ыми.  Эта   редкая   в   природе   окраска
происходила  от яркой зелени полыни, через которую просвечивали
пятна синеватого на солнце щебня. Влажный ветер нес  по  ущелью
запах  полыни  и  цветов.  Густые заросли пахучей цветущей мяты
виднелись издалека огромными голубыми пятнами. Каменные  откосы
украсились ярко-желтыми пучками цветов камнеломки.
     На северной стороне перевала первым встретился нам мрачный
невозмутимый як который презрительно игнорировал наши машины.
     Холодным,  совершенно осенним вечером мы прибыли на базу в
аймак, застав  Орокнурский  отряд  в  унынии  из-за  отсутствия
бензина.  К  вечеру  подготовка  машин  к  маршруту  прервалась
неистовым шквалом. Из низких белых  облаков  посыпался  град  в
полкулака  величиной.  Все  живое  разбежалось, земля покрылась
слоем льда -- резко похолодало.
     На  следующий  день   Шкилев   уехал   в   Улан-Батор   на
"Тарбагане".   Следом  выехал  Орокнурский  отряд  на  "Волке",
"Кулане" и "Козле" в составе Рождественского,  Эглона,  Орлова,
Намнан  Доржа  и  других. Корнилов остался на базе для упаковки
коллекций и отправки грузов.
     Еще через день  на  "Драконе"  отправились  и  мы,  быстро
достигнув   котловины   Дагшигуин-Шубуту,   находящейся  в  ста
тридцати километрах к северу от Далан-Дзадагада. Дно  котловины
размокло от дождей и превратилось в опаснейшую "машиноловку". Я
много  путешествовал  на  автомобилях,  но еще никогда не видал
такой невероятно липкой грязи, отодрать которую от  колес  было
трудно   даже   острой  лопатой.  Пришлось  осторожно  обходить
котловину вдоль ее борта. В задачу отряда  входило  капитальное
обследование  Улан-Ош,  открытого Орловым, Громовым и Эглоном в
1946 году. К сожалению, проводника, водившего  их,  не  было  в
аймаке.  Приходилось  положиться  только  на  записи и рассказы
самих  открывателей.  Можете  представить   мой   ужас,   когда
оказалось,  что никаких записей путешественники в свое время не
сделали, не потрудившись даже записать расстояние по спидометру
машины. Не лучше обстояло дело и с рассказами о пути по памяти:
ничего внятного  "открыватели"  так  и  не  сказали.  Очевидно,
всецело  положившись  на проводника, они продремали в машине до
самого места. Разыскать это отсутствовавшее на  картах  урочище
нам  не  удалось.  Обрывов  с  красными породами нижнего мела и
мелкими  костями  динозавров,  похожих  на   Улан-Ош,   нашлось
довольно много.
     К  западу  котловина, сужаясь, переходила в другую, вернее
-- в две, следовавших одна  за  другой,--  Цзун-  и  Барун-Баин
("Восточный  и  Западный  Богатый"). В начале Цзун-Баина стояло
громадное старинное обо с  тибетскими  надписями  и  старинными
китайскими монетами, аккуратно положенными на каменную полочку.
Дальше  на  запад  котловина расходилась крутыми обрывами серых
углистых глин,  которые  на  солнце  казались  ярко-голубыми  и
синими. Голубые стены прочерчивались полосами белых конкреций и
мясо-красных  глин.  Мы  лазили  по  обрывам  до  заката, когда
пестрота крутых стен стала  еще  более  красочным  чередованием
широких  синих,  узких  багряных и совсем тонких розовых полос.
Эту нарядную пестроту  окружали  угрюмоватые  коричнево-красные
обрывы  и  холмы.  Цветистые  отложения  обманули нас -- только
отдельные обломки  костей  каких-то  мелких  хищных  динозавров
встретились   нам  на  размытых  холмах  вместе  с  обугленными
стволиками растений и обломками панциря черепах.  В  погоне  за
новыми  находками  мы  храбро  штурмовали  крутые стены голубых
глин,  что  закончилось  блистательным  полетом  Лукьяновой   с
какого-то рыхлого карниза. К счастью, "парашютистка" отделалась
царапинами и испугом.
     Дальше  к  западу  голубые породы исчезли. Котловина стала
угрюмой, кирпично-красной. У подножия круч толпились высоченные
красные конусы, увенчанные почти кубическими плитами  песчаника
с  гнездами  орлов наверху. Мы попали в какой-то особый красный
мир,  даже  тени  казались  коричнево-красными.  День   выдался
жаркий.  Солнце  палило  нещадно,  пока  мы,  проклиная судьбу,
бродили в лабиринтах промоин.
