ания обрывов к югу от
колодца. Поэтому профессора хладнокровно остались  кейфовать  в
постелях, всем на зависть, а мы, наскоро выпив чаю с лепешками.
поехали на Баин-Дзак.
     Щебнистая равнина, вначале слабо всхолмленная, поднимаясь,
перешла в ровное, как плита, плато, по которому мы понеслись со
скоростью  восемьдесят  километров. Вскоре перед нами появились
красные башни главного обрыва Баин-Дзака. Я сразу же  узнал  их
-- пятнадцать  лет  тому  назад  я изучал репродукцию картины в
красках  --  фронтиспис  толстого  тома   отчета   американской
экспедиции.  Вот они: одна -- тонкая колонна -- стоит отдельно,
слева и справа -- широкие башни, отделенные ущельем  от  крутой
красной стены... Только сейчас обрывы красных песков находились
в    тени.   Тусклый   кирпично-красный   цвет   на   выступах,
сумеречно-серый в ущельях -- местность казалась  неприветливой.
Так  вот  она  Джадохта,  или Шабарак-усу,-- палеонтологическая
сокровищница американцев!
     Мы спустились с плато в котловину. Рабочие стали  набирать
воду  из  колодца,  а  мы  принялись  за  исследование  красных
обрывов. Я карабкался по дну узких ущелий, влезал на  маленькие
площадки на вершинах башен, проходил по гребням длинных стен. И
постепенно    выяснялась    картина   геологического   строения
Баин-Дзака.
     Толща красных песков, замечательно тонко  отсортированных,
прорезывалась  на разных уровнях тремя слоями белого мергеля --
следами затоплений, периодически происходивших здесь  семьдесят
миллионов  лет  назад и погребавших в выровненных дюнных песках
речной дельты кладки яиц и трупы животных. Но  нужны  были  еще
данные,   более  подробное  исследование,  чтобы  выступить  во
всеоружии научных фактов. Мы поехали  на  западную  оконечность
обрывов,  оставив  без  внимания  многочисленные  кости  мелких
динозавров, попавшиеся нам в песках нижнего  горизонта.  Белые,
рыхлые,   плохо   сохранившиеся,   эти  кости  не  представляли
серьезного интереса и могли  быть  взяты  только  после  долгой
подготовительной работы.
     В  западной  части  Баин-Дзака  мы нашли скелет маленького
динозавра, неполный череп  протоцератопса  и  кости  его  лапы.
Миллионы  маленьких  песчаниковых  конкреций  усеивали размытые
площадки песчаных холмов, были щедро насыпаны на дне  овражков.
Именно  в  этих  конкрециях  американцы  нашли  шесть маленьких
черепов древнейших млекопитающих. Мы с ожесточением набросились
на конкреции с молотками и разбили с  тысячу,  но  без  всякого
результата  --  и  немудрено! Двадцать коллекторов американской
экспедиции пересмотрели десятки и сотни тысяч пустых  конкреций
в  течение  трех месяцев, прежде чем сделать свои замечательные
находки. Наши шансы -- найти что-либо за два-три часа  --  были
ничтожно   малы.  Поэтому  мы  оставили  бесплодное  занятие  и
принялись  извлекать   и   упаковывать   найденное.   Андросов,
отделившийся  от  всех и рыскавший правее, поднялся из оврага и
подошел ко мне с хитрым, торжествующим видом.  На  его  широкой
ладони лежало отлично сохранившееся яйцо динозавра.
     -- Это  что?  -- притворился он непонимающим, держа другую
руку в кармане полушубка.
     -- Показывайте, что еще! -- весело крикнул я. Шофер извлек
еще две половинки ископаемых яиц.
     -- Ну и молодец! Пойдемте, покажите, где нашли.
     -- Так там ничего не осталось. Я кругом все разрыл киркой!
     -- Дело  не  в  этом.  Надо  знать,  в  каком   слое   они
залегали...
     Кроме   Андросова,   никто  не  нашел  целых  яиц.  Только
Лукьянова собрала  крупные  куски  скорлупы,  которые  мы  тоже
присоединили к коллекции.
     Выехав  на  дорогу,  мы  вторично спустились в котловину и
подъехали  к  буграм  плотно   слежавшихся   песков.   заросших
саксаулом.   Бугры   тянулись   на   пятнадцать   километров  и
представляли собою  заросшие  древние  дюны  около  исчезнувшей
речки.  Здесь  обитали древние люди. населявшие Гоби пятнадцать
тысяч лет назад. На выдувах между буграми встречалось множество
кремневых  орудий   и   скорлупки   страусовых   яиц,   изредка
просверленные,  как  бусины.  Американцы  в  1923  году собрали
множество орудий, но так и не завершили их  научной  обработки.
