ть
время. Гленарван согласился с ним, но  Паганель,  всегда  жадный  к  новым
впечатлениям, очень хотел побывать  в  Карлсбруке.  Ему  предоставили  эту
возможность, а фургон медленно поехал дальше.
   Паганель, по своему обыкновению, взял Роберта с собой.  Они  пробыли  в
Карлсбруке недолго, но даже этого  кратковременного  пребывания  оказалось
достаточно, чтобы составить себе  точное  представление  об  австралийских
городах. В Карлсбруке был банк, здание суда, рынок, школа, церковь и сотня
кирпичных, совершенно схожих между собой домов. Все это  было  расположено
по  английской  системе  -  правильным   четырехугольником,   пересеченным
параллельными улицами. Все было просто, но очень однообразно. По мере того
как  город  разрастается,  улицы  его  становятся  длиннее,  как  штанишки
подрастающего ребенка, и первоначальная симметрия отнюдь не нарушается.
   В Карлсбруке царило большое оживление - обычное  явление  в  этих  лишь
недавно возникших городах. В Австралии города  вырастают,  словно  деревья
под влиянием  солнечного  тепла.  Люди,  озабоченные  делами,  сновали  по
улицам. Торговцы золотом толпились у приисковых контор. Драгоценный металл
под охраной местной полиции доставляли  сюда  с  заводов  Бендиго  и  горы
Александр. Все эти люди, обуреваемые жаждой наживы, были так  погружены  в
свои дела, что не обратили никакого внимания на приезд чужестранцев.
   Паганель и Роберт, покружив час  по  городу,  поехали  вдоль  тщательно
возделанных полей догонять своих спутников.  За  этими  полями  потянулись
обширные луга, называемые "Low  Lewel  plains",  с  бесчисленными  стадами
баранов и хижинами пастухов.  Затем  внезапно,  как  это  часто  бывает  в
Австралии, потянулась  пустыня.  Симпсоновские  холмы  и  гора  Торангувер
отмечали здесь южную границу округа Лоддон под  сорок  четвертым  градусом
долготы.
   До этих пор экспедиция не встречала  на  своем  пути  туземных  племен,
ведущих первобытный образ жизни. Гленарвану уже приходило в голову, что  в
Австралии они встретят  так  же  мало  австралийцев,  как  в  аргентинских
пампах" индейцев. Но Паганель успокоил его, сообщив,  что  дикие  туземные
племена кочуют главным образом по равнине у реки Муррей, милях  в  ста  на
восток.
   - Мы приближаемся к стране золота, - сказал он.  -  Дня  через  два  мы
будем в богатейшем округе горы Александра. В  тысяча  восемьсот  пятьдесят
втором году туда потоком хлынули золотоискатели, и дикари  вынуждены  были
уйти в пустыни  Центральной  Австралии.  Мы  с  вами  находимся  теперь  в
цивилизованном крае, хотя это и не бросается в глаза; сегодня мы пересечем
железную дорогу, соединяющую  Муррей  с  океаном.  Но  должен  признаться,
друзья  мои,  что  железная  дорога  в  Австралии  кажется  мне   явлением
необычайным!
   - Почему же, Паганель? - спросил Гленарван.
   - Почему? Да потому, что это не под стать окружающему. Я знаю, что  вы,
англичане, привыкли колонизировать  отдаленные  владения,  вы  устраиваете
телеграф и всемирные выставки в Новой Зеландии и смотрите на  это  как  на
дело самое обыденное. Но  ум  такого  француза,  как  я,  это  приводит  в
замешательство и путает все его представления об Австралии.
   - Это потому, что  вы  думаете  о  прошлом  этой  страны,  а  не  о  ее
настоящем, - заметил Джон Манглс.
   - Согласен, - ответил Паганель.  -  Но  свист  паровоза,  мчащегося  по
пустыням, клубы пара, обволакивающие ветви  мимоз  и  эвкалиптов,  ехидны,
утконосы и казуары, убегающие от курьерских поездов, дикари, которые в три
часа тридцать отправляются в курьерских поездах из Мельбурна в Каслмейн, в
Сандхурст или в Ичука, - все это изумит любого человека, если только он не
англичанин и не американец. Вместе с вашей  железной  дорогой  из  пустыни
прочь бежит поэзия.
   - Пусть так, если на смену ей идет прогресс, - ответил майор.
