вавшие за ним до
Цаган-улы, вероятно, были выступами извилистей береговой  линии
третичной, превратившейся в озеро, впадины. На севере "Столовый
Массив" смыкался с обширной площадью мела, почти не осмотренной
нами. Здесь имелись отличные перспективы для будущих раскопок.
     Новожилов  исследовал  западные  останцы  и  нашел  в  них
множество  костей  динозавров.  Нам,  палеонтологам,   казалось
странным,   почти   невероятным,   такое   скопление   остатков
гигантских    ящеров    в    непосредственной    близости    от
местонахождения  третичных млекопитающих. Однако если вдуматься
поглубже, то не  было  ничего  удивительного:  русла  третичных
потоков,  отлагавших  "Красную  гряду", пересекли более древнее
большое русло мелового  периода.  Так  встретились  два  случая
захоронений   вымерших   животных,   по   времени   разделенные
промежутком в двадцать миллионов лет.
     В  трубу  теодолита  я  долго  обшаривал  противоположный,
северный   край  Нэмэгэтинской  впадины.  Засечки  на  заметные
вершины,  азимуты  и  углы  возвышения  для  точной   установки
раскопок  на  картах  уже  были промерены. Оставалось разыскать
Перевалочный лагерь и тем самым связать оба места главных работ
1949 года. Стекло зрительной  трубы  выхватывало  из  почти  не
различимой  глазом  дали  отдельные  промоины,  склоны обрывов,
кусты саксаула, темные впадины под обрывами -- все затуманенное
и перевернутое "вверх ногами". Часы  шли,  я  не  раз  протирал
слезившиеся  от  напряжения  глаза,  по  нескольку  раз уже был
просмотрен  каждый  километр  удаленного  бэля,   а   столб   в
Перевалочном  лагере  никак не находился. Я позвал Новожилова с
его соколиным зрением, но и тот, пробившись с полчаса, объявил,
что  ничего  не  видит.  Отчаявшись,  я  почти   примирился   с
перспективой   отказаться   от  точной  увязки  обоих  лагерей.
Внезапно  я  заметил  у  самого  края  поля  зрения   крохотную
черточку,  отличавшуюся от всего другого резкой определенностью
очертаний. Едва дыша и осторожно вращая микрометренный винт,  я
перегнал черточку в центр поля и тут убедился окончательно, что
это  был  наш  столб.  Мы  переоценили его размеры и потому так
долго мучились с поисками. На  этом  расстоянии  высокий  рельс
даже в трубу теодолита казался не больше короткой щетинки.
     Раскопки  завершались.  Кончался наш запас гипса и ящиков,
подъедались и продукты. Мы могли  бы  похвалиться  поразительно
точным  расчетом  всех  запасов, если бы это совпадение не было
случайным. Солнечные  и  холодные  дни  были  напоены  бодрящей
свежестью,  и все работали не покладая рук. Ремонт машин шел на
полный ход. Пронин после  долгих  размышлений  стянул  разбитый
картер  мотора  "Дзерена" железными лентами. Мы рассчитывали на
пресловутую прочность "ЗИСа" и надеялись, что машина дойдет  до
Далан-Дзадагада, куда "Тарбаган" подвезет новый картер.
     У  Новожилова  и  у  меня  накопилось  много геологических
наблюдений.  Теперь   загадок   "Красной   гряды"   больше   не
существовало.  В  "Красной гряде" мы открыли четыре костеносных
горизонта  и  по  смене  пород  проследили  восемь  этапов   ее
образования.  В  первом  этапе  происходил общий размыв меловых
пород.  Образовалась  узкая  котловина,  в  которой  отлагались
конгломераты  и  нижние  грубые  пески.  Скорость  потоков была
слишком велика, и  остатки  животных,  не  задерживаясь  здесь,
выносились куда-то дальше и там разрушались. Вскоре в котловине
образовалось  озеро,  скорость потоков резко упала, и они стали
приносить только тонкоотмученный материал. Отложились пурпурные
глины  без  остатков  животных,  которых  не   могли   принести
медленные (слабые) потоки.
     Затем  наступило усиление приноса с частичным размывом уже
отложенных пурпурных глин. В  бассейн  начали  поступать  кости
нижнего    костеносного    горизонта,   и   отложилась   нижняя
песчаниковая плита. Еще большее увеличение скорости  приносящих
потоков вызвало отложение гравийника и множества костей второго
нижнего   горизонта.   Течение   было  настолько  сильным,  что
размывало рыхлые гравийные осадки, оставляя нетронутыми  только
участки, сцементировавшиеся вокруг костей. Так образовался слой
конкреций   с   костями  млекопитающих.  Эти  же  потоки  несли
множество трупов крупных рыб и водяных  черепах,  погребавшихся
вместе с конкрециями.