     Только  на  следующий  день  мы   вырвались   на   простор
Барун-Баина  --  обширной,  открытой  на запад котловины. Здесь
были  широкие  сухие  русла   с   группами   хайлясов,   широко
раскидистых, словно акации африканских саванн. В душных оврагах
Барун-Баина  обитало почему-то множество пауков. Паутинные сети
перегораживали ряд за рядом узкие овраги. В  центре  каждой  из
них  сидел  гнусного  вида громадный паук с черным изображением
скорпиона на спине. К вечеру в рощице хайлясов мы с Новожиловым
набрели на птенцов орла в очень примитивном гнезде  --  ямке  в
пыли,  у  подножия  дерева. Немного поодаль на вершине хайляса,
стоявшего в центре очень тесной  купы  из  шести  деревьев,  мы
увидели  исполинское гнездо метра полтора в поперечнике. Зоркий
глаз Новожилова заметил в нем какое-то движение. Что-то большое
и черное едва различимо шевелилось в  чаще  ветвей.  Я  снял  с
плеча   винтовку  и  выстрелил  в  гнездо.  На  секунду  оттуда
вздыбилась черная масса, рухнула обратно  и  стихла.  Новожилов
отважно  взобрался  на  верхушку  хайляса и увидел в гнезде уже
мертвого черного грифа. С трудом мы вытащили из гнезда огромную
птицу.  Кроме  нее,  в  гнезде  не  было  ничего,   и   вообще,
по-видимому,  гнездо  давно  не  использовалось. Зачем забрался
сюда гриф -- осталось непонятным. Новожилов уверял что гриф был
болен и попросту отлеживался в  гнезде.  Размах  крыльев  грифа
достигал двух метров. Вокруг глаз и под клювом птицы были белые
просветы, но общая окраска была настолько густа и черна, что по
контрасту с ней эти белые участки казались ярко-голубыми.
     Четыре  дня  мы  странствовали  по цепи котловин, исследуя
бесчисленные красные обрывы в  поисках  пресловутого  Улан-Оша.
Если   Улан-Ош   и   не  удалось  найти,  то  выяснилось  много
интересного.  Цепь   впадин   к   северу   от   Далан-Дзадагада
протянулась  полосой около двухсот километров длины и на западе
доходила, по-видимому, до Арца-Богдо ("Можжевеловая Святая") --
самой восточной из трех главных вершин  Гобийского  Алтая.  Там
находилась впадина Оши -- открытое американцами местонахождение
нижнемеловых  динозавров.  Вся  цепь  котловин  была  заполнена
отложениями нижнемеловой эпохи, озерными или болотными.  В  них
отсутствовали  ископаемые  русла,  и  поэтому  не  было богатых
скоплений костей Только в голубых углистых  глинах  Цзун-Баина,
залегавших в небольшом древнем русле, находились незначительные
количества   костей  динозавров  и  черепах,  да  и  то  сильно
поврежденных. Вероятно, более  мощное  русло  мелового  периода
находилось  на месте Олгой-Улан-Цаба. Этот останец нижнемеловых
пород, одиноко стоявший на засыпанной песками равнине  западнее
Барун-Баина,  был  исследован  в 1946 году Орловым и Громовым и
содержал кости крупных динозавров. Когда я впоследствии показал
составленную мною карту котловин Орлову с Эглоном,  то,  по  их
догадкам,   оказалось,  что  Улан-Ош  располагался  примерно  в
тридцати километрах к северо-западу от последней нашей ночевки,
уже вне пределов Цзун-Баинской котловины.
     Эта последняя ночевка находилась  среди  выступов  красных
обрывов,   невдалеке   от   северо-западного   края   котловины
Дагшигуин-Шубуту. На южной  стороне  котловины  вечерний  дождь
спадал   синими   столбами  из  высоких  серых  туч.  С  запада
надвигалась  низкая  красная  туча.  Докатившись  до  нас,  она
выбросила, точно щупальца, горизонтальные струи мелкого песка и
пыли, несомые ураганным ветром. Мы поспешили по примеру далеких
предков  укрыться  в  пещерах, оказавшихся поблизости от машин.
Здесь же была оборудована  первобытная  кухня.  Втягивая  запах
варящейся  баранины, мы устроились совсем уютно. На ровном полу
пещеры мы расстелили постели и остались на ночлег.