Сделать   это   надлежало   нашим   археологам,  поэтому  мы  с
энтузиазмом собирали и орудия и  кусочки  страусовой  скорлупы.
Громов  был  не  только  геолог,  но и археолог, и мы старались
доставить ему побольше материалов. Первенство и тут осталось за
Андросовым: одно из найденных им орудий --  грубый  скребок  из
темного агата -- оказалось, по определению Громова, значительно
древнее всех остальных.
     Нагрузив  машину саксаулом, на закате двинулись прямиком в
лагерь  на  Гашато.  надеясь  проследить  границу   меловых   и
третичных  отложений.  Пришлось  ехать  через бугры, засыпанные
песками склоны и сухие русла. Доблестный  "Дракон"  преодолевал
все  препятствия.  На  маленьком холме впереди вдруг вспорхнули
пустынные сычи. Я вспомнил, что орнитологи усиленно просили нас
добыть  им  гобийских  сов.  Андросов  и  рабочий  гонялись  за
птицами,  а  мне пришлось вести машину. Сычи нагло перелетали с
камня на камень на расстоянии выстрела. Стреляли и дуплетом, но
сычи так и не  были  добыты  и  плавно  снизились  за  дальними
буграми.
     Удивительно  погожими  и  теплыми были эти дни, с 12 по 16
октября! Однако наши поиски  дали  ничтожный  результат,  и  мы
должны  были возвращаться в Далан-Дзадагад. Даже слегка грустно
было покидать светлый дерисовый лог Хашиату -- это чудесное для
лагеря место. Но едва лишь лог скрылся за  первым  увалом,  как
вплотную   приступили   все   заботы   и   дела,   ожидавшие  в
Далан-Дзадагаде.
     Машины шли быстро, выздоровевший "Дзерен"  летел  впереди,
облако редкой пыли катилось за ним по дороге. Я сидел наверху с
винтовкой,  как обычно, далекий от охотничьих настроений. Рядом
на ящике, поджав под себя  скрещенные  ноги  и  устремив  вдаль
бесстрастный  взгляд,  восседал  рабочий  Павлик -- удивительно
похожий на буддийского божка. Я задумался над формами рельефа у
подножия  Гурбан-Сайхана,  видневшегося  далеко  справа,--   из
высокого  кузова  "Дракона" было удобно наблюдать. Вдруг Павлик
осторожно толкнул меня и показал на едва заметную полоску пыли,
возникшую слева, километрах в  двух  от  дороги.  Там  цепочкой
мчались  наперерез своему тезке дзерены. Пронин увеличил ход до
предела. Как и все спасающиеся бегом травоядные, дзерены должны
обязательно пересечь дорогу движущемуся близ них предмету.
     Этот  тысячелетиями  выработанный  инстинкт  появился  как
приспособление   в   борьбе   с   волками.  Волки,  охотясь  на
быстроногих животных, которых они не могут взять  ни  скоростью
бега, ни выносливостью, разделяются на две партии -- загонщиков
и засаду. Загонщики гонят добычу к месту, где спряталась засада
и  там внезапно перед уже утомившимися животными вырастает цепь
свежих врагов. Таким же способом охотятся и львы на  антилоп  в
саваннах  Африки. Пожалуй, это единственный прием, доставляющий
победу  хищникам  на   открытых   пространствах.   Дзерены   --
быстрейшие  животные мира, не считая гепардов. Скорость их бега
на пределе достигает восьмидесяти пяти километров в час.  в  то
время как гепарды -- длинноногие леопарды -- развивают скорость
до  ста десяти километров в час. Мы не наблюдали такой скорости
по той простой причине, что  ездили  на  грузовиках,  но  можем
утверждать,  что  дзерен в состоянии обогнать машину, идущую со
скоростью семьдесят километров в час. Однако так бежать  дзерен
может лишь очень недолго -- два-три километра.
