- представляли собою серьезную рабочую силу, и ее можно
было  использовать  для раскопки одного из могильников в помощь
монгольским археологам. Опыт раскопки и  полученные  при  удаче
материалы  могли  оказаться полезными для национального музея в
Улан-Баторе.
     Мы наметили большой  кольцевой  могильник  около  тридцати
метров  диаметром,  с четырьмя огромными вертикальными глыбами,
установленными против стран света по периметру круга. В  центре
лежал маленький холмик замшелых камней.
     Я  произнес  короткую  речь об археологических раскопках и
постарался  картинно  расписать  замечательные  случаи  находок
драгоценных  кладов.  В каждом участнике экспедиции пробудилась
душа кладоискателя. Через несколько  минут  рабочие,  шоферы  и
научные сотрудники бешено раскидывали камни на холмике. Никогда
еще работа не производилась с таким азартом, но холмик оказался
предательским. Под насыпью сравнительно мелких камней пошли все
более  укрупнявшиеся  плиты,  которые мы отворачивали с большим
трудом. Плиты были уложены шатрообразно в четыре  слоя,  и  все
промежутки  между  ними забиты камнями. Последнюю плиту сначала
хотели  зацепить  машиной,  но  все  же  соединенными  усилиями
подняли  и  отвалили  в  сторону. Под ней оказалась еще большая
плита, в шесть квадратных  метров,  которую  ни  ЗИС,  ни  весь
состав  нашей  экспедиции  не  смогли  бы перевернуть. Пришлось
копать рядом с плитой траншею и подходить под нее сбоку.
     Непосредственно под плитой в слое рыхлого  песка  оказался
скелет  мужчины  громадного  роста  старше  шестидесяти лет. Он
лежал на спине головой на запад, с  запрокинутым  вверх  лицом.
Странным  образом  у  скелета  отсутствовали  кисти  обеих рук.
Вместе с покойником не было найдено абсолютно ничего. Ни одного
осколка посуды, обломка оружия, следов каких-либо украшений или
одеяний, так как  если  бы  человек  был  похоронен  совершенно
голым.   Высказывались   предположения,   что   тут  похоронили
какого-то раба или врага, но в таком случае все это  гигантское
сооружение  было  бессмысленным.  Такие  огромные  плиты  могли
перетаскиваться лишь доброй сотней человек, и то под кнутом.
     Кости покойника сильно разрушились  водой,  затекавшей  со
склона  под  плиту,  но  Эглон  пропитал их столярным клеем. Мы
взяли  череп,  бедро  и  необыкновенно   массивные   поясничные
позвонки.   Судя   по  черепу,  покойник  был  не  монголом,  а
представителем европейской расы.  С  большой  осторожностью  мы
упаковали кости, пролежавшие под плитой около трех тысяч лет, и
передали их впоследствии археологам экспедиции профессора С. В.
Киселева.  Рабочие  сильно  разочаровались  -- никакого клада и
даже ничего мало-мальски интересного. Как бы  то  ни  было,  за
день была проделана поистине гигантская работа.
     На  следующий  день мы успешно форсировали речку и, пройдя
около восьмидесяти  километров,  опять  застряли  перед  речкой
Туин-гол   ("Галочья   речка").  Эта  многоводная  речка  имела
устрашающий   вид:   больше   чем   на    километр    разлились
многочисленные  протоки  с неистово несущейся черной водой. Под
чистейшим  небом  Монголии  самые   прозрачные   реки   кажутся
темно-синими, почти черными. Четыре часа подряд искали брод, но
два  главных  протока  были совершенно непроходимы. Однако вода
быстро шла на убыль, и на следующий день можно было  попытаться
форсировать  препятствие.  Остановка  оказалась  кстати. У моей
"командирской"   машины   --   "Волка"   отломился    кронштейн
подрессорника,  и  машина стала крениться на крутых поворотах и
косогорах. Усилиями  всех  механиков  удалось  устроить  хитрое
приспособление из бревен, двух кусков старой рессоры и большого
количества  проволоки,  с  которым машина благополучно пришла в
Улан-Батор. Началась всеобщая стирка (купание состоялось ранее,
при  поисках  брода).  Вечером  я  отправился  в  геологическую
экскурсию  вверх  по реке и вернулся только в сумерки, застав в
лагере полное смятение.
     В мое отсутствие к нам приехали гости -- несколько аратов.
