ывали свои усилия при гребле или вытаскивании сети. Много лет  назад
Джордж  Томсон  показал,  каким  образом  различные   трудовые   потребности
отражаются  в  народных  песнях.  Для  гребца  время  маркировалось  простым
звукосочетанием из двух слогов, чем-то вроде "О-оп!". Второй слог  указывает
на момент максимального усилия,  а  первый  был  связан  с  подготовительным
этапом. Он отмечал, что вытаскивать лодку тяжелее,  чем  грести,  "а  потому
моменты напряженных усилий занимают большие интервалы времени",  и,  как  мы
видим в ирландском крике "Хо-ли-хо-хуп!", сопровождающем вытаскивание лодки,
связаны с более длительным приготовлением к последнему усилию(13). " До  тех
пор пока Вторая волна не ввела машинное  производство  и  не  смолкли  песни
рабочих,  такого  рода  синхронизация  усилий  была  в  целом  органичной  и
естественной. Она  была  связана  с  сезонными  ритмами  или  биологическими
процессами, с вращением  Земли  и  биением  человеческого  сердца.  Общества
Второй волны обратились к ритмам машины.
   Распространение  фабричного  производства,  высокая  стоимость  машин   и
механизмов и тесная взаимозависимость элементов трудового процесса требовали
более четкой и точной синхронизации.  Если  одна  группа  работников  завода
запаздывает в выполнении  своей  задачи,  следующие  за  ней  другие  группы
отстают еще больше.  Таким  образом,  пунктуальность,  никогда  не  игравшая
большой   роли   в   сельскохозяйственных    общинах,    стала    социальной
необходимостью, и повсеместно начали распространяться различного рода  часы.
К 1790-м годам они уже были совершенно обычной вещью  в  Великобритании.  Их
распространение началось, по словам английского  историка  Э.  П.  Томпсона,
"именно в тот  самый  момент,  когда  индустриальная  революция  потребовала
большей синхронизации труда"(14).
   Не случайно детей в индустриальных странах с очень раннего возраста учили
определять время. Школьники были обязаны приходить в школу к удару колокола,
чтобы впоследствии они всегда приходили на фабрику или  на  службу  точно  к
гудку. Продолжительность работ была  рассчитана  во  времени  и  разбита  на
последовательные этапы, измеренные с точностью до долей  секунды.  Выражение
"с девяти до пяти" очерчивало временные рамки для миллионов трудящихся.
   Синхронизации подвергалась не только рабочая  жизнь.  Во  всех  обществах
Второй волны,  вне  зависимости  от  выгоды  или  политических  соображений,
социальная жизнь также стала  зависеть  от  времени  и  приспосабливаться  к
требованиям машин. Определенные  часы  были  отведены  для  досуга.  Отпуска
стандартной продолжительности, праздники или перерывы на кофе были  включены
в трудовые графики.
   Дети начинали и заканчивали учебный год в одно и то же  время.  Госпитали
одновременно будили на завтрак всех своих  пациентов.  Транспортные  системы
сотрясались в часы пик. Работники радио помещали развлекательные программы в
специальные промежутки времени, например "prime time" (т. е.  лучшее  время,
когда большее число слушателей оказывается у приемников). Любой бизнес  имел
свои собственные пиковые часы или сезоны, синхронизованные с таковыми у  его
поставщиков   и   распространителей.   Появились   специалисты   в   области
синхронизации - от  фабричных  диспетчеров  и  табельщиков  до  автодорожной
полиции и хронометристов.
   Некоторые люди сопротивлялись новой индустриальной системе  отношения  ко
времени. И здесь  опять-таки  проявились  различия  между  полами:  те,  кто
принимал участие в работе Второй волны, - главным  образом  мужчины  -  чаще
всего смотрели на часы.
   Мужья  эпохи  Второй  волны  постоянно  жаловались,  что  их  жены  вечно
заставляют их ждать, не следят за временем, слишком долго одеваются,  всегда
опаздывают на встречи. Женщины, как  правило  занятые  не  связанными  между
собой домашними делами, работают в менее  механических  ритмах.  По  сходным
причинам городские жители обычно склонны взирать на сельских как  на  тупых,
медлительных и не заслуживающих доверия людей. "Они не  появляются  вовремя!