     Перед тем как  стемнело,  Новожилов  вышел  прогуляться  и
наткнулся  на  дикого  кота  --  манула.  Кот приветствовал его
шипением   и   отвратительным   воем,   собираясь   перейти   в
наступление,   и   Новожилов   бежал.  После  этой  встречи,  с
экспрессией рассказанной Новожиловым, удобства  ночлега  сильно
померкли.  Новожилов  клялся,  что  дикий кот непременно придет
ночью за остатками ужина, и горе тому, кто нечаянно окажется на
его пути. Лукьянова, а  за  ней  и  Безбородов,  ложась  спать,
завернулись  с  головой  в одеяла, чтобы защититься от грозного
кота.
     Утром мы с Безбородовым замерили  бензин  в  баке  --  его
оставалось  примерно  на двести пятьдесят километров и ни капли
более. До базы было не меньше ста пятидесяти километров. Нашему
крейсированию по  котловинам  пришел  конец,  да  и  пора  было
возвращаться  на базу. Отряд Рождественского поехал на Орок-нур
с недостаточным запасом бензина и совсем ничтожным -- масла,  а
путь предстоял им далекий и трудный. Первого августа мы прибыли
в  Далан-Дзадагад,  к  нашему  ужасу,  не  застав  там ни одной
машины. Однако в темноте  подошел  "Дзерен",  который  завяз  в
"машиноловке",  в  недавно  покинутой  нами  котловине,  и  еле
выкарабкался. Теперь дело  было  за  "Тарбаганом":  бензин  для
отдачи долгов и маршрута на Орок-нур был именно на этой машине.
Мы получили телеграмму о выходе машины из Улан-Батора и два дня
ждали ее с тревогой.
     Наступили  жаркие  и  душные  дни,  чувствительные  даже в
прохладе глинобитного дома нашей базы. Четвертого августа утром
явился  "Тарбаган",  запоздавший  из-за   поломки   хвостовика.
Начался  спешный ремонт и разборка имущества. На следующий день
"Тарбаган" снова ушел в Улан-Батор с грузом коллекций.  Шестого
августа  выступили  и мы к Орок-нуру на "Дзерене" и "Драконе" К
сожалению, бензина доставили в обрез -- всего десять бочек  для
больших  маршрутов  пяти машин. Мы везли нашим обильную почту и
ящик свежих  огурцов.  Впервые  в  этом  году  мы  с  жадностью
отведали   свежих   огурцов   и   свежей  капусты,  привезенных
"Тарбаганом".
     Среди почты были две срочные телеграммы Орлову.  Он  давно
ждал  известий из дому. Я предвкушал удовольствие быть приятным
вестником там, на далеком Орок-нуре.
     Мы быстро доехали по  знакомой  дороге  до  Баин-Дза-ка  и
нашли  на  отвороте тропы знак и письмо Рождественского. Теперь
пробка радиатора "Дзерена" направилась, как на маяк, на  острый
конус  вершины  Булагиин  ("Родниковый"),  выступавший  углом к
северу  из  массива  Арца-Богдо.  Приволье  широкой  и  твердой
равнины  скоро  кончилось. Мы принялись метаться и вилять между
огромными буграми песков и крупным саксаулом. Наши орокнурцы не
вполне  удачно  выбирали  дорогу.  Дальше  их   след   оказался
проложенным  через  пухлые  глины  и  бугристые пески котловины
Хурэн-Тойрим ("Коричневая  впадина")  Мы  решительно  отвернули
направо,  на  север,  к  Цаган-Обо, и легко проехали по гребням
холмов, целое море которых  расстелилось  вдоль  края  впадины.
Поднявшись   на   широкое   плато,   мы  снова  взяли  курс  на
конусовидную вершину  Арца-Богдо,  быстро  приближаясь  к  ней.
Плато  на  десятки  километров  было засыпано щебнем кремнистых
метаморфических    известняков,    на     солнце     казавшихся
небесно-голубыми.
     Одолев  за день больше двухсот километров, мы заночевали в
холмах у подножия Арца-Богдо. Скалы  розовато-белых  пегматитов
ступенчато  поднимались  над  нашим  биваком,  и  в них кусками
зеркал сверкали крупные кристаллы  мусковита  --  белой  слюды.
Когда  я  уселся на нижнюю ступень, чтобы отдохнуть и покурить,
серебряные зеркальца заискрились красными  огоньками  закатного
солнца,  белый  кварц  зарделся  розовым, а большие кусты синих
цветов слабо трепетали на ветру перед скалами.
