дующий день  появились
большие  прорывы,  временами  позволявшие увидеть горы. Удалось
рассмотреть  Нэмэгэту,  Гильбэнту,  Сэвэрэй  и,   стало   быть,
ориентироваться.  Ихэ-Богдо  неожиданно показалась вся в снегу.
Вот  какова  была   причина   свирепого   северного   ветра   и
необычайного холода в огненном Ширэгин-Гашуне!
     Двинулись  на  юг,  и  внезапно, как из-под земли, выросла
черная голова сфинкса. Через полчаса мы  карабкались  по  спине
легендарного  чудовища,  а кинооператор снимал это восхождение.
Останец Цундж был совсем не таким  большим,  как  описывал  его
Чудинов  и  каким  он  казался  в  бинокль.  Высота  сфинкса не
превышала двенадцати метров, длина --  тридцати.  Эта  случайно
образовавшаяся в результате размыва скала песчаника была похожа
на  лежащего  с  вытянутыми передними лапами и поднятой головой
льва. Сходство,  в  особенности  в  некотором  отдалении,  было
совершенно  поразительно.  У  самых  "лап" Цунджа я нашел грубо
отделанное доисторическое орудие из очень темного кремня.
     Отсюда  начались  поиски  примет  Чудинова.   Нашли   чуть
заметную  тропу,  спускавшуюся  на  дно  котловины  по широкому
сухому руслу через подобие ворот в красных  обрывах.  Справа  и
слева  шли гряды причудливых размывов, внизу щетинился саксаул,
и еще дальше, в самом низком участке котловины, краснели пухлые
глины.  Напротив  виднелся  обрыв  Цзун-Ширэ   и   поодаль   --
Барун-Ширэ.
     Все  совпадало  с  приметами,  на  которых  так  настаивал
Чудинов. Оставалось отыскать  колодец,  легендарные  пещеры,  а
затем  и  кладбище динозавров. Мы спустились на "Козле" вниз по
сухому руслу, пересекли саксауловую рощу и на ее южной "опушке"
среди гигантских песчаных кочек по пятнадцати метров высотой  в
зарослях   тамарисков   нашли   колодец  с  чистой,  но  тухлой
минерализованной водой. Он был закрыт козлиной шкурой и завален
стволами саксаула. Мы набрали  воды  для  машин  и  проехали  к
западу.  В изрытых и крутых обрывах обнаружили несколько пещер,
из них три глубокие и длинные. Однако пещеры представляли собой
простые промоины карстообразного  типа  в  известково-глинистых
песчаниках,   и,   видимо,   весьма   недавние.   Ждать   здесь
археологических находок не приходилось. Итак, пещеры и  колодец
нашлись,  теперь  дело  было за динозаврами, то есть за главной
целью нашего путешествия.
     За два  дня  --  двадцать  четвертого  и  двадцать  пятого
августа  --  мы  исследовали  всю  северную  часть  дна впадины
Ширэгин-Гашун. На первых же низких буграх  из  красных  глин  и
конгломератов  валялись  кости  конечностей мелких динозавров и
обломки  панцирей  черепах.  В  группе  более  высоких   холмов
Прозоровский  обнаружил  отдельные,  сильно выветрившиеся кости
конечностей утконосых динозавров. В  залегавших  ниже  слоистых
оранжевых  пестрых  песках  Рождественский сделал замечательную
находку -- полный череп с частью скелета и  панциря  крокодила.
После   научной   обработки   этот  крокодил  оказался  предком
современных   аллигаторов.    Таким    образом,    находка    в
Ширэгин-Гашуне   говорила,   что   аллигаторы   --   азиатского
происхождения и что  современный  китайский  аллигатор  древнее
американских   и  является  потомком  древней  ветви  азиатских
крокодилов.
     У крайнего северного останца я нашел рассыпавшийся  скелет
гигантского  динозавра  -- зауропода, а Рождественский -- кусок
черепа  панцирного  динозавра  --  очень  редкого  в   Нэмэгэту
анкилозавра.  Мы  обошли  все  бугры,  останцы  и  участки  дна
впадины. Нашлось много  сильно  разрушившихся  крупных  костей,
обломков черепов и челюстей, но нигде не было больших скоплений
и вообще сколько-нибудь хорошо сохранившихся скелетов. Недалеко
от  колодца я наткнулся на сильно разрушенный череп и несколько
громадных костей. Кости залегали в крепких футлярах железистого
песчаника, растрескавшихся от выветривания и заключавших в себе
уже  только  костяную  труху.  Вероятно,  это  и  было   место,
обнаруженное Чудиновым.
