- Ни в одном, господин Паганель! - заявила Мери Грант.
   - Вы само совершенство! Даже чересчур совершенны!  -  смеясь,  добавила
Элен. - Ваша рассеянность была вам к лицу.
   - Не правда ли, ведь если у меня не будет ни одного  недостатка,  то  я
стану  заурядным  человеком!  -  отозвался  Паганель.  -  Надеюсь,  что  в
ближайшем будущем я  сделаю  какой-нибудь  крупный  промах,  который  всех
насмешит. Знаете, когда я ни в чем не ошибаюсь,  то  мне  кажется,  что  я
изменяю своему призванию.
   На  следующий  день,  9  января,  вопреки  утверждениям   простодушного
географа, маленький отряд с большими трудностями  совершил  переход  через
Альпы. Приходилось идти на авось, через  узкие  глубокие  ущелья,  которые
могли завести в тупик.
   Айртон оказался бы в очень затруднительном  положении,  если  бы  после
часа тяжелого пути по горной тропе перед ними неожиданно не возник  жалкий
кабачок.
   - Не думаю, чтобы кабачок в  подобном  месте  давал  бы  большой  доход
хозяину! - воскликнул Паганель. - Кому он тут нужен?
   - Да хотя бы нам, здесь  мы  получим  сведения  о  дальнейшем  пути,  в
которых мы очень нуждаемся, - отозвался Гленарван. - Войдем!
   Гленарван, сопровождаемый Айртоном, вошел в кабачок. Хозяин  производил
впечатление человека грубого, с неприветливой, отталкивающей  физиономией,
свидетельствующей о том, что он сам являлся  главным  потребителем  джина,
бренди и виски своего кабачка. Обычно его единственными посетителями  были
путешествующие скваттеры и пастухи, перегоняющие стада.
   На задаваемые вопросы кабатчик отвечал очень  неохотно,  тем  не  менее
благодаря его указаниям Айртон смог ориентироваться и сообразить, по какой
дороге следует идти.
   Гленарван отблагодарил кабатчика за его советы  несколькими  кронами  и
собирался уже уходить, как вдруг заметил наклеенное  на  стене  объявление
колониальной полиции о бегстве каторжников из Пертской тюрьмы и о  награде
за выдачу Бена Джойса: сто фунтов стерлингов.
   - Несомненно, этот негодяй заслуживает  виселицы,  -  сказал  Гленарван
боцману, прочитав объявление.
   - Для этого нужно сначала поймать его! - отозвался Айртон. - Сто фунтов
стерлингов - денежки немалые! Он не стоит их.
   - Да и кабатчик не внушает доверия, хотя у него  висит  это  объявление
полиции, - добавил Гленарван.
   - Это верно, - промолвил Айртон.
   Гленарван и боцман вернулись к фургону. Отсюда отряд направился к  тому
месту, где дорога по направлению к Люкноускому перевалу уходила  в  узкий,
извилистый проход, пересекавший горную щель. Начался  трудный  подъем.  Не
раз приходилось путешественницам выходить из фургона,  а  их  спутникам  -
спешиваться. То приходилось поддерживать тяжелую колымагу, то подталкивать
ее, то удерживать на  опасных  спусках,  то  распрягать  быков  на  крутых
поворотах, то подкладывать клинья под колеса, когда фургон катился  назад.
Не раз Айртон должен был прибегать к помощи лошадей, и без того утомленных
подъемом.
   Была ли тут виной чрезвычайная усталость или что-либо другое, но в этот
день пала одна лошадь. Она вдруг  рухнула,  хотя  ничто  не  указывало  на
возможность подобного несчастного случая.  Это  была  лошадь  Мюльреди,  и
когда он хотел заставить ее встать, то оказалось, что конь издох.
   Айртон подошел к лежавшей на земле лошади, но,  видимо,  никак  не  мог
понять причину этой внезапной смерти.
   -  По  всей  вероятности,  у  лошади  лопнул  какой-нибудь   сосуд,   -
предположил Гленарван.
   - Очевидно, - отозвался Айртон.
   - Садитесь на мою лошадь, Мюльреди, - сказал Гленарван матросу, -  а  я
сяду в фургон, к жене.
   Мюльреди повиновался, и маленький отряд, оставив труп животного в  пищу
воронам, продолжал утомительный подъем.
   Цепь Австралийских Альп не очень широка, и ширина  подножия  хребта  не
превышает восьми миль. Следовательно,  если  дорога,  выбранная  Айртоном,
действительно вела к восточному склону, то двумя сутками  позже  маленький
отряд должен был бы оказаться уже по ту сторону хребта, а  там  до  самого
моря шла совершенно гладкая дорога.
