юнга,  во  многом  очень  помог
товарищам в этой нелегкой работе.
   Затем следовало бросить якорь, а может быть даже два, за корму,  против
киля. Эти якоря должны были во время прилива снять с мели "Макари".  Такая
операция - дело нетрудное, когда судно располагает шлюпкой. Якорь  завозят
в ней на нужное место и там бросают в воду. Но на бриге не имелось  лодки,
надо было чем-то ее заменить.
   Гленарван  был  достаточно  сведущ  в  морском   деле,   чтобы   понять
необходимость бросить якорь для снятия судна, севшего  на  мель  во  время
отлива.
   - Но как это сделать без лодки? - спросил он Джона Манглса.
   - Соорудим плот из обломков фок-мачты  и  пустых  бочонков,  -  ответил
молодой капитан. - Завести якоря будет, конечно, трудно, но возможно,  ибо
якоря "Макари" невелики. Если они будут  закинуты  и  не  сорвутся,  то  я
надеюсь на успех.
   - Хорошо. Приступим к работе, Джон.
   Все матросы и пассажиры были вызваны на палубу, и  каждый  принялся  за
работу. Срубили топорами снасти, еще  удерживавшие  фок-мачту.  Мачта  эта
была сломана у топа,  так  что  марс  легко  удалось  снять.  Джон  Манглс
предназначил этот материал для постройки плота. Сбитую  марсовую  площадку
укрепили на пустых бочонках, чем дали  ей  возможность  выдержать  тяжесть
якорей. К этому плоту приделали для управления  кормовое  весло.  Впрочем,
отлив и так должен был отнести плот  за  корму,  откуда,  забросив  якоря,
легко было вернуться на судно, держась за протянутый с него канат.
   К полудню работа над плотом была  наполовину  закончена.  Джон  Манглс,
поручив  Гленарвану   руководить   работой,   сам   занялся   определением
местонахождения брига. Это дело было делом чрезвычайно важным. К  счастью,
Джон Манглс нашел в каюте Билля Галлея  ежегодный  справочник  Гринвичской
обсерватории и секстант, хотя и  очень  грязный,  но  все  же  годный  для
работы. Молодой капитан вычистил его и принес на палубу.
   Этот прибор при помощи нескольких подвижных  зеркал  давал  отображение
солнца на горизонте в полдень, то есть в тот момент, когда дневное светило
находится в высшей точке. Таким образом ясно,  что,  работая  с  прибором,
необходимо направлять зрительную трубу  секстанта  на  истинный  горизонт,
тот, на линии которого сливаются вода  и  небо.  Однако  земля  на  севере
тянулась  как  раз  в  виде   обширной   возвышенности,   которая   мешала
наблюдателю. В таком случае  подлинный  горизонт  заменяют  искусственным:
Обычно берут плоский сосуд, который наполняют  ртутью,  дающей  совершенно
зеркальную поверхность, над которой и ведут наблюдения.
   К сожалению, у Джона Манглса на борту не было ртути,  но  он  вышел  из
затруднения, заменив  ртуть  дегтем,  поверхность  которого  вполне  четко
отражает солнце. Долготу местности Джон Манглс уже знал, ибо  находился  у
западного побережья Новой Зеландии. Это было счастье, ибо  за  отсутствием
на "Макари" хронометра он не смог бы определить ее. Значит,  ему  неведома
была лишь широта. Он попытался определить ее.
   Угловая высота солнца на  горизонте  была  68ь30'.  Вычитая  полученный
"угол из прямого угла, то есть из 90ь, Джон получил  угловое  склонение  в
21ь30'. Склонение солнца в этот день, 3  февраля,  равнялось  16ь30',  так
было помечено в "Ежегоднике". Прибавив этот угол к только что  найденному,
он получил широту 38ь.
   Итак, "Макари" находился под 38ь широты и  78ь13'  долготы.  Отклонение
Могло быть незначительным в силу несовершенства прибора, но это  не  имело
значения.
   Справившись по карте Джонсона, купленной Паганелем в Идене, Джон Манглс
убедился, что авария произошла у входа в бухту Аотеа,  невдалеке  от  мыса
Кахуа, у берегов провинции Окленд.  Так  как  город  Окленд  находится  на
тридцать седьмой параллели, то, значит, "Макари" снесло на один  градус  к
северу.
   - Итак, нам предстоит переход в какие-нибудь двадцать миль - это  сущий
пустяк, - сказал Гленарван.
   - Да, пустяк, если ехать морем двадцать пять миль, но пройти  пешком  -
это долгий и трудный путь, - возразил Паганель.