Никогда не знаешь, придут ли они в назначенное время". Причины  такого  рода
жалоб можно возвести непосредственно к различиям между трудом Второй  волны,
основанным на повышенной взаимосвязанности  и  взаимозависимоети,  и  трудом
Первой волны, сосредоточенном в поле и дома.
   Когда Вторая волна стала доминирующей, даже наиболее глубинные и интимные
стороны  жизни  были  вплетены  в  индустриальную  ритмическую  систему.   В
Соединенных Штатах и в Советском Союзе, в Сингапуре и в Швеции, во Франции и
в Дании, Германии и Японии, - везде семьи поднимались  одновременно,  ели  в
одно  и  то  же  время,  ехали  на  работу,  работали,  возвращались  домой,
отправлялись спать, спали и  даже  занимались  любовью  более  или  менее  в
унисон, так как  вся  цивилизация  в  целом,  вдобавок  к  стандартизации  и
специализации, использовала принцип синхронизации.



   Концентрация

   Рост рынка дал начало  еще  одному  закону  цивилизации  Второй  волны  -
принципу концентрации.
   Общества Первой волны существовали за счет широко  рассеянных  источников
энергии. Общества Второй волны практически тотально  зависят  от  в  высокой
степени сконцентрированных запасов природного топлива.
   Однако Вторая волна концентрировала не только энергию,  но  и  население,
переселяя  людей  из  сельской  местности  и   помещая   их   в   гигантские
урбанизированные центры. Она концентрировала и трудовую деятельность. Если в
обществах Первой волны люди работали повсеместно - дома, в деревне, в полях,
то большая часть трудовой деятельности в обществах Второй  волны  связана  с
фабриками, где под одной крышей собирались тысячи работников.
   Вторая волна концентрировала не только энергию и труд. В своей  статье  в
английском социологическом журнале "New Society" Стэн Коэн заметил, что,  за
немногими исключениями, до наступления индустриализма "слабый оставался дома
или  со  своими  родственниками;  преступники   штрафовались,   подвергались
физическому  наказанию  или  изгонялись  из  одного  поселения   в   другое;
душевнобольные содержались их семьями или при  поддержке  общины,  если  они
были бедны"(15). Короче говоря, все эти группы были рассеяны по всей общине.
   Индустриализм внес революционные изменения в эту ситуацию. Начало XIX  в.
может быть названо временем Великой Инкарцерации  (лишения  свободы),  когда
преступников сгоняли вместе и концентрировали в тюрьмах, психически  больных
сгоняли  и  концентрировали  в   сумасшедших   домах,   детей   собирали   и
концентрировали в школах, а рабочих концентрировали на фабриках.
   Концентрация происходила также и в  сфере  движения  капиталов,  так  что
цивилизация Второй волны произвела на свет гигантские  корпорации,  а  кроме
того, и тресты или монополии.  К  середине  1960-х  годов  "Большая  Тройка"
автомобильных  компаний  в   Соединенных   Штатах   производила   94%   всех
американских  автомобилей.  В  Германии  четыре  компании  -  "Фольксваген",
"Даймлер-Бенц", "Опель" (GM) и "Форд-Верке" - производили  вместе  91%  всей
продукции; во Франции "Рено", "Ситроен", "Симка" и "Пежо" - практически  все
100%. В Италии один только "Фиат" производил 90% всех автомобилей(16).
   В  Соединенных  Штатах  свыше  80%  алюминия,  пива,  сигарет  и  готовых
завтраков производилось четырьмя или пятью компаниями, работавшими  в  своей
сфере(17).  В  Германии  92%  всех  штукатурных  плит  и   красителей,   98%
фотопленки,  91%  промышленных  швейных  машин  производились  четырьмя  или
ненамного большим числом компаний каждой  из  этих  категорий(18).  Перечень
высококонцентрированных производств можно продолжать и дальше.
