ехали быстро,  пробираясь  сквозь
камыши пересохших болот; ехали почти молча: слишком  живы  были  в  памяти
минуты расставания с оставшимися на  яхте.  Еще  виднелся  дым  "Дункана",
исчезавшего  за  горизонтом.  Говорил  лишь  Паганель:  прилежный  географ
задавал сам себе вопросы по-испански и сам же отвечал на том же языке.
   Главный проводник - катапас оказался довольно молчаливым; его профессия
не располагала к болтовне. Он  почти  не  говорил  со  своими  пеонами,  -
впрочем,  те  прекрасно  знали  свое  дело.  Если  какой-нибудь  из  мулов
останавливался, то они подгоняли его  гортанным  окриком,  если  окрик  не
помогал, то метко брошенный камень преодолевал упрямство  животного.  Если
вдруг ослабевала подпруга или сваливалась уздечка,  то  пеон  сбрасывал  с
себя плащ, покрывал им  голову  мула,  все  налаживал,  и  животное  снова
продолжало путь.
   Погонщики  мулов  обычно  начинают  дневной  переход  тотчас  же  после
завтрака, в восемь часов утра, и делают привал на  ночлег  в  четыре  часа
пополудни. Гленарван следовал этому обычаю. И  вот,  когда  катапас  подал
сигнал остановиться, путешественники,  ехавшие  у  пенистых  волн  океана,
приближались как раз к городу Арауко, расположенному в самой  южной  части
бухты. Отсюда до бухты Карнеро, где начинается тридцать седьмая параллель,
надо было проехать к западу еще миль двадцать.  Поскольку  вся  эта  часть
побережья  уже   была   обследована   посланными   Гленарвана   и   следов
кораблекрушения нигде не было обнаружено, то повторные  обследования  были
бы излишними, и решено было, что город  Арауко  явится  отправным  пунктом
экспедиции. Отсюда, никуда не отклоняясь, следовало держать путь прямо  на
восток.
   Маленький отряд,  войдя  в  город,  расположился  на  ночлег  во  дворе
харчевни, ибо в помещении было слишком мало удобств.
   Арауко - столица Араукании, государства, имеющего в длину сто пятьдесят
лье, а в ширину тридцать. Населяют Арауканию молуче, эти первородные  сыны
чилийской расы,  воспетой  поэтом  Эрсилья,  -  гордое  и  сильное  племя,
единственное из американских племен,  которое  никогда  не  подпадало  под
иноземное владычество. Если город Арауко был когда-то  подчинен  испанцам,
то население Араукании оставалось всегда независимым. Оно некогда  так  же
сопротивлялось  угнетателям,  как   ныне   сопротивляется   захватническим
попыткам Чили, и его государственный флаг - белая звезда на лазурном  фоне
- гордо реет на укрепленном холме, защищающем столицу.
   Пока готовили ужин, Гленарван,  Паганель  и  катапас  прогуливались  по
городу между домами, крытыми соломенными крышами. В Арауко, кроме церкви и
развалин францисканского монастыря, не было  ничего  достопримечательного.
Гленарван  попытался  получить  какие-либо  сведения  о   "Британии",   но
безуспешно. Паганель приходил в отчаяние, ибо никто из местных жителей  не
понимал его. Но так как их родной язык был арауканский как здесь,  так  до
самого Магелланова пролива, то Паганелю его испанский язык мог пригодиться
не более чем древнееврейский. Поэтому географ использовал  зрение  больше,
чем слух. Разглядывая различные  типы  молуче,  он  как  ученый  испытывал
истинное   наслаждение.   Мужчины   были   рослые,   с   плоскими   лицами
медно-красного цвета, безбородые - у них было  в  обычае  выщипывать  себе
бороду. С настороженным взглядом, большеголовые, с жесткой  гривой  черных
волос, они проводили время в постыдной праздности, свойственной воинам, не
знающим, чем заняться в мирное  время.  Женщины,  жалкие,  но  выносливые,
выполняли всю тяжелую  работу  по  домашнему  хозяйству:  чистили  лошадей
скребницей,  начищали  оружие,  пахали,  охотились  за  дичью  для   своих
повелителей-мужчин и находили еще время выделывать  пончо  -  национальные
плащи бирюзового цвета, причем каждое пончо требовало двух  лет  работы  и
стоило не менее ста долларов. В общем, молуче  -  народ  малоинтересный  и
довольно диких нравов. Им свойственны почти все  человеческие  пороки,  но
есть у них добродетель - любовь к независимости.
