му
человеку.
   Тот сердечно пожал ее, затем он указал  своим  гостям  дорогу,  которой
надо было держаться. Лошадей поручили Айртону и матросам.
   А путешественники, беседуя и восхищаясь окружающими видами, направились
пешком в обществе молодых людей к усадьбе.
   Скотоводческое хозяйство Патерсонов содержалось в таком  же  образцовом
порядке, в каком содержатся английские парки. Громадные  луга,  обнесенные
серой оградой, расстилались  кругом,  насколько  мог  охватить  глаз.  Там
паслись тысячи быков и миллионы баранов. Множество пастухов и еще  большее
количество собак охраняли это шумное, буйное стадо. К  мычанию  и  блеянию
присоединялись лай собак и резкое щелканье бичей пастухов.
   На востоке тянулась роща австралийских акаций и камедных  деревьев,  за
которой высилась величественная  гора  Готтем,  поднимающаяся  на  семь  с
половиной тысяч футов над уровнем моря. Во все стороны расходились длинные
аллеи вечнозеленых деревьев. Там и сям виднелись густые заросли "грэстри",
десятифутового кустарника, похожего на карликовые  пальмы,  но  с  густыми
длинными и узкими листьями. Воздух был напоен  благоуханием  мятнолавровых
деревьев, усыпанных гроздьями белых, тонко пахнущих цветов.
   К  очаровательной  группе  туземных  растений  присоединялись  деревья,
вывезенные из Европы. Тут были персиковые, грушевые,  яблоневые,  фиговые,
апельсиновые, смоковницы и даже дубовые деревья, встреченные громким "ура"
путешественников. Идя под тенью, отбрасываемой деревьями  их  родины,  они
восхищались порхавшими между ветвями птицами  с  шелковистым  оперением  и
иволгами, одетыми словно в золото и черный бархат.
   Впервые нашим путешественникам довелось увидеть  менуру  -  птицу-лиру.
Хвост ее похож на изящный инструмент Орфея  -  лиру.  Когда  она  носилась
среди древовидных папоротников и хвост ее ударял по листьям, то  казалось,
что вот-вот зазвучат  гармоничные  аккорды,  подобные  тем,  которые  царь
Амфион некогда вдохновенно извлекал из своей лиры, чудесно воскрешая стены
города Фив. Паганелю захотелось сыграть на этой лире.
   Однако лорд Гленарван не только восхищался  этими  волшебными  чудесами
так неожиданно возникшего перед ним среди австралийской пустыни оазиса. Он
выслушал рассказ молодых людей. В Англии,  среди  цивилизованной  природы,
новоприбывшие гости прежде всего сообщили бы хозяевам, откуда они  прибыли
и куда держат путь.  Но  здесь  Патерсоны,  движимые  неуловимым  чувством
деликатности, почли долгом своим прежде всего ознакомить путешественников,
которым предлагали кров, с теми, чье гостеприимство принималось.
   Итак, они поведали свою историю.
   Они были теми молодыми англичанами, которые полагают, что богатство  не
освобождает от работы. Мишель и Сенди Патерсон были сыновьями  лондонского
банкира. Когда они стали взрослыми, отец сказал им: "Вот  вам,  дети  мои,
миллионы, отправляйтесь  в  какую-нибудь  далекую  колонию,  положите  там
начало любому крупному предприятию и, работая, ознакомьтесь с жизнью. Если
вы будете удачливы, тем  лучше!  Если  прогорите,  что  делать!  Не  будем
сожалеть, что потеряли миллионы, поскольку они помогли вам стать  людьми".
Молодые люди повиновались отцу. Выбрав в Австралии колонию  Виктория,  они
решили именно там снять жатву с пущенных в оборот родительских миллионов и
не раскаялись в этом. Спустя три года их предприятие пышно расцвело.
   В провинциях Виктория, Новый Южный Уэльс и в  Южной  Австралии  имеется
более   чем    три    тысячи    подобных    имений.    Одни    принадлежат
скотопромышленникам, которые  разводят  там  скот,  другие  -  "сетлерам",
которые главным образом занимаются земледелием. До появления в этих местах
двух молодых англичан самым процветающим  имением  было  имение  господина
Жамисона. Оно простиралось на сто километров, причем  километров  двадцать
тянулось вдоль реки Парао, притока Дарлинга.
   Теперь имение Патерсонов превзошло его как по величине, так и по умению
вести хозяйство. Молодые люди  одновременно  занялись  и  скотоводством  и
землепашеством. Они с  большой  энергией  и  очень  умно  управляли  своим
огромным поместьем.
