ридцать пятым градусом сороковой минутой широты и  сто
тридцать восьмым градусом пятьдесят  восьмой  минутой  долготы  его  судно
встречается в бухте  Свидание  с  "Географом"  и  "Натуралистом"  -  двумя
французскими судами, которыми командовали Боден и Гамелен.
   - А, вы назвали капитана Бодена? - переспросил майор.
   - Да. Почему это вас заинтересовало? - удивился географ.
   - Просто так! Продолжайте, дорогой Паганель.
   - Хорошо. К именам упомянутых мною мореплавателей прибавлю имя капитана
Кинга,  который  с  тысяча  восемьсот  семнадцатого  по  тысяча  восемьсот
двадцать  второй  год  дополнил  исследования  субтропических  зон   Новой
Голландии.
   - Господин Паганель, я записал уже двадцать четыре имени, - предупредил
Роберт.
   - Хорошо! - отозвался географ. -  Половина  карабина  майора  уже  моя.
Теперь  я   покончил   с   мореплавателями   и   перехожу   к   сухопутным
исследователям.
   -  Прекрасно,  господин  Паганель!  -  воскликнула  Элен.   -   У   вас
удивительная память!
   - Что очень неожиданно, - добавил Гленарван, - у человека такого...
   - Такого рассеянного, хотите вы сказать? - прервал его Паганель. -  Но,
увы, у меня память лишь на даты и имена.
   - Двадцать четыре имени, - повторил Роберт.
   - Хорошо. Двадцать пятым был лейтенант Даус. Это происходило  в  тысяча
семьсот восемьдесят девятом году, спустя год  после  основания  колонии  в
Порт-Джексоне. Уже совершено было плавание вокруг нового материка, но  что
находится  в  глубине  его,  никто  не  мог  сказать.  Длинная  цепь  гор,
параллельная восточному побережью,  казалось,  преграждала  доступ  внутрь
страны. Лейтенант Даус после девятидневного пути вынужден был вернуться  в
Порт-Джексон. В том же году  капитан  Тенч  столь  же  безуспешно  пытался
перевалить через эту высокую горную цепь. Обе эти неудачи  отбили  на  три
года у других исследователей охоту браться за это трудное дело.  В  тысяча
семьсот девяносто втором году полковник Патерсон,  отважный  исследователь
Африки, снова попытался проникнуть  внутрь  материка,  но  и  он  потерпел
неудачу. Зато  в  следующем  году  мужественный  Гаукинс,  простой  боцман
английского  флота,  пробрался  на  двадцать  миль  дальше,  чем  все  его
предшественники.  В  течение  следующих  восемнадцати  лет  лишь  двое   -
мореплаватель  Басс  и  инженер  Барелье  -  пытались  пробраться   внутрь
материка, но столь же безуспешно, как и  их  предшественники.  Наконец,  в
тысяча восемьсот тринадцатом году проход в горах был найден  к  западу  от
Сиднея.  В   тысяча   восемьсот   пятнадцатом   году   губернатор   Макари
воспользовался им, чтобы перебраться по ту сторону Голубых гор, и  заложил
там  город  Батерст.   С   той   поры   ряд   путешественников   обогащает
географическую науку новыми данными и  способствует  процветанию  колоний.
Начало кладет в тысяча восемьсот девятнадцатом году Тросби, затем  Окслей,
проникший на триста миль внутрь страны, за ним Говель и Гун, отправившиеся
как раз из залива Туфолда, где  проходит  тридцать  седьмая  параллель.  В
тысяча восемьсот двадцать  девятом  и  тысяча  восемьсот  тридцатом  годах
капитан Штурт исследует течения рек Дарлинга и Муррея...
   - Тридцать шесть, - сказал Роберт.
   - Прекрасно! Я выиграю пари, - ответил Паганель. - Упомяну для  полноты
Эйре и Лейхрдта, объехавших часть страны в тысяча  восемьсот  сороковом  и
тысяча восемьсот сорок первом  годах;  о  Штурте  -  он  путешествовал  по
Австралии в тысяча  восемьсот  сорок  пятом  году;  о  братьях  Грегори  и
Гельпмане, обследовавших в тысяча восемьсот  сорок  шестом  году  западную
часть материка; о Кеннеди, исследователе в тысяча восемьсот сорок  седьмом
году реки Виктория, а в тысяча восемьсот сорок  восьмом  году  -  северной
части Австралии; о Грегори - в тысяча восемьсот пятьдесят втором; Остине -
в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом; снова о братьях Грегори - с тысяча
восемьсот пятьдесят пятого  по  тысяча  восемьсот  пятьдесят  восьмой  год
изучавших на этот раз северо-западную часть материка; о Бебедже, прошедшем
от озера Торренс до озера  Эйр,  и,  наконец,  о  знаменитом  в  летописях
Австралии путешественнике Стюарте, который трижды отважно пересек материк.