   Организаторы  социалистического  производства  также  были   убеждены   в
"эффективности"   концентрации   производства(19).   Действительно,   многие
марксистские   идеологи   в   капиталистических    странах    приветствовали
возрастающую  концентрацию  производства  в  капиталистических  странах  как
необходимый шаг на пути к окончательной тотальной концентрации индустрии под
надзором государства. Ленин говорил о "превращении всех граждан в рабочих  и
служащих одного гигантского " синдиката  -  всего  государства"(20).  Спустя
полвека  советский  экономист  Н.  Лелюхина  в  "Вопросах  экономики"  могла
утверждать, что "СССР обладает наиболее концентрированным  производством  во
всем мире"(21).
   Как в энергии, населении, трудовой деятельности,  образовании,  так  и  в
организации экономики  принцип  концентрации,  присущий  цивилизации  Второй
волны,  проник  очень  глубоко  -  поистине  намного   глубже,   чем   любые
идеологические различия между Москвой и Западом.



   Максимизация

   Разрыв между производством и потреблением породил также во всех обществах
Второй волны  болезнь  навязчивой  "макрофилии"  -  разновидность  техасской
страсти к огромным размерам и постоянному росту.
   Если бы было верно, что длительные производственные процессы  на  фабрике
приводят к понижению цен на единицу продукции, то, по  аналогии,  увеличение
масштаба должно было бы вызвать экономию и  в  других  сферах  деятельности.
Слово "большой" становится синонимом  слова  "эффективный";  а  максимизация
становится пятым ключевым принципом.
   Города и народы гордились тем, что обладают самыми высокими небоскребами,
крупнейшими плотинами или самыми обширными в  мире  площадками  для  игры  в
гольф. Кроме того, поскольку большие  размеры  являются  результатом  роста,
наиболее индустриальные правительства, корпорации и другие организации стали
фанатичными проводниками идеи непрерывного возрастания.
   Японские рабочие  и  сотрудники  Мацусита  электрик  компани  (Matsushita
Electric Company) ежедневно повторяли хором:

   ... Делая все возможное для увеличения продукции,
   Посылая наши товары людям всего мира
   Бесконечно и постоянно,
   Подобно воде, бьющей из фонтана,
   Расти, производство! Расти! Расти! Расти!
   Гармония и искренность!
   Мацусита электрик!(22)

   В 1960 г., когда  в  Соединенных  Штатах  завершился  этап  традиционного
индустриализма и начали ощущаться первые признаки изменений  Третьей  волны,
50 крупнейших индустриальных корпораций  в  этой  стране  выросли  до  таких
размеров, что каждая из них предоставляла работу в среднем 80 тыс.  человек.
Один лишь "Дженерал моторе" (General Motors) давал работу 595 тыс.  человек,
а компания АТиТ Вайля нанимала 736 тыс. мужчин и женщин. Это  означает,  при
среднем размере семьи в том году в 3, 3  человек,  что  свыше  2  млн  людей
зависели от зарплаты  в  одной  лишь  этой  компании  -  количество,  равное
половине населения всей этой страны в период, когда Вашингтон* и Гамильтон**
создавали американскую нацию.  (С  тех  пор  АТиТ  раздулась  до  еще  более
гигантских размеров. К 1970 г. в ней работали 956 тыс. человек, еще 136 тыс.
работников нанималось на 12-месячный срок(23). )
   АТиТ была особым случаем, хотя,  конечно,  американцы  вообще  привержены
гигантизму. Но макрофилия - это вовсе не монополия американцев. Во Франции в
1963 г. 1400 фирм - лишь 0, 25% всех компаний - нанимали  38%  всей  рабочей
силы(24). Правительства в Германии, Великобритании и других странах  активно
побуждали менеджеров создавать даже еще большие компании, полагая,  что  это
поможет им в конкуренции с американскими гигантами.
   Такая максимизация масштабов  не  была  простым  отражением  максимизации
прибыли. Маркс связывал "рост  масштабов  индустриального  строительства"  с
"дальнейшим развитием производительных сил". Ленин в свою очередь доказывал,
что "огромные предприятия, тресты и синдикаты подняли  технологию  массового
производства до наивысшего  уровня  развития".  Его  первое  распоряжение  в
хозяйственной сфере  после  Октябрьской  революции  состояло  в  том,  чтобы
консолидировать        российскую        экономическую        жизнь        в
---------------------------------------*  Вашингтон  Джордж  (1732-1799)   -
первый президент США.