   - Поэтому-то надо сделать все, что в человеческих  силах,  чтобы  снять
"Макари" с мели, - сказал Джон Манглс.
   После определения широты снова принялись за работу. В четверть  первого
начался прилив, но Джон Манглс не мог им  воспользоваться,  ибо  якоря  не
были еще заброшены. Однако он с некоторой  тревогой  следил  за  тем,  что
делается с "Макари". Не всплывет ли бриг  благодаря  приливу?  Это  должно
было решиться в течение пяти минут.
   Все ждали. Раздался легкий треск. Он происходил либо от того, что судно
начинало всплывать, либо от сотрясения его корпуса. Бриг не сдвинулся,  но
Джон Манглс не терял некоторой надежды на следующий прилив.
   Работы продолжались. К двум часам плот был  готов.  На  него  погрузили
малый якорь. Джон Манглс и Вильсон поместились  на  плоту,  предварительно
прикрепив к корме судна перлинь. Прилив отнес их на полкабельтова; тут они
бросили якорь на глубине десяти саженей. Якорь  хорошо  держался,  и  плот
вернулся к бригу.
   Теперь  предстояло  заняться  вторым,  большим  якорем.  Его   опустить
оказалось сложнее. Но плот вновь отнесло приливом, и вскоре  второй  якорь
был брошен позади первого, но уже на глубине пятнадцати саженей.  Покончив
с этим, Джон Манглс  и  Вильсон,  подтягиваясь  на  канате,  вернулись  на
"Макари".
   Канат и перлинь взяли на брашпиль, и все,  бывшие  на  "Макари",  стали
ждать нового прилива, разгар которого должен был наступить в час  ночи,  а
было лишь шесть часов вечера.
   Джон Манглс похвалил своих матросов и даже дал  понять  Паганелю,  что,
проявляя всегда столько усердия и храбрости, он когда-нибудь  может  стать
боцманом.
   Тем временем мистер Олбинет, потрудившийся в  поте  лица,  вернулся  на
кухню. Он приготовил сытный обед, который пришелся очень  кстати.  Команда
брига была голодна, и обед полностью удовлетворил всех и влил в них  новые
силы для предстоящих работ.
   После обеда Джон Манглс принял  последние  меры  осторожности,  которые
должны были обеспечить успех задуманного плана. Когда речь идет о снятии с
мели судна, то нельзя пренебрегать ничем. Порой дело срывается из-за самой
незначительной перегрузки, и тогда киль не покидает своего песчаного ложа.
   Джон Манглс уже распорядился выбросить в море большую часть товара  для
облегчения брига. Теперь  же  остальные  тюки  с  кожей,  тяжелые  длинные
деревянные брусья, запасные реи, несколько тонн чугуна для  балласта,  все
это было перемещено на корму, чтобы она своею тяжестью  помогла  подняться
форштевню. Вильсон и Мюльреди  перекатили  туда  еще  несколько  бочонков,
которые они затем наполнили водой. Пробило полночь,  когда  эти  последние
работы были закончены. Вся команда устала до изнеможения, что  было  очень
некстати, так как успех дела зависел только  от  самочувствия  людей.  Это
побудило Джона Манглса принять новое решение.
   К этому времени наступил штиль. Легкая  зыбь  едва  рябила  море.  Джон
Манглс, всматриваясь в горизонт, заметил, что ветер с юго-западного меняет
направление на северо-западный. Моряк не мог ошибаться,  глядя  на  особое
расположение облаков и на их окраску. Вильсон  и  Мюльреди  были  того  же
мнения, что и капитан.
   Джон Манглс, поделившись своими наблюдениями с  Гленарваном,  предложил
ему отложить до завтра снятие брига с мели.
   - Мои соображения таковы, - сказал молодой капитан, - прежде  всего  мы
все очень утомлены, а чтобы высвободить  "Макари",  понадобятся  все  наши
силы. Затем, в случае если нам даже и удастся снять бриг с  мели,  то  как
вести его среди подводных скал в  столь  темную  ночь?  Лучше  действовать
днем. К тому же у меня есть  еще  одно  основание  не  торопиться:  ветер,
по-видимому, станет благоприятным, и я хочу воспользоваться  этим,  чтобы,
когда прилив поднимет эту старую калошу,  ветер  дал  бы  ей  задний  ход.
Завтра, по-моему, будет дуть северо-западный ветер. Мы поставим паруса  на
грот-мачту, и они помогут нам снять бриг с мели.