На лошадях гостей наша молодежь устроила скачки.  Обогнал  всех
Коля  Брилев,  а не в меру азартный Пресняков грохнулся на всем
скаку с лошади, уцелев прямо-таки чудом. Седло  свернулось  под
брюхо коня, и тот, напуганный, долго носился по долине, пока не
превратил седло в клочья и щепки. Владелец коня, старик, пришел
в  страшное  огорчение.  Нервно  куря  трубку  за  трубкой,  он
рассказал, как на этом седле, служившем ему уже  тридцать  лет,
он  ездил  в  Китай,  к Тибету и к границам России,-- последнее
путешествие он проделал с войском национального героя  Монголии
Сухэ-Батора.  В  общем,  за  седло  старику  пришлось заплатить
семьсот тугриков, и Пресняков месяц  отрабатывал  свою  попытку
состязаться с аратами в верховой езде.
     С  утра  на  следующий день вся экспедиция, за исключением
Эглона, Малеева и повара, разделась догола.  Эглона  освободили
от трудной работы по возрасту, Малеева -- по больному сердцу, а
повара -- из-за нарывающих рук. Мы решили поддерживать машины в
воде  и  подталкивать  их,  что  облегчало  переправу. С нашими
тяжело груженными машинами переправа была нелегким  и  довольно
рискованным  предприятием.  Рождественский  поторопился  и,  не
обладая  опытом  в  переправах,  утопил  полуторку  в  глубокой
протоке.  Мы  поспешно спустили груз машины -- бочки с бензином
-- вниз по течению.  Сняли  аккумулятор  и  вытащили  полуторку
"вручную"  на  косу. Приходилось торопиться, так как вода снова
начала прибывать. Все же мы провозились  около  четырех  часов,
пока  вылили  воду  и  масло  из  мотора  полуторки,  промыли и
запустили машину.
     Еще две  неприятные  речки  --  у  Барун-Ульцзейту  сомона
("Западный  сомон  знака  счастья")  и  Тацаин-гол  ("Ракитовая
речка") - форсировали с  ходу,  даже  не  снимая  вентиляторных
ремней,  только  с  замотанными  изоляционной  лентой приборами
зажигания.
     Хорошо запомнились два дня -- четырнадцатое и  пятнадцатое
июля,  прошедшие  в  борьбе с водой. Шум несущейся на перекатах
воды, боль в глазах от ослепительного блеска солнца на  речках,
яростный  рев  моторов, огромные всплески от тяжелых "ЗИСов" и,
главное, дружная, веселая, ни на минуту не ослабевающая  работа
всех участников экспедиции...
     Вода  --  наша  мечта в Южной Гоби -- здесь превратилась в
опасного врага, но и этот враг остался побежденным.
     Еще на спуске в долину Туин-гола на  юге  вдали  виднелась
голубая   призрачная  Бага-Богдо.  Теперь  на  всем  пути  были
прекрасно видны три наших "маяка" 1948 года: Ихэ-Богдо, за  ней
чашеобразная Тевш (Дунда-Богдо) и угрюмая Бага-Богдо. В стороне
Ихэ-Богдо,   на  скатах  последних  отрогов  Хангая,  виднелись
огромные базальтовые  поля,  протягивавшиеся  к  подножию  трех
Богдо.  Эти  черные  плоскогорья  голубели  от марева нагретого
воздуха, и казалось, что за остроконечным мелкосопочником сразу
начинается сияющее голубое море.
     На плоскогорье за Тацаин-голом, на пологих зеленых холмах,
торчал высокий зубчатый гребень кварцевой жилы,  словно  хребет
снежно-белого   дракона.  Повсюду  разбросаны  куски  абсолютно
белого кварца, точно  снежные  глыбы  среди  зеленой  травы.  А
справа   продолжали   реять  над  мрачными  базальтовыми  плато
воздушно-голубые призраки трех высочайших гор Гобийского Алтая,
столь хорошо знакомые нам по очертаниям.
     Еще две-три речки не были препятствием: вода спала, но нас
донимала  зловредная  мошкара.   Для   спасения   от   нее   мы
остановились  на ночлег на вершине перевала в две тысячи двести
метров абсолютной высоты у горы Хан-ула. Больше препятствий  до
Убур-Хангая  не  было.  Но  там протекал Онгиин-гол -- река, по
размерам несравнимая с теми, какие мы едва  преодолели.  Разлив
на Онгиин-голе исключал всякую возможность переправы.