     В следующую, пятую, фазу отложения образовались продольные
речные  русла  и  в них накопились десятиметровой мощности слои
белых песков с редкими рассеянными костями.  Шестая  и  седьмая
фазы  --  это  вновь образование сравнительно глубокого озера с
отложением в нем коричневых глин и бурых глинистых песков.  Это
отложение  было  прервано  седьмой  фазой  с усилением приноса,
отложением желтых песков и верхней песчаниковой плиты, а  также
с  костями  млекопитающих  верхнего  костеносного  горизонта. В
последнюю,  восьмую,  фазу  озерный   бассейн   распространился
гораздо  шире  прежней  узкой  котловины и достигал в ширину не
менее двадцати километров с севера на юг.
     Такова  была  геологическая   история   "Красной   гряды",
прочитанная  нами  в  смене  различных  пород и в распределении
остатков животных. Потоки, приносившие кости, текли  из  лесов,
окаймлявших  озеро  или  ранее  --  котловину. Множество мелких
древесных обломков, встреченных нами в костеносных  горизонтах,
говорило   об   этом.   По-видимому,   найденные  нами  древние
млекопитающие обитали вдоль рек на  опушках  лесов.  Попадая  в
воду, их остатки смешивались вместе с трупами речных обитателей
-- рыб  и  черепах  --  и  сносились  в  ту  котловину, которая
пятьдесят миллионов лет спустя  сделалась  "Красной  грядой"  и
вместилищем их окаменелых остатков.
     Найденные   в  "Красной  гряде"  диноцераты,  по  описанию
профессора К. К. Флерова, были представителями совершенно новой
ветви азиатских диноцерат, названных монголотериями (в переводе
с греческого --  "монгольский  зверь").  Это  были  травоядные,
размером  с крупного теленка животные, еще не потерявшие общего
облика хищника. Широкие лбы и узкие теменные гребни их  черепов
напоминали медведей. Еще большее сходство с медведями придавали
стопоходящие  когтистые задние лапы, позволявшие животным легко
вставать на дыбы. Длинные  клыки,  торчавшие  вниз  из  верхней
челюсти,  как  у современной кабарги, но гораздо более длинные,
походили на клыки саблезубых тигров.
     Другие  найденные  здесь  звери  принадлежали   к   группы
пантоламбд,  также  до сих пор известных только на Американском
материке.  Величиной  с  собаку,  они  обладали  замечательными
зубами, похожими одновременно и на зубы травоядных и на древних
насекомоядных  --  летучих  мышей.  Совершенно  новыми  были  и
черепахи, по-видимому, предки современных  тропических  черепах
Африки  и  Южной  Америки.  Недаром так привлекала нас "Красная
гряда" В ней. в самом сердце Азии. оказались скрытыми документы
наземной жизни начала кайнозойской эры,  и  эта  жизнь  была  в
общем  такой  же,  как  и  на  удаленном Американском материке.
Следовательно,   развитие   древних   млекопитающих,    вопреки
установившимся  взглядам,  было  широким  и повсеместным уже на
заре кайнозоя.
     С семнадцатого сентября ночные крики филина  прекратились.
Вместо  них  стал  раздаваться  печальный  волчий  вой. Сияющая
гобийская  красавица  луна  ущербилась,  ночи  стали   темными.
Восемнадцатого   сентября  мы  принялись  свертывать  лагерь  и
грузить  "Дзерена".  В  три   часа   дня   "Дзерен"   ушел   на
Далан-Дзадагад, чтобы не задерживать всю колонну, так как из-за
разбитого   картера   он  не  мог  идти  быстро.  Четыре  тонны
драгоценной добычи из "Красной гряды" были погружены на "Волка"
и "Кулана".  Полуторку  забили  бензобочками,  а  "Дракона"  --
тяжелым снаряжением. Как назло, "ходовой" день -- девятнадцатое
сентября   --  выдался  жарким.  Необыкновенный  палевый  туман
застлал все горы и  лег  на  бэли  котловины  Нэмэгэту  еще  со
вчерашнего   дня.   Ветер   дул   в   хвост   колонны,   моторы
перегревались, но машины  шли  довольно  быстро.  К  двенадцати
часам  достигли  родника  Даба.  В последний раз я посмотрел на
Нэмэгэту, но палевая дымка не дала мне проститься ни с ней,  ни
с Хугшо, несмотря на то, что дорога проходила у самого подножия
последней. Осталась позади и дикая серая стена Хана-Хере. Здесь
не  было  дымки, и чудовищные "Три Чиновника" с их необычайными
вырубленными формами нависли над нами в свете  низкого  солнца.