   - Настоящие спартанцы! - повторял Паганель,  вернувшись  с  прогулки  и
сидя за ужином.
   Конечно, почтенный ученый преувеличивал, но еще более удивил  он  своих
собеседников, когда заявил, что его сердце француза сильно билось во время
прогулки по городу Арауко. Когда  майор  спросил,  что  же  вызвало  столь
внезапное "сердцебиение", то Паганель ответил,  что  это  волнение  вполне
понятно,  ибо  некогда  один  из  его  соотечественников  занимал  престол
Араукании. Майор попросил географа назвать имя этого монарха. Жак Паганель
с гордостью назвал господина де Тонен, экс-адвоката из  Периге,  милейшего
человека,  обладателя,  пожалуй,  несколько  уж  слишком  пышной   бороды,
претерпевшего в Араукании то,  что  развенчанные  короли  охотно  называют
"неблагодарностью подданных". Заметив,  что  майор  улыбнулся,  представив
себе адвоката в роли развенчанного короля, Паганель очень серьезно заявил,
что легче адвокату стать справедливым  королем,  чем  королю  справедливым
адвокатом. Эти слова вызвали  всеобщий  смех,  и  было  предложено  выпить
"чичи" [маисовая водка] за здоровье  бывшего  короля  Араукании  -  Орелия
Антония Первого. Несколько минут спустя  путешественники,  завернувшись  в
пончо, спали крепким сном.
   На следующее  утро  в  восемь  часов  маленький  отряд  двинулся  вдоль
тридцать седьмой параллели на восток.  Во  главе  ехал  катапас,  замыкали
шествие   пеоны.   Дорога   пересекала   плодородные    земли,    обильные
виноградниками  и  пастбищами.   Но   постепенно   местность   становилась
пустыннее. Лишь изредка то тут, то там попадались хижины "растреадорес"  -
индейцев-охотников за дикими лошадьми, знаменитых на всю Америку,  или  же
какая-нибудь брошенная сменная почтовая  станция,  а  ныне  приют  бродяги
туземца. Две реки преградили за этот день путь отряду: река  Раке  и  река
Тубаль, но катапас нашел брод, и путешественникам удалось переправиться на
противоположный  берег.  На  горизонте  простиралась  горная   цепь   Анд,
становясь все выше по направлению к северу, с все более частыми и  частыми
пиками. Но это были еще только предгорья огромного станового хребта Нового
Света.
   В  четыре  часа  пополудни,  после  перехода  в  тридцать  пять   миль,
путешественники сделали привал на просторе, под сенью гигантских  миртовых
деревьев. Мулов разнуздали, расседлали и погнали пастись на  густой  траве
пампы. Из мешков вынули мясо и неизменный рис. После ужина все улеглись на
землю, пелионы заменили им одеяла и подушки, и путешественники погрузились
в глубокий, восстанавливающий  силы  сон.  Катапас  и  пеоны  бодрствовали
поочередно всю ночь.
   Так  как  погода  была  очень  благоприятной,  так  как  все  участники
экспедиции, не  исключая  Роберта,  хорошо  себя  чувствовали  и  так  как
путешествие началось при столь счастливых предзнаменованиях, то  следовало
воспользоваться этим, идти вперед и не  "упускать  счастья",  как  говорят
игроки. Таково было общее мнение.
   На следующий день двигались быстро,  благополучно  переправились  через
пороги Рио-Бель, а вечером, когда расположились  лагерем  на  берегу  реки
Био-Био,  протекавшей  на  границе  между  Чили  испанским  и  Арауканией,
Гленарван мог отметить в походном дневнике еще  тридцать  пять  пройденных
миль. Местность не меняла своего облика. То был плодородный  край,  кругом
обилие  амариллисов,  фиалковых  деревьев,  дурмана,  кактусов,   покрытых
золотистыми цветами. Какие-то звери, среди них дикая кошка,  притаились  в
чаще. Пернатых было мало, лишь порой мелькали то цапля, то одинокая  сова,
то спасающиеся от когтей сокола дрозды и чомги.
