м обратились к Паганелю,  и  он
ответил, как человек, которого ничто не может поставить в тупик.
   - Меня удивляет не эта странность природы,  -  ответил  он,  -  природа
знает, что делает, но меня удивляют ботаники,  которые  не  всегда  отдают
себе отчет в том, что говорят. Природа  не  ошиблась,  дав  этим  деревьям
такую своеобразную листву, а вот люди заблуждаются, именуя их эвкалиптами.
   - А что значит это слово? - спросила Мери Грант.
   - По-гречески оно значит:  "Я  хорошо  покрываю".  Ботаники  попытались
скрыть свою ошибку, назвав растение греческим словом, однако очевидно, что
эвкалипт "покрывает плохо".
   - Вполне с вами согласен, любезнейший Паганель, - отозвался  Гленарван.
- Но все-таки объясните нам: почему листья растут таким образом?
   - По вполне естественной и понятной причине, друзья мои. В этой стране,
где воздух сух, где дожди редки, где почва иссушена, деревья не  нуждаются
ни в ветре, ни в солнце. Недостаток влаги вызывает у  растений  недостаток
соков.  Поэтому  эти  узкие  листья  защищаясь  от  солнца  и   чрезмерных
испарений, обращают к солнцу не свою лицевую сторону, а ребро. Нет  ничего
умнее листа.
   - И ничего более эгоистичного, - заметил майор, - они думают  только  о
себе и совершенно забывают о путешественниках.
   Все в душе согласились с Мак-Наббсом, кроме Паганеля, который,  вытирая
потный лоб, ликовал, что ему довелось  ехать  под  деревьями,  не  дающими
тени. Но подобное расположение листвы имеет свои неудобства: переход через
эти леса бывает очень продолжителен и мучителен, так как ничто не защищает
путника от палящих лучей солнца.
   В  течение  всего  дня  фургон  катился   между   бесконечными   рядами
эвкалиптов. Ни одно четвероногое, ни один туземец  не  попались  навстречу
маленькому  отряду.  Только  какаду  сидели  на  вершинах  этих   гигантов
деревьев, но на такой высоте,  что  их  едва  можно  было  разглядеть;  их
щебетанье доносилось как еле уловимое жужжание. Порой  в  отдалении  между
стволами пролетала стая  попугайчиков,  оживляя  все  вокруг  разноцветным
оперением. Но в общем глубокая тишина царила в этом огромном храме зелени,
и лишь  стук  лошадиных  копыт,  несколько  беглых  слов,  которыми  порой
перекидывались путешественники, скрип  колес  фургона  да  окрик  Айртона,
понукавшего ленивых быков, нарушали торжественную тишину.
   Вечером разбили лагерь  под  эвкалиптами,  на  их  стволах  видны  были
явственные  следы  недавнего  огня.  Стволы  этих  гигантов  походили   на
фабричные трубы, ибо огонь прожег весь ствол до самого верха. Однако, хотя
от ствола оставалась лишь кора, дерево не погибало.  Все  же  эта  вредная
привычка скваттеров и туземцев разводить костры у самого подножия деревьев
постепенно уничтожает эти великолепные экземпляры, и в  конце  концов  они
исчезнут, подобно четырехсотлетним кедрам Ливана, погибающим  от  небрежно
зажигаемых вблизи лагерных костров.
   Олбинет по совету Паганеля развел  костер  для  приготовления  ужина  в
одном из таких обгорелых полых стволов. Тяга получилась отличная,  и  весь
дым уносило вверх, где он пропадал в темной листве.
   На ночь приняли необходимые меры  предосторожности;  Айртон,  Мюльреди,
Вильсон и Джон Манглс по очереди охраняли лагерь.
   Весь следующий день, 3 января, дорога тянулась все тем  же  бесконечным
лесом с длинными симметричными рядами эвкалиптов. Казалось, ему и конца не
будет. Однако к вечеру деревья поредели, и в нескольких милях  впереди  на
небольшой поляне показался ряд домов, расположенных правильными рядами.
   - Сеймур! - крикнул Паганель. - Это последний город провинции Виктория,
через который мы проедем.
   - Это большой город? - полюбопытствовала леди Элен.
   - Это простое селение, мадам, -  ответил  Паганель,  -  но  оно  быстро
превратится в город.
   - А найдем мы там приличную гостиницу? - спросил Гленарван.
   - Надеюсь, - ответил географ.
   - Тогда направимся в Сеймур. Думаю, что наши  отважные  путешественницы
рады будут поспать хоть одну ночь с удобствами.
