рах,  не  обращая  внимания  на  многие
другие, которые поодиночке или все вместе могут быть гораздо важнее.
   Хуже  того:   каждой   группе   экспертов   свойственно   настаивать   на
первоочередном значении причин, выдвигаемых " именно ею",  и  исключать  все
прочие.  Столкнувшись  с   потрясающими   проблемами   деградации   городов,
специалист по жилью усмотрит их причину в перенаселенности и старении жилого
фонда,  транспортник   укажет   на   отсутствие   городского   общественного
транспорта,  эксперт  по  социальному  обеспечению  отметит   неадекватность
ассигнований на центры дневного  ухода  за  детьми  или  социальную  помощь,
криминолог обратит внимание на нерегулярность  полицейского  патрулирования,
экономист продемонстрирует,  как  высокие  налоги  мешают  капиталовложениям
предприятий и т. д. и т. п. Каждый  великодушно  соглашается,  что  все  эти
проблемы  в  какой-то   мере   взаимосвязаны,   что   они   образуют   некую
самоусиливающуюся систему. Однако при  попытке  добраться  до  сути  решения
данной проблемы никто не в состоянии удержать в  памяти  и  учесть  все  эти
хитросплетения.
   Деградация городов - это только одна из огромного числа проблем,  которое
Питер Ритнер в  своей  работе  "Общество  космоса"*  однажды  удачно  назвал
"проблемосплетением"(9). Он предупреждал, что мы все  более  и  более  будем
сталкиваться с кризисами, "не поддающимися "причинно-следственному анализу",
но требующими "анализа взаимозависимости", состоящими не из легко отделяемых
элементов, но из сотен взаимодопол---------------------------------------* К
космическому пространству тема не имеет  никакого  отношения.  Речь  идет  о
необъятности нашего самого  непосредственного  окружения.  (Прим.  перев.  )
няющих влияний десятков независимых, частично совпадающих источников".
   Обладая  возможностью  запоминать  и   взаимосвязывать   огромное   число
каузальных сил, компьютер может нам помочь справляться с  такими  проблемами
на гораздо более глубоком, чем обычно, уровне. Он  может  помочь  просеивать
громадные массивы данных,  чтобы  отыскать  едва  уловимые  образцы,  помочь
собрать разрозненные "крупицы информации" в большее  по  объему  и  значению
целое. Получив ряд предположений  или  какую-либо  модель,  компьютер  может
наметить  последствия  альтернативных  решений  и  проделать   это   гораздо
методичнее и полнее, чем практически способен сделать любой человек. Он даже
может предложить мнимые решения определенных проблем, выявляя новые  или  до
сих пор не замеченные взаимосвязи между людьми и ресурсами.
   На ближайшие обозримые десятилетия человеческий интеллект, воображение  и
интуиция так и останутся гораздо важнее машин. И тем не менее можно ожидать,
что компьютеры углубят всю культуру суждения о  причинности,  усиливая  наше
понимание  взаимосвязанности  вещей,  помогая  нам  синтезировать   значимое
"целое" из вихря кружащихся вокруг нас разрозненных данных. Компьютер -  это
единственное средство против разрозненной культуры информации.
   В то же время эта интеллектуальная среда может в конечном счете  изменить
не только наш подход к анализу проблем и способ обобщения информации,  но  и
самый химический состав нашего головного  мозга.  Эксперименты,  проведенные
Дейвидом Кречем, Мэриан Дайменд, Марком Розенцвейгом  и  Эдуардом  Беннетом,
продемонстрировали,  кроме  всего  прочего,  что  животные,   подвергавшиеся
воздействию "насыщенной" окружающей среды, имеют увеличенную кору  головного
мозга, повышенное количество нервных клеток, нейроны большего размера, более
активные трансмиттеры  и  повышенное  кровоснабжение  головного  мозга,  чем
животные из контрольной группы. А не может ли оказаться, что, по  мере  того
как  мы  усложняем  окружающую   нас   среду   и   делаем   ее   все   более
интеллектуальной, и мы сами станем умнее?