   Туземцев почти не было видно. Лишь изредка,  словно  тени,  проносились
"гуачосы", в которых  течет  смешанная  кровь  индейцев  и  испанцев.  Они
мчались  верхом  на  конях,  бока  которых  кровоточили  от  острых  шпор,
привязанных к голым ногам всадников. Дорога была совершенно безлюдна, не у
кого было получить хоть какие-нибудь сведения. Однако Гленарван примирился
с этим. Он старался  убедить  себя,  что  индейцы,  по  всей  вероятности,
захватив  в  плен  капитана  Гранта,  увели  его  по   ту   сторону   Анд,
следовательно, поиски могли дать результаты лишь  в  пампе,  а  не  здесь.
Итак, следовало вооружиться терпением и продвигаться неуклонно вперед.
   Семнадцатого тронулись  в  путь  в  обычное  время  и  в  установленном
порядке, соблюдать который было так трудно Роберту, ибо  его  увлекающийся
характер толкал его, к великому отчаянию его мула,  опередить  мадрину,  и
лишь строгий окрик Гленарвана возвращал его обратно.
   Местность становилась менее ровной. Появившиеся то тут,  то  там  холмы
указывали  на  близость  гор,  речки  все   множились,   шумно   покоряясь
прихотливым скатам. Паганель часто обращался к карте, и если  какая-нибудь
река не была обозначена на ней, что бывало нередко, то его кровь  географа
закипала и он очаровательно сердился.
   - Речка без имени  подобна  человеку,  лишенному  гражданских  прав!  -
возмущенно говорил ученый. - Для географического закона она не существует.
   И он, не стесняясь, давал имена этим безыменным речкам, отмечая  их  на
своей карте, украшая их самыми звучными испанскими названиями.
   - Какой язык! - восторгался Паганель. - Какой полнозвучный  гармоничный
язык! Он словно вылит из металла! Я уверен, что  в  нем  семьдесят  восемь
частей меди и двадцать две части олова - как в лучшей  бронзе,  идущей  на
отливку колокола.
   - Но вы-то разве делаете  какие-нибудь  успехи  в  испанском  языке?  -
спросил его Гленарван.
   - Конечно: Вот только это проклятое произношение! Беда мне с ним!
   И Паганель в продолжение пути, не жалея горла,  боролся  с  трудностями
испанского  произношения,  не  забывая,  однако,   делать   географические
наблюдения. В этой области он был удивительно силен, и тут  его  никто  не
мог бы  превзойти.  Когда  Гленарван  спрашивал  катапаса  о  какой-нибудь
особенности  данного  края,  то  ответ  географа  всегда  опережал   ответ
проводника. Катапас с великим изумлением смотрел на ученого.
   В этот день, около десяти часов утра, путь  отряда  пересекла  какая-то
дорога. Естественно, Гленарван спросил у катапаса ее название, и, конечно,
ему ответил Жак Паганель:
   - Это дорога из Умбеля в Лос-Ахнелес.
   Гленарван взглянул на катапаса.
   - Совершенно верно, - подтвердил тот и, обратясь к географу, спросил: -
Вы, очевидно, уже когда-то здесь проезжали?
   - Разумеется! - серьезно ответил Паганель.
   - На муле?
   - Нет, сидя в кресле.
   Катапас, очевидно, не понял его и,  пожав  плечами,  вернулся  на  свое
обычное место во главе отряда.
   В пять часов вечера сделали привал в неглубоком  ущелье,  в  нескольких
милях от города Лоха. Эту ночь путешественники провели у подножия сьерр  -
первых ступеней огромного хребта Анд.



12. НА ВЫСОТЕ ДВЕНАДЦАТИ ТЫСЯЧ ФУТОВ

   Переход через Чили совершался до сих пор  без  каких-либо  значительных
происшествий. Но, начиная с этого места, отряду предстояло испытать все те
препятствия и опасности, с которыми сопряжено путешествие в  горах.  Здесь
должна была начаться ожесточенная борьба с природой.