   ** Гамильтон Александр (1757-1804) - лидер партии федералистов, с 1789 г.
министр финансов в правительства  Дж.  Вашингтона.  виде  наименьшего  числа
наиболее крупных производственных единиц. Сталин стремился  к  максимальному
масштабу еще в большей степени и  осуществил  новые  грандиозные  проекты  -
постройку  сталелитейного   комплекса   в   Магнитогорске,   "Запорожстали",
медеплавильного  завода  на  Балхаше,  тракторного  завода  в   Харькове   и
Сталинграде.  Он  интересовался,  сколь  велико  было  данное   американское
предприятие, и затем велел построить еще большее(25).
   Доктор Леон М. Херман пишет в своей книге "Культ гигантизма  в  советском
экономическом планировании": "Фактически  в  разных  регионах  СССР  местные
политики были вовлечены в гонку за "крупнейшими в мире проектами"".  В  1938
г. Коммунистическая партия боролась против "гигантомании",  однако  довольно
безуспешно. Даже сегодня советские  и  восточноевропейские  коммунистические
лидеры являются жертвами того, что было названо Херманом "страстью к большим
размерам".
   Подобная  вера  в  абсолютную  роль  масштаба   проистекает   из   узости
представлений Второй волны  о  природе  "эффективности".  Однако  макрофилия
индустриализма далеко выходила  за  рамки  одних  лишь  заводов.  Она  нашла
отражение  в  соединении  множества  данных  самого  разного  рода  в  одном
статистическом показателе, называемом валовым национальным продуктом  (ВНП),
который измеряет "размер" экономики путем сложения стоимости создаваемых  ею
товаров  и  услуг.  У  этого  инструмента  экономистов  Второй  волны  много
недостатков. С точки зрения ВНП не имеет значения, какова форма продукции  -
продовольствие, образование и здравоохранение или военное снаряжение. К  ВНП
добавляется наем бригады как для постройки дома, так и для его сноса, хотя в
первом случае деятельность направлена  на  увеличение  жилого  фонда,  а  во
втором -  на  его  уменьшение.  Кроме  того,  поскольку  ВНП  измеряет  лишь
деятельность рынка или обмена, он совершенно не принимает во  внимание  весь
бытовой сектор экономики, основанный на бесплатном производстве, к примеру -
воспитание детей и домашнее хозяйство.
   Несмотря на все эти ограничения, правительства Второй волны во всем  мире
вовлечены в слепую гонку за увеличением ВНП любой ценой, максимизируя "рост"
даже несмотря на риск  экологической  и  социальной  катастроф(26).  Принцип
макрофилии столь глубоко укоренился в индустриальной ментальности, что ничто
не кажется здесь более разумным и рациональным. Максимизация  идет  в  одном
ряду  с  стандартизацией,  специализацией  и  другими  базовыми   принципами
индустриализма.



   Централизация

   Наконец,  все  индустриальные   нации   довели   до   наивысшей   степени
совершенства централизацию. Хотя Церковь и правители Первой волны  прекрасно
знали, что такое централизация власти,  они  имели  дело  с  менее  сложными
обществами и были лишь  жалкими  дилетантами  по  сравнению  с  мужчинами  и
женщинами, централизовавшими индустриальные общества  с  самого  нижнего  их
этажа.
   Все общества с усложненной организацией требовали одновременных  действий
по  централизации  и   децентрализации.   Однако   сдвиг   от   в   основном
децентрализованной экономики  Первой  волны,  в  которой  каждая  территория
отвечала за производство продукции, необходимой ей самой, к  интегрированным
национальным экономикам Второй  волны  привел  к  совершенно  новым  методам
централизации власти. Они начали действовать на уровне  отдельных  компаний,
отраслей производства и в экономике в целом.
   Классической  иллюстрацией  могут  служить  первые  железные  дороги.  По
сравнению с другими сферами деятельности, они были гигантами того времени. В
Соединенных Штатах в 1850 г. лишь  41  фабрика  имела  капитал  в  250  тыс.