   Доктор Ф. Клайн, руководитель исследований Нью-йоркского психиатрического
института, один из ведущих психоневрологов мирового уровня, рассуждает:
   "Работа  доктора  Креча  наводит  на  мысль,  что  к  числу   переменных,
оказывающих  воздействие  на  интеллект,   принадлежит   и   интеллектуально
насыщенная и чутко реагирующая окружающая среда, в которой он  находится  на
ранней стадии развития. Малыши, помещенные  в  условно  называемую  "глупую"
среду,  т.  е.  нищенское  и  невнимательное   окружение,   не   оказывающее
стимулирующего воздействия,  очень  скоро  привыкают  не  использовать  свои
шансы. Предел погрешности тут крайне мал, а расплатой фактически оказываются
осторожность,    консервативность,    нелюбознательность    или    полнейшая
пассивность, которые никак не способствуют развитию умственных способностей.
   С другой стороны, у малышей, растущих среди умных, толковых и  отзывчивых
людей, т. е. в сложной и стимулирующей среде, может  развиться  совокупность
совершенно иных способностей. Если малыши умеют привлекать  себе  на  помощь
окружающую их среду то  они  становятся  менее  зависимыми  от  родителей  в
подростковом возрасте. Они способны приобрести умение чувствовать мастерство
или компетенцию. Они же могут позволить себе  быть  пытливыми,  пускаться  в
исследования, предаваться буйным  фантазиям  и  усвоить  такое  отношение  к
жизни, когда проблемы решаются, а не становятся непреодолимой преградой. Все
это может способствовать изменениям и в самом головном мозге.  Но  в  данном
случае мы можем только строить догадки.  Однако  нельзя  исключить  и  такую
возможность,  что  интеллектуальная  окружающая  среда  может   привести   к
образованию у нас новых синапсов и увеличению коры головного  мозга.  Вполне
вероятно, что под влиянием "поумневшей" окружающей среды умнее станут и сами
люди".
   Однако все это лишь первые намеки на более значительные перемены, которые
несет  с  собой  новая  инфосфера,  ибо  демассификация   средств   массовой
информации, сопровождающаяся  одновременным  возрастанием  роли  компьютера,
совместными усилиями изменят нашу социальную память.



   Социальная память

   Все виды памяти можно  разделить  на  память  чисто  индивидуальную,  или
частную, не доступную для других, и память общую, открытую  для  совместного
доступа, то есть социальную.  Частная  память,  не  разделенная  с  другими,
умирает  вместе  с  человеком.  Социальная   же   память   продолжает   свое
существование.  Наша  замечательная   способность   хранить   и   отыскивать
информацию в общей памяти -  вот  секрет  успешного  эволюционного  развития
нашего вида. И поэтому все, что существенным образом противоречит тому,  как
мы создаем, накапливаем или пользуемся  социальной  памятью,  затрагивает  и
самые истоки судьбы.
   Уже дважды на протяжении своей истории  человечество  круто  ломало  свою
социальную память. Создавая ныне новую инфосферу,  мы  находимся  на  пороге
следующего такого преобразования.
   Первоначально социальные группы были  вынуждены  накапливать  свою  общую
память там же, где они хранили  память  частную,  т.  е.  в  головах  людей.
Родоплеменные старейшины, мудрецы и т. п. хранили все это при себе  в  форме
истории, мифа, традиционного практического знания  и  легенды  и  передавали
своим детям в сказках,  песнях,  эпических  сказаниях  и  на  примерах.  Как
развести огонь, как лучше заманить в ловушку птицу,  как  вязать  плоты  или
толочь таро, как заострить палку для рыхления земли или ходить за  быками  -
весь  накопленный  опыт  группы  хранился  в  нейронах,  нервной   ткани   и
конъюгациях хромосом людей.
   Объем социальной памяти был жестко ограничен - эта истина  пока  остается
непреложной. Неважно, сколь хороша была память у старшего  поколения,  сколь
запоминающимися были песни и уроки, но в головах любой популяции было  ровно
столько, и не больше, места для хранения информации.
   Цивилизация  Второй  волны  уничтожила  барьер   памяти.   Распространила
массовую грамотность. Вела систематические деловые записи. Построила  тысячи
библиотек и музеев. Изобрела  картотеки.  Короче,  она  извлекла  социальную
память из-под "черепной коробки", нашла новые  способы  ее  хранения  и  тем
самым вывела ее  за  рамки  прежних  ограничений.  Путем  увеличения  запаса
кумулятивного знания она ускорила все  процессы  нововведений  и  социальных
перемен, придавая цивилизации Второй волны самую стремительно  меняющуюся  и
развивающуюся культуру, дотоле неведомую миру.
   А  сейчас  мы  готовы  вскочить  на  новую  ступень  социальной   памяти.
