ительно быстро стареет. На нее  падает  вся  тяжесть  трудов  кочевой
жизни. Во время переходов ей приходится тащить детей в люльке из плетеного
тростника, охотничьи и рыболовные  принадлежности  мужа,  запасы  растения
"phormium tenax", из которого она плетет сети. Она обязана  добывать  пищу
для семьи, она  охотится  за  ящерицами,  двуутробками  и  змеями,  подчас
взбираясь за ними до самых верхушек деревьев; она рубит дрова  для  очага,
сдирает кору для постройки шалашей; это несчастное вьючное  животное,  она
не знает, что такое покой, и  питается  отвратительными  объедками  своего
владыки - мужа. Некоторые из этих  несчастных  женщин,  быть  может  давно
лишенные пищи, пытались подманить к себе  птиц  семенами.  Они  лежали  на
раскаленной  земле  неподвижно,  словно  мертвые,  поджидая  часами,  пока
обманутая их неподвижностью птичка не  сядет  сама  им  на  руку.  Видимо,
поистине надо было быть австралийским пернатым, чтобы попасться им в руки.
   Между тем туземцы, успокоенные  ласковым  обращением  путешественников,
окружили их, и пришлось оберегать запасы от расхищения. Говорили дикари  с
прищелкиванием языка, с присвистом. Их речь напоминала крики животных.  Но
в голосе их подчас  слышались  и  мягкие  ласковые  нотки.  Туземцы  часто
повторяли слово "ноки", сопровождая его таким  выразительным  жестом,  что
легко было понять, что это слово означает: "дай мне". Относилось это "дай"
ко всему имуществу путешественников начиная от самых мелких вещей. Мистеру
Олбинету пришлось проявить немало энергии, чтобы уберечь багаж и  особенно
съестные припасы экспедиции от расхищения. Эти несчастные,  изголодавшиеся
люди бросали на фургон страшные взгляды, показывая острые  зубы,  которые,
быть может, разрывали клочья человеческого мяса. Большинство австралийских
племен в мирное время не  людоеды,  но  очень  немногие  дикари  откажутся
сожрать мясо побежденного врага.
   Тем временем Гленарван по просьбе леди Элен приказал раздать окружающим
туземцам некоторое количество съестных  припасов.  Дикари,  поняв,  в  чем
дело, стали так бурно выражать свой восторг, что это не могло  не  тронуть
самое черствое сердце. Они испускали такие крики,  какие  испускают  дикие
звери, когда сторож приносит им их  ежедневный  рацион.  Не  соглашаясь  с
Мак-Наббсом, нельзя было, однако, отрицать, что эта раса во  многом  схожа
была с животными.
   Мистер  Олбинет,  будучи  человеком  благовоспитанным,  хотел   сначала
накормить женщин. Но эти несчастные создания не осмелились прикоснуться  к
пище раньше своих грозных мужей. Те набросились на сухари и сушеное  мясо,
словно звери на добычу.
   Слезы навернулись на глаза Мери Грант при мысли  о  том,  что  ее  отец
может быть пленником подобных дикарей.  Она  живо  представила  себе,  как
должен был страдать такой человек, как Гарри Грант, живя в плену  у  этого
кочевого племени, будучи обречен на нищету, голод, дурное обращение.  Джон
Манглс, с тревожной заботливостью наблюдавший за молодой девушкой,  угадал
ее мысли и, предупреждая ее желания, обратился к боцману "Британии":
   - Айртон, вы убежали от таких дикарей?
   - Да, капитан, все эти  племена,  кочующие  по  Центральной  Австралии,
схожи между собой. Только вы  видите  перед  собой  ничтожную  кучку  этих
бедняг, тогда как по берегам Дарлинга живут многолюдные племена, во  главе
которых стоят вожди, облеченные грозной властью.
   - Но что может делать европеец среди  этих  туземцев?  -  спросил  Джон
Манглс.
   - То, что делал я сам, - ответил  Айртон,  -  охотиться,  ловить  рыбу,
принимать участие в битвах. С пленником, как я вам уже говорил, обращаются
в зависимости от тех услуг, какие он оказывает племени,  и  если  европеец
умен и храбр, то он занимает видное положение в племени.
   - Но все же он остается пленником? - спросила Мери Грант.
   - Конечно, и с него не спускают глаз ни днем ни ночью.
   - Тем не менее ведь вам, Айртон, удалось бежать, - вмешался в  разговор
майор.