Первая экспедиция Стюарта в глубь  страны  относится  к  тысяча  восемьсот
шестидесятому году. Позже, если пожелаете, я расскажу вам,  каким  образом
Австралия была четырежды пересечена с юга на север,  а  сейчас  ограничусь
тем, что закончу этот длинный перечень именами смелых бойцов за  науку  от
тысяча восемьсот шестидесятого  до  тысяча  восемьсот  шестьдесят  второго
года: братья Демпстер, Кларксон и Харпер, Берк  и  Уилс,  Нейлсон,  Уокер,
Ленсбор, Мак-Кинлей, Говит...
   - Пятьдесят шесть! - крикнул Роберт.
   - Прекрасно! Видите, майор, я щажу вас, - продолжал Паганель. - Ибо еще
не упомянул ни Дюпера, ни Бугенвиля, ни Фиц-Роя, ни Штока...
   - Довольно! - взмолился Мак-Наббс, подавленный количеством имен.
   - ...ни Перу, ни Куайе, - продолжал Паганель, не в силах  остановиться,
как экспресс на полном ходу, - ни Бенне, ни  Киннингема,  ни  Нутчела,  ни
Тьера...
   - Пощадите!
   - ...ни Диксона, ни Стрелецкого, ни Рейда, ни Вилкса, ни Митчеля...
   - Остановитесь, Паганель! - вмешался хохотавший от души Гленарван. - Не
добивайте злополучного Мак-Наббса. Будьте великодушны!  Он  признает  себя
побежденным.
   - А его карабин? - торжествующе спросил географ.
   - Он ваш, Паганель, - ответил майор. - И мне очень жаль его, но  у  вас
такая память, с которой можно выиграть целый артиллерийский музей.
   - Действительно, невозможно лучше знать Австралию, - заметила  Элен.  -
Не забыть ни одного имени, ни одного самого незначительного факта...
   - Ну, положим, относительно незначительных фактов...  -  сказал  майор,
сомнительно покачав головой.
   - Что такое? Что  вы  хотите  этим  сказать,  Мак-Наббс?  -  воскликнул
Паганель.
   - Я хочу  только  сказать,  что,  вероятно,  вам  неизвестны  некоторые
подробности открытия Австралии.
   - Например? - высокомерно спросил Паганель.
   - А если я вам укажу неизвестную вам подробность, вернете ли вы мне мой
карабин?
   - Немедленно.
   - По рукам?
   - По рукам!
   - Прекрасно! Знаете ли  вы,  Паганель,  почему  Австралия  не  является
французским владением?
   - Но, мне кажется...
   - Или, вернее, известно ли вам, какое объяснение дают этому англичане?
   - Нет, майор, - с некоторой досадой ответил Паганель.
   - Так вот: Австралия только потому не принадлежит Франции, что  капитан
Боден, бывший, однако, далеко  не  робкого  десятка,  в  тысяча  восемьсот
втором году так испугался кваканья  австралийских  лягушек,  что  поспешил
поднять якорь и бежал оттуда навсегда.
   - Как! - воскликнул ученый. - Но это злая шутка!
   - Очень злая, согласен, - ответил майор, - но в Соединенном королевстве
ее считают историческим фактом.
   - Это недостойно! -  воскликнул  патриот-географ.  -  Неужели  об  этом
говорят серьезно?
   - К сожалению, вполне  серьезно,  дорогой  Паганель,  -  ответил  среди
общего хохота Гленарван. - Неужели вы не знали этой подробности?
   - Решительно ничего не знал. Но я протестую! Сами англичане  зовут  нас
"лягушатниками", а разве можно бояться лягушек, которых ешь?
   - Тем не менее это так, - ответил, скромно улыбаясь, майор.
   Таким образом, знаменитый карабин "Пурдей, Моор и  Диксон"  остался  во
владении майора Мак-Наббса.



5. ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН БУШУЕТ

   Спустя два дня после этого разговора  Джон  Манглс,  сделав  в  полдень
наблюдения,  сообщил,  что  "Дункан"  находится   под   133ь37'   долготы.