Решительная демассификация, изобретение новых средств  массовой  информации,
картографическая съемка земли спутниками, больничный  контроль  за  лежачими
пациентами с помощью  электронных  датчиков,  компьютеризация  корпоративных
файлов (документов систематического хранения) - все  это  означает,  что  мы
подробнейшим образом регистрируем в записи деятельность  нашей  цивилизации.
Если только мы не кремируем нашу планету, а вместе с ней и  свою  социальную
память, то  вскоре  вплотную  приблизимся  к  цивилизации  "фотографической"
памяти. Цивилизация Третьей волны будет иметь в своем  распоряжении  гораздо
больше и гораздо лучше организованную информацию о себе самой, чем это можно
было бы вообразить еще четверть века назад.
   Однако крен Третьей волны в сторону социальной памяти больше, чем  просто
количественный. Мы, как  и  прежде,  вдыхаем  жизнь  в  свою  память.  Когда
социальная  память  накапливалась  в   человеческих   умах,   то   постоянно
подвергалась постепенному разрушению, пополнению, смешиванию, комбинированию
и перекомбинированию по-новому. Она была деятельной, энергичной  и  в  самом
прямом смысле живой.
   Когда промышленная цивилизация вывела большую часть социальной памяти  за
пределы  "черепной  коробки",  то  память  эта  стала  объективированной   -
воплощенной в артефактах, книгах, платежных ведомостях, газетах, фотографиях
и фильмах. Однако  символ,  однажды  начертанный  на  странице,  фотография,
запечатленная на пленке, напечатанная газета - все они  остаются  пассивными
или неподвижными. И только когда эти символы снова вводились в  человеческий
мозг,  они  оживали,  их  по-новому  обрабатывали  и   перестраивали.   Хотя
цивилизация Второй волны радикальным образом  расширила  социальную  память,
она же ее и заморозила.
   Скачок  в  инфосферу  Третьей   волны   потому   исторически   совершенно
беспрецедентен, что делает  социальную  память  не  только  обширной,  но  и
активной. А такое сочетание проявит себя как движущая сила.
   Активизация этой новоявленной расширенной памяти  высвободит  в  культуре
свежие  силы.  Ведь  компьютер  не  только  помогает  нам  организовать  или
синтезировать "крупицы информации" в когерентные модели реальности, но также
далеко раздвигает границы возможного. Ни библиотека, ни каталог не могли  бы
мыслить, не говоря уж  о  том,  чтобы  мыслить  необычно  и  оригинально.  В
противоположность этому компьютер можно попросить "помыслить немыслимое",  о
чем прежде и не думали. Он  сделает  возможным  поток  новых  теорий,  идей,
идеологий, художественных озарений, технических  прорывов,  экономических  и
политических инноваций, которые до  сих  пор  были  в  самом  прямом  смысле
немыслимыми  и  невообразимыми.   Таким   образом,   он   ускоряет   процесс
исторических изменений и поддерживает резкий  сдвиг  в  сторону  социального
многообразия Третьей волны.
   Во  всех  предшествующих  обществах  инфосфера   предоставляла   средства
коммуникации между людьми. Третья волна  эти  средства  приумножит.  Но  она
также впервые в истории  обеспечит  и  мощные  средства  коммуникации  между
машинами и, что  еще  поразительнее,  для  общения  людей  с  окружающей  их
интеллектуальной средой. Если отступить и взглянуть на всю  эту  грандиозную
картину в целом, то становится ясно, что  революция  в  инфосфере  столь  же
поразительна, как революция в техносфере - энергетической и  технологической
основе общества.
   Работа по созданию новой цивилизации идет полным ходом на многих  уровнях
сразу.



   Глава 15

   ЗА ПРЕДЕЛАМИ МАССОВОГО ПРОИЗВОДСТВА

   Не так давно я ехал во взятом  напрокат  автомобиле  от  покрытых  снегом
Скалистых гор вниз по извилистым дорогам, затем по плато и снова вниз, вниз,
до   самого   подножия   этой   величественной   горной   гряды.   Там,    в
Колорадо-Спрингс,  я  направился  к  длинному,  низкому  комплексу   зданий,
разместившемуся вдоль шоссе. Он казался  совсем  крохотным  по  сравнению  с
неясно вырисовывавшимися позади меня горами.