   Днем 10 января путешественники достигли самой высокой  точки  перевала,
на  высоте  двух  тысяч  футов.  Они  очутились  на  плоскогорье,   откуда
открывался широкий вид: на севере блестела зеркальная гладь спокойных  вод
озера Омео, над которым  высоко  в  небе  реяли  водные  птицы,  а  дальше
расстилались  обширные  луга  Муррея;  к  югу  разворачивалась  зеленеющая
скатерть Джинсленда - его золотоносные  земли,  высокие  леса,  весь  этот
девственный первобытный край. Природа была  здесь  еще  владычицей  и  над
водами  рек,  и  над  огромными  деревьями,  еще  не  тронутыми   топором.
Скваттеры,  встречавшиеся  там,  правда  пока  еще  изредка,  не  решались
вступать с ней в бой. Казалось, что цепь этих Альп отделяет друг от  друга
два  совершенно  различных  края,  из  которых  один  сохранял  всю   свою
первобытную красоту. Солнце в это время как  раз  заходило,  и  лучи  его,
пронизывая багровые облака, придавали более яркую окраску  округу  Муррей,
тогда как Джинсленд, заслоненный щитом гор, был окутан  смутной  мглой,  и
казалось, что вся заальпийская область погрузилась в преждевременную ночь.
Зрители, стоявшие между столь резко друг от друга отличавшимися областями,
были  сильно  поражены  таким  контрастом  и  с  волнением   смотрели   на
простиравшийся  перед  ними  почти  неведомый  край,  сквозь  который   им
предстояло пройти до самой границы провинции Виктория.
   Здесь же, на плоскогорье, устроили привал. На  следующее  утро  начался
спуск.  Спускались  довольно  быстро.  Внезапно  путешественников   застиг
жестокий град и принудил их укрыться под  скалами.  Собственно,  это  были
даже не градины, а целые куски льда размером с кулак, падавшие из грозовых
туч так стремительно, словно их выпустили из пращи, и,  получив  несколько
основательных ударов, Паганель и  Роберт  поспешили  укрыться  под  скалы.
Фургон в нескольких местах изрешетило. Против ударов столь острых  льдинок
не устояли бы даже крыши  домов.  Некоторые  градины  врезались  в  стволы
деревьев. Из опасения быть убитыми этим невиданным градом пришлось  ждать,
когда он прекратится. Это продолжалось час, затем  маленький  отряд  снова
двинулся в путь по отлогим каменистым тропам, скользким от таявшего града.
   К вечеру фургон, сильно расшатанный, но еще крепко державшийся на своих
грубых деревянных колесах, одолел  последние  уступы  Альп  среди  высоких
пихт.  Горный  проход  заканчивался  у  равнин  Джинсленда.   Альпы   были
благополучно освоены, и отданы были обычные  приказания  расположиться  на
ночлег.
   Двенадцатого с рассветом  маленький  отряд,  охваченный  неослабевающим
воодушевлением, снова двинулся в путь. Все стремились скорее добраться  до
цели, то есть до  того  места  на  берегу  Тихого  океана,  где  произошло
крушение "Британии". Только там можно  было  надеяться  напасть  на  следы
потерпевших крушение, а не здесь,  в  этом  пустынном  Джинсленде.  Айртон
настаивал, чтобы лорд Гленарван поскорее отправил "Дункану" приказ прибыть
к восточному побережью, где яхта могла быть полезна при поисках. По мнению
боцмана, надо было воспользоваться дорогой, ведущей из Люкноу в  Мельбурн.
Позднее послать гонца будет труднее, ибо  со  столицей  не  будет  прямого
сообщения.
   Это  предложение  боцмана  казалось  разумным,  и  Паганель   советовал
обратить на него внимание. Географ согласен был с тем, что яхта могла быть
полезна  при  подобных  обстоятельствах,  ибо  в  дальнейшем  сообщение  с
Мельбурном станет невозможным.
   Гленарван колебался и, вероятно, послал бы приказ "Дункану",  чего  так
усиленно добивался Айртон, если бы этому очень энергично не  воспротивился
майор.  Мак-Наббс  доказывал,  что  присутствие  Айртона  необходимо   для
экспедиции, ибо он ведь знал окрестности побережья, и если отряд  случайно
нападет на следы Гарри Гранта, то  боцман  лучше  всякого  другого  сумеет
повести отряд по этим следам, и, наконец, только он, Айртон, может указать
место  крушения  "Британии".  Словом,  майор  настаивал  на   том,   чтобы
путешествие продолжалось без всяких изменений. Он нашел единомышленника  в
лице Джона Манглса. Молодой капитан полагал, что  распоряжение  Гленарвана
легче будет переслать на "Дункан" из залива Туфолда,  чем  отсюда,  откуда
гонцу пришлось бы проехать двести миль по дикой местности.