Пассажиры, справившись по карте, с радостью убедились,  что  яхта  отстоит
лишь в  пяти  градусах  от  мыса  Бернуилли.  Между  этим  мысом  и  мысом
д'Антркасто  австралийский  берег  описывает  дугу,  которая  стягивается,
словно хордой, тридцать седьмой параллелью. Если бы в  то  время  "Дункан"
поднялся вдоль экватора, то быстро достиг бы мыса  Шатам,  оставшегося  от
него в ста двадцати милях к северу. Яхта в то время  плыла  по  той  части
Индийского океана, которая омывает Австралийский материк. Итак, можно было
надеяться, что дня через четыре на горизонте покажется мыс Бернуилли.
   До сих пор ходу яхты благоприятствовал попутный западный ветер,  но  за
последние дни он начал мало-помалу  стихать  и  13  декабря  совсем  спал.
Паруса бессильно повисли вдоль мачт, и если бы у  "Дункана"  не  было  его
мощной машины, то он был бы скован океанским штилем.
   Такое состояние погоды могло продержаться неопределенно  долгое  время.
Вечером Гленарван заговорил об этом с Джоном  Манглсом.  Молодой  капитан,
видя,  как  быстро  опустошаются  угольные  камеры,  казалось,  был  очень
раздосадован этим  штилем.  Он  приказал  поднять  все  паруса  на  судне,
вздернуть вверх лиселя и укрепить штаг, чтобы использовать даже  ничтожное
дуновение ветра, но, выражаясь по-матросски, "ветра не  хватало  наполнить
даже шляпу".
   - Во всяком случае,  не  следует  слишком  роптать,  лучше  штиль,  чем
встречный ветер, - заметил Гленарван.
   - Вы правы, сэр, - ответил Джон Манглс, - но  именно  подобное  затишье
обычно предвещает перемену погоды, а мы ведь  плывем  у  границы  муссонов
[муссоны - ветры, дующие с  чрезвычайной  силой  в  Индийском  океане;  их
направление различно в зависимости от времени года (прим.авт.)], которые с
октября по апрель дуют в северо-восточном  направлении,  и  если  они  нас
захватят, то сильно задержат в пути.
   - Ничего не поделаешь, Джон. Если такое препятствие возникнет, придется
покориться. В конце концов ведь это только задержка.
   - Конечно, если только не разыграется буря.
   - Разве вы опасаетесь бури? - спросил Гленарван,  оглядывая  совершенно
безоблачное небо.
   - Да, - ответил капитан, - я говорю это вам, сэр, но не хочу  тревожить
леди Гленарван и мисс Грант.
   - Правильно, Джон, но что вас тревожит?
   - Верные признаки надвигающейся бури. Не доверяйте,  сэр,  безоблачному
небу.  Оно  очень  обманчиво.  Вот  уже  два  дня,  как  барометр   сильно
понижается. В настоящий момент он стоит на  двадцати  семи  дюймах  [73,09
сантиметра; нормальная высота столбика в барометре  76  сантиметров].  Это
грозное предупреждение, которым я не  могу  пренебречь;  особенно  страшны
бури южного океана - мне уже приходилось вступать в борьбу с ними. Водяные
пары,  сгущающиеся  в  большом  количестве  над  огромными  пространствами
предполярных льдов, создают здесь сильное движение воздуха. Отсюда  борьба
экваториальных ветров с полярными, порождающая циклоны, ураганы и бури,  с
которыми кораблю очень трудно бороться.
   - Джон, - ответил Гленарван, - "Дункан" - прочное судно, а его  капитан
- искусный моряк. Пусть разразится ураган, мы сумеем справиться с ним.
   Сначала Джон Манглс строил свои опасения только на инстинкте моряка. Он
был, как говорят англичане, искусным знатоком погоды - "weather-wise".  Но
упорное  падение  барометра  заставило  молодого  капитана   принять   все
необходимые меры предосторожности. Джон Манглс ждал сильнейшей бури,  хотя
небо и не предвещало еще этого, но непогрешимый  барометр  не  мог  ввести
капитана в заблуждение. Воздушные потоки устремляются из  мест  с  высоким
атмосферным давлением в места, где атмосферные давления  ниже.  Чем  ближе
друг к другу эти места, тем больше скорость ветра.
   Джон Манглс провел на капитанском мостике всю ночь.  Около  одиннадцати
часов южная сторона неба начала заволакиваться тучами. Джон Манглс  вызвал
наверх всю команду и приказал спустить верхние  паруса.  Он  оставил  лишь
фок, контр-бизань, марсель и кливера. В полночь поднялся  свежий  ветер  и
быстро стал крепчать: скорость ветра  достигла  шести  туазов  в  секунду.
Треск мачт, шум, производимый работой  команды,  сухое  щелканье  парусов,
скрип внутренних переборок яхты - все  это  дало  понять  пассажирам,  что
происходит что-то необычное. Паганель, Гленарван, майор, Роберт  появились
на палубе: одни из любопытства, другие - готовые принять участие в работе.