   Необходимо было, до того как выступить в путь,  решить,  какой  перевал
через Кордильеры избрать, не отклоняясь  от  намеченного  курса.  Спросили
катапаса.
   - Мне известны в этой  части  Кордильер,  -  ответил  он,  -  лишь  два
перевала, доступных для езды.
   - Вы, без сомнения, имеете в виду  перевал  Арика,  открытый  Вальдивиа
Мендосой? - спросил Паганель.
   - Именно.
   - А второй - это перевал Вильярика, не правда ли?
   - Совершенно верно.
   - Но, друг мой, ни тот, ни другой нам не подходят, ибо один уведет  нас
слишком далеко к северу, а второй - к югу.
   - А вы можете предложить нам третий проход? - спросил географа майор.
   - Да, - ответил Паганель, - а именно проход Антуко,  идущий  по  склону
вулкана под тридцать седьмым градусом третьей  минутой  южной  широты,  то
есть приблизительно в полуградусе от нашего пути. Он лежит всего на высоте
тысячи туазов и был открыт Замудио Крусом.
   - Прекрасно! - промолвил Гленарван. - Но вам,  катапас,  известен  этот
перевал?
   - Да, сэр, мне случалось проходить им, и я не  упомянул  о  нем  только
потому, что это всего лишь горная тропа, по которой пастухи-индейцы  гонят
скот с восточных склонов гор.
   - Ну что ж, друг мой, - ответил Гленарван, - там,  где  проходят  стада
кобылиц, баранов и быков, сможем пройти и мы. А поскольку это поведет  нас
напрямик, будем держаться этого пути.
   Немедленно прозвучал сигнал к отправлению, и отряд углубился  в  долину
Лас-Лехас,  продвигаясь  среди  огромных  известковых  скал.  Подъем   был
незаметен. Около одиннадцати часов утра пришлось обогнуть небольшое озеро,
естественный водоем и  живописное  место  встречи  всех  окрестных  речек;
журча, стекались они сюда и безмолвно сливались в прозрачных водах  озера.
Над озером  поднимались  в  гору  обширные  льяносы  -  равнины,  поросшие
злаковыми растениями, где  пасся  скот  индейцев.  Вскоре  отряд  попал  в
болото, тянувшееся и к югу и к северу, и лишь  благодаря  инстинкту  мулов
всадники  выбрались  оттуда  благополучно.  В  час  пополудни   показалась
крепость Бальенаре, возвышавшаяся на утесе,  увенчивая  его  остроконечную
вершину своими полуразвалившимися  стенами.  Отряд  проехал  мимо.  Подъем
становился все круче, и камни с шумом скатывались вниз из-под  ног  мулов.
Около  трех  часов  пополудни  появились  живописные  развалины   какой-то
крепости, разрушенной во время восстания 1770 года.
   - Несомненно, - сказал Паганель, - горы  недостаточно  защищают  людей,
тут приходится воздвигать крепости.
   С этого момента дорога стала  тяжелей  и  опасней.  Подъем  все  круче,
пропасти - угрожающе глубокими, а  тропинки  уже  и  уже.  Мулы  осторожно
ступали вперед, склонив морды, словно вынюхивая путь. Ехали гуськом. Порой
на  каком-нибудь  крутом  повороте  мадрина  вдруг  исчезала  из  виду,  и
маленький  караван  руководился  лишь  доносившимся  до  него   отдаленным
позвякиваньем  ее  колокольчика.  Нередко  прихотливо   извилистая   тропа
приводила   отряд   к   двум   параллельным   дорогам,   и   катапас   мог
переговариваться  со  своими   пеонами   только   через   разделявшую   их
непроходимую пропасть, шириной едва в два туаза, но глубиной в двести.