   - Да, мистер Мак-Наббс, удалось благодаря сражению между моим  племенем
и соседним. Мне повезло: я бежал и, конечно, не  раскаиваюсь  в  этом.  Но
если бы понадобилось проделать все это снова, то я, кажется, предпочел  бы
вечное рабство тем мукам, которые мне  пришлось  испытать,  странствуя  по
пустыням Центральной Австралии. Дай бог, чтобы капитан Грант не рискнул на
подобный шаг!
   - Конечно, мисс Грант, мы должны желать, чтобы  ваш  отец  оставался  в
плену у туземцев, - промолвил Джон Манглс. -  Ведь  в  этом  случае  будет
гораздо легче найти его следы, чем если бы он скитался по лесам материка.
   - Вы все еще надеетесь на то, что мы его разыщем?  -  спросила  молодая
девушка.
   - Я не перестаю надеяться на то, что когда-нибудь увижу вас счастливой,
мисс Мери.
   Взгляд влажных от слез глаз Мери Грант послужил благодарностью молодому
капитану.
   В то время как велся этот разговор, среди  туземцев  началось  какое-то
необычайное движение: они громко кричали,  бегали  туда  и  сюда,  хватали
оружие и, казалось, были охвачены какой-то дикой яростью.
   Гленарван не  мог  понять,  что  творится  с  дикарями,  но  тут  майор
обратился к боцману:
   - Скажите, Айртон, поскольку вы так долго жили среди австралийцев,  то,
наверное, понимаете, что они говорят?
   - Понимаю, но приблизительно, - ответил боцман, - ибо здесь  у  каждого
племени свое наречие.  Все  же  я  догадываюсь,  в  чем  тут  дело:  желая
отблагодарить мистера Гленарвана за угощение, эти  дикари  хотят  показать
ему подобие боя.
   Он был прав. Туземцы без дальних  слов  набросились  друг  на  друга  с
хорошо разыгранной яростью, и если бы не предупреждение Айртона, то  можно
было подумать, что присутствуешь при настоящем сражении.
   Действительно, по словам путешественников, австралийцы  -  превосходные
актеры, и в данном случае они проявили недюжинный талант.
   Все их оружие нападения и защиты состоит из палицы - дубины,  способной
проломить самый  крепкий  череп,  и  секиры  вроде  индейского  томагавка,
расщепленной палки, в развилке которой зажат острый камень,  прикрепленный
растительным клеем. Эта секира с длинной ручкой, в десять футов,  является
грозным оружием в бою и полезным инструментом в мирное время. Она с равным
успехом рубит головы и отсекает ветки, врубается в людские тела и в стволы
деревьев.
   Бойцы с воплями налетали друг на друга, потрясая палицами  и  секирами.
Одни падали,  точно  мертвые,  другие  издавали  победный  клич.  Женщины,
преимущественно   старухи,   словно   одержимые,    подстрекали    бойцов,
набрасывались на мнимые трупы и делали вид, что терзают их с яростью. Элен
все время боялась,  как  бы  это  представление  не  перешло  в  настоящее
сражение. Впрочем, дети, принимавшие участие в  этом  мнимом  бою,  тузили
друг друга по-настоящему; особенно неистовствовали девочки, награждая друг
друга полновесными тумаками.
   Мнимый бой длился минут десять,  внезапно  бойцы  остановились.  Оружие
выпало из их рук. Глубокая тишина сменила шум и сумятицу. Туземцы замерли,
словно действующие лица в живых картинах.  Казалось,  они  окаменели.  Что
послужило причиной этой внезапной перемены, этого оцепенения?  Вскоре  это
выяснилось. Над верхушками камедных деревьев появилась стая какаду.  Птицы
наполняли воздух болтовней; их  яркое  оперение  делало  стаю  похожей  на
летающую радугу. Появление разноцветной стаи прервало бой: война сменялась
более полезным занятием - охотой.
   Один  из  туземцев  схватил   какое-то   своеобразной   формы   орудие,
выкрашенное в красный  цвет,  и,  отделившись  от  неподвижных  товарищей,
пробираясь между деревьями и кустами, направился к стае  какаду.  Он  полз
бесшумно, не задевая ни одного листика,  не  сдвигая  ни  одного  камешка.
Казалось, скользит какая-то тень.
   Подкравшись к птицам на достаточно близкое  расстояние,  дикарь  метнул
свое оружие. Оно понеслось по горизонтальной линии, футах в двух от земли.
Пролетев футов сорок, оно,  не  касаясь  земли,  вдруг  под  прямым  углом
поднялось футов на сто, сразило около  дюжины  птиц  и,  описав  параболу,
упало к ногам охотника.