Небо - ясное и звездное вечером - было затянуто теперь  густыми  облаками,
пересечено пятнистыми полосами, напоминая шкуру леопарда.
   - Ураган? - коротко спросил Гленарван Джона Манглса.
   - Еще нет, но он близок, - ответил капитан.
   Он приказал взять один риф у марселя. Матросы бросились  исполнять  его
приказание. Не без труда, борясь с ветром, они уменьшили  площадь  паруса,
подтянув его рифсезнями к  спущенной  рее.  Джон  Манглс  хотел  сохранить
возможно  большую  парусность,  чтобы  сделать  яхту  более  устойчивой  и
уменьшить качку.
   Приняв эти предосторожности, капитан  отдал  приказ  Остину  и  боцману
приготовиться к урагану, который вот-вот мог разыграться. Найтовы шлюпок и
крепления запасного рангоута были удвоены. Укрепили  боковые  тали  пушки.
Туго натянули ванты и бакштаги. Задраили люки.  Джон  Манглс  как  офицер,
стоящий над пробитой в укреплениях брешью, не покидал наветренной  стороны
яхты и, находясь на юте, словно  пытался  вырвать  у  грозового  неба  его
тайну.
   Барометр  упал  до  двадцати  шести  дюймов:  то  был  редкий   случай.
Штормгласс  [стеклянный  сосуд,  содержащий  смесь,  изменяющую   цвет   в
зависимости от направления ветра и насыщенности  атмосферы  электричеством
(прим.авт.)] показывал бурю.
   Был час ночи. Элен и Мери Грант, которых жестоко качало  в  их  каютах,
отважились подняться на палубу. Ветер дул со скоростью четырнадцати туазов
в секунду. Он бешено  свистел  в  снастях.  Металлические  тросы  звенели,
словно струны, по которым ударил чей-то гигантский смычок.
   Блоки сталкивались друг с другом. Снасти с режущим свистом двигались по
своим шероховатым  желобам.  Паруса  оглушительно  хлопали,  как  пушечные
выстрелы. Чудовищные валы  уже  шли  на  приступ  яхты,  которая,  как  бы
издеваясь над ними, словно морская ласточка,  взлетела  на  их  пенившиеся
гребни.
   Завидев пассажирок, Джон быстро подошел к ним и  попросил  вернуться  в
кают-компанию. Волны хлестали уже через борт и могли ежеминутно  разлиться
по палубе. Грохот разбушевавшихся стихий был столь оглушителен,  что  Элен
едва расслышала просьбу молодого капитана.
   - Опасности нет? - успела она спросить в минуту относительного затишья.
   - Никакой, - ответил Джон Манглс. - Но ни  вам,  ни  мисс  Мери  нельзя
оставаться на палубе.
   Элен Гленарван и  Мери  Грант  не  стали  противиться  приказу,  скорее
походившему на мольбу, и возвратились в кают-компанию как раз в  ту  самую
минуту, когда чудовищная волна с такой яростью обрушилась на  корму  яхты,
что в их каюте задрожали стеклянные иллюминаторы. Ярость ветра  удвоилась.
Мачты гнулись  под  тяжестью  парусов,  и  яхта,  казалось,  взлетала  над
волнами.
   - Фок на гитовы! -  скомандовал  Джон  Манглс.  -  Спустить  марсель  и
кливера!
   Матросы кинулись выполнять приказание. Фалы ослабили, гитовы подтянули,
и кливера были спущены с таким грохотом, что заглушили даже  рев  бури,  и
"Дункан", изрыгавший клубы черного  дыма,  судорожно  пенил  воду  винтом,
лопасти которого порой вздымались над водой.
   Гленарван, майор, Паганель, Роберт с восхищением, смешанным  с  ужасом,
наблюдали эту борьбу "Дункана" с  волнами.  Крепко  уцепившись  за  планки
фальшборта и не будучи  в  состоянии  обменяться  ни  единым  словом,  они
следили за стаями буревестников,  зловещих  птиц,  носившихся  в  воздухе,
словно тешась неистовством бури.
   Вдруг пронзительный свист заглушил рев  бури.  Это  со  страшной  силой
вырвался пар, но не  через  пароотводную  трубу,  а  из  предохранительных
клапанов котла. Резко прозвучал тревожный свисток. Яхту сильно  накренило,
и Вильсон, стоявший у штурвала, был сбит с ног внезапным  ударом  румпеля.
Никем не управляемый "Дункан" пошел поперек волны.
   - Что случилось? - крикнул Джон Манглс, бросаясь на мостик.