     Зверский предрассветный холод  напомнил,  что  монгольское
лето  кончается.  Необыкновенно  высокая трава достигала бортов
машин, но дорога оставалась хорошей. Ехать  приходилось  наугад
-- без  проводника,  подступы к впадине Оши были неизвестны. На
траверсе  верхушки  Арца-Богдо  я  решил  повернуть  на  север.
Обширная  всхолмленная  равнина с покровом мелкого щебня сплошь
поросла диким луком. Как и везде, в Нэмэгэту и в Восточной Гоби
при езде по луковым равнинам слышался запах чеснока. Этот запах
раздражал обоняние. Все мы к вечеру были голодны  и  мечтали  о
полузабытых  деликатесах  вроде  "Любительской" колбасы. Мощные
слои базальтовой лавы покрывали там и  сям  вершины  холмов.  В
одном   сухом  русле  привлекли  внимание  красивые  прослои  в
базальтах. В каждом прослое чередовались трех-пятисантиметровой
толщины  полоски  ярко-красной  яшмы,  яшмы   очень   красивого
бежевого   цвета   и,   наконец,   прозрачного  опалесцирующего
халцедона. Внизу,  под  обрывом  базальта,  валялось  множество
каменных   орудий,   вернее,  отходов  производства  орудий  --
нуклеусов и отломков. Пристальный  осмотр  окончательно  убедил
меня    в    находке   мастерской   каменных   орудий.   Здесь,
непосредственно   у    месторождения    яшмы    и    халцедона,
доисторические  обитатели  Гоби  занимались  своим, требовавшим
большого   искусства   делом.   У   мастеров   каменного   века
чувствовался  художественный  вкус.  Они разделяли разноцветные
слойки, выделывая орудия  --  ножички  и  стрелы  какого-нибудь
одного  цвета, или же в более крупных орудиях рубилах, ножах --
красиво подбирали цвета, используя  природную  полосчатость.  Я
нашел    несколько   таких   двухцветных   красно-бежевых   или
бежево-белых стрел...
     Еще около десяти километров мы поднимались постепенно  все
выше и вдруг с края обрыва увидели всю впадину Оши. Характерная
особенность  монгольских  геологических обнажений проявлялась и
тут. Впадина Оши была промыта в большой пологой  возвышенности,
остатком    которой    торчала    гора   Оши-нуру,   собственно
представлявшая собою обрыв восточного края впадины. Около  пяти
километров  мы  проехали,  выбирая  место для спуска, и наконец
очутились  на  дне  против  длинного  останца  красных   пород,
прикрытых пятнадцатиметровой толщей черного базальта с идеально
ровной плоскостью наверху.
     Мы  привели  два  дня  в  лабиринтах обрывов и ущелий, но,
несмотря   на   тщательные   поиски   и    присутствие    таких
знаменитостей,  как "Соколиный" и "Орлиный" глаза -- Новожилова
и Пронина, нам удалось найти совсем немного костей  динозавров.
До  вечера  мы  бродили  в  различных  направлениях и каждый по
намеченному участку, пока не выбивались  из  сил.  Ветер  редко
достигал  душного  дна впадины, нагретые солнцем камни отдавали
свой жар в застоявшийся воздух. Когда  мы  нашли  следы  лагеря
американской  экспедиции,  которая провела здесь две недели, то
удивились, зачем выбрали они  такое  плохое  место  для  долгой
стоянки. В первое посещение Оши в 1922 году американцам удалось
сразу  же  найти  два  неполных скелета маленьких динозавров --
пситтакозавров. Зато в 1924 году усилия шестнадцати человек при
двухнедельных поисках не дали ничего. Немногим больше повезло и
нам,  хотя,  конечно,  нам  удалось  обойти  и   сколько-нибудь
подробно  обследовать  едва  пятую  часть  всей сложной системы
обрывов. Разгадку  нашего  неведения  я  нашел  по  ту  сторону
центрального  останца.  Здесь, впервые в Гоби, я увидел большие
камни, покрытые лишайниками, и  такой  же  замшелый  щебень  на
склонах  голых  холмов.  В гобийских горах Монголии нет древних
камней и скал, какие часто  встречаются  у  нас  на  родине  --
например, ледниковые валуны. Перед покрытыми мхом и лишайниками
камнями как-то чувствуешь пронесшиеся над ними тысячелетия.
     В  гобийских  горах  камень обнажен и свеж, истерт песком,
растрескан солнцем  и  морозом,  изрыт  ветром.  Рыхлые  породы
оплывают  глинистой  коркой,  как  будто недавно облитые водой.