   Громкий свисток паровоза прервал спор.  Путешественники  находились  не
более как в миле от полотна  железной  дороги.  Паровоз,  пришедший  малой
скоростью с юга, остановился как раз там,  где  дорога,  по  которой  ехал
фургон, пересекала железнодорожный путь.
   Эта железнодорожная  линия,  как  сказал  Паганель,  соединяла  столицу
провинции Виктория с самой большой рекой Австралии  -  Муррей.  Необъятная
река эта, открытая в 1828 году Стюартом, берет свое начало в Австралийских
Альпах и, впитав в себя воды рек Лахлан  и  Дарлинг,  змеится  вдоль  всей
северной границы провинции  Виктория,  впадая  в  бухту  Энкаунтер,  возле
Аделаиды.  Муррей  протекает  по  цветущим,  плодородным   местностям,   и
благодаря  удобному  железнодорожному  сообщению  с  Мельбурном  вдоль  ее
берегов возникает все больше и больше скотоводческих хозяйств. В  ту  пору
эта железнодорожная линия эксплуатировалась на протяжении ста  пяти  миль,
от Сандхорста до Мельбурна,  обслуживая  Кайтен  и  Каслмейн.  Дальнейший,
строящийся участок, длиной в семьдесят миль,  тянулся  до  Ичука,  столицы
провинции Риверина, основанной в этом самом году на берегу Муррея.
   Тридцать  седьмая  параллель  пересекала  полотно  железной  дороги   в
нескольких   милях   севернее   Каслмейна,   у    Кемден-Бриджа,    моста,
переброшенного через Люттон, один из многочисленных притоков Муррея.
   Именно к этому месту и направил Айртон свой  фургон,  впереди  которого
галопом  до  Кемден-Бриджа  скакали  всадники.  Их   влекло   туда   также
любопытство.   Огромная   толпа   быстро   неслась   по   направлению    к
железнодорожному  мосту.  Обитатели  соседних  поселений  покинули   дома,
пастухи бросили стада, все запрудили подступы к полотну  железной  дороги.
То и дело слышались крики:
   - К железной дороге! К железной дороге!
   Очевидно,  это  возбуждение  вызвано   было   каким-то   необыкновенным
событием, может быть крупной катастрофой.
   Гленарван и его спутники пришпорили лошадей  и  через  несколько  минут
доскакали до Кемденского моста. Там они  сразу  поняли  причину  скопления
людей.
   Произошла ужасная катастрофа.  Это  было  не  столкновение  поездов,  а
крушение поезда, которое напоминало самые крупные катастрофы, происходящие
на американских линиях. Река, через которую переброшен был железнодорожный
мост, была завалена обломками вагонов и паровоза. То ли мост  не  выдержал
тяжести поезда, то ли поезд сошел с рельсов, но паровоз и  пять  из  шести
вагонов  свалились  в  реку  Люттон.  Только  последний  вагон,  чудом  не
свалившийся, ибо лопнула его цепь, стоял на рельсах в метре расстояния  от
пропасти. Внизу зловеще громоздились почерневшие,  погнутые  оси,  обломки
вагонов, исковерканные рельсы, обуглившиеся шпалы. Всюду  вокруг  валялись
куски парового котла, разорвавшегося от сотрясения. Из этого нагромождения
бесформенных обломков вырывались языки пламени, спирали пара, смешанные  с
клубами черного дыма. После ужасного крушения  еще  более  ужасный  пожар.
Повсюду  виднелись  лужи  крови,   обуглившиеся   оторванные   конечности,
обезображенные трупы. Никто не решался подсчитать, сколько жертв погребено
под этими обломками.
   Гленарван,  Паганель,  майор,  Джон  Манглс,   смешавшись   с   толпой,
прислушивались к тому, что говорилось вокруг.  Каждый  старался  по-своему
объяснить причину катастрофы.
   - Мост подломился, - говорили одни.
   - Какое там подломился, - возражали другие, - он  и  сейчас  целехонек!
Забыли, наверное, перед приходом поезда свести его, вот и все.
   Действительно, мост был разводной, открывавший проход для речных судов.
Неужели железнодорожный  сторож,  по  непростительной  небрежности,  забыл
свести мост и мчавшийся на всех парах поезд свалился в реку? Эта  гипотеза
казалась вполне правдоподобной, ибо если обломки половины  моста  валялись
под  разбитыми  вагонами,  то   вторая   половина   его,   отведенная   на
противоположный берег, все еще висела на совершенно неповрежденных  цепях.
Итак, несомненно, катастрофа произошла из-за  халатности  железнодорожного
сторожа.