     Ширэгин-Гашун  был несравненно беднее Нэмэгэту. Рассеянное
залегание  костей   невыгодно   для   раскопок,   хотя   здесь,
несомненно,  можно  было  добыть  не  тронутые  выветриванием и
хорошо   сохранившиеся   кости.   Для    постановки    раскопок
местонахождение    приходилось   признать   нерентабельным   по
сравнению   с   Нэмэгэту.   Теперь   наш   долг   в   отношении
Ширэгин-Гашуна  можно  было  считать  выполненным,  и  мы могли
возвращаться  назад.  В   последний   день   Рождественский   и
Прозоровский поехали на "Козле" к холмам Чоноин-Шорголга, чтобы
достичь западного конца барханов Хонгорин-Элисун ("Светло-рыжие
пески")  и  заснять их на кинопленку. Мы с Прониным проехали на
"Дзерене" к югу и  продолжали  исследование  центральной  части
Ширэгин-Гашуна.  Заросли  саксаула  здесь  отличались особенной
густотой: саксауловый лес  казался  огромным  и  величественным
среди  окружавшего  мертвого  простора.  Я собрал замечательные
пустынные многогранники, до сих пор не  известные  ни  в  какой
геологической   коллекции.   Огромные   кости   динозавров   от
выветривания распались на  продолговатые  куски.  Эти  кусочки,
обточенные  ветром  с  песком,  приняли пирамидальную форму. Не
менее интересны  были  находки  доисторических  орудий  из  еще
невиданного голубого зернистого кремня.
     Рождественский  с  Прозоровским  заблудились  в барханах и
приехали поздно ночью и то  благодаря  искусству  Александрова,
сумевшего  в  темноте  провести  машину по очень трудному пути.
После ночных  передряг  мы  выехали  в  обратный  путь  лишь  в
полдень.  Опять  безбрежные поля щебня и гальки стелились перед
нами в потоках и столбах горячего воздуха. Непогода окончилась:
нещадный зной  повис  над  котловиной.  Мы  очень  своевременно
покончили    с   Ширэгин-Гашуном;   предполагавшийся   "подвиг"
превратился в нормальную и вовсе не трудную работу.  Как  после
этого   было   не   благословлять   присутствие   кинооператора
Прозоровского!
     Зной становился все сильнее,  редкие  ящерки-круглоголовки
влезли  на  кустики,  ища  спасения от жара накалившейся почвы.
Серые  призрачные  тени  появились  в   мареве   слева,   мчась
наперерез.   Машины  шли  быстро,  тени  превратились  в  стадо
куланов. Рождественский и Александров  дружным  залпом  свалили
хорошо  упитанного  самца  --  подарок работникам на раскопках,
куда мы прибыли, потратив на весь путь из Ширэгин-Гашуна  всего
четыре с половиной часа!

     Глава одиннадцатая. РАЗГАДКА "КРАСНОЙ ГРЯДЫ"

                  Именно делите мир не по северу и по югу,
                  не по западу и по востоку, но всюду
                  различайте старый мир от нового!
                              Наставление из тибетских сказок

     В   лагере   нас   встретило  необычайное  многолюдство  и
приветственная стрельба. Только что  прибыл  Малеев  с  "Могилы
Дракона", вернулись Эглон с Лукьяновой из Наран-Булака.
     Ян   Мартынович,   сияющий  и  торжественный,  вручил  мне
письменный рапорт об  успехе  раскопок  в  Наран-Булаке.  Нашли
несколько  черепов  и  челюстей  диноце-ратов, невиданную целую
черепаху  и  другие  сокровища.  Давно  я  не  испытывал  такой
радости.   Тайна  "Красной  гряды"  раскрылась,  уступая  нашим
упорным трудам. Новая фауна древнейших млекопитающих, черепах и
даже рыб нижнего эоцена  --  эпохи  начала  третичной  системы,
закончившейся  около сорока миллионов лет тому назад, открылась
глазам ученых. Следовательно, все красные отложения центральной
гряды Нэмэгэтинской котловины были эоценовыми,  то  есть  очень
важными  для  отечественной  палеонтологии, потому что на нашей
Родине породы этого возраста очень  редки.  Нашим  долгом  было
продолжать раскопки и поиски.