   Доводы эти были настолько убедительны, что даже Гленарван  и  Паганель,
самые нетерпеливые из пассажиров, и те сдались, решено было  всю  операцию
отложить на завтра.
   Ночь  прошла  благополучно.  Установили  вахту,  главным  образом   для
наблюдения за якорями. Наступило утро. Предсказания Джона Манглса сбылись:
ветер подул с северо-запада и  вдобавок  все  более  крепчал,  что  сильно
помогало. Весь экипаж был вызван на палубу.  Роберт,  Вильсон  и  Мюльреди
заняли места наверху грот-мачты,  а  майор,  Гленарван  и  Паганель  -  на
палубе, чтобы в нужный момент поставить паруса. Грот-марса рею подняли при
помощи блока, а грот и грот-марсель оставили на гитовах.
   Было девять часов утра. До разгара прилива оставалось еще четыре  часа.
Джон Манглс использовал это  время  для  того,  чтобы  заменить  сломанную
фок-мачту временной. Это должно было дать ему  возможность  уйти  из  этих
опасных мест, как только "судно" будет снято с мели. Команда напрягла  все
силы, и незадолго до полудня фока-рея была прочно укреплена на носу  брига
в качестве временной мачты. Леди Элен и Мери Грант оказали большую  помощь
товарищам, приладив запасной парус к  фор-брам-рее.  Они  были  рады,  что
смогли поработать  для  общего  спасения.  Когда  оснастка  "Макари"  была
закончена, то хотя внешний облик брига был не очень элегантен, он  все  же
мог отлично плыть, не слишком удаляясь от берега.
   Начался прилив. По морю пошли небольшие пенистые волны. Черные верхушки
подводных скал  мало-помалу  исчезли,  заливаемые  водой,  словно  морские
животные,  прячущиеся  в  родную  стихию.  Близился  решительный   момент.
Путешественники ждали  его  с  лихорадочным  нетерпением.  Все  молчали  и
глядели на Джона, ожидая его приказаний.
   Молодой  капитан,  перегнувшись  через  поручни  шканцев,  наблюдал  за
приливом. Порой он беспокойно  поглядывал  на  сильно  натянутые  канат  и
перлинь якорей.
   В час дня прилив достиг своего наивысшего подъема. Наступил тот момент,
когда вода и  не  прибывает  и  не  убывает.  Надо  было  действовать  без
промедления.  Поставили  грот  и  грот-марсель,  и   оба   паруса   тотчас
наполнились ветром.
   - На брашпиль! - крикнул Джон Манглс.
   Это был горизонтальный ворот, снабженный  качалками,  подобно  пожарным
насосам. Гленарван, Мюльреди и Роберт с одной  стороны,  Паганель,  майор,
Олбинет - с Другой навалились на качалки, приводившие брашпиль в движение.
Одновременно  Джон  Манглс  и  Вильсон,  схватив  шесты  для  кренгования,
присоединили свои усилия к усилиям товарищей.
   - Смелей! Смелей! - кричал молодой капитан. - Дружно, все сразу!
   Под могучим  действием  брашпиля  канат  и  перлинь  натянулись.  Якоря
держались крепко.
   Чтобы добиться успеха, надо  было  торопиться.  Через  несколько  минут
должен был начаться отлив. Команда удвоила усилия.  Свежий  ветер  надувал
паруса, прижимая их к мачте.  Корпус  брига  задрожал.  Казалось,  что  он
вот-вот приподнимется. Быть может, еще последнее усилие, и бриг вырвали бы
из его песчаного ложа.
   - Элен! Мери! - крикнул Гленарван.
   Молодые  женщины  бросились  помогать  товарищам.  Брашпиль  лязгнул  в
последний раз, но бриг не двинулся. Операция не удалась. Начался отлив,  и
теперь было очевидно, что такой небольшой команде даже с помощью  ветра  и
волн не снять с мели судно.



6. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОБОСНОВАНИЯ ЛЮДОЕДСТВА

   Итак, первый способ спасения, предложенный Джоном Манглсом, не  удался.
Надо  было  немедленно  попытаться  привести  в  исполнение  второй.  Было
очевидно, что снять с рифов "Макари" невозможно, и столь же очевидно было,
что единственно правильное решение - это покинуть бриг. Ожидать  на  бриге
маловероятной помощи было не только неосторожно, но безумно. Еще  до  того
как появится какой-нибудь благодетельный  корабль,  "Макари"  обратится  в
щепки. Стоит разыграться буре или задуть с открытого моря  свежему  ветру,
как волны поволокут злосчастный бриг по песку, разобьют его, растерзают  и
разметают его обломки. И поэтому Джон Манглс стремился добраться  до  суши
еще до этой неминуемой гибели судна.