   Крушение произошло ночью с экспрессом номер тридцать семь, вышедшим  из
Мельбурна в одиннадцать часов сорок пять минут вечера. Было около четверти
четвертого утра, когда поезд, выйдя за двадцать пять минут перед  этим  со
станции Каслмейн, рухнул  с  Кемденского  моста.  Тотчас  же  пассажиры  и
служащие уцелевшего вагона  попытались  просить  помощи  пострадавшим,  но
телеграф, столбы которого валялись  на  земле,  не  работал.  Каслмейнским
властям понадобилось поэтому три часа, чтобы  прибыть  к  месту  крушения.
Таким образом, только в  шесть  часов  утра  удалось  начать  спасательные
работы под руководством главного инспектора  колонии  господина  Мишеля  и
отряда полисменов во главе с  полицейским  офицером.  Полисменам  помогали
скваттеры и их рабочие. Прежде всего занялись  тушением  огня,  который  с
невероятной быстротой пожирал груды обломков. Несколько  изуродованных  до
неузнаваемости трупов лежало на откосах насыпи. Однако пришлось отказаться
от мысли извлечь из такого пекла хотя бы  одного  человека.  Огонь  быстро
довершил  смертоносную  работу  крушения.  Из  всех   пассажиров   поезда,
количество которых было неизвестно, уцелели лишь десять человек, ехавших в
последнем вагоне. Управление железной дороги только что прислало  за  ними
паровоз,  чтобы  доставить  их  обратно  в  Каслмейн.  Тем  временем  лорд
Гленарван, представившись  инспектору,  вступил  с  ним  и  с  полицейским
офицером  в  беседу.  Последний  был   худощавый,   высокий,   невозмутимо
хладнокровный человек. Если он и способен был что-либо чувствовать, то это
никак не отражалось на его бесстрастном лице. Он отнесся к  крушению,  как
математик к задаче, которую необходимо решить  и  определить  неизвестное.
Услыхав слова взволнованного Гленарвана "Какое  огромное  несчастье!",  он
спокойно ответил:
   - Хуже чем несчастье, сэр.
   - Хуже? - воскликнул Гленарван, неприятно пораженный этой фразой. - Что
же может быть хуже подобного несчастья?
   - Преступление, - спокойно ответил полицейский офицер.
   Гленарван,  не  оспаривая  этого  слова,  вопросительно   взглянул   на
инспектора.
   - Да, сэр, - отозвался главный инспектор, - расследование убедило  нас,
что катастрофа произошла вследствие преступления. Багажный вагон ограблен,
на  уцелевших  пассажиров  напала  шайка  из  пяти-шести  злоумышленников.
Очевидно, мост не был сведен не по оплошности  сторожа,  а  преднамеренно.
Если  сопоставить  это  обстоятельство  с  исчезновением  железнодорожного
сторожа,  то  можно  не  сомневаться,  что  этот  негодяй  был  сообщником
преступников.
   Услыхав  это  заключение  главного   инспектора,   полицейский   офицер
отрицательно покачал головой.
   - Вы не согласны со мной? - спросил инспектор.
   - Нет, не согласен, поскольку речь идет о сообщничестве сторожа.
   - Однако только при его соучастии  можно  допустить,  что  преступление
совершено дикарями, бродящими по берегам Муррея, - возразил  инспектор.  -
Если бы не его помощь, то туземцы, ничего не смыслящие в механизме  моста,
не могли бы развести его.
   - Правильно, - сказал полицейский.
   - Между тем, - продолжал  инспектор,  -  показаниями  некоего  капитана
установлено, что после того как его судно проплыло под Кемденским мостом в
десять часов сорок минут вечера, этот мост  согласно  правилам  был  снова
сведен.
   - Совершенно верно.
   -  Таким  образом,  соучастие  железнодорожного  сторожа  кажется   мне
неопровержимым.
   Но полицейский офицер снова отрицательно покачал головой.
   - Значит, сударь,  вы  полагаете,  что  туземцы,  непричастны  к  этому
преступлению? - спросил Гленарван.
   - Ни в коем случае.
   - Но кто же виновен?
   В это время в полумиле расстояния вверх по  течению  Муррея  послышался
гул  голосов.  Там  собралась  толпа,  быстро  возраставшая.  Вскоре   она
приблизилась к мосту. В центре толпы шли два  человека,  несшие  труп.  То
было окоченевшее тело железнодорожного сторожа. Удар кинжалом поразил  его
в сердце. Убийцы, оттащив тело своей жертвы подальше от Кемденского моста,
очевидно, стремились направить первые розыски полиции по ложному пути.