   - Мы с Мери согласны, дорогой Эдуард, - сказала Элен, - но только в том
случае, если это не доставит лишних хлопот и не задержит нас в пути.
   - Нет, нет, - ответил лорд Гленарван. - К тому же и  быкам  нашим  надо
отдохнуть, а завтра на рассвете мы снова двинемся в путь.
   Было девять часов вечера. Луна склонялась уже к горизонту, и косые лучи
ее тонули в тумане.  Понемногу  мрак  сгущался.  Весь  отряд  во  главе  с
Паганелем вступил на широкие  улицы  Сеймура.  Географ,  казалось,  всегда
прекрасно знал местность, которую ему никогда не  приходилось  видеть;  им
руководил инстинкт, и он привел  спутников  прямо  к  гостинице  "Северная
Британия".
   Лошадей  и  быков  поставили  на  конюшню,  фургон   -   в   сарай,   а
путешественникам предоставили сравнительно хорошо обставленные комнаты.  В
десять часов вновь прибывшим подали ужин, к которому приложил руку  мистер
Олбинет. Паганель успел уже пройтись с Робертом по городу и о своей ночной
прогулке рассказал весьма кратко: он ничего не видел.
   Однако человек, менее рассеянный, заметил бы на улицах Сеймура какое-то
необычайное оживление. Там и сям собирались группами обыватели, и число их
мало-помалу все возрастало.  Велись  разговоры  и  у  дверей  домов.  Люди
тревожно расспрашивали о чем-то друг друга. Читали вслух утренние  газеты,
обсуждали их, спорили. Все это не ускользнуло бы даже  от  невнимательного
наблюдателя. Но Паганель ничего не заметил.
   Майор, не выходя в город, не переступив даже порога гостиницы, а только
поговорив десять минут со словоохотливым хозяином мистером Диксоном, успел
разузнать, в чем дело, но ни словом ни о чем не обмолвился.
   После ужина, когда Элен Гленарван, Мери и  Роберт  Грант  разошлись  по
комнатам, майор задержал остальных спутников и сказал:
   -  Обнаружены  злодеи,  вызвавшие  крушение  поезда  на   Сандхорстской
железной дороге.
   - Они арестованы? - поспешно спросил Айртон.
   - Нет, - ответил Мак-Наббс,  будто  не  замечая  поспешности,  с  какой
боцман задал вопрос  (поспешности,  впрочем,  очень  понятной  при  данных
обстоятельствах).
   - Тем хуже, - заметил Айртон.
   - А кому же приписывают преступление? - спросил Гленарван.
   - Читайте, - сказал майор, протягивая Гленарвану выпуск  "Австралийской
и Новозеландской газеты", - и вы убедитесь в том, что главный инспектор не
ошибался.
   Гленарван прочел вслух следующее:

   "Сидней, второго января тысяча восемьсот шестьдесят пятого  года.  Наши
читатели, наверное, помнят, что в ночь с двадцать  девятого  на  тридцатое
декабря прошлого года произошло крушение поезда у  Кемден-Бриджа,  в  пяти
милях, на перегоне от станции Каслмейн  до  Мельбурна.  Ночной  курьерский
поезд, вышедший из Мельбурна в одиннадцать часов сорок пять минут вечера и
мчавшийся на всех парах, свалился в реку Люттон, так как  Кемденский  мост
был  разведен.  Ограбление  пассажиров,  труп  железнодорожного   сторожа,
найденный в полумиле от Кемденского моста, -  все  это  свидетельствовало,
что крушение было следствием преступления, и действительно,  расследование
установило,  что  преступление  совершено  шайкой  каторжников,   бежавших
полгода тому назад из Пертской исправительной тюрьмы в Западной Австралии,
в  момент,  когда  их  переправляли  на  остров  Норфолк  [остров  Норфолк
находится на востоке от Австралии; туда  ссылают  и  содержат  в  тюремном
заключении каторжников-рецидивистов и неисправимых; там  они  подвергаются
особо строгому надзору (прим.авт.)].
   Шайка каторжников состоит  из  двадцати  девяти  человек.  Атаманом  ее
является некий Бен Джойс, опаснейший  преступник,  недавно  появившийся  в
Австралии.
   Властям пока что не удалось еще задержать шайку.  Поэтому  предлагается
жителям  городов,  колонистам  и  скваттерам  быть  настороже  и  сообщать
главному  следователю  все  сведения,  могущие   способствовать   розыскам
преступников.