   Гленарван и его спутники были поражены - они не верили своим глазам.
   - Это бумеранг, - пояснил Айртон.
   - Бумеранг! Австралийский  бумеранг!  -  воскликнул  Паганель  и  мигом
бросился  поднимать  это  удивительное   оружие,   чтобы,   как   ребенок,
"посмотреть, что у него внутри".
   И в самом  деле,  можно  было  подумать,  что  внутри  бумеранга  скрыт
какой-то механизм или пружина, внезапное распрямление которой изменяет его
направление. Но ничего подобного не было. Бумеранг  состоял  из  загнутого
куска твердого дерева длиной в тридцать  -  сорок  дюймов.  Толщина  этого
куска в  середине  равнялась  приблизительно  трем  дюймам,  а  края  были
заострены. Вогнутый с одной стороны на полдюйма,  он  имел  два  ребра  на
выпуклой стороне.
   Все в целом было столь же несложно, сколь и непонятно.
   - Так вот каков этот пресловутый бумеранг! - сказал Паганель, тщательно
осмотрев странное оружие. - Кусок дерева, и больше ничего. Но  почему  же,
летя по горизонтали, он то вдруг поднимается вверх, то затем  возвращается
к тому, кто его кинул? Ни ученые, ни путешественники не могли до  сих  пор
найти объяснение этому явлению.
   - Не похож ли в этом отношении бумеранг на  серсо,  которое,  брошенное
известным образом, возвращается к своей  точке  отправления?  -  промолвил
Джон Манглс.
   - Или, скорее, на возвратное  движение  бильярдного  шара,  получившего
удар кием в определенную точку? - добавил Гленарван.
   - Нет, - ответил Паганель. - В обоих  случаях  имеется  опорная  точка,
которая  и  обусловливает  возвратное  движение:  у  серсо  -   земля,   у
бильярдного шара - сукно бильярда. Но у бумеранга нет никакой точки опоры:
оружие не касается земли и все же поднимается на значительную высоту.
   - Чем же объясните вы это явление, господин Паганель? -  спросила  леди
Элен.
   - Я не пытаюсь объяснить, а только устанавливаю факт. По-видимому,  тут
все зависит от способа, которым кидают бумеранг, и от формы его  строения.
А способ, каким бросать бумеранг, - это уже тайна австралийцев.
   -  Во  всяком  случае,  для  обезьян  это  очень  искусная  выдумка,  -
промолвила леди Элен, взглянув  на  майора,  который  недоверчиво  покачал
головой.
   Однако  время  шло,  и  Гленарван,  считая,  что  не   следует   больше
задерживаться, хотел уже просить путешественниц занять  места  в  фургоне,
как вдруг прибежал дикарь и что-то возбужденно выкрикнул.
   - Вот как! - проговорил Айртон. - Они выследили казуаров.
   - Что? Речь идет об охоте? - заинтересовался Гленарван.
   - О! Это надо непременно посмотреть! - воскликнул Паганель. -  Зрелище,
должно быть, любопытное. Быть может, снова в дело будет пущен бумеранг.
   - А ваше мнение, Айртон? - спросил Гленарван боцмана.
   - Мне кажется, что это не очень задержит нас, сэр, - ответил тот.
   Туземцы  не  теряли  ни  секунды.  Убить  несколько  казуаров   -   это
необыкновенная удача: это значит, что  племя  будет  обеспечено  пищей  по
крайней мере на несколько дней. Поэтому охотники пускают в  ход  все  свое
искусство, чтобы завладеть такой добычей. Но каким образом умудряются  они
настигать без собак и убивать без ружей такое  быстроногое  пернатое?  Это
было самое интересное в том зрелище, которое так хотел увидеть Паганель.
   Эму, или австралийский  казуар  (у  туземцев  он  называется  "мурек"),
встречается на равнинах Австралии все реже и реже. Это крупная птица в два
с половиной фута вышиной, с белым мясом,  напоминающим  мясо  индейки.  На
голове у казуара рогатая  чешуя,  глаза  светло-коричневые,  клюв  черный,
загнутый книзу. На ногах по  три  пальца,  вооруженных  могучими  когтями.
Крылья - настоящие культяпки - не  могут  служить  ему  для  полетов.  Его
оперение, или, пожалуй, его шерсть, темнее на шее  и  на  груди.  Но  если
казуар не может летать, то столь  быстро  бегает,  что  свободно  обгоняет
скаковую лошадь. Таким образом, захватить казуара можно только  хитростью,
и какой еще хитростью!