     Быстрейшие животные вовсе не были умнейшими: их стремление
во что  бы  то  ни  стало  пересекать  дорогу  автомобилям было
гибельным.  Несущийся  полным  ходом  автомобиль   и   скачущее
наперерез   ему   стадо  дзеренов  неминуемо  сближались.  Если
водитель  правильно  рассчитывал  ход,  то  дзерены  пересекали
дорогу  очень  близко  от машины и падали жертвами стрельбы Так
случилось и на этот раз:  полуторка  круто  затормозила.  Эглон
облокотился  на  кабину  --  выстрел,  и  самый большой козел с
толстыми рогами с ходу рухнул на щебень. Стадо дзеренов, описав
крутую дугу. мчалось мимо нас на расстоянии выстрела.  Андросов
выскочил из кабины и попросил у меня винтовку По черной равнине
замелькали  огоньки Дело в том, что к нашим винтовкам был выдан
комплект патронов со  странными,  неизвестными  нам  пулями  не
трассирующие,  не  разрывные  и  не зажигательные, они давали в
момент удара далеко видимую оранжевую вспышку.
     Андросов расстрелял обойму, я  подал  ему  вторую  Дзерены
замедлили бег и пошли неторопливо, почти шагом, будто издеваясь
над  охотником  Андросов облокотился на крыло машины и, неловко
выстрелив,  разбил   себе   губу   антабкой,   очень   неудобно
навинченной  на  прикладе  с  внутренней стороны. Я посоветовал
прекратить пальбу Но все  же  охота  оказалась  удачной,  и  мы
пополнили свой рацион, состоящий в основном из консервов свежим
мясом
     Андросов  переживавший  свою  неудачу, жаждал смыть с себя
позор, как я ни доказывал, что никакого позора не было: дзерены
находились на очень большом расстоянии на котором  можно  бить,
только идеально зная винтовку Мы обменялись местами, и Андросов
засел в кузове, сжимая винтовку. Я свернул козью ножку задымил.
и  Громов  с воплем схватился за щеку -- задувавший через щиток
ветер отнес в его сторону махорочную искорку
     -- Сел тоже, дарга,--  заворчал  профессор  хорошо,  когда
шофер не курит!
     -- Это вам хорошо, а не шоферу. Андросов жаловался, что вы
его совсем задушили. Я бы на его месте отомстил!..
     -- Как  же  должен шофер отомстить? -- Ну. "приложить" вас
как следует, что ли! -- рассмеялся я, не  подозревая,  что  мне
самому придется быть исполнителем приговора.
     Дорога  была  хороша. "Дракон" несся почти без тряски, как
по асфальту, расстояние в девяносто километров до аймака быстро
сокращалось. Вблизи ключа Андросов наклонился  сверху  к  моему
окну.
     Вы или прибавьте хода, или сбавьте, а то лошадь убьется.
     Справа  от  машины,  выбиваясь  из  последних сил, мчалась
коняга,  верная  тому  же  травоядному  инстинкту   пересечения
дороги.
     Я  прибавил  газ,  "Дракон" рванулся вперед, и побежденная
лошадь остановилась. Дорога резко отвернула, огибая  холм...  И
вдруг  перед машиной оказалась яма. Тормозить было поздно, да и
в таких случаях даже вредно. Нос машины взвился вверх, клюнул и
еще сильнее подпрыгнул. Я усидел, вцепившись в руль, а  Громова
подбросило  в  воздух  и  ударило головой о кабину В тот же миг
рассыпались  кругом,  будто  вытряхнутые  из   мешка,   трубка,
карандаши,   записные  книжки,  анероид,  фотоаппарат,  спички,
портсигар, бинокль, фляжка, какие-то ножи, зубочистки,  катушки
ниток.  Я  не  представлял  себе,  что из одного человека может
высыпаться в одно мгновение такое количество вещей.
     Долго  после  этого  оскорбленный  профессор  поносил  мое
шоферское искусство!..
     И  опять  мы  за высокой стеной дома, под белым матерчатым
потолком. Опять стоят рядами  складные  койки,  горят  вечерами
свечи  за длинным столом, освещая склоненные за работой головы.
Много  уже  перечувствовано  и  передумано  в  этих  стенах   в
короткий, но насыщенный впечатлениями месяц...
     Вечером местные жители заполнили дом. Койки были сдвинуты,
на столах  разложены еще не упакованные находки. Орлов и Громов
читали жителям аймака лекции по палеонтологии и геологии. Я  не
раз  замечал:  для  самых неподготовленных слушателей эти науки
всегда оказываются интересными. С одной стороны ясная  каждому,
осознанная    еще    первобытными    рудокопами    практическая
применимость науки. С другой -- только астрономия,  геология  и
палеонтология   открывают   необъятные  перспективы  времени  и
пространства, исторического развития нашего мира в  прошлом,  а
следовательно,  и  его  возможного  будущего. Но астрономия для
глубокого понимания требует серьезной подготовки,  в  то  время
как  высшие  достижения  геологии  объяснимы  в простых словах.