   Ж.П.Митчелл".

   Когда Гленарван окончил  чтение,  Мак-Наббс  повернулся  к  географу  и
сказал:
   - Вот видите, Паганель, оказывается, и в Австралии водятся каторжники.
   - Беглые - это неоспоримо! - отозвался ученый. - Но те, которые  отбыли
наказание, те не имеют здесь права жительства.
   - Важно то, что они есть, - заметил Гленарван. - Но я полагаю,  что  их
наличие не изменит наших планов и мы будем продолжать путешествие.  А  вы,
Джон, какого мнения?
   Джон Манглс ответил  не  сразу,  он  колебался:  с  одной  стороны,  он
понимал, какое это будет горе для Мери и Роберта Грант, если приостановить
розыски их отца, а с Другой - он боялся подвергнуть экспедицию опасности.
   - Если бы с нами не было леди Гленарван и мисс  Грант,  то  меня  очень
мало тревожила бы шайка этих негодяев, - промолвил он наконец.
   Гленарван понял его и добавил:
   - Само собой разумеется, что не может быть и речи о  полном  отказе  от
поисков, но  не  лучше  ли,  в  интересах  наших  спутниц,  отправиться  в
Мельбурн, сесть там на "Дункан" и морем проехать к  восточному  побережью,
где и возобновить наши поиски Гарри Гранта? Как ваше мнение, Мак-Наббс?
   - Раньше чем высказаться, - ответил майор, - я хотел  бы  знать  мнение
Айртона.
   Боцман взглянул на Гленарвана и ответил:
   - Мы находимся в двухстах милях от Мельбурна, и мне кажется,  что  если
опасность действительно существует, то она одинакова Как на южной  дороге,
так и на восточной. Обе эти дороги пустынны, и одна  стоит  другой.  Кроме
того, я не думаю, чтобы тридцать  злоумышленников  могли  испугать  восемь
хорошо вооруженных  и  смелых  людей.  Итак,  по-моему,  если  нет  ничего
лучшего, то я предлагаю двигаться вперед.
   - Правильно, Айртон, - согласился Паганель. - Продолжая путешествие  на
восток, мы можем напасть на следы капитана Гранта, а  возвращаясь  на  юг,
мы, наоборот, теряем шансы их найти.  Поэтому  я  присоединяюсь  к  вашему
мнению. Эти беглые из Пертской тюрьмы меня не  пугают:  честному  человеку
они не страшны.
   Предложение продолжать путешествие по ранее намеченному плану поставили
на голосование, и оно было принято единогласно.
   - Мне хотелось бы, сэр, высказать еще  одно  соображение,  -  промолвил
боцман, когда все собирались разойтись по комнатам.
   - Говорите, Айртон.
   - Не послать ли распоряжение "Дункану" держаться вблизи берегов?
   - Зачем? - вмешался Джон Манглс. -  Даже  когда  мы  прибудем  в  залив
Туфолда, то и тогда будет не поздно  послать  это  распоряжение.  А  вдруг
какой-нибудь непредвиденный случай заставит нас направиться в Мельбурн,  и
будет печально, если мы не  застанем  там  "Дункана".  К  тому  же  судно,
вероятно,  не  вышло  еще  из  ремонта.  Поэтому,  принимая  все   это   в
соображение, я полагаю, что лучше с этим обождать.
   - Хорошо, - согласился Айртон, не настаивая на своем предложении.
   На следующее утро маленький отряд,  хорошо  вооруженный  и  готовый  ко
всяким неожиданностям, покинул Сеймур. Через полчаса путешественники снова
очутились в эвкалиптовом лесу, тянувшемся на восток.  Гленарван  предпочел
бы ехать по открытым местам. Равнина менее удобна для нападений  и  засад,
чем густой лес. Но выбора не было, и фургон целый  день  пробирался  между
однообразными великанами  эвкалиптами.  Вечером,  проехав  вдоль  северной
границы графства  Энглези,  путешественники  пересекли  сто  сорок  шестой
меридиан и раскинули лагерь на рубеже округа Муррей.



16. МАЙОР УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ЭТО ОБЕЗЬЯНЫ

   На следующий день,  5  января,  путешественники  вступили  на  обширную
территорию  округа  Муррей.  Этот  малообследованный,  необитаемый   округ
простирался до высокой гряды Австралийских Альп. Цивилизация не успела еще
разделить его на отдельные графства. Это самая глухая  и  мало  посещаемая
часть провинции. Когда-нибудь эти леса рухнут  под  топором  дровосека,  а
прерии заполнятся стадами скваттеров,  но  пока  здешняя  почва  столь  же
девственна, как в тот день, когда она поднялась со дна Индийского  океана.