     Место,  где  мы  вынужденно  поставили Перевалочный лагерь
(именно вынужденно, без выбора),  оказалось  открытым  страшным
ветрам, дувшим вдоль Нэмэгэтинской впадины. В лагере на "Могиле
Дракона"  ветер  чувствовался не так сильно, но здесь он дул по
целым неделям и сильно раздражал нас. Без  прикрытия  буквально
ничего  нельзя  было  делать. При курении за воротник и в глаза
летели  жгучие   искры,   при   чтении   рвались   немилосердно
трепавшиеся страницы, при еде миска с супом была полной песку и
пыли.  Беспрерывная вибрация натянутой палатки очень надоедала,
но еще больше мешала  въедливая  тонкая  пыль,  желтым  туманом
стоявшая  внутри. Я изобрел себе другой род жилища. Из остатков
фанеры и обрезков досок мы сколотили  небольшую  будку,  такую,
чтобы  в  ней  едва-едва  можно  было поместиться. Эта будка на
ветреном  юру  лагеря  оказалась  очень  уютной.  Не  раз  сюда
собиралось  "местное  население"  послушать  патефон,  пописать
дневник или привести в порядок аппараты и приборы. Поставленная
на  краю  обрыва  будка  удерживалась   четырьмя   проволочными
растяжками, противостоявшими самым злобным шквалам. Опыт удался
как  нельзя лучше: будка была гораздо лучше защищена от ветра и
песка, чем палатка. Позднее мы сделали в будке задвижную  дверь
и поставили двойную, не прогреваемую солнцем крышу. Такие будки
я  могу горячо рекомендовать для продолжительной лагерной жизни
в Гоби. Как часто во время ранних  осенних  ночей,  в  холодном
мраке  и  реве ветра я сидел в своей будке за пишущей машинкой,
звук которой заглушался ветром, и  не  мешал  никому  в  спящем
лагере.  С  одной  стороны  вдоль  стенки,  на ящиках с ценными
приборами и патронами,-- доски, на них -- постель. Напротив  --
столик  с  двумя  подсвечниками.  По стенам -- узенькие полки и
гвозди, на которых размещено научное имущество -- фотоаппараты,
бинокли. В углу -- винтовка, а  по  другой  стенке  --  вьючные
чемоданы    с    документами.    Над   столом   на   стене   --
табель-календарь, график  движения  машин  и  таблица  ракетной
сигнализации.  В  общем,  вполне  приспособленная  для работы и
отдыха каюта...
     Наступил сентябрь, ночи становились  необычайно  холодными
даже  для  Гоби  в  это время года. Мы не рассчитывали на такой
сильный холод и не  оборудовали  палатки  переносными  печками.
Единственной  отрадой  работавших  на  "Могиле  Дракона"  стала
кухонная палатка. У нас в Перевалочном лагере и этого не  было.
Днем  во  время  работы  мы  забывали  о ночном холоде, но едва
только солнце закатывалось, как  он  подступал  --  неумолимый,
неизбежный.  Крепко  досталось  мне  в одну из ночей четвертого
сентября. Мы с  Новожиловым  определяли  истинный  меридиан  по
звездам   с   помощью   теодолита.  Звезды  никак  не  "хотели"
сходиться. К четырем часам мы закоченели так, что  едва  смогли
закончить   наблюдения.   Новожилов   принес  изготовленную  им
"целебную" тинктуру -- крепчайшую  водку,  настоянную  на  семи
сортах  полыни.  С  помощью  этой  зеленой  жидкости  ужасающей
ядовитости и горечи нам удалось согреться.
     Работа шла споро, как  заведенные  часы.  Машины  даже  из
самых  дальних  рейсов в Улан-Батор прибывали точно по графику.
Новожилов совершил несколько поездок  на  "Козле"  в  котловину
Обручева  и  на  западный конец Бумбин-нуру ("Банка-Хребет"). К
сожалению, выделить ему  в  помощь  грузовую  машину  никак  не
удавалось,   а  кратковременные  наезды  на  одном  "Козле"  не
принесли  серьезных  результатов,  кроме  общей   ориентировки.
Интересным было открытие Новожиловым резко смятых красноцветных
костеносных пород с северной стороны Алтан-улы. Слои песчаников
были  резко загнуты вверх и поставлены вертикально, параллельно
оси  хребта,  показывая  тем  самым  направление   и   характер
поднятия.