   Оно находилось вдалеке  от  больших  городов,  среди  редко  посещаемой
области Муррей, занимая пространство между 146ь48' и  147ь,  иначе  говоря
площадь шириною и длиною в пять лье,  между  Буффало  и  Готтем.  На  двух
северных концах этого обширного прямоугольника налево  вздымалась  вершина
Абердеен, а направо - вершины Хиг-Барнен. Не было недостатка и в  чудесных
извилистых реках. Успешно развивалось как скотоводство, так и  земледелие.
На десяти тысячах акров великолепно обработанной  земли  произрастали  как
туземные, так  и  привозные  растения.  Миллионы  голов  скота  жирели  на
пастбищах. Поэтому продукты этого  хозяйства  высоко  ценились  на  рынках
Каслмейна и Мельбурна.
   Патерсоны закончили свой рассказ; в конце широкой  аллеи,  по  сторонам
которой росли казуариновые деревья, показался дом Патерсонов.
   То был охотничий дом из кирпича  и  дерева,  прятавшийся  среди  густых
эмерофилис. Вокруг шла увешанная  китайскими  фонариками  крытая  веранда,
напоминавшая   галереи   древнеримских   зданий.   Окна   защищены    были
разноцветными парусиновыми навесами, казавшимися огромными цветами. Трудно
было  представить  себе   более   уютный,   более   прелестный   и   более
комфортабельный  уголок.  На  лужайках  и  среди  рощиц,  окружающих  дом,
высились   бронзовые   канделябры,   увенчанные   изящными   фонарями.   С
наступлением темноты весь парк освещался белым светом га" за от газометра,
скрытого в чаще акаций и древовидных папоротников.
   Вблизи дома нигде не было видно ни  служб,  ни  конюшен,  ни  сараев  -
ничего, что говорило бы о сельском хозяйстве.  Все  строения  -  настоящий
поселок более чем в двадцать домов и хижин - находились в четверти мили от
дома, в глубине маленькой  долины.  Хозяйский  дом  соединен  был  с  этим
поселком электрическими проводами  -  телеграфом,  обеспечивая  мгновенное
сообщение, а дом, удаленный от всякого шума,  казался  затерянным  в  чаще
экзотических деревьев.
   В конце казуариновой аллеи через журчащую горную речку  переброшен  был
изящный железный мостик. Он вел в часть парка, прилегавшую к дому.
   По ту сторону мостика их встретил внушительного вида управляющий. Двери
готтемского  дома  широко  распахнулись,  и  гости  вошли  в  великолепные
апартаменты.
   Вся роскошь, даваемая богатством, в сочетании  с  тонким  артистическим
вкусом, предстала перед ними.
   Из прихожей, увешанной принадлежностями верховой езды  и  охоты,  двери
вели в просторную гостиную о пяти окнах.  Здесь  стоял  рояль,  заваленный
всевозможными старинными и современными партитурами, виднелись мольберты с
неоконченными полотнами, цоколи с мраморными  статуями;  несколько  картин
кисти фламандских мастеров и гобелены с  вытканными  на  них  рисунками  с
мифологическими сюжетами висели на стенах. Ноги утопали в  мягких,  словно
густая трава, коврах,  с  потолка  свисала  старинная  люстра.  Всюду  был
расставлен драгоценный фарфор, дорогие безделушки,  все  это  было  как-то
странно видеть в австралийском доме. В этой сказочной гостиной,  казалось,
было собрано все, что  могло  мысленно  перенести  в  Европу.  Можно  было
подумать, что находишься в каком-нибудь княжеском замке во Франции  или  в
Англии.
   Пять окон пропускали сквозь тонкую ткань парусины мягкий полусвет. Леди
Элен, подойдя к окну, пришла в  восторг.  Дом  господствовал  над  широкой
долиной, расстилавшейся на восток до самых гор. Чередование лугов и лесов,
то тут, то там привольные поляны, вдали группа изящно закругленных холмов,
все вместе являло неописуемую по красоте картину. Ни один  уголок  земного
шара не мог сравниться с этой долиной, даже знаменитая  Райская  долина  в
Телемарке в Норвегии.
   Грандиозная панорама, пересекаемая полосами то света, то тени, ежечасно
изменялась в зависимости от солнца.