Глубокие  черные провалы, торчащие утесы, отвесные скалы... Две
западные горы с наклонной столовой  поверхностью  были  как  бы
грубо  обтесаны  с  четырех  сторон,  а восточная -- вздымалась
исполинским горбом с длинными пирамидальными ребрами.
     К четырем часам мы были в Ноян сомоне. Прощание с друзьями
и знакомыми отняло два часа, и мы дошли в свете фар  только  до
больших  песчаных  кочек, в которых отстаивался "Дракон" в 1948
году.
     Пестрые горы в  тридцати  километрах  к  востоку  от  Ноян
сомона  поразили  меня  своей  запыленностью.  Мягкими,  как бы
подернутыми  дымкой,  были  цвета  горных   пород:   малиновый,
охристо-серый,  грязно-зеленый, буро-шоколадный, красно-серый и
серовато-белый.   Причудливо   сочетались   низкие   конусы   и
выровненные  площадки перечисленных цветов, испещренные пятнами
черных камней и черно-зеленых кустов гобийского миндаля. Пыль и
песок покрывали всю местность, лежали тонким слоем  на  склонах
холмов.  В  руслах  и  долинах  песок насыпан глубоким и рыхлым
одеялом. При виде этой  картины  легкая  тревога  омрачила  мне
радость  возвращения.  Пески явно наступали на весь район наших
работ в Южной Гоби. Они заносили и область пестрых гор  у  Ноян
сомона,  и  запад  Нэмэгэтинской котловины около Цаган-улы, где
появлялись новые и новые барханы. И было приятно вспомнить, что
наша  дорога  в  Нэмэгэту  --  трудная,  трясучая,  много   раз
проклинавшаяся,   пересекает   котловину   высоко  на  бэле,  в
безопасности от несчастного нашествия.
     Мы приближались к Цаган-Дерисуни.  Знакомые  черные  холмы
были  испещрены почти горизонтальными тенями от низкого солнца.
Сочетание скопища холмов и теней создало  впечатление  какой-то
толпы,  в  быстром  беге устремленной на запад, навстречу нашей
колонне. Машины шли быстро, бензину хватило, и  мы  приехали  в
аймак  к  полудню,  снявшись  с  ночлега  в  семь  утра. Пронин
добрался благополучно и разбирал мотор, никак не ожидая нас так
скоро. Ночью  пришел  "Тарбаган"  с  бензином  и  картером  для
"Дзерена".
     Двадцать  первого  сентября мы догрузили машины, насколько
это было возможно, и  выехали  в  Улан-Батор.  За  Олдаху-хидом
внезапно  отстали "-Волк" и "Кулан". Мы долго ждали их. Равнина
в засуху была совершенно мертвой. Ни единой травинки не было на
красновато-желтой глине, покрытой серым щебнем. Ветер  поднимал
столбы  рыжей  в закатнем солнце пыли. Отставшие машины подошли
только ночью. У "Волка" сломалась крыльчатка помпы, у  "Кулана"
-- трамблер.  К  полудню двадцать второго сентября мы добрались
до  Мандал-Гоби.  Машины  остановились  у  столовой,  а  я   на
"Драконе" поехал разыскивать Прозоровского. Надо было видеть, с
какой  радостью наш кинооператор выскочил из дома, едва услышав
гул машины. Он истосковался от ничегонеделанья,  поджидая  нас.
Уже  в  полной  темноте  мы доехали до большого обо на перевале
шестьдесят восьмого километра от Улан-Батора.
     Дальше шли опасные спуски,  крутые  повороты  и  косогоры.
Шоферы  наших машин, поврежденных в долгих маршрутах, с плохими
тормозами, решили заночевать. Ледяной ветер пронизывал ватники.
Мы  разожгли  большой  костер  и,   погревшись,   расхрабрились
дотянуть  до  Улан-Батора еще сегодня на "Драконе" и полуторке.
Машины пошли от веселого костра вниз в кромешную холодную тьму.