     Рождественский  отправился  в  дальний  маршрут  в Номогон
сомон ("Тихий сомон") на юг от Далан-Дзадагада. Еще в 1946 году
мы  слыхали  о  нахождении  там  "драконовых  костей".   Однако
Рождественский  вернулся  ни с чем: в Номогон сомоне не было не
только костей, но даже  отсутствовали  красноцветные  осадочные
породы  мела  или  кайнозоя.  На  поверку  оказалось, что кости
встречались не у Номогон сомона,  а  в  горах  Номогои-ула,  на
северной  окраине  Номиин-Гоби ("Лазоревая Гоби"), на восток от
аймака--вдоль границы с КНР. Пришлось отложить исследование  на
следующий год работы экспедиции (так и не состоявшейся).
     Опыт  этих  поисков  показал,  насколько  трудно постижимо
каждое серьезное открытие.  Ничего  не  давалось  с  налета,  а
только   в  результате  продолжительных  поисков  и  тщательной
подготовки. Неудача последних разведок явилась уроком для нашей
научной молодежи, стремившейся все вперед к  новым  местам,  не
доделав    еще    начатого.    Наука   требует   прежде   всего
систематичности.  Я  вел   неукоснительную   борьбу   с   этими
тенденциями    к   "великим   открытиям",   а   заодно   и   со
"слабохарактерностью" при раскопках.
     Эглон, копавший на  Наран-Булаке,  посылал  мне  с  каждой
оказией  записки  о  том,  что  там  пора  прекращать  работу и
перебрасываться на новые места. Последнюю записку доставил  наш
рабочий на верблюде. Он попал под проливной дождь, верблюд стал
падать  на скользкой почве, и Тимофеев едва добрался до нас. По
дороге  он  наблюдал  трагическую  гибель   одиноко   пасшегося
верблюда.  Огромный  и сильный самец неосторожно подошел к краю
узкого оврага и  соскользнул  по  склону  из  размокшей  глины.
Верблюд  не  разбился, но упал на спину вверх ногами и никак не
мог встать. Животное билось всего несколько минут и  умерло  от
напряжения  или  страха, прежде чем Тимофеев подоспел к нему на
помощь. Этот  случай  показал,  насколько  верблюд,  необычайно
выносливый   в   привычных   для   него   условиях,  становится
беспомощным  при  других  обстоятельствах.  Правы  ли  биологи,
считая  верблюда  особенно  выносливым?  Это животное выносливо
лишь к жаре, безводью и грубой  пище  --  специальным  условиям
пустыни. На самом деле верблюд обладает малым запасом жизненной
энергии   и   легко   гибнет  в  случаях,  требующих  огромного
напряжения и неутомимости.
     Пришлось ехать к Эглону, в его лагерь среди высоких  белых
стен ущелья Наран-Булак. По дороге мне удалось убить харасульта
-- очень  кстати,  так  как  у  Эглона  кончилось  мясо.  Но  и
привезенный харасульт не утешил упавшего духом  раскопщика.  Из
четырех заложенных нами пробных раскопок все оказались пустыми,
за  исключением  первого, открытого Новожиловым скопления. Если
кости  здесь  залегали  разрозненно  или   редкими   гнездовыми
скоплениями,  то  неудача наших раскопок еще ничего не значила.
Мы   избаловались   исключительным    богатством    монгольских
местонахождений.  Я напомнил Эглону, как четырнадцать лет назад
мы с ним копали пермские местонахождения в Поволжье. Там  кости
и   скелеты  редчайших  пресмыкающихся,  живших  около  двухсот
миллионов  лет  назад,  залегали  в  костеносиом  песке   очень
рассеянно.  Мы  применили вскрытие костеносного пласта большими
площадками, до двухсот квадратных метров, и  добились  крупного
успеха. Сейчас мы не могли делать большую раскопку -- работа на
"Могиле  Дракона"  отнимала  все  силы и к тому же затягивалась
из-за неимоверной крепости песчаника. Я упросил Эглона  сделать
еще одну контрольную раскопку и дал согласие на его возвращение
в  Перевалочный  лагерь. Рабочие его отряда должны были усилить
отряд Малеева на "Могиле Дракона" .
     Тонна за тонной песчаниковых плит,  переполненных  костями
траходонтов,  прибывали  с "Могилы Дракона". Песчаник в глубине
раскопки стал очень твердым. Весь горный инструмент  поломался,
и  походный  горн  горел  целыми  днями для кузнечной работы. В
плитах песчаника мы находили отпечатки шкуры утконосых  ящеров.
Кожа  их была усеяна круглыми костными бляшками разной величины
-- от горошины до грецкого ореха. Песчаник сохранил все складки
и морщины кожи исполинов. Не поддавались объяснению отпечатки с
рядами   загадочных   круглых   ямок,    возможно,    отверстий
каких-нибудь кожных желез.