   Майор и капитан одержали верх. Решено было ничего не  предпринимать  до
прибытия в залив Туфолда. Майору, наблюдавшему  за  Айртоном,  показалось,
что тот чем-то несколько разочарован. Но Мак-Наббс не поделился ни  с  кем
своими наблюдениями, а, по обыкновению, оставил их при себе.
   Равнины, простиравшиеся у подножия Австралийских Альп, шли еще заметным
уклоном к  востоку.  Монотонное  однообразие  пейзажа  кое-где  нарушалось
рощами мимоз, эвкалиптов и различных  пород  камедных  деревьев,  а  также
кустами растения гастролобиум грандифлорум с ярко окрашенными цветами.  Не
раз дорогу преграждали небольшие горные  речки,  точнее  -  ручьи,  берега
которых  густо  заросли  мелким  тростником  и  орхидеями.   Эти   ручейки
переходили вброд. Вдали видно было, как  при  приближении  отряда  убегали
стаи дроф и казуаров, а через кусты, словно пружинные паяцы, перепрыгивали
кенгуру. Но всадники и не помышляли об охоте, да и для истомленных лошадей
это было бы лишней нагрузкой.
   К  тому   же   стояла   удушливая   жара.   Атмосфера   насыщена   была
электричеством. Животные и люди ощущали это на себе. Все  устали  и  молча
продвигались вперед. Тишину нарушали  лишь  окрики  Айртона,  подгонявшего
измученных быков.
   От двенадцати часов до двух ехали  по  любопытному  лесу  папоротников.
Будь путешественники менее утомлены, то они, конечно, пришли бы в восторг.
Эти древовидные растения вышиной футов в тридцать были в полном  цвету.  И
лошади и всадники свободно, не наклоняясь, проезжали под  свисавшими  долу
ветвями этих гигантских папоротников, и лишь порой колесико шпоры всадника
звякало, ударяясь об стволы. Под неподвижным шатром зеленой листвы  царила
прохлада,  на  которую  никто  не  роптал.  Жак   Паганель,   как   всегда
экспансивный, несколько раз удовлетворенно вздохнул, вспугнув  целые  стаи
попугаев и какаду, поднявших оглушительную болтовню.
   Географ  продолжал  ликовать  и  восторженно  кричать,  как  вдруг  его
спутники увидели, что он пошатнулся и рухнул вместе с  лошадью  на  землю.
Неужели он упал в обморок или, того хуже, не случился ли с  ним  солнечный
удар?
   Все бросились к нему.
   - Паганель! Паганель! Что с вами случилось? - вскричал Гленарван.
   - Случилось то, что  я  остался  без  лошади,  милый  друг,  -  ответил
географ, высвобождая ноги из стремян.
   - Что, ваша лошадь?..
   - Пала, словно пораженная молнией, как и лошадь Мюльреди.
   Гленарван, Джон  Манглс  и  Вильсон  осмотрели  животное.  Паганель  не
ошибся: лошадь внезапно околела.
   - Странно! - проговорил Джон Манглс.
   - Очень странно, - пробормотал майор.
   Гленарван   был   чрезвычайно   озабочен   этим   новым   злоключением.
Действительно, в  таком  пустынном  крае  негде  было  пополнить  убыль  в
лошадях; и если налицо была эпидемия, то продолжать путь  окажется  весьма
затруднительным.
   Между  тем  еще  до  наступления  вечера  предположение  об  "эпидемии"
подтвердилось: третья лошадь - лошади Вильсона - пала и, что еще хуже, пал
один из быков. Таким образом, в распоряжении экспедиции оставалось  только
три быка и четыре лошади.
   Положение становилось угрожающим. Правда, всадники, лишившиеся лошадей,
могли, конечно, продолжать  путь  пешком:  ведь  немало  скваттеров  таким
образом только и путешествует через этот  пустынный  край.  Но  если  быки
падут и придется бросить фургон, то как быть с путешественницами? В  силах
ли они будут  пройти  пешком  сто  двадцать  миль,  оставшихся  до  залива
Туфолда?