Мгновение -- и мир перестал существовать.  Какие-то  рытвины  и
бугорки  виднелись  впереди в свете фар. На самом деле это были
спуски, подъемы и опасные косогоры, чувствовавшиеся  только  по
мотору.  Впереди  нас шла полуторка. Пыль светлой стеной летела
позади нее в свете наших фар.  Когда  полуторка  удалялась,  то
только   слабое   пятно   желтого  света  двигалось  впереди  в
необъятной тьме. И этот слабый свет  мгновенно  исчезал,  когда
машина  ныряла  под  спуск, и тогда "Дракон" двигался одинокий,
словно затерявшийся в огромной вселенной. От его сильных фар по
сторонам дороги ложился отсвет. Стоявшая за этой  чертой  тьма,
как  всегда,  казалась огромнейшим лесом. Деревья с правильными
интервалами выстроились ровной линией вдоль освещенной  дороги.
Отчетливо  виделись огромные ветви почему-то не с листьями, а с
хвоей, простертые  на  громадной,  примерно  семидесятиметровой
высоте.  Галлюцинация выдавала себя тем, что очертания деревьев
не изменялись, несмотря на быстрый ход машины.
     Еще не было часа ночи, как мы подъезжали уже к нашей  базе
в   Улан-Баторе.   Эглон   и   Рождественский   ожидали  нас  с
шестнадцатого сентября. К утру прибыли и все остальные  машины.
Последний  гобийский  маршрутб 1949 года закончился. Оставалось
вывезти базу в Далан-Дзадагаде,  а  затем  перебросить  все  на
железную дорогу в Сухэ-Батор.
     Так  закончилась  третья  палеонтологическая  экспедиция в
Монгольскую Народную Республику 1949 года.
     Еще  больше  узнали  мы  Гоби.  еще  больше  полюбили  эту
пустынную  и  суровую страну. Наивно было бы думать, что теперь
мы  покончили   с   предварительным   обследованием   гобийских
межгорных  впадин.  Огромные  пространства:  Джунгарская  Гоби,
Хони-Усуни-Гоби,   впадина   озера   Алак-нур,    Шаргаин-Гоби,
пространство   между   Далан-Дзадагадом  и  Улугэй-хидом  вдоль
границы  с  КНР  --  все  это  простиралось  на  десятки  тысяч
неисследованных  квадратных километров, которых еще не касались
колеса наших машин. Да и в посещенных местах  оставалось  много
неизвестного. Особенно на западе, где наши маршруты протянулись
лишь одной длинной ниточкой.
     Примером может служить рассказ старика арата, встреченного
нами уже  в  Улан-Баторе. Старик арат рассказал нам о "каменных
костях",  которые  он  видел  в   двух   местах   недалеко   от
Цаган-Олома,  к  востоку  от дороги на Юсун-Булак и к западу от
нее, близ Шаргаин-Гоби.  Описание,  данное  старым  аратом,  не
оставляло  никакого сомнения в полной правдивости его слов. Я и
раньше не раз замечал, что монголы, когда говорят  о  деле,  не
стремятся  что-либо  прибавить  или приукрасить. Все указания и
советы, которые мы от них получали,  были  совершенно  точными.
Таким  образом,  в  маршруте  этого  года мы прошли между двумя
интересными местонахождениями, не подозревая об их близости.  А
теперь, с сообщением старика, выяснялся новый интересный район,
смежный  вдобавок  с  Шаргаин-Гоби,  на которую я не перестаю и
сейчас возлагать большие надежды.
     Подобных сообщений  из  мест,  смежных  с  районами  наших
раскопок,  за  годы,  прошедшие  со  времени работы экспедиции,
поступило  еще  несколько.  Были  присланы  и  кости  громадных
нижнемеловых  травоядных  динозавров  --  игуанодонов и больших
титанотериев  из  Восточной  Гоби   как   раз   из   оставшейся
неисследованной   области   между   Баин-Ширэ,   Хара-Хутул   и
Эргиль-обо.
     Наступил  день,  и  я  вышел  прощаться   с   автоколонной
экспедиции,  уходившей  на  север  для погрузки и возвращения в
Советский Союз. Пронизывающий ветер  --  самый  первый  спутник
монгольских  просторов,  встречающий каждого жителя этой страны
при рождении и провожающий его при смерти,-- трепал  изодранные
тенты  машин. Последние рукопожатия, приветственные взмахи рук,
шум  дружно  заведенных  моторов...  И  вот  они  пошли   мимо:
"МГ-41-15"  --  "Тарбаган";  МГ-41-16" -- "Волк"; "МГ-41-17" --
"Дзерен"; "МГ-40-83"  --  "Дракон";  "МЛ-05-10"  --  "Кулан"  и
другие,  более  мелкие  "звери". Если вы встретите их на улицах
Москвы, доживающих свой век в честной работе,-- помяните добрым
словом и эти машины и их водителей. Это они, пробиваясь  сквозь
пыльные  бури, знойные ураганы, в жестокий мороз и сильную жару
через пески, горные  хребты,  глинистые  котловины  Гоби,  дали
возможность   советским  ученым  совершить  интересные  научные
открытия.