   - Судно ложится на бок, - ответил Том Остин.
   - Руль сломался?
   - К машине, к машине! - послышался голос механика.
   Джон помчался по трапу. Все машинное отделение  было  заполнено  густым
паром. Поршни цилиндров бездействовали. Шатуны не вращали  гребного  вала.
Механик, видя полную аварию машины и боясь взрыва котлов, выпустил из  них
пар через пароотводную трубу.
   - В чем дело? - спросил капитан.
   - Винт испортился, то ли погнулся, то ли задел  за  что-то,  -  ответил
механик. - Он перестал вращаться.
   - А разве невозможно его очистить?
   - Невозможно.
   Не время было думать о починке, факт был налицо: винт не работал, и пар
поэтому вырывался через предохранительные клапаны.  Джону  пришлось  снова
прибегнуть к помощи парусов и превратить ветер, который был  его  наиболее
грозным противником, в союзника.
   Он поднялся на палубу, в двух словах изложил лорду Гленарвану положение
дел и стал настаивать, чтобы он вместе с остальными пассажирами  спустился
в кают-компанию. Гленарван хотел остаться на палубе.
   - Нет, сэр, - решительным тоном заявил Джон Манглс, - на палубе  должен
остаться я с моей командой. Уходите. Палубу  может  залить  волна,  и  вас
беспощадно смоет.
   - Но мы можем быть полезны...
   - Уходите, уходите, сэр, так нужно! Сейчас я хозяин судна.  Уходите,  я
требую этого!
   Очевидно,  положение  было  критическим,  если  Джон  Манглс  мог   так
повелительно говорить с Гленарваном. Тот понял, что  ему  надлежит  подать
пример  послушания.  Он  покинул  палубу,  за  ним  последовали  его  трое
спутников, и  все  присоединились  к  пассажиркам,  тревожно  ожидавшим  в
кают-компании развязки борьбы со стихиями.
   - А мой Джон - человек энергичный, - проговорил, входя в кают-компанию,
Гленарван.
   - Да, - отозвался Паганель. - Он напоминает мне того  боцмана  в  драме
вашего великого Шекспира "Буря", который кричит  королю,  находящемуся  на
его корабле: "Вон отсюда! Молчите! Ступайте в каюту! Если вы  не  в  силах
усмирить стихии, то замолчите! Прочь с дороги, говорю вам!"
   Тем временем Джон Манглс, не теряя ни секунды, пытался вывести судно из
того опасного положения, в которое его поставила  порча  винта.  Он  решил
лечь в дрейф, чтобы  как  можно  меньше  уклониться  от  курса.  Следовало
сохранить  хоть  некоторые  паруса  и  повернуть   судно   в   направлении
бушевавшего ветра. Поставили марсель, взяв на нем риф, подняли нечто вроде
фок-стакселя на грот-мачте, и "Дункан" стал носом к ветру.
   Яхта, отличавшаяся блестящими мореходными качествами, описала дугу, как
скаковая лошадь, которой всадили шпоры в бока, и повернулась  крамболом  к
ветру.  Но  выдержат  ли  паруса?  Правда,  они  были  сделаны  из  лучшей
шотландской  парусины,  но  какая  ткань  сможет   сопротивляться   такому
чудовищному напору!
   Избранный  капитаном  маневр  давал  яхте  то  преимущество,  что   она
подставляла теперь волнам свои наиболее прочные части и держалась  нужного
направления. Однако  ей  грозила  опасность  попасть  в  огромный  провал,
зиявший между валами, и уже больше не  всплыть.  Но  у  капитана  не  было
выбора, и он решил дрейфовать до тех пор, пока будут целы мачты и  паруса.
Команда находилась у него на глазах, готовая  ежеминутно  броситься  туда,
где она была необходима.
   Джон Манглс, привязав себя к вантам, наблюдал за разъяренным океаном.
   В таком положении прошла  ночь.  Все  надеялись,  что  буря  стихнет  к
рассвету. Напрасная надежда! Около восьми часов утра ветер  еще  усилился:
теперь скорость его  достигла  восемнадцати  туазов  в  секунду.  Это  был
ураган.
   Джон Манглс молчал, но  втайне  трепетал  за  судно  и  за  пассажиров.
"Дункан" получил ужасающий крен. Его пиллерсы трещали, и порой оконечность
фока-рея касалась гребня волн. Был момент,  когда  вся  команда  "Дункана"
думала, что яхта не поднимется. Матросы с топорами в руках  уже  бросились
рубить ванты грот-мачты, как вдруг паруса  сорвались  с  мачт  и  улетели,
словно гигантские альбатросы. "Дункан"  вы