   Найденный  труп  полностью   подтверждал   предположения   полицейского
офицера; дикари были неповинны в преступлении.
   - Люди, подстроившие это крушение, - сказал офицер, - хорошо знакомы  с
этой игрушкой.
   И  он  показал  ручные  кандалы,  сделанные  из  двух  железных  колец,
замыкавшихся замком.
   - Вскоре, - прибавил он, - я буду  иметь  удовольствие  преподнести  им
этот браслет в виде новогоднего подарка.
   - Так, значит, вы подозреваете...
   - ..."бесплатных пассажиров" на судах ее величества.
   - Что! Каторжников? - воскликнул Паганель, знавший, что в австралийских
колониях эта метафора обозначает каторжников.
   - Я полагал,  что  ссыльные  не  имеют  права  жительства  в  провинции
Виктория, - заметил Гленарван.
   - Вот еще! - отозвался полицейский офицер. - Они это  право  сами  себе
предоставили. Некоторым из этих молодчиков удается бежать, и я не ошибусь,
если скажу, что преступники прибыли сюда прямехонько с  Пертской  каторги.
Но, поверьте, мы сумеем водворить их обратно.
   Инспектор подтвердил жестом слова офицера.  В  эту  минуту  к  переезду
через полотно железной дороги подъехал фургон.  Гленарван  хотел  избавить
путешественниц от ужасного зрелища, он поспешно простился с инспектором  и
знаком пригласил своих друзей следовать за ним.
   - Это не основание прерывать наше путешествие, - сказал он.
   Подъехав  к  фургону,  Гленарван  сказал  леди  Элен,   что   произошла
железнодорожная катастрофа, но умолчал о  том,  что  она  была  следствием
преступления. Не упомянул он также и о  шайке  беглых  каторжников,  решив
сообщить об этом только Айртону. Затем маленький  отряд  перебрался  через
полотно железной дороги в нескольких сотнях метров выше моста и  продолжал
свой путь на восток.



13. ПЕРВАЯ НАГРАДА ПО ГЕОГРАФИИ

   На  горизонте,  милях  в  двух  от  железной   дороги,   вырисовывались
удлиненные профили нескольких холмов, замыкавших  равнину.  Фургон  вскоре
въехал в узкие, извилистые ущелья. Эти ущелья привели  путешественников  в
очаровательную долину, где,  разбившись  на  маленькие  группы,  росли,  с
поистине тропической  роскошью,  высокие  деревья.  Самыми  замечательными
среди них были казуарины, - они будто  заимствовали  у  дуба  его  могучий
ствол, у  акаций  -  благоухающие  грозди  цветов,  у  сосны  -  жесткость
сине-зеленых игл;  с  их  ветвями  сплетались  причудливые  конусообразные
вершины  стройных,  редких  по  своему  изяществу   банксий   -   "banksia
latifolia". Большие кусты с ниспадающими ветвями производили в  этой  чаще
впечатление зеленого водопада, струящегося из переполненных водоемов.
   Восхищенные взоры блуждали среди всех этих чудес природы, не  зная,  на
чем остановиться.
   Маленький отряд задержался на минуту. Айртон, по приказанию леди  Элен,
остановил  упряжку  быков,  и  огромные  колеса  перестали   скрипеть   по
кварцевому песку. Густые зеленые ковры расстилались под деревьями,  только
какие-то  правильные  холмики  разделяли  их  на   достаточно   отчетливые
квадраты, напоминавшие большую шахматную доску.  Паганель  сразу  узнал  в
этих одиноких зеленых квадратах поэтические места  вечного  упокоения.  Он
узнал эти четырехугольные могилы туземцев, следы которых ныне почти сплошь
заросли  травой  и  потому  так  редко   попадаются   путешественнику   на
австралийской земле.
   - Рощи смерти, - сказал он.
   Действительно, перед глазами путешественников лежало кладбище туземцев,
но такое свежее, такое тенистое,  такое  уютное,  его  так  оживляли  стаи
порхающих птиц, что оно не навевало грустных мыслей. Его легко можно  было
принять за райский сад той поры, когда бессмертие  еще  царило  на  земле.