долларов и выше, а Нью-Йоркская центральная железная дорога уже  в  1860  г.
гордилась своим капиталом в 30 млн долл. Для организации такого  гигантского
предприятия требовались совершенно новые методы управления.
   Таким образом, управляющим  первых  железных  дорог,  подобно  менеджерам
космических программ нашего времени, приходилось  изобретать  новую  технику
управления. Они стандартизировали технологии, цены на перевозки  и  графики.
Они синхронизировали операции на расстоянии  в  сотни  миль.  Они  создавали
новые  специализированные  профессии  и  департаменты.  Они  концентрировали
капитал, энергию и людские ресурсы. Они боролись за максимальное  расширение
сети своих дорог. И, в дополнение ко всему этому, они создавали новые  формы
организации, основанные на централизации информации и управления(27).
   Служащие  подразделялись  на  "линейных"  и   "штатных".   Были   введены
ежедневные отчеты, предоставляющие  сведения  о  движении  вагонов,  грузов,
убытках, утерянных грузах, ремонте, пробеге локомотивов  и  т.  д.  Вся  эта
информация вливалась в централизованную  цепь  распоряжений  и  восходила  к
главному управляющему, принимавшему решения и посылавшему приказания вниз по
служебной линии.
   Железные дороги, как показал исследователь  истории  бизнеса  Альфред  Д.
Чандлер,  вскоре  стали  образцом  для   других   крупных   организаций,   и
централизованное    управление    стали     рассматривать     в     качестве
усовершенствованного средства во всех странах Второй волны.
   Вторая волна способствовала  централизации  и  в  политической  сфере.  В
Соединенных Штатах уже в 1780-х годах эта тенденция проявила себя  в  борьбе
за  замену  рыхлого,  децентралистского  Договора   о   Конфедерации   более
централистской  Конституцией.  В  целом  же,  сельскохозяйственные  интересы
Первой   волны   сопротивлялись   концентрации   власти    в    национальном
правительстве,  тогда  как  коммерческие  интересы  Второй  волны   побудили
Гамильтона  доказывать  в  "Federalist"  и  других  изданиях,  что   сильное
центральное правительство важно не только для военной и внешней политики, но
и для экономического развития.
   Конституция 1787 г. была  простым  компромиссом.  Поскольку  силы  Первой
волны все еще сохраняли свое могущество, Конституция предоставила  важнейшие
властные полномочия штатам, а не центральному правительству. Для того  чтобы
воспрепятствовать чрезмерному усилению центральной власти,  она  потребовала
также  совершенно  уникального  в  то  время   разделения   законодательной,
исполнительной и судебной власти. Однако  Конституция  была  написана  очень
гибким  языком,  что  впоследствии  позволило   федеральному   правительству
существенно расширить сферу своего влияния(28).
   Поскольку индустриализация подталкивала политическую  систему  к  большей
централизации, правительство в  Вашингтоне  принимало  на  себя  все  больше
властных полномочий и обязанностей и все в большей степени  монополизировало
принятие решений в центре. Тем временем  внутри  федерального  правительства
власть сместилась от Конгресса и судов к  наиболее  централистской  из  трех
ветвей - к исполнительной власти. В годы  правления  Никсона  историк  Артур
Шлезингер  (сам  один  из  рьяных  централизаторов)  нападал  на  "имперское
президентство"(29).
   За пределами Соединенных Штатов стремление к  политической  централизации
было  еще  сильнее.  Достаточно   беглого   взгляда   на   Швецию,   Японию,
Великобританию или Францию,  чтобы  увидеть,  что  американская  система  по
сравнению с ними  децентрализована.  Жан-Франсуа  Ревель,  автор  книги  "Ни
Маркс, ни Христос", подчеркивает это, описывая, как  отвечают  правительства
на политический протест: "Когда во Франции запрещают  демонстрацию,  никогда
нет никаких сомнений в источнике  такого  запрета.  Если  вопрос  о  крупной
политической демонстрации, это [центральное] правительство, -  пишет  он.  -
Однако, когда запрещается демо