   Вот почему по знаку прибежавшего  дикаря  человек  десять  австралийцев
быстро рассыпались цепью, словно отряд стрелков, по чудесной равнине,  где
кругом синели цветы дикого индиго. Путешественники  столпились  на  опушке
рощи мимоз.
   При приближении туземцев  штук  шесть  казуаров  сорвались  с  места  и
отбежали примерно на милю.  Прибежавший  дикарь,  видимо  охотник  данного
племени, удостоверившись, где находятся птицы, знаком  приказал  товарищам
остановиться. Дикари растянулись на земле, а охотник, вынув из  сетки  две
искусно сшитые вместе шкуры казуаров, надел их на  себя.  Правую  руку  он
поднял над головой и стал подражать походке казуара, ищущего пищу. Туземец
приближался к стае. Он то останавливался, прикидываясь, что ищет зерна, то
поднимал вокруг  себя  ногами  целые  облака  пыли.  Он  подражал  повадке
казуара. Он с таким поразительным совершенством подражал глухому  ворчанью
казуара, что птицы были обмануты. Вскоре дикарь оказался  среди  беспечной
стаи. Внезапно он взмахнул дубиной, и пять казуаров из  шести  рухнули  на
землю.
   Охота была успешно закончена.
   Гленарван, путешественницы и весь отряд распрощались с туземцами.
   Но австралийцы, видимо, отнюдь не были  огорчены  этой  разлукой.  Быть
может, успешная охота на казуаров заставила их забыть, кто удовлетворил их
нестерпимый голод. Им не было даже свойственно  чувство  простой  животной
признательности,  присущей  дикарям  и  животным   и   преобладающей   над
признательностью сердца.
   Но тем не менее нельзя было  в  некоторых  случаях  не  восхищаться  их
смышленостью, их ловкостью.
   -  Ну,  теперь,  мой  дорогой  Мак-Наббс,  вы  охотно  признаете,   что
австралийцы не обезьяны, - сказала леди Элен.
   - А почему? Неужели потому, что они ловко подражают повадкам  животных?
- спросил майор. - Но это только подкрепляет мои слова.
   - Шутка - не ответ, - возразила леди Элен. - Я хочу,  майор,  чтобы  вы
отказались от ваших слов.
   - Хорошо, кузина, итак, да, или, вернее, нет, австралийцы не  обезьяны,
но обезьяны - австралийцы.
   - Как так?
   -  Вспомните,  что  говорят  чернокожие  об  этой   интересной   породе
орангутангов?
   - Что же они говорят? - спросила леди Элен.
   - Они говорят, - ответил майор, - будто обезьяны - это  чернокожие,  но
только более хитрые, чем они. "Они ничего  не  говорят,  чтобы  ничего  не
делать",  -  утверждал  некий  ревнивый  негр,  хозяин   которого   кормил
бездельника орангутанга.



17. СКОТОВОДЫ-МИЛЛИОНЕРЫ

   После спокойно проведенной ночи под 146ь15' долготы  путешественники  6
января в семь часов утра снова тронулись в путь, пересекая обширный  округ
Муррей. Они двигались на восток, и  следы  каравана  по  равнине  тянулись
совершенно  прямой  линией.  Дважды  пересекали  они   следы   скваттеров,
направлявшихся на север; следы эти, несомненно, смешались бы, если  бы  на
пыльной земле не отпечатывались подковы коня Гленарвана с клеймом  стоянки
Блек-Пойнт - трилистником.
   Местами равнину бороздили  извилистые,  часто  пересыхающие  речки,  по
берегам которых росли буксы.  Речки  берут  свое  начало  на  склонах  гор
Буффало-Рэнгс,  невысокая,  но  живописная  цепь   которых   змеилась   на
горизонте.
   Решено было добраться к ночи до подножия этих гор и  там  расположиться
лагерем. Айртон подгонял быков,  и  те,  сделав  в  этот  день  переход  в
тридцать  пять  миль,  несколько  устали.  Здесь  под  большими  деревьями
раскинули палатку. Наступила ночь. Наспех поужинали: после такого тяжелого
перехода больше хотелось спать, чем есть.
   Паганель, который должен был нести караул в первую смену,  не  спал.  С
ружьем на плече  он  прогуливался  взад  и  вперед,  чтобы  не  задремать.
Несмотря на безлунную ночь, кругом благодаря  яркому  сиянию  южных  звезд
было светло. Ученый с увлечением читал  эту  великую  книгу  неба,  всегда
исполненную интереса для тех, кто ее понимает.  Глубокую  тишину  уснувшей
природы нарушал лишь звон железных пут на ногах лошадей.