   Он предложил построить такой крепкий плот, что на  нем  можно  было  бы
перевезти на берег Новой  Зеландии  пассажиров  и  необходимое  количество
съестных припасов.
   Обсуждать было не время, надо было действовать.
   Закипела работа, ее прервали лишь с  наступлением  ночи.  Около  восьми
часов вечера, после ужина, когда Элен и Мери Грант  отдыхали  в  рубке  на
койках, Паганель и его друзья расхаживали по палубе, обсуждая  то  трудное
положение, в которое попали. Роберт  остался  с  ними.  Храбрый  мальчуган
слушал и был готов исполнить любое приказание, любое опасное дело.
   Паганель спросил  молодого  капитана,  нельзя  ли,  вместо  того  чтобы
высадить пассажиров на берег, проплыть с ними на плоту вдоль побережья  до
Окленда. Джон Манглс ответил, что это опасно.
   - А могли бы мы проплыть до Окленда на ялике?
   - Только в крайнем случае, - ответил Джон Манглс, - и лишь при условии,
что мы плыли бы днем, а ночью отстаивались бы на якоре.
   - Так, значит, подлецы, которые нас бросили...
   - Ах, эти-то! - сказал Джон Манглс. - Ну,  они  были  совсем  пьяны,  и
боюсь, что в такую  непроглядную  ночь  они  поплатились  жизнью  за  свою
подлость.
   - Тем хуже для них, - отозвался Паганель, - но тем хуже и для нас,  ибо
ялик был бы для нас очень полезен.
   - Что делать, Паганель! - вмешался в разговор Гленарван. -  Но  ведь  и
плот доставит нас на сушу.
   - А вот этого-то я и не хотел бы, - сказал географ.
   - Как!  -  воскликнул  Гленарван.  -  Неужели  нас,  людей  закаленных,
испугает  путешествие  в  каких-нибудь  двадцать  миль  после  всех  наших
злоключений в пампе и Австралии!
   - Друзья мои, -  ответил  Паганель,  -  я  не  сомневаюсь  ни  в  нашем
мужестве, ни в выносливости наших  спутниц.  Двадцать  миль  -  это  сущий
пустяк в любой иной стране,  но  не  в  Новой  Зеландии.  Надеюсь,  вы  не
заподозрите меня в  малодушии  -  ведь  я  первый  подбивал  вас  пересечь
Америку, пересечь Австралию. Но здесь я еще раз повторяю: все что  угодно,
лишь бы не путешествие по этой вероломной стране.
   - Нет, пусть любое путешествие по суше, чем верная гибель с осевшим  на
мель судном, - возразил Джон Манглс.
   - А чего, собственно, нам следует опасаться в Новой Зеландии? - спросил
Гленарван.
   - Дикарей! - ответил Паганель.
   - Дикарей! - повторил Гленарван.  -  Но  разве  мы  не  можем  избежать
встречи с ними, идя вдоль берега? К тому же  нападение  нескольких  жалких
дикарей не может устрашить десять европейцев, хорошо вооруженных и готовых
защищаться.
   - Речь идет не о каких-то жалких дикарях, -  возразил,  качая  головой,
Паганель. - Новозеландцы объединены  в  грозные  племена,  они  борются  с
английскими захватчиками и часто побеждают  их  и  всегда  поедают  убитых
врагов.
   - Так это людоеды! Людоеды! - крикнул Роберт,  а  затем  прошептал  еле
слышно; - Сестра... мисс Элен...
   - Не бойся, мой мальчик, - сказал Гленарван, желая успокоить его. - Наш
друг Паганель преувеличивает.
   - Я ничего не преувеличиваю! - возразил географ. - Роберт показал  себя
мужчиной, и я говорю с ним, как с мужчиной, не  скрывая  от  него  правды.
Новозеландцы - самые жестокие и, пожалуй, самые прожорливые  из  людоедов.
Они пожирают все, что попадется им на пути. Война для  них  не  более  как
охота на лакомую дичь, именуемую  человеком,  и  надо  признать,  что  это
единственная  война,  заслуживающая  какого-то   логического   оправдания.
Европейцы убивают врагов своих, а затем хоронят. Дикари  убивают  врага  и
затем  пожирают;  совершенно  справедливо   сказал   мой   соотечественник
Туссенель, что зло  заключается  не  столько  в  том,  что  убитого  врага
зажарят, сколько в том, что его убивают, когда он не хочет умирать.