     К  северу,  в  глубь  обрыва,  твердые  плиты переходили в
плотный   песок,   служивший   границей   скопления   скелетов.
Совершенно  очевидно, что порода сцементировалась вокруг костей
химическим действием продуктов  гниения  органических  веществ.
Крепость   песчаника  разочаровала  нас.  Препаровка,  то  есть
освобождение из породы окаменелых костей, при  такой  твердости
песчаника  должна,  была  занять  в  Москве многие годы. Как ни
трудно  извлекать  скелеты  крупных  динозавров,  залегающие  в
рыхлом  песке,  но  это  окупается  быстротой  их препаровки, а
следовательно, и научной обработки. Материал с "Могилы Дракона"
требовал многих  лет  тяжелой  работы,  прежде  чем  мог  стать
пригодным  для научной обработки и музейной экспозиции. По всем
этим соображениям мы перестали жадничать и  оставили  на  месте
как  разрушенные  выветриванием кости, так и залегавшие в самой
твердой плите. Один череп около метра длины, лежавший на  боку,
плохо сохранился, но я хотел взять его, чтобы выставить в музее
без   всякой   препаровки,  в  естественном  залегании.  Однако
неимоверно крепкая плита, больше метра  толщины,  не  позволила
этого  сделать. Череп и по сие время скалит свои многочисленные
зубы в ущельях Алтан-улы.
     На левой половине площадки Малеев открыл  громадный,  тоже
лежавший  на  боку  череп  от другого скелета. На границе песка
обнаружили  превосходно  сохранившийся  череп   маленького   --
молодого  -- зауролофа. Чтобы отделить его от плиты, поочередно
били молотами самые сильные люди экспедиции -- шоферы Брилев  и
Лихачев,   рабочий  Толя-Слоник  и  я.  Мы  любовались  работой
Брилева. Обнаженный до пояса, он широко и  свободно  размахивал
двадцатикилограммовой   кувалдой,   могучие   мышцы   выступали
пластинами на  его  широченной  груди,  вздувались  буграми  на
прямых плечах, перекатываясь под гладкой смуглой кожей. В конце
концов  плита  уступила. Когда Малеев уехал в Улан-Батор, а его
место на раскопках занял Эглон, при помощи лебедки  перевернули
последнюю,   оставшуюся  нетронутой  плиту.  Под  ней  вскрылся
исполинский череп, лежавший на темени  нижней  челюстью  вверх.
Все  эти  три  черепа  уже отпрепарированы и дополнили выставку
Палеонтологического  музея  Академии  наук  СССР.  Два  из  них
принадлежали  таким  гигантам, какие еще не были известны среди
утконосых динозавров -- зауролофов. В естественном положении --
стоя на задних ногах -- эти животные  достигали  девяти  метров
высоты,  а  по  массивности  костей не уступали самым громадным
ящерам -- зауроподам. Маленький череп показывает, что вместе со
старыми  животными  захоронились   и   очень   молодые.   Такое
захоронение     могло    случиться    только    при    какой-то
катастрофической, внезапной гибели стада утконосых  динозавров.
Что  это  было: наводнение, эпизоотия или отравление газами? На
этот вопрос условия залегания скелетов  не  дали  нам  никакого
ответа.
     По  числу добытых и разрушенных черепов мы установили, что
на "Могиле Дракона" было погребено  не  меньше  шести  скелетов
крупных  взрослых  особей  и  седьмой -- молодого индивида. Все
скелеты  принадлежали  одному  и  тому  же  виду  животных   --
зауролофу   узкорылому,   описанному  Рождественским  по  нашим
находкам.
     Четвертого сентября  в  Улан-Батор  отправились  Малеев  с
Лукьяновой.  Малееву следовало возвращаться в Москву для защиты
диссертации,  а  Лукьянова  должна  была  вести  в  Улан-Баторе
препаровку  части  наших  коллекций  для Государственного музея
МНР. Суета, в Перевалочном лагере прекратилась.
     На следующий день, когда мы мирно сидели в пустой машине и
хлебали горячий суп, я воспользовался свободным временем, чтобы
ответить  на  наиболее  частый  вопрос,  задававшийся  нам   --
палеонтологам  -- нашими рабочими, шоферами, приезжими аратами.
Каким образом  мы,  ученые,  распознаем  погребенных  в  толщах
горных пород зверей, если эти звери вымерли, когда еще на Зем