   Пока Элен наслаждалась открывавшимся  из  окна  видом,  Сенди  Патерсон
приказал управляющему распорядиться завтраком  для  гостей,  и  менее  чем
через четверть  часа  путешественники  сидели  за  роскошно  сервированным
столом. Качество кушаний и вин было выше всяких похвал, но всего  приятнее
было то радушие, с которым молодые хозяева принимали гостей. Узнав о  цели
экспедиции, хозяева горячо заинтересовались поисками Гленарвана,  и  слова
их укрепили надежды детей капитана Гранта.
   - Гарри Грант, несомненно, попал в плен к  туземцам,  поскольку  он  не
появился  нигде  на  побережье,  -  сказал  Мишель  Патерсон.  -  Судя  по
найденному документу, капитан точно знал, где  находится,  и  если  он  не
добрался до какой-нибудь английской колонии, то  лишь  потому,  что  после
высадки на берег он был захвачен в плен дикарями.
   - Точно то же случилось и с  его  боцманом  Айртоном,  -  заметил  Джон
Манглс.
   - А вам никогда не случалось слышать о гибели  "Британии"?  -  спросила
леди Элен у братьев Патерсон.
   - Никогда, миссис, - ответил Мишель.
   - А как, по-вашему, обращаются австралийцы со своими пленниками?
   - Австралийцы не жестоки, - ответил молодой скваттер, -  и  мисс  Грант
может  быть  спокойна  на   этот   счет.   Известно   множество   случаев,
свидетельствующих о мягкости  их  характера,  и  многие  европейцы,  долго
жившие среди этих дикарей, никогда не имели повода  жаловаться  на  грубое
обращение.
   - То же самое утверждал и  Кинг,  -  сказал  Паганель,  -  единственный
уцелевший из экспедиции Берка.
   - И не только этот отважный исследователь, - вмешался в разговор  Сенди
Патерсон, - но и английский солдат по имени Бакли, который дезертировал  в
тысяча восемьсот третьем году из Порт-Филиппа, попал к туземцам и прожил у
них тридцать три года.
   - А в одном из последних  номеров  "Австралийской  газеты",  -  добавил
Мишель Патерсон, - есть сообщение о том, что какой-то Морилл  вернулся  на
родину после шестнадцатилетнего плена. Судьба капитана Гранта очень похожа
на его судьбу. Морилл был взят в плен туземцами и уведен в глубь  материка
после крушения судна "Перуанка" в  тысяча  восемьсот  сорок  шестом  году.
Итак, я полагаю, что вам ни в коем случае не следует терять надежды.
   Сведения,  сообщенные  молодыми   хозяевами,   чрезвычайно   обрадовали
путешественников, ибо подтверждали слова Паганеля и Айртона.
   Когда Элен и Мери Грант удалились, мужчины  заговорили  о  каторжниках.
Патерсоны  знали  о  катастрофе  на  Кемденском  мосту,  но  бродившая   в
окрестностях шайка беглых каторжников не внушала им ни  малейшей  тревоги.
Трудно было предположить, что шайка злоумышленников осмелится  напасть  на
имение, где было более ста мужчин. К тому же немыслимо было  ожидать,  что
эти злодеи забредут в пустыню, прилегающую к реке  Муррею,  где  им  нечем
было поживиться, или что они рискнут приблизиться к колониям Нового Южного
Уэльса,  дороги   которых   бдительно   охранялись.   Такого   же   мнения
придерживался и Айртон.
   Гленарван, уступая просьбам радушных хозяев, согласился провести у  них
весь день. Эти двенадцать часов задержки превратились в  часы  отдыха  как
для путешественников, так и для лошадей и быков,  поставленных  в  удобные
стойла.
   Итак, решено было  остаться  до  следующего  утра,  и  молодые  хозяева
предоставили на усмотрение гостей программу дня, которая была  ими  охотно
принята.
   В полдень семь чистокровных коней нетерпеливо  били  копытами  землю  у
крыльца дома. Дамам подали коляску, запряженную  четвериком.  Двинулись  в
путь. Всадники, вооруженные превосходными охотничьими ружьями, скакали  по
обеим  сторонам  экипажа.  Доезжачие  неслись  верхом  впереди,  а   своры
пойнтеров оглашали лес веселым лаем.
   В течение четырех часов кавалькада объезжала аллеи и дороги  парка,  по
размерам  равного   маленькому   германскому   государству.   Если   здесь
встречалось меньше жителей, то зато все кругом  кишело  баранами.  Что  же
касается дичи, то ее было такое изобилие, что целая армия загонщиков  была
бы не  в  силах  согнать  ее  на  охотников.  Вскоре  загремели  выстрелы,
вспугивая мирных обитателей рощ и равнин. Юный Роберт, охотившийся рядом с
Мак-Наббсом, творил чудеса. Отважный мальчуган, вопреки  просьбам  сестры,
всегда был впереди  и  стрелял  первым.  Джон  Манглс  обещал  следить  за
Робертом, и Мери Грант успокоилась.