     На  наше  счастье,  мост  починили,  и  мы  в  одну минуту
пересекли  грозно  вздувшуюся  реку.  Только  у   края   долины
оказалась  протока,  в  обычное  время сухая. Сейчас вода в ней
доходила  до  коленей.  Однако  "Тарбаган"  умудрился  получить
сильное  повреждение:  Лихачев сунулся в протоку с ходу, машина
подняла огромный вал, вода ударила в радиатор, который  Лихачев
поленился  прикрыть фанерой, погнула лопасти вентилятора, а тот
распорол несколько  трубок  на  задней  поверхности  радиатора.
Пришлось   снимать   его  и  запаивать  трубки.  В  этом  рейсе
"Тарбагану" вообще не везло. Он еле полз на длинных подъемах  и
жег  неимоверное  количество  масла  --  кольца в моторе сильно
подносились. Вчера пробило якорь динамо,  а  сегодня  --  новая
авария.  Четыре  часа  были потеряны и вместе с ними -- надежда
доехать завтра до столицы Монголии. Мы остановились  на  ночлег
на  гранитном плоскогорье, как раз на месте нашего обеда в 1948
году. Все было на месте -- и лужа, из которой тогда брали воду,
и незабудки, которые собирала Лукьянова, и  угольки  от  нашего
костерчика. Казалось, что мы побывали здесь только вчера -- так
медленно течет время в монгольских просторах.
     На следующий день в заповедном месте у Онгон-Хаирхана, где
Прозоровский  решил снять несколько кинокадров, мы остановились
на обед.
     Машины выстроились  на  равнине  у  гранитного  полуцирка.
Большая  туча  наплывала с запада, оттуда порывами дул холодный
ветер. Усталые люди растянулись на земле,  я  тоже  укрылся  от
ветра  под  радиатором  своего "ЗИСа". Разговоры умолкли, ветер
монотонно шелестел  жесткой  полынью.  Звонко  Напала  вода  из
разбитых  дальней  дорогой  радиаторов,  и,  словно  в такт им,
кто-то перебирал  струны  гитары,  издававшей  редкие  звенящие
ноты.  Совсем  рядом  высились  грозные зубцы Онгон-Хаирхана, и
свежий запах молодой полыни затоплял все плоскогорье. Таков был
последний   рабочий   день   далекого    Западного    маршрута.
Переночевать  пришлось  в долине Толы, а назавтра у ворот нашей
базы в  Улан-Баторе  я  записал  в  полевой  дневник  показания
спидометра "Волка" 30 297--27 328 (показание при выезде) = 2969
километров  маршрута. И доблестная машина пошла на ремонт в наш
гараж во дворе краеведческого музея.

     Глава десятая. МОГИЛА ДРАКОНА

                 На последнем верблюде -- самый тяжелый
                 груз.
                                    Пословица

     Значительная доля работы,  запланированной  на  1949  год,
осталась  позади.  Как  всегда,  это  не был тот успех, который
представлялся  в  первоначальных  планах.  Жизнь  внесла   свои
неумолимые   поправки:   Шаргаин-Гоби  и  Чоно-Хайрих  остались
неисследованными. Правда, было открыто крупное  местонахождение
Алтан-Тээли  и  восемь  тонн  добытых  из него ценных коллекций
лежали на нашем складе.
     Теперь надо было браться за главную задачу этого  года  --
раскопки  "Могилы  Дракона". К ним мы подготовились как смогли.
Две лебедки, тали и длинные тросы для подъема тяжелых  плит  из
ущелья, горные клинья, ломы и молоты для разламывания песчаника
составляли  наше вооружение. Лесозавод в Иро напилил специально
для экспедиции толстые доски и брусья, необходимые для упаковки
плит с костями и для настила  дороги  по  песчаному  склону  на
выходе из ущелья. Улан-Баторский механический завод отковал нам
стальные  скобы  и  накладки,  а  также завершенные костыли для
скрепления брусьев. Напоследок добыли еще двутавровую  стальную
балку  для  подвески талей. Снаряженные таким образом, мы могли
теперь взяться за "Могилу Дракона".