   Обеспокоенные, Гленарван и Джон  Манглс  осмотрели  уцелевших  лошадей.
Быть может, окажется возможным предотвратить новые жертвы?  Но  осмотр  не
обнаружил на них не только признаков какой-либо болезни, но даже слабости.
Лошади были вполне здоровы и отлично перенесли  утомительное  путешествие.
Гленарван начал надеяться, что эта странная эпидемия не  потребует  больше
жертв.
   Такого же мнения был и Айртон, который  никак  не  мог  понять  причины
этого молниеносного падежа животных.
   Отряд снова тронулся в путь. По временам то  один,  то  другой  пешеход
отдыхали в фургоне. Вечером после  небольшого  перехода,  в  десять  миль,
сделали привал и расположились лагерем. Ночь прошла благополучно под сенью
древовидных папоротников, между которыми носились огромные  летучие  мыши,
столь метко названные летающими лисицами.
   Следующий день,  13  января,  был  погожий.  Падеж  скота  прекратился.
Состояние здоровья членов экспедиции по-прежнему было  удовлетворительное.
Лошади и быки хорошо справлялись с работой. В "салоне" леди Элен благодаря
непрерывному потоку  посетителей  было  очень  оживленно.  Мистер  Олбинет
усердно потчевал присутствующих прохладительными напитками, что было очень
кстати при тридцатиградусной жаре. Выпили полбочонка шотландского эля. Все
признали, что пивовары "Барклей и Кь" - величайшие  граждане  Англии,  что
они более велики, чем сам Веллингтон, никогда не варивший такого  вкусного
пива (уж таково самолюбие шотландца). Паганель пил много, но ораторствовал
еще больше и на самые разнообразные темы.
   Столь хорошо начавшийся день, казалось, должен был закончиться столь же
удачно. Отряд прошел добрых пятнадцать миль по довольно гористой местности
с  почвой  красноватого  оттенка,  и  все  надеялись  в   тот   же   вечер
расположиться лагерем на берегах Сноуи, полноводной реки, впадающей на юге
провинции Виктория в Тихий океан.  Вскоре  колеса  фургона  покатились  по
черноватой  наносной  почве,  поросшей   буйными   травами   и   зарослями
гастролобиума.
   Наступал вечер. Туман,  поднимавшийся  на  горизонте,  четко  обозначил
местонахождение реки Сноуи. Быки протащили фургон еще несколько  миль.  За
небольшим холмом дорога круто поворачивала в высокий лес. Айртон  направил
утомленных быков между высокими стволами,  погруженными  во  мрак,  и  уже
достиг опушки леса, как вдруг в полумиле от реки  фургон  завяз  до  самых
ступиц.
   - Осторожней! - крикнул он ехавшим за ним всадникам.
   - Что случилось? - спросил Гленарван.
   - Мы завязли, - ответил Айртон.
   Он подгонял быков криками и  ударами  заостренной  палки,  но  животные
увязли по колена и не могли двинуться с места.
   - Расположимся здесь лагерем, - предложил Джон Манглс.
   - Это лучшее, что мы можем сделать, - отозвался Айртон.  -  Завтра  при
свете дня легче будет отсюда выбраться.
   - Привал! - крикнул Гленарван.
   После коротких сумерек  быстро  наступила  ночь,  но  прохлады  она  не
принесла. Воздух был душен; на горизонте вспыхивали  ослепительные  молнии
отдаленной грозы.
   Кое-как устроились на ночлег в увязшем фургоне, а палатку раскинули под
темными сводами больших деревьев. Только бы не полил ночью  дождь,  а  так
можно было, не жалуясь, провести ночь.
   Айртону не без труда удалось высвободить быков из трясины, они  завязли
уже по брюхо. Он отвел  их  на  пастбище  вместе  с  лошадьми,  выбрал  им
подножный корм, что делал всегда сам. Гленарван, заметив, что в этот вечер
он проявил особое старание, тепло поблагодарил его, ибо хорошее  состояние
скота являлось теперь делом первейшей важности.
   Тем временем путешественники скромно поужинали. Но усталость  и  духота
лишали аппетита, и все нуждались не столько в пище, сколько в отдыхе. Элен
и Мери Грант, пожелав всем спокойной ночи, улеглись на свои обычные  места
в фургоне.  Мужчины  легли,  кто  в  палатке,  кто  прямо  растянулся  под
деревьями, на густой траве, что  не  представляло  никакой  опасности  для
здоровья.