   Во время облавы подстрелили несколько австралийских  животных,  которых
даже Паганель знал только по названию. В числе этих туземных животных были
убиты вомбат и бандикут.
   Вомбат - травоядное животное, размером с барана, и мясо его превкусное.
Бандикут - животное  из  породы  сумчатых  и  хитростью  превосходит  даже
европейскую лису:  он  мог  бы  поучить  ее  искусству  красть  обитателей
птичников. Такое животное, довольно отталкивающее по виду, почти в полтора
фута  длиной,  убил  Паганель,  утверждая,  из  охотничьей  гордости,  что
животное очаровательно.
   Роберт ловко подстрелил мохнатохвостое животное, похожее  на  маленькую
лису, с черным, усеянным белыми пятнами мехом, не уступающим и куньему,  и
пару двуутробок, прятавшихся в густой листве больших деревьев.
   Но из  всех  этих  охотничьих  подвигов  бесспорно  наибольший  интерес
представляла охота  на  кенгуру.  Около  четырех  часов  пополудни  собаки
вспугнули стадо этих любопытных сумчатых животных. Детеныши мигом  залезли
в материнские сумки, и все стадо гуськом  помчалось  прочь  от  охотников.
Очень любопытно наблюдать огромные скачки кенгуру. Их  задние  лапы  вдвое
длиннее передних и растягиваются словно пружины.
   Во главе стада несся самец ростом футов в пять, великолепный  экземпляр
исполина кенгуру. Погоня продолжалась  на  протяжении  четырех-пяти  миль.
Кенгуру не проявляли признаков  усталости,  а  собаки,  не  без  основания
опасавшиеся их могучих лап, вооруженных острыми когтями, не смели  напасть
на них. Но, наконец,  выбившись  из  сил,  стадо  остановилось,  и  вожак,
прислонясь к стволу дерева, приготовился к защите. Одна из собак с разбегу
наскочила на него, но в тот же  миг  взлетела  на  воздух  и  свалилась  с
распоротым брюхом.
   Ясно было, что и всей своре не справиться с этими  могучими  животными.
Приходилось охотникам  взяться  за  ружья  -  только  пули  могли  уложить
кенгуру-исполина.
   В эту минуту Роберт едва не  пал  жертвой  собственной  неосторожности.
Желая точнее прицелиться, он настолько  приблизился  к  кенгуру,  что  тот
одним прыжком бросился на него. Роберт упал,  раздался  крик.  Сидевшая  в
экипаже Мери Грант в ужасе, не в силах произнести  ни  слова,  протягивала
руки к брату. Никто из охотников не решался стрелять в животное,  опасаясь
попасть в мальчика, но внезапно Джон Манглс, рискуя жизнью, выхватил из-за
пояса нож, бросился на кенгуру и поразил  его  в  самое  сердце.  Животное
рухнуло. Роберт поднялся невредимый. Миг - и сестра радостно прижимала его
к груди.
   - Спасибо, мистер Джон, спасибо! - сказала Мери Грант, протягивая  руку
молодому капитану.
   - Он был на моем попечении, - отозвался Джон Манглс,  пожимая  дрожащую
руку молодой девушки.
   Этим происшествием закончилась охота.
   После  гибели  вожака  стадо  кенгуру  разбежалось,  а   тушу   убитого
кенгуру-исполина увезли охотники.
   Вернулись домой в шесть часов  вечера.  Охотников  ожидал  великолепный
обед. Среди прочих яств гостям особенно пришелся по вкусу бульон из хвоста
кенгуру, приготовленный по туземному способу.
   После мороженого и шербета гости перешли в гостиную. Вечер был посвящен
музыке.  Леди  Элен,  прекрасная  пианистка,  предложила   аккомпанировать
радушным хозяевам, и те с большим чувством исполнили отрывки  из  новейших
партитур  Гуно,  Виктора  Маснэ,  Фелисьена  Давида  и  даже  произведения
непонятого Рихарда Вагнера.