     Попутно  с   этой   работой   мы   собирались   продолжать
обследование гигантских размывов костеносных красноцветов как в
самой Нэмэгэтинской котловине, так и вне ее -- в Ширэгин-Гашуне
и  в  котловине  В.  А.  Обручева. Но более всего меня занимала
красная гряда глин и песков, проходившая  по  центру  котловины
Нэмэгэту.   За   предыдущие   годы  мы  нашли  здесь  ничтожное
количество костей, вернее -- обломков. Но эти находки говорили,
что   "Красная   гряда"   содержит   остатки   очень    древних
млекопитающих, и таких, какие еще не находились в Азии. Если бы
удалось  обнаружить  скопление  остатков  этих животных хорошей
сохранности, то это, без сомнения, явилось бы  крупным  научным
открытием  и  позволило  бы  определить  геологический  возраст
таинственных, но, несомненно, кайнозойских красных  пород.  Вот
почему  я  хотел  во  что  бы  то  ни стало провести тщательное
обследование "Красной гряды" в западной  части  котловины,  где
нам   предстояло   работать.  Если  бы  удалось  выполнить  всю
намеченную программу, то мы могли бы считать год удачным. Тогда
на будущий, 1950 год нам  осталось  бы  подробное  исследование
Восточной  Гоби  и  маршрут к дальнему юго-западу в Джунгарскую
Гоби. На этом последнем маршруте мы ликвидировали бы оставшиеся
за нами "долги" 1948--1949 годов -- исследование  Ачжи-Богдо  и
Шаргаин-Гоби.    Продуманные    во    всех   отношениях   планы
предусматривали все, за исключением одного -- работам 1950 года
не суждено было состояться...
     После очередного ремонта машин -- смены рамы, радиатора  и
переднего  моста  у  "Кулана"  и  мотора у "Тарбагана" -- стало
возможным начать перевозку людей н снаряжения в Далан-Дзадагад.
Пока ремонтировались машины,  от  геологов  из  Восточной  Гоби
пришло  сообщение  о находке скелета небольшого ящера в меловых
отложениях. Немедленно туда отправился  Эглон  на  "Дзерене"  и
привез      неполный      скелет      неизвестного     древнего
крокодилообразного. В Южногобийский аймак поехал  Новожилов  на
"Драконе" и полуторка с грузом леса. Отослав "Дракона" обратно,
Новожилов направился на Баин-Дзак и остался там до подхода всей
автоколонны.   Новые  наблюдения  Новожилова  привели  к  очень
интересным заключениям.
     Оказалось, что американцы, нашедшие здесь черепа маленьких
плацентарных млекопитающих, впали в серьезную ошибку. Нам давно
казалось  сомнительной   находка   столь   высокоорганизованных
животных  в  таких  низких  горизонтах  верхнего  мела,  как на
Баин-Дзаке.   Теперь   Новожилов   установил,    что    остатки
млекопитающих   вовсе  не  залегают  в  меловых  отложениях,  а
высыпались из вышележащих отложений палеоцена при  их  размыве.
Множество   мелких   конкреций,   среди  которых  попадаются  в
конкреции с костями, образовывали прослой среди пурпурных  глин
и  красных  песков  палеоцена.  Почти  такие  же  конкреции, но
несколько более крупные и  содержащие  измельченную  слюду,  во
множестве встречались в верхних слоях меловых песков. При общем
размыве  палеоценовых  глин и меловых песков миллионы конкреций
смешались  и  ссыпались  к  подножию  обрывов  Баин-Дзака.  Так
кайнозойские   млекопитающие   были  найдены  вместе  с  яйцами
динозавров.
     Этих последних мы нашли много. Правда, цельные, нетронутые
кладки находились крайне  редко.  Но  большие  куски  скорлупы,
видимо,   от  вылупившейся  молоди  или  от  съеденных,  вернее
выпитых, яиц встречались гораздо  чаще.  Мелкие  обломки  битой
скорлупы  были  найдены  нами  в  громадном количестве -- целые
прослойки скорлупок залегали  среди  желтых  песков  в  верхней
части  обрывов.  Еще больше было их на так называемом "Западном
Поле", недалеко от старого колодца.
     Строение  скорлупы  было  очень  различным.  Мы   находили
толстые   и   тонкие  скорлупки,  покрытые  бугорками,  прямыми
гребешками,  волнистыми  бороздками.  Все  это   указывало   на
принадлежность  яиц  к  разным  видам, а вовсе не к одному виду
динозавров -- протоцератопсов, как это определили  американские
ученые.  Самая  принадлежность  всех  яиц динозаврам встала под
сомнение. Крайняя редкость находок ископаемых яиц,  современных
динозаврам, противоречила массам захороненных остатков и вообще
неисчислимому  количеству  этих  животных,  обитавших  по  всей
земле. Между тем только в Монголии, да еще  в  самое  последнее
время  в Северо-Восточном Китае -- только в двух местах мира --
были найдены учеными ископаемые яйца. Как  бы  ни  было  велико
разнообразие условий захоронения, миллионы поколений миллиардов
динозавров  оставили  бы  такое множество скорлупы яиц, что она
попадалась   бы   довольно   часто.    Поэтому    напрашивается
предположение  о наличии у динозавров мягкой, кожистой скорлупы
яиц, как у современных змей  и  ящериц.  Твердая  скорлупа  яиц
могла  принадлежать  крупным  черепахам.  В  настоящее время во
многих реках Южной Америки, как, например, в  Ориноко,  водится
еще  невероятное  количество  водных  черепах.  Они откладывают
миллионы яиц преимущественно на островках и  песчаных  отмелях.