Здесь была пустыня.
   На  всех  английских  картах  эта  область  характеризуется  следующими
словами: "Reserve for the blacks"  -  "Заповедник  для  чернокожих".  Сюда
англичане-колонисты грубо оттеснили туземцев. Австралийской расе  оставили
на далеких равнинах,  среди  непроходимых  лесов,  несколько  определенных
участков земли,  где  австралийская  раса  обречена  была  на  постепенное
вымирание.  Любой  белый  -  будь   то   колонист,   эмигрант,   скваттер,
лесопромышленник - имел право перейти границы заповедника,  но  чернокожий
не смел выйти за черту его.
   Паганель затронул в беседе со спутниками этот важный вопрос о  туземных
племенах. Все пришли к единодушному заключению, что колониальная  политика
обрекла туземные племена на  вымирание,  на  изгнание  из  тех  мест,  где
некогда жили их предки. Эта пагубная политика англичан сказывалась во всех
их  колониях,  а  особенно  в  Австралии.  В  первые  времена  колонизации
ссыльные, да и сами колонисты, смотрели на туземцев, как на диких  зверей.
Они охотились на них с ружьями и, убивая их, громили селения, ссылаясь  на
авторитет юристов, утверждавших, что,  поскольку  австралиец  вне  закона,
убийство этих отверженных не  является  преступлением.  Сиднейские  газеты
предложили даже радикальное средство избавиться  от  туземного  населения,
живущего вокруг озера Гунтер, а именно - массовое отравление.
   Как видим, англичане, овладев страной, призвали на  помощь  колонизации
убийство. Их жестокость была неописуема. Они вели себя в  Австралии  точно
так же, как в Индии, где исчезло пять миллионов  индусов,  как  в  Капской
области, где от миллиона готтентотов уцелело всего лишь сто тысяч. Поэтому
австралийское туземное население, поредевшее в результате жестоких  мер  и
спаиваемое колонизаторами, постепенно вырождалось и вскоре  под  давлением
смертоносной   цивилизации   совершенно   исчезнет.   Правда,    отдельные
губернаторы издавали указы против кровожадных лесопромышленников, согласно
которым белого, который отрезал чернокожему нос или уши или отрубал у него
мизинец, чтобы "прочистить им  трубку",  следовало  подвергать  нескольким
ударам плети. Тщетные угрозы!  Убийства  все  ширились,  и  целые  племена
исчезали с лица земли. Достаточно  упомянуть  остров  Ван-Димен.  Здесь  в
начале XIX века было пять тысяч туземцев, а в 1863 году их осталось  всего
семь человек. А недавно "Меркурий" сообщил  о  том,  что  в  город  Хобарт
приехал "последний из тасманийцев".
   Ни Гленарван, ни майор, ни Джон Манглс не возражали Паганелю. Будь  они
даже англичанами, то и тогда им нечего было бы сказать что-либо  в  защиту
своих соотечественников: факты были очевидны, неопровержимы.
   - Лет пятьдесят тому назад, - добавил Паганель, - мы  встретили  бы  на
нашем пути много австралийских племен, теперь же нам не  попался  ни  один
туземец. Пройдет столетие, и на этом  материке  совершенно  вымрет  черная
раса.
   В  самом  деле,   заповедник,   предоставленный   чернокожим,   казался
совершенно безлюдным.  Нигде  ни  следа  кочевий  или  поселений.  Равнины
чередовались с лесами, и мало-помалу облик местности становился все  более
диким. Казалось, что в этот отдаленный край никогда не заглядывает ни одно
живое существо - ни человек, ни зверь,  как  вдруг  Роберт,  остановившись
перед группой эвкалиптов, воскликнул:
   - Обезьяна! Смотрите, обезьяна!
   И он указал на большое черное существо, которое,  скользя  с  ветки  на
ветку, перебиралось  с  одной  вершины  на  другую  с  такой  изумительной
ловкостью, что можно было  подумать,  будто  его  поддерживают  в  воздухе
какие-то перепончатые крылья. Неужели в этой удивительной стране  обезьяны
летают подобно тем лисицам,  которых  природа  снабдила  крыльями  летучей
мыши?