Заинтересованные,  с   блестящими   от   любопытства   глазами,
слушатели  засыпали  нас  градом  вопросов,  засиделись  у  нас
допоздна, и на следующий день лекции пришлось повторять...

     Глава пятая. ПУТЬ НА ВОСТОК

                 Верблюд без шеи, без ног, за холмы идет
                (дорога).
                                       Загадка

     Восемнадцатого октября прибыл из Улан-Батора  "Смерч".  Мы
прочитали   письма,   узнав   новости   с  Родины,  просмотрели
двухнедельной давности газеты и стали собираться в путь.  Ветер
угрюмо  ревел  за стенами, клочья серых туч стремительно летели
на юго-восток. Завтра нам предстояло навсегда  покинуть  уютное
убежище  и  снова  пуститься,  как в океан, в открытую холодную
Гоби. Мы должны  были  пройти  поперек  Гоби  больше  восьмисот
километров  с  запада  на восток, до аймачного центра Восточной
Гоби -- Сайн-Шанды ("Хороший  неглубокий  колодец").  На  такое
расстояние  нечего было и думать найти проводника. Знающие люди
после нескольких совещаний в аймаке и айкоме  посоветовали  нам
идти  ближе  к  северной  окраине  гобийской  зоны.  В двухстах
пятидесяти километрах  на  север  от  Далан-Дзадагада  когда-то
находилась автомобильная станция Шарангатай ("Желтая равнина").
Шарангатай был соединен телеграфом с Сайн-Шандой и пограничными
пунктами.   Теперь  от  станции  не  осталось  и  следа,  линия
заброшена на участке от  Шарангатая  до  монастыря  Улу-гей-хид
("Строгий  монастырь"),  но  столбы,  местами с проволокой, еще
стоят. По этим столбам мы без ошибки доберемся до  Улугей-хида,
а там и до Сайн-Шанды.
     Это предложение было принято как самое удачное. Возражения
шоферов, что вдоль столбов может не оказаться дороги, пригодной
для передвижения  автомобилей,  я  отвел.  Столбы при постройке
линии должны были подвозиться на чем-то, даже если их подвозили
на  верблюдах  --  верблюжья  дорога  для  полуторок   годится.
Небольшие  участки песков, пухлых глин или крутых гор мы всегда
сможем объехать, не теряя из виду линии столбов.
     Передовым  назначили  "Дзерена"  вместо  потерявшего  свою
прежнюю  лихость  "Смерча". Наверху "Дзерена" заседала коллегия
"проводников",  состоявшая   из   Эглона,   Данзана   и   меня.
"Проводники"     были     несколько     смущены    предстоявшим
восьмисоткилометровым путем, но  виду  не  показывали  и  бойко
огрызались на колкости профессоров.
     "Дракону"  поручили вывозку базы и коллекций в Улан-Батор.
Туда с первым  же  рейсом  отправлялась  Лукьянова  --  главный
квартирмейстер.  На  ней  лежала важная обязанность подготовить
зимнюю базу, так как  нам  предстояло  работать  в  Монголии  в
начале зимы.
     Темнело.  Я  медленно обошел весь дом, проверяя, не забыто
ли чего-нибудь. Два цирика  разобрали  старую  юрту,  служившую
кухней.  Не раз в особенно холодные вечера мы собирались сюда в
тесный кружок, грелись, курили и рассказывали разные истории. В
правой стороне двора упаковывали коллекции,  тут  же  на  стене
Эглон сушил шкуры и рога дзеренов, левее, у входа, стояли бочки
и баки с водой. Крыша дома нависала над проходом, превращая его
в  туннель.  Я прошел по этому темному туннелю в кладовую через
дверь в задней  стене  дома.  Испорченные  покрышки  и  камеры,
разбитые  аккумуляторы,  поломанные  рессоры  лежали  в углу. У
стены высился штабель ящиков -- научная добыча нашей экспедиции
-- все еще добрые три тонны, хотя и "Дракон"  был  нагружен  до
отказа,  и "Смерч" свез в Улан-Батор одну партию. Правее лежали
мешки с мукой, крупой. тюки с уже ненужным снаряжением.