   В  одиннадцать  часов  вечера  подали  чай,  который   сервирован   был
по-английски - изысканно. Но Паганель все  же  попросил,  чтобы  ему  дали
попробовать  австралийского  чаю.  Географу  принесли  бурду,  темную  как
чернила, которую приготовляют так: полфунта чаю кипятят  в  литре  воды  в
течение четырех часов. Паганель попробовал, поморщился,  но  объявил,  что
напиток превосходный. В полночь  гости  разошлись  по  удобным  просторным
комнатам, и сновидения продлили столь приятно проведенный день.
   На  заре  следующего  дня  они  распрощались  с  молодыми  скваттерами.
Сердечно поблагодарив, с них  взяли  обещание  посетить  Малькольм.  Затем
фургон тронулся в путь, обогнул подножие  горы  Готтем,  и  вскоре  домик,
словно мимолетное видение, исчез из глаз путешественников.
   Еще пять миль тянулись владения Патерсонов, и лишь в девять часов  утра
путешественники выехали за  последнюю  ограду  и  углубились  в  почти  не
исследованную область провинции Виктория.



18. АВСТРАЛИЙСКИЕ АЛЬПЫ

   Огромный  барьер  преграждал  путь  на  юго-восток.   Это   была   цепь
Австралийских  Альп  -  подобие  гигантских  крепостных  стен,  причудливо
извивающихся  на  протяжении  тысячи  пятисот  миль,  задерживая  движение
облаков на высоте четырех тысяч футов.
   Небо заволакивали облака, и солнечные лучи, проходя сквозь сгустившиеся
пары,  не  были  знойны,  таким  образом,  жара  не  очень   давала   себя
чувствовать, однако из-за все возраставшей неровности  почвы  продвигаться
было все труднее и труднее. Там и сям начали попадаться холмики,  поросшие
молодыми зелеными камедными деревьями. Дальше  потянулись  высокие  холмы.
Это уже были отроги Альп. Отсюда дорога все время шла в гору. Это особенно
заметно было по усилиям быков. Их ярмо скрипело под  тяжестью  громоздкого
фургона, они громко пыхтели, и мускулы их ног так  туго  напрягались,  что
казалось, вот-вот лопнут. Фургон трещал при неожиданных  толчках,  которых
не удавалось избежать, несмотря на всю ловкость, с которой правил  Айртон.
Путешественницы относились ко всему этому весело.
   Джон Манглс с двумя матросами, обследуя путь, ехал  несколько  впереди.
Они отыскивали среди неровностей почвы  наиболее  удобный  проезд,  точнее
говоря, фарватер, ибо продвижение фургона вперед похоже было  на  движение
корабля, плывущего по бурному морю между рифами.
   Задача была трудной, а подчас даже опасной. Порой  Вильсон  прокладывал
топором дорогу среди густой чащи кустарников. Глинистая  и  влажная  почва
словно  ускользала  из-под  их   ног.   Путь   удлиняли   частые   объезды
непреодолимых препятствий; высоких гранитных скал,  глубоких  оврагов,  не
внушающих  доверия  лагун.  Поэтому  в  течение  целого  дня  едва  прошли
полградуса долготы.
   Вечером расположились лагерем у подошвы Альп, на  берегу  горной  речки
Кобонгра, в маленькой долине, поросшей кустарником футов  четырех  вышины,
со светло-красными листьями.
   - Нелегко будет перевалить через  эти  горы,  -  проговорил  Гленарван,
глядя  на  горную  цепь,  очертания  которой  уже  начинали   теряться   в
надвигавшейся  вечерней  мгле.  -  Альпы!  Одно  название  уже  заставляет
призадуматься.
   - Не надо понимать буквально, дорогой Гленарван, - отозвался  Паганель.
- Не воображайте, что вам предстоит пересечь всю  Швейцарию.  В  Австралии
есть Пиренеи, Альпы, Голубые горы, как в Европе, но все это  в  миниатюре.
Это свидетельствует только о скудости фантазии  географа  или  о  бедности
нашего словаря собственных имен.
   - Итак, значит, эти Австралийские Альпы... - начала Элен.
   - Игрушечные горы, - ответил Паганель. - Мы не заметим, как переберемся
через них.
   - Говорите только за себя! - сказал майор. -  Лишь  рассеянный  человек
может перевалить через горную цепь и не заметить этого.
   - Рассеянный! - воскликнул географ. - Нет, я больше" уже не рассеянный.
Пусть это подтвердят наши дамы. Разве с тех пор,  как  я  ступил  на  этот
материк, я не сдержал слова?  Бывал  ли  я  хоть  раз  рассеян?  Можно  ли
упрекнуть меня в каком-нибудь промахе?