Казалось, что оно создано было для живых. Но могилы, некогда содержавшиеся
дикарями  в  безукоризненном  порядке,  ныне  уже   исчезали   под   бурно
нахлынувшими травами. Нашествие европейцев заставило туземцев уйти  далеко
от земель, где покоились их предки, и колонизация  превратила  эти  долины
смерти в пастбища для скота. Поэтому такие рощицы встречаются все реже,  и
нога равнодушного путешественника часто ступает  по  земле,  где  покоится
прах не так давно вымершего поколения.
   Паганель и Роберт, опередив своих спутников, ехали по  тенистым  аллеям
между заросшими травой могильными насыпями. Они разговаривали и просвещали
друг друга, ибо географ утверждал, что ему очень многое дают беседы с юным
Грантом. Но не проехали они и четверти мили, как лорд  Гленарван  заметил,
что они остановились, затем спешились и наклонились к земле.  Судя  по  их
выразительным жестам, они рассматривали что-то чрезвычайно интересное.
   Айртон погнал быков, и скоро фургон  нагнал  двух  друзей.  Причина  их
задержки и удивления сразу стала понятна. Под тенью  великолепной  банксий
мирно спал мальчик-туземец лет восьми, одетый в европейское платье. О том,
что мальчуган -  уроженец  центральных  областей  Австралии,  красноречиво
свидетельствовали его курчавые волосы,  почти  черная  кожа,  приплюснутый
нос, толстые губы и необычно длинные руки; но смышленое лицо ребенка и его
одежда доказывали, что маленький австралиец уже приобщился к цивилизации.
   Леди Элен очень заинтересовал мальчик, она вышла из фургона,  и  вскоре
весь отряд окружил крепко спавшего маленького туземца.
   - Бедное дитя! - проговорила Мери Грант. - Неужели он заблудился в этой
пустыне?
   - А я думаю, - ответила леди Элен, - что он пришел сюда издалека, чтобы
посетить эти рощи смерти. Наверное, здесь покоятся те, кого он любил.
   - Его нельзя здесь оставить, - заявил Роберт, -  он  ведь  совсем  один
и...
   Но сострадательная фраза Роберта  осталась  не  законченной:  маленький
австралиец, не просыпаясь, повернулся на  другой  бок,  и,  к  величайшему
удивлению, все увидели, что у него на спине плакат со следующей надписью:

   "Толине. Должен быть доставлен в Ичугу под присмотром  железнодорожного
кондуктора Джефри Смита. Проезд оплачен".

   - Узнаю англичан! - воскликнул  Паганель.  -  Они  отправляют  ребенка,
словно какую-нибудь посылку, пишут на нем  адрес,  как  на  конверте.  Мне
говорили об этом, но я не верил.
   - Бедняжка! - промолвила леди Элен. - Уж не был ли  он  в  том  поезде,
который потерпел  крушение  у  Кемден-Бриджа.  Быть  может,  родители  его
погибли и он теперь сирота.
   - Не думаю, - сказал Джон Манглс. - Этот плакат указывает  как  раз  на
то, что он путешествует один.
   - Он просыпается, - сказала Мери Грант.
   И действительно, ребенок просыпался. Он медленно открыл глаза  и  затем
вновь закрыл их, ослепленный ярким дневным светом. Элен взяла его за руку,
и мальчуган поднялся, удивленно глядя на путешественников. В первую минуту
на лице  ребенка  отразился  страх,  но  присутствие  леди  Элен,  видимо,
успокоило его.
   - Понимаешь ли ты по-английски, дружок? - спросила его молодая женщина.
   - Понимаю и говорю, - ответил мальчик на родном языке путешественников,
но с сильным акцентом,  напоминавшим  акцент,  с  каким  французы  говорят
по-английски.
   - Как тебя зовут? - спросила Элен.
   - Толине, - ответил маленький австралиец.
   - А, Толине! - воскликнул Паганель. - Если я не ошибаюсь,  на  туземном
языке это имя означает "древесная кора", не так ли?
   Толине утвердительно  кивнул  головой  и  снова  принялся  разглядывать
путешественниц.
   - Откуда ты, дружок? - продолжала расспрашивать леди Элен.
   - Я из Мельбурна и ехал в сандхордском поезде.
   - Ты был в том поезде, который потерпел крушение на Кемденском мосту? -
спросил Гленарван.
   - Да, сэр, - ответил Толине, - но библейский бог спас меня.
   - Ты путешествуешь один?
   - Один. Высокочтимый отец Пакстон поручил меня Джефри Смиту,  но,  увы!
бедный кондуктор погиб.
   - А ты никого, кроме него, не знал в этом поезде?
   - Никого,