   Хотя здесь трава еще сопротивлялась неистовому вторжению камней, но уже
чувствовалась  победа  минерального  царства  над  растительным.  Близость
вулкана Антуко  была  заметна  по  красноватым  осколкам  застывшей  лавы,
испещренным иглообразными  желтыми  кристаллами.  Нагроможденные  друг  на
друга утесы, казалось, должны были вот-вот обрушиться, и все  же,  вопреки
всем законам равновесия, они оставались неподвижными.  Конечно,  стихийные
бедствия должны были слегка изменить их внешний облик,  и,  вглядываясь  в
эти плоские вершины, эти покосившиеся купола, эти неуклюжие  бугры,  можно
было убедиться, что для этой горной местности час окончательной осадки еще
не пробил.
   В этих условиях нелегко  было  находить  дорогу.  Частые  землетрясения
меняют рельеф местности, дороги нередко пропадают и  опознавательные  вехи
исчезают. Поэтому катапас колебался: остановившись, он огляделся вокруг  и
стал пристально  разглядывать  форму  скал,  стараясь  найти  среди  легко
крошившихся камней следы ног индейцев. Но установить путь безошибочно было
невозможно.
   Гленарван шаг за шагом следовал за проводником. Он видел, как  по  мере
увеличения трудностей пути росло замешательство катапаса.  Он  не  решался
задавать ему вопросы и полагал, быть может  не  без  основания,  что  и  у
проводников так же, как у мулов, есть особый инстинкт,  на  который  лучше
всего положиться.
   Таким образом, почти вслепую, катапас проблуждал еще час, но  неизменно
поднимался в гору. Наконец он вынужден был остановиться.  Отряд  находился
на дне одного из тех узких ущелий, которые  индейцы  называют  "кебрадас".
Дорогу  преградила  отвесная  скала  из  порфира.  После  тщетных  поисков
какого-нибудь прохода катапас слез с мула, скрестил на груди руки  и  стал
ждать. Гленарван подошел к нему.
   - Вы заблудились? - спросил он.
   - Нет, сэр, - ответил катапас.
   - Однако мы находимся не в проходе Антуко?
   - Мы в нем.
   - Вы не ошибаетесь?
   - Нет, не ошибаюсь. Вот зола от костра, который  разводили  индейцы,  а
вот следы, оставленные стадами кобылиц и баранов.
   - Значит, они прошли по этой дороге?
   - Да, прошли, но теперь по ней пройти нельзя:  последнее  землетрясение
сделало дорогу непроходимой.
   - Для мулов, но не для людей, - отозвался майор.
   - Ну, это ваше дело, - ответил катапас, - я сделал все,  что  мог.  Мои
мулы и я готовы повернуть обратно, и если  вам  угодно,  то  будем  искать
других проходов через Кордильеры.
   - А это надолго нас задержит?
   - На три дня, не менее.
   Гленарван молча слушал катапаса, было  очевидно,  что  последний  готов
выполнить все, что обязался по договору, но его мулы не могли идти дальше.
Однако  когда  катапас  предложил   повернуть   обратно,   то   Гленарван,
обратившись к спутникам, спросил:
   - Ну как, пойдем вперед или повернем?
   - Мы хотим следовать за вами, - ответил Том Остин.
   - И даже опередить вас,  -  добавил  Паганель.  -  В  чем,  собственно,
заключается  дело?  В  том,  чтобы  перевалить  через   горную   цепь,   а
противоположный склон несравненно более легок  для  спуска,  чем  тот,  на
котором мы находимся сейчас. Спустившись  по  тому  склону,  мы  найдем  и
аргентинских проводников - "бакеанос" - и резвых коней, привыкших  скакать
по равнинам. Итак, вперед, смелей!
   - Вперед! - подхватили спутники Гленарвана.
   - А вы не отправитесь с нами? - спросил катапаса Гленарван.
   - Я погонщик мулов, - ответил тот.
   - Как хотите.
   - Обойдемся и без него,  -  сказал  Паганель.  -  По  ту  сторону  этой
преграды мы вновь окажемся на тропинках прохода Антуко, и я  ручаюсь,  что
не хуже лучшего местного  проводника  выведу  вас  самым  прямым  путем  к
подножию Кордильер.
   Итак, Гленарван уплатил катапасу то, что ему  причиталось,  и  отпустил
его с пеонами и мулами. Оружие, инструменты и кое-какие  съестные  припасы
семь путешественников р