   Между тем фургон остановился, и все, не отводя глаз, следили за  черным
животным, которое постепенно скрылось в чаще  высоких  эвкалиптов.  Однако
вскоре оно с молниеносной быстротой спустилось  по  стволу,  соскочило  на
землю и, пробежав несколько саженей со всевозможными ужимками и  прыжками,
ухватилось длинными руками за гладкий ствол громадного  камедного  дерева.
Путешественники не представляли себе, как это  животное  вскарабкается  по
прямому и скользкому стволу, который нельзя было даже обхватить руками. Но
тут у обезьяны появилось в руках нечто вроде топорика, и она,  вырубая  на
стволе небольшие зарубки, вскарабкалась по ним до верхушки дерева и  через
несколько секунд скрылась в густой листве.
   - Вот так обезьяна! - воскликнул майор.
   - Эта обезьяна - чистокровный австралиец, - ответил Паганель.
   Не  успели  спутники  географа  пожать  плечами,   как   вдруг   вблизи
послышались крики, нечто вроде "Коо-э!  коо-э!"  Айртон  погнал  быков,  и
через каких-нибудь сто  шагов  путешественники  неожиданно  наткнулись  на
становище туземцев.
   Какое печальное зрелище! На голой земле раскинулось с десяток  шалашей.
Эти "гунисо", сделанные из кусков коры, заходящих друг на друга  наподобие
черепицы, защищали своих жалких  обитателей  лишь  с  одной  стороны.  Эти
обитатели, несчастные  существа,  опустившиеся  вследствие  нищеты,  имели
отталкивающий вид. Их было человек тридцать  -  мужчин,  женщин  и  детей,
одетых в лохмотья шкур кенгуру. Завидев фургон, они бросились было бежать,
но   несколько   слов   Айртона,   произнесенных   на    непонятном    для
путешественников местном наречии, видимо, успокоили их: они вернулись.
   Туземцы были ростом от пяти футов четырех дюймов  до  пяти  футов  семи
дюймов, цвет кожи у них был темный, но не черный, а  словно  старая  сажа,
длинные руки,  выпяченные  животы,  лохматые  волосы.  Тела  дикарей  были
татуированы и испещрены шрамами от надрезов, сделанных ими в  знак  траура
при  погребальных  обрядах.  Трудно  было  вообразить  себе  лица,   менее
отвечающие европейскому идеалу красоты: огромный рот, нос  приплюснутый  и
словно раздавленный, выдающаяся вперед нижняя челюсть с  белыми  торчащими
зубами. Никогда человеческое существо не было столь схоже с животными.
   - Роберт не ошибся, - сказал Мак-Наббс, - это, несомненно, обезьяны, но
породистые.
   - Мак-Наббс, - спросила леди Элен, - неужели вы оправдываете тех,  кто,
как диких животных, преследует этих несчастных людей?
   -  Людей!  -  воскликнул  майор.  -  Но  они  в  лучшем  случае   нечто
промежуточное между  человеком  и  орангутангом.  Сравните  их  профили  с
профилем обезьяны, и вы убедитесь в неоспоримом сходстве.
   В данном случае Мак-Наббс был прав. Профиль туземцев-австралийцев очень
резкий и почти равен по измерению профилю орангутанга. Господин де  Риэнци
не без основания  предложил  отнести  этих  несчастных  к  особому  классу
"человекообразных обезьян".
   Но еще более права была леди Элен, полагая, что  эти  существа  одарены
человеческой душой, хотя и находятся на  самой  низкой  ступени  развития.
Между животным и австралийцем существует  непроходимая  пропасть.  Паскаль
утверждал, что "никогда человек не  бывает  животным",  но  тут  же  с  не
меньшей мудростью добавлял: "но никогда не бывает и ангелом".
   Но в данном  случае  леди  Элен  и  Мери  Грант  опровергали  последнее
утверждение мыслителя.
   Обе сострадательные женщины вышли из фургона,  ласково  протянули  руки
несчастным созданиям и предложили  им  еды,  которую  те  с  отталкивающей
жадностью поглощали. Туземцы тем более должны были принять  леди  Элен  за
божество, что в их представлении чернокожие после смерти перевоплощаются в
белых.
   Особенное сострадание  возбудили  в  путешественницах  женщины-дикарки.
Ничто не может сравниться с участью австралийки.  Природа-мачеха  отказала
ей в малейшей доле привлекательности; это раба, которую  насильно  умыкает
грубый мужчина и которая вместо свадебного подарка получает удары "вади" -
палки своего владыки. Выйдя замуж, австралийская женщина преждевременно  и
пораз