   Мало-помалу все уснули тяжелым сном. Небо заволокло  большими,  густыми
тучами, делалось все темней и темней. Воздух был неподвижен. Ночную тишину
лишь изредка  нарушали  заунывные  крики  морпука,  похожие  на  печальное
кукование европейской кукушки.
   Около одиннадцати  часов  вечера,  после  недолгого,  нездорового  сна,
тяжелого  и  утомительного,  майор  проснулся.  Он  с  удивлением  заметил
какой-то неясный свет, мерцавший среди деревьев. Мак-Наббс принял его было
за распространившийся по земле пожар.
   Он встал и направился к лесу. Велико же было его  удивление,  когда  он
увидел, что источником зарева была фосфоресценция огромного  поля  грибов.
Их поры светились в темноте очень ярко.
   Майор, не будучи эгоистом, уже хотел было разбудить Паганеля,  чтобы  и
ученый полюбовался этим явлением, как вдруг остановился словно вкопанный.
   Фосфорический свет освещал весь лес на  полмили  кругом,  и  Мак-Наббсу
показалось, что какие-то тени скользят  вдоль  опушки.  Был  ли  то  обман
зрения? Была ли это галлюцинация?
   Майор бросился на землю и стал внимательно наблюдать.  Вскоре  он  ясно
увидел, как несколько человек, то нагибаясь, то снова выпрямляясь,  искали
на земле какие-то следы.
   Следовало во что бы то ни стало узнать, чего хотят эти люди.
   Мак-Наббс, не раздумывая и не  будя  своих  спутников,  пополз,  словно
дикарь в прериях, и исчез среди высоких трав.



19. НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА

   Ночь была ужасна. В два часа пополуночи полил проливной дождь и шел  до
утра. Палатка оказалась ненадежным  убежищем.  Гленарван  и  его  спутники
укрылись в фургоне. Никто не мог уснуть. Беседовали о  том,  о  сем.  Лишь
майор, кратковременное отсутствие которого  никто  не  заметил,  молчал  и
слушал. Жестокий ливень не прекращался. Можно было  опасаться,  что  Сноуи
выступит из берегов, а тогда увязший в трясине фургон оказался бы в  очень
критическом положении. Поэтому Мюльреди, Айртон и  Джон  Манглс  поминутно
ходили к реке взглянуть на уровень и возвращались, промокшие с  головы  до
ног.
   Наконец начало светать. Дождь утих, но солнечные лучи не могли  пробить
плотной пелены облаков. Огромные лужи желтоватой воды, похожие на  мутные,
грязные пруды, покрывали  кругом  землю.  Из  размытой  почвы  поднимались
горячие испарения, насыщая воздух нездоровой сыростью.
   Гленарван прежде всего занялся фургоном.  Он  полагал,  что  это  самое
важное. Принялись осматривать тяжелую повозку.  Она  глубоко  осела  среди
большой котловины в вязкой  глине.  Передок  почти  целиком  провалился  в
трясину, а задний - по оси. Вытащить эту  махину  удастся,  пожалуй,  лишь
соединенными усилиями людей, быков и лошадей.
   - Во всяком случае, надо торопиться,  ибо  когда  глина  подсохнет,  то
вытащить фургон будет еще труднее, - заметил Джон Манглс.
   - Поспешим, - отозвался Айртон.
   Гленарван, оба матроса, Джон Манглс и Айртон отправились  за  быками  и
лошадьми в лес, где животные провели ночь. Это  был  мрачный  лес  высоких
камедных деревьев. На большом расстоянии друг от друга  высились  засохшие
деревья, давным-давно сбросившие с себя  кору,  или,  точнее,  деревья,  с
которых содрали лыко, как с пробковых  дубов  во  время  сбора  пробки.  В
двухстах футах над землей торчали их чахлые кроны с переплетающимися между
собою   обнаженными   ветвями.   Ни   одна   птица   не   гнездилась    на
деревьях-скелетах, ни один лист  не  дрожал  на  сухих  ветвях,  стучащих,
словно кости. Понять, что именно вызывает эту довольно частую в  Австралии
гибель целых лесов,  будто  пораженных  какой-то  эпидемической  болезнью,
очень трудно. Ни старики  туземцы,  ни  их  предки,  уже  давно  почившие,
никогда не видели эти леса зеленеющими.
   Гленарван,  идя  лесом,  смотрел  на  серое  небо,  на  котором   четко
вырисовывались,  словно  вырезанные,  мельчайшие  веточки.  Айртона  очень
удивляло, что он не находит лошадей и быков на том месте, куда он их отвел
накануне, но стреноженны