     Я смотрел вслед исчезавшей вдали колонне и  думал  о  том,
что  трудное  путешествие  обогатило  не только науку, но и нас
самих. В пустынной Гоби  широко  раскрыта  книга  геологической
летописи  как  бы  в  дар  человеку  за  суровость  и бесплодие
природы. У нас на зеленом,  богатом  водою  Севере  листы  этой
книги  плотно  сомкнуты  --  закрыты лесами, болотами, зелеными
коврами равнин.
     Здесь, в Гоби, как нигде, чувствуешь,  насколько  насыщена
Земля  памятью  своего  прошлого.  В  самых верхних ее слоях --
орудия,  черепки  сосудов  и  другие   предметы   человеческого
обихода.  Глубже  --  стволы  древних  растений, кости вымерших
животных. А еще ниже, в пока недоступной  нам  глубине,  таятся
древние химические элементы -- огарки звездного вещества...
     Бродя  по  бесконечным лабиринтам красных ущелий, извлекая
из-под тяжелых пластов песчаников, глин и конгломератов остатки
жизни  прошлого,  мы  все  глубже  проникали  в  великую  книгу
геологической  летописи. Трудно передать ощущение, охватывающее
тебя,  когда  кладешь  пальцы  на  желобки  в  истертых   зубах
диноце-рата,   мастодонта   или   динозавра,  сделанные  пищей,
съеденной  десятки  миллионов  лет  назад.  Или  стоишь   перед
раскопанным  скелетом  чудовищного  ящера,  стараясь  разгадать
причину  его  гибели  по  положению,  в  котором   захоронилось
животное.  Или  отчетливо  видишь  на  окаменелых  костях следы
заживших ран  --  сломанных  и  сросшихся  переломов,  отметины
странных  заболеваний.  Кажется,  что  с  глаз спадает какая-то
пелена и они глядят прямо  в  глубину  времени,  а  современная
человеческая  жизнь соприкасается с прошлым, давно исчезнувшим,
но совершенно реально осязаемым. И  тогда  приходит  отчетливое
понимание,  насколько важно познание прошлого. Без этого знания
мы никогда не поймем, как появились, как исторически  сложились
среди всей остальной жизни мыслящие существа -- мы, люди!
     Только   прикоснувшись   к  познанию  прошлого,  мы  можем
по-настоящему понять истинную ценность жизни.  Великая  история
возникновения   человека   прежде  всего  поражает  необычайной
жестокостью. Сотни миллионов лет в смене неисчислимых поколений
плескался на нашей планете океан бессмысленной,  нерассуждающей
жизни.   Невообразимое   число  самых  разных  животных  гибло,
истребляемое  голодом,  микробами,   хищниками,   стихиями.   В
последовательной  смене  поколений  происходило  приспособление
организмов  к  условиям  существования,  создание   все   более
совершенных энергетических систем жизни, приобретение частичной
независимости  от  воздействия окружающей физической среды. Как
необходимость    проявляется    через    сумму     бесчисленных
случайностей,  так  и  высшие  организмы  --  млекопитающие  --
постепенно вырабатывались из  мелких,  частных  приспособлений.
Наконец,    организм   животного   со   сложнейшими   системами
химической,  физической  и  нервной  регуляции,   биологической
защиты,   пищеварения,  воспроизведения  потомства  оказался  в
состоянии нести нагрузку в виде большого мозга. Это развитие на
нашей планете потребовало семьсот миллионов лет. Только за  это
время  исторически  сложились  животные, из которых труд и речь
создали  людей.  Самый  последний  этап  становления   человека
продолжался около двух миллионов лет.
     Убогими  и  наивными  кажутся  перед  этой  величественной
картиной религиозные легенды о мгновенном сотворении человека и
животных. Однако не менее наивны  и  предположения  современных
"ученых"-метафизиков  о  быстром,  внезапном  появлении  разных
видов,  возникающих  по  мановению  ока  из  сов