   Паганель, предавшись  своему  астрономическому  созерцанию,  занят  был
больше делами небесными, чем земными, как вдруг какой-то звук вывел его из
задумчивости.  Географ  прислушался,  и,  к  его  великому  изумлению,  он
распознал звуки рояля. Чья-то сильная  рука  посылала  звучные  аккорды  в
ночную тишь. Ошибки не могло быть.
   - Рояль в пустыне! -  пробормотал  Паганель.  -  Никак  не  могу  этому
поверить.
   Действительно, это было более чем неправдоподобно, и Паганель предпочел
уверить себя, что это какая-то удивительная австралийская птица  подражает
звукам рояля Эрара или Плейеля, точно так  же,  как  другие  австралийские
птицы подражают звукам часов и точильной машины.
   Но в эту минуту в воздухе прозвучал ясный, чистый голос  -  к  пианисту
присоединился певец. Паганель слушал,  не  сдаваясь.  Но  через  несколько
мгновений он вынужден был признать, что слышит чудесные звуки арии "Il mio
tesoro tanto" из "Дон-Жуана".
   - Черт возьми! Как бы необычайны ни были австралийские  птицы,  как  бы
музыкальны ни были попугаи, они не смогут спеть арию из оперы  Моцарта!  -
вскричал географ и прослушал до конца гениальную мелодию.
   Впечатление от этой дивной арии,  раздававшейся  в  тиши  австралийской
ночи, было неописуемо. Долго звучал этот голос,  чаруя  Паганеля,  наконец
умолк, и все кругом объяла тишина.
   Когда Вильсон пришел сменить  ученого,  он  застал  его  погруженным  в
глубокую задумчивость. Паганель ничего не сказал матросу,  решив  сообщить
завтра Гленарвану об этой странной музыке, и пошел спать в палатку.
   На следующее утро весь лагерь  был  разбужен  неожиданным  лаем  собак.
Гленарван  тотчас  же  вскочил  на  ноги.   Два   великолепных   пойнтера,
превосходные образчики английских породистых собак, прыгая,  резвились  на
опушке  рощицы.  При  приближении  путешественников  они  скрылись   среди
деревьев и залаяли громче.
   -  Очевидно,  в  этой  пустыне  есть  какая-то  стоянка,  -   промолвил
Гленарван, - а также охотники, поскольку имеются охотничьи собаки.
   Паганель   открыл   было   рот,   чтобы   поделиться   своими   ночными
впечатлениями, как вдруг появились  верхом  на  великолепных  чистокровных
конях-гунтерах двое молодых  людей.  Оба  джентльмена,  одетые  в  изящные
охотничьи  костюмы,  заметив  путников,  расположившихся  табором,  словно
цыгане, остановили лошадей. Они, казалось, недоумевали, что означает здесь
присутствие этих вооруженных людей, но, увидев путешественниц,  выходивших
из фургона, тотчас же спешились и, сняв  шляпы,  направились  к  женщинам.
Лорд Гленарван пошел навстречу незнакомцам и в качестве  приезжего  первый
отрекомендовался, назвав свое имя и звание. Молодые  люди  поклонились,  и
старший сказал:
   - Сэр, не пожелают ли ваши дамы и вы со своими спутниками  оказать  нам
честь отдохнуть у нас в доме?
   - С кем имею честь говорить? - спросил Гленарван.
   - Мишель и Сенди Патерсон - владельцы скотоводческого хозяйства Готтем.
Вы находитесь на территории нашей станции, и до дома  не  больше  четверти
мили.
   - Господа, откровенно  говоря,  я  не  хотел  бы  злоупотреблять  вашим
гостеприимством... - начал Гленарван.
   - Сэр, - ответил Мишель  Патерсон,  -  принимая  наше  приглашение,  вы
бесконечно обяжете бедных изгнанников, если согласитесь посетить их в этой
пустыне.
   Гленарван поклонился в знак благодарности.
   - Сэр,  -  обратился  Паганель  к  Мишелю  Патерсону,  -  не  будет  ли
нескромностью, если я спрошу вас, не вы ли пели  вчера  божественную  арию
Моцарта?
   - Да, сэр, - ответил джентльмен. - Я пел, а мне аккомпанировал мой брат
Сенди.
   -  В  таком  случае,  сэр,  примите  искренние  поздравления  француза,
пламенного поклонника музыки! - сказал Паганель, протягивая руку  молодо