   - Паганель, - ответил майор, - все это очень спорно, но сейчас  спорить
не время. Логично или нет быть съеденным,  но  мы  не  желаем,  чтобы  нас
съели. Но почему же христианство до сей поры не искоренило еще людоедства?
   - Неужели вы полагаете, Мак-Наббс, что все  новозеландцы  -  христиане?
Обращенных в христианскую веру очень мало, и сами миссионеры  очень  часто
являются жертвами этих скотов. Еще в прошлом году досточтимый Уолькнер был
зверски замучен дикарями. Маорийцы  повесили  его.  Их  жены  вырвали  его
глаза, они выпили его кровь, пожрали  его  мозг,  это  преступление  имело
место  в  тысяча  восемьсот  шестьдесят  четвертом  году,  в  Опотике,   в
нескольких милях от Окленда, почти на глазах у английских властей.  Друзья
мои,  понадобятся  столетия,  чтобы  изменить  человеческую  природу.  Чем
маорийцы были, тем они останутся еще на долгое время. Вся их история - это
история кровопролитий. Какое множество  матросов-европейцев  они  убили  и
съели, начиная от матросов  Тасмана  и  кончая  разгромом  "Хауса".  И  не
белокожие пробудили в них вкус к человеческому мясу. Они  еще  задолго  до
появления   европейцев   лакомились    человеческим    мясом.    Множество
путешественников, живущих среди них, присутствовали при трапезах людоедов,
когда лишь потребность в изысканном блюде толкала их пожирать мясо женщины
или ребенка.
   -  Ба!  -  сказал  майор.  -  Не  рождено  ли   большинство   рассказов
воображением путешественников? Лестно вернуться из опаснейших стран,  чуть
не побывав в желудках людоедов.
   - Допускаю, что  в  этих  свидетельствах  есть  доля  преувеличения,  -
ответил Паганель, - но обо всем этом рассказывали люди, достойные доверия,
например, миссионеры Марсден, Кендаль, капитаны Диллон, Дюрвиль, Лаплас  и
многие другие, и я верю их рассказам, я не могу им не верить. Новозеландцы
по природе своей жестоки. Когда у  них  умирает  вождь,  то  они  приносят
человеческие жертвы. Они полагают, что, принося эти жертвы,  они  смягчают
гнев умершего, - иначе этот гнев мог бы  обрушиться  на  живых,  а  заодно
вождь получает слуг для загробной жизни. Но так как, принеся в жертву этих
слуг, новозеландцы тут же пожирают их, то есть основание предполагать, что
это делается скорее из желания полакомиться  человеческим  мясом,  чем  из
суеверия.
   - Однако, - заметил Джон Манглс, - мне  кажется,  что  суеверие  играет
немалую роль в сценах людоедства. И поэтому, когда изменится  религия,  то
изменятся и нравы.
   - Милый друг Джон, - ответил Паганель, - вы затронули сейчас  серьезный
вопрос о происхождении людоедства. Что толкнуло людей на это:  религиозные
верования или  голод?  Этот  вопрос  в  данный  момент  является  для  нас
совершенно праздным. Почему существует людоедство -  этот  вопрос  еще  не
решен. Но оно существует, и это единственное, о чем мы должны думать.
   Паганель  был  прав.  Людоедство  в  Новой  Зеландии  стало  столь   же
хроническим явлением,  как  и  на  островах  Фиджи,  у  берегов  Торресова
пролива. Суеверие,  несомненно,  играет  известную  роль  в  этих  гнусных
обычаях, но часто людоедство существует главным образом потому, что дичь в
этих местах бывает редко, а голод силен. Дикари начали  есть  человеческое
мясо, чтобы  удовлетворить  терзающий  их  голод,  а  в  дальнейшем  жрецы
узаконили этот чудовищный обычай, придав ему характер религиозного обряда.
   К тому же, с точки зрения маорийцев, нет  ничего  более  естественного,
как поедать друг друга. Миссионеры нередко  расспрашивали  их  о  причинах
людоедства, о том, почему  они  пожирают  своих  братьев,  на  что  дикари
отвечали, что ведь рыбы едят рыб, собаки пожирают человеческие трупы, люди
едят собак, а собаки друг друга. У маорийцев существует даже легенда,  что
якобы одно божество пожрало другое. При наличии таких примеров  почему  им
тоже не съедать себе подобных?
   Кроме того, новозеландцы утверждают, что, пожирая врага, они тем  самым
уничтожают его духовную сущность и таким образом наследую