     Для  путешественника  склад  экспедиции,  всегда  обладает
какой-то   притягательной   силой.  Должно  быть,  совокупность
снаряжения, продуктов, инструментов, приведенная в  готовность,
дает  ощущение прочного фундамента, обеспеченности выполняемого
дела. И сейчас каморка, заставленная всеми этими вещами, вместе
с научными сокровищами, с трудом добытыми  из  безвестных  гор,
показалась  мне  уютной.  Я  прикинул объем подлежащего вывозке
имущества и со смутным сожалением  вышел.  Временный  дом  наш,
обиталище  кучки  советских  людей  на  окраине аймака, посреди
огромной пустынной равнины,-- завтра его у нас больше не будет.
     Эглон разбудил меня в полной темноте и поднял обоих  наших
водителей.  В  морозном  мраке  загорелись  факелы  --  начался
разогрев машин. Андросов с Лукьяновой как  остающиеся  готовили
чай. Мы, уезжающие, поспешно сворачивали и увязывали постели.
     После  кружки  горячего чая "душа осмелела", как выразился
Пронин. Мы надели полушубки,  натянули  кое-как  дешевые  козьи
дохи.  сшитые на людей много меньшего размера, и превратились в
косматых  и  неуклюжих  страшилищ.  В  кузове,   на   скамейке,
составленной  из  покрытых  кошмой  ящиков,  я  уложил  сумку с
картами и полевыми дневниками, повесил  на  шею  бинокль,  ФЭД,
между  колен  зажал  винтовку  --  таково было снаряжение члена
коллегии проводников.
     Кряхтя,  взбирались  два  других  проводника  --  Эглон  и
Данзан.  Громов уселся в кабину, разложив свои записные книжки,
компас, трубку. Только Орлов, по обыкновению, копался  в  своем
чемоданчике  на  крыле  "Смерча".  У нашего Юрия Александровича
была  удивительная  потребность  --  брать  с  собой  в  кабину
множество  ненужных  вещей.  Как мы ни уговаривали его передать
все  тючки  и  чемоданчики  наверх,   где   сидели   бдительные
оруженосцы  --  наши  рабочие,  профессор  упорно отнекивался и
ехал, обложенный своим скарбом.
     Эглон выпалил из дробовика, Орлов засуетился и  кинулся  в
кабину,   Андросов   ответил  тоже  выстрелом,  стоя  у  своего
"Дракона".
     В серых морозных сумерках мы повернули  на  улан-баторскую
дорогу  и  понеслись на север. Нам нужно было проехать до Холод
(Холт) сомона и  оттуда  повернуть  на  Шарангатай.  Близко  от
аймака  находилась  большая  глинистая  котловина. Клубы густой
пыли взметнулись от колес машин,  и  показалось  психологически
странным  связать  мороз с освещенной яркими лучами восходящего
солнца пылью самого  летнего  вида.  Впоследствии  я  привык  к
этому, обычному для Монголии, явлению.
     Бесконечной  лентой  летела навстречу знакомая, наезженная
дорога,  ставшая  при  высоко  поднявшемся  солнце  еще   более
однообразной  и серой. Резкие черные круги выделялись там и сям
на равнине. Это диски автомобильных колес, главным  образом  от
ЗИСа-5,  разбросанные  беспечными  монгольскими  водителями  во
время войны по всем главным дорогам республики. Диски  заменили
теперь   классические  верблюжьи  кости,  когда-то  обрамлявшие
караванные пути. Конечно, кости встречались гораздо чаще, диски
разбросаны на больших расстояниях,  но  и  скорость  автомашины
несравнима со скоростью каравана. Таким образом, в конце концов
впечатление одно и то же...
     Оставив  в  развалинах монастыря Олдаху-хид приветственное
письмо и маленькую бутылочку со "шкаликом"  для  Андросова,  мы
поспешили дальше. Хотелось до темноты достигнуть старой дороги,
чтобы с утра ехать по определившемуся пути. Но судьба рассудила
по-другому.
     Проехав  Холод  сомон,  мы  остановились на месте, заранее
установленном по карте для поворота с  дороги,  и  стали  ждать
отставший  "Смерч".  Ждали  его  целый  час  и  поехали  назад,
километров  двенадцать,  где   нашли   машину   в   беспомощном
состоянии,  с  замкнувшимся  накоротко  аккумулятором.  Чинили,
тащили на буксире и бились так до темноты. Пришлось  встать  на
ночлег в трех километрах к югу от сомона. Отъехали с километр в
сторону  от  дороги.  Набрали  аргала,  зажгли костер и при его
свете разобрали аккумулятор. Ветер, вначале  помиловавший  нас,
зашумел  на  открытой  равнине.  Чаю  напились  под  прикрытием
машины, затем каждый  поставил  себе  койку,  где  понравилось.
Защиты  от