Яйца  служат предметом промысла целых индейских племен, которые
добывают из  них  так  называемое  черепашье  масло  --  ценный
пищевой продукт. В меловой период реки, без сомнения, нисколько
не  меньше, а, пожалуй, еще больше кишели черепахами. Скопления
их яиц могли  сноситься  водой  и  образовывать  прослои  битой
скорлупы  или,  оставаясь  на  месте,  залегания  целых кладок.
Естественно, что у нас возникло предположение о том, что  яйца,
находимые  в  Баин-Дзаке,  принадлежат нескольким видам крупных
водяных  черепах.  Громадные  количества  их   остатков,   как,
например, найденный нами в Цаган-уле черепаший слой, говорили о
богатстве   черепашьего   населения   в   меловой   период   на
Центрально-Азиатском    материке.    Это    предположение    не
подтвердилось,   и   американцы  оказались  правы  в  отношении
принадлежности яиц динозаврам.
     Впоследствии  сотрудник  Института   морфологии   животных
Академии  наук  СССР  А.  С.  Садов  произвел  микроскопическое
изучение скорлупы яиц  "динозавров"  или  "черепах".  Некоторые
яйца  действительно могли быть черепашьими. Другие же скорлупки
походили на птичьи.  Птицы  --  наиболее  близкие  родственники
динозавров.  Поэтому  и  яйца  должны  были принадлежать мелким
динозаврам. Большой интерес вызвало открытие  Садовым  цветного
пигмента  на  многих  скорлупках.  Испятнанные  пигментом  яйца
представляют  собой  приспособление  для  маскировки  яиц   под
окружающую  почву  и,  следовательно,  служат  верным признаком
открытых кладок.  Нашим  современным  пресмыкающимся,  всем  их
группам   --   крокодилам,   черепахам,   ящерицам,   змеям  --
свойственны закрытые кладки:  отложенные  яйца  закапываются  в
песок  или листья. Поэтому все яйца пресмыкающихся одноцветные,
белого или очень бледного серого цвета. Пятна окраски на  яйцах
из   Баин-Дзака   говорят  за  еще  одно  сходство  монгольских
динозавров-протоцератопсов с птицами, выраженное  в  устройстве
открытых гнезд.
     Вот   какие  вопросы  занимали  Новожилова  во  время  его
одинокого пребывания у "Пылающих  скал"  Баин-Дзака  и  колодца
Хашиату.  Теперь его наблюдения и мысли превратились в печатный
труд, опубликованный Академией наук наряду со  многими  другими
работами, посвященными нашим открытиям.
     Первого  августа в Нэмэгэту выехала первая партия. Малеев,
Эглон, Лукьянова,  Пресняков  и  Дурненков  должны  были  вести
работы  на  Цаган-уле,  пока  мы  с  Рождественским не подвезем
лебедки,  лес  и  прочее  снаряжение  для   "Могилы   Дракона".
Новожилов, перевезенный с Баин-Дзака в Нэмэгэту, получил особое
задание:  исследовать  "Красную гряду" в ее западной части. Там
среди красных глин выступали грубые  белые  и  серые  пески,  в
которых  могли  залегать  скопления  остатков,  так  как  пески
отложились в древнем речном русле.
     Прозоровский, Рождественский и я оставались в Улан-Баторе.
Кинооператор  проявлял  свои  пленки,  а  мы  с  Рождественским
тосковали  по  Гоби  и возились с отчетностью, которую Академия
наук из года в год усложняла.  Машины  вернулись  одиннадцатого
августа,  и  мы  собрались  в  отъезд.  Неожиданно к нам прибыл
крупный советский  археолог  --  профессор  А.  П.  Окладников.
Ученый   был   приглашен   Монгольским   комитетом   наук   для
консультации по изучению каменного века --  эпохи,  по  которой