Каждый обрыв здесь -- как только что нанесенная земле  рана.  В
зонах  развития  песков  занесенные  ими  холмы  и горы создают
гнетущее впечатление победы рыхлой безликой пыльной материи над
чем-то твердым и гордым. А здесь, на Оши, покрытые  лишайниками
глыбы   казались   древним  устойчивым  островком  среди  хаоса
размытого, вечно меняющегося камня. Это означало, что размыв  и
разрушение горных пород на Оши-нуру раньше, может быть, два-три
тысячелетия  назад, были более сильны, а теперь ослабли. Вместе
с ослаблением размыва перестали вымываться и окаменелые  кости.
В  местонахождении  Оши  не  было захоронено костных скоплений,
потому что во время  отложения  пород  не  было  речных  русел.
Указание  на  сильное  развитие  косой  слоистости  -- признака
переменных речных  потоков,  сделанное  американцами,  нами  не
подтвердилось.    Следовательно,   в   первое   посещение   Оши
американская экспедиция собрала все  то,  что  было  вымыто  за
тысячи  лет.  Остатки  же,  погребенные и рассеянные в огромных
массах песчаников и глин, найти было мало шансов.
     Я долго бродил по Оши, пытаясь  понять,  как  образовалось
это  местонахождение,  при  каких  условиях  и  в  какое время.
Невероятные формы  размывов  со  всех  сторон  обступали  меня.
Надменно   выпятили   красные  груди  утесы,  сверху  прикрытые
броневыми плитами базальта цвета железа, словно вожди сказочных
индейцев. У подножия обрывов --  поразительный  хаос  камня  --
конкреций  темно-коричневого  песчаника.  Шары,  колеса,  валы,
колбасы, трубы,  какие-то  окорока  --  все  темное  и  мертвое
валялось  на  низких  буграх.  Выше  камень  делался светлее --
красный, желтый, светло-серый. Его очертания на крутых стенах и
выступах принимали облик живого: страшные  рожи,  птицы,  звери
хмуро   глядели  с  высоты  на  карабкающегося  по  дну  ущелья
человека. Особенно поразителен был  уступ  на  восточном  конце
Центрального   останца,   высоко  над  дном  котловины.  Низкая
каменная скамья образовала полукруг, и на концах его стояли два
четырехметровых каменных идола: правый (северный) --  с  грозно
нахмуренным   лбом,   левый  (южный)  --  с  недоброй  гримасой
искривленного рта. Человеческое подобие этих фигур выветривания
было просто поразительным. Еще более удивительна их "установка"
на местности -- настоящее древнее жертвенное место.
     Новожилов нашел  вертикальную  конкрецию  песчаника  около
семидесяти  сантиметров,  высоты,  в  профиль  очень похожую на
задорную старушонку. Ниже ущелий Центрального останца ветвились
менее  крутые   овраги,   разделенные   широкими   и   плоскими
промежутками. Поверхность этих маленьких плато, равно как и дно
ущелий,  была  завалена  правильными  шарами  темного песчаника
размером  в  среднем  с  человеческую  голову.  Почерневшие  от
пустынного загара шары удивительно походили на пушечные ядра, и
местность   напоминала  поле  необычайно  жестокого  старинного
сражения.
     На второй день пребывания на Оши  Новожилов,  Брилев  и  я
совершили  обход  восточной  части  впадины.  На  вершине  горы
Оши-нуру мы воздвигли обо, заложили в него  обычную  коробку  с
запиской  об  экспедиции  и приступили к исследованию восточной
системы  обрывов  и  ущелий.   Склон   впадины   спадал   двумя
гигантскими  ступенями  по  сто  метров  высоты.  Второй  уступ
образовали базальты. По их плитообразной  поверхности  змеились
жуткие пропасти -- обрывистые каньоны по пятьдесят -- семьдесят
метров  в  глубину.  Верхний  слой -- черные и темно-коричневые
отвесные базальтовые скалы, в трещинах которых  пестрели  яркие
пучки  синих цветов. Внизу валялись гигантские кубические глыбы
базальтов.
     Мы  с  трудом  спустились  в  одну  из  таких   пропастей.
Базальты,  раскалившись  на  солнце,  дышали невыносимым жаром.
Отсюда мы пробрались в ущелье глинистых пород с более пологими,
но  удивительно  ровными  и  гладкими  стенами.  Серые   породы
казались  откосами  туго  натянутой  замши, красные -- завесами
бархата. Под ними вилась желтая лента русла, усеянная кустиками
крупных оранжевых, синих и белых цветов. По ущелью стру