   Войдя в здание, я вспомнил заводы, на  которых  я  когда-то  работал,  их
грохот и рев, их грязь, дым, вспомнил свой затаенный гнев. В течение  многих
лет, даже оставив физический труд, мы с женой осматривали  заводы.  Во  всех
своих путешествиях по земному шару, вместо того,  чтобы  любоваться  руинами
церквей  и  ходить  по  туристическим  маршрутам,  мы  занимались  тем,  что
наблюдали, как  работают  люди,  считая,  что  ничто  другое  не  может  так
красноречиво рассказать об их культуре. И теперь в Колорадо-Спрингс я  снова
оказался  на  заводе.  Мне  говорили,  что  это  одно  из  самых   передовых
производственных сооружений в мире.
   Скоро стало ясно, почему.  На  заводах,  подобных  этому,  можно  увидеть
новейшую технологию и наиболее развитые информационные системы,  а  также  и
практический эффект их соединения.
   Этот завод, принадлежащий компании "Хьюлетт-Паккард", производит  на  100
млн долл.  в  год  электронной  аппаратуры  -  кинескопы  для  телевизионных
экранов, медицинское оборудование,  осциллоскопы,  "логические  анализаторы"
для тестирования и даже более таинственные вещи. 40% работающих здесь,  1700
человек - это инженеры,  техники,  программисты,  канцелярские  работники  и
управленцы. Они работают в огромном помещении с высокими потолками. Одна  из
стен представляет  собой  гигантское  окно,  в  которое  виден  внушительный
Пайкс-Пик. Остальные стены выкрашены  ярко-желтой  и  белой  краской.  Полы,
покрытые светлым линолеумом, чистые, как в операционной, и блестящие.
   Все  работающие  на  "Хьюлетт-Паккард",  от   клерков   до   компьютерных
специалистов, от управленцев до сборщиков  и  контролеров,  находятся  не  в
отдельных  помещениях,  а  в  одном  большом  зале,  разделенном  невысокими
перегородками. Общаясь друг с другом, они  не  перекрикивают  шум  машин,  а
разговаривают  нормальным  тоном.  Все  носят  обычную  одежду,  поэтому  не
различаются по положению и профессиям.  Производственники  сидят  за  своими
станками или столами; на многих столах стоят цветы, плющ  и  другая  зелень,
так что при взгляде с некоторых точек кажется, что находишься в саду.
   Осматривая этот завод, я подумал, что было бы, если бы  я  мог  волшебным
образом вырвать некоторых своих давних друзей из литейных, с  автосборочного
конвейера, из грохота, грязи, тяжкого калечащего  ручного  труда  и  жесткой
дисциплины, неотъемлемой от него, и перенести их в эту рабочую среду  нового
типа.
   Они бы  удивленно  воззрились  на  все  это.  Я  сильно  сомневаюсь,  что
"Хьюлетт-Паккард" - рай для рабочих, и моих друзей-рабочих нелегко обмануть.
Они бы захотели познакомиться, пункт за пунктом, с  платежными  ведомостями,
дополнительными  льготами,  штрафами,  если  таковые  существуют.   Они   бы
спросили, действительно ли редкие новые  материалы,  применяющиеся  на  этом
заводе, безопасны или в окружающей  среде  Заключена  угроза  здоровью.  Они
справедливо бы решили, что, несмотря на внешне приятельские отношения,  одни
отдают приказы, а другие их исполняют.
   Тем не  менее  проницательный  взгляд  моих  старых  друзей,  несомненно,
отметил бы непривычные, резкие отличия от известных им классических заводов.
Они бы заметили, к примеру, что вместо того, чтобы  приходить  на  службу  в
одно и то же время, отмечать  время  прибытия  и  спешить  к  своим  рабочим
местам, все работающие на "Хьюлетт-Паккард" могут в  определенных  временных
пределах выбирать индивидуальные рабочие часы. Они не  прикованы  к  рабочим
местам, а могут двигаться, когда захотят. Мои  старые  друзья  удивились  бы
тому, как свободно,  разумеется,  в  известных  пределах,  определяют  темпы
собственной  работы  работающие  на   "Хьюлетт-Паккард",   разговаривают   с
управляющими или инженерами, не  придавая  значения  положению  и  табели  о
рангах. Одеваются по собственному желанию.  Короче  говоря,  сохраняют  свою
индивидуальность. Действительно,  мои  старые  друзья  в  тяжелых,  подбитых
железом башмаках, грязных комбинезонах и касках с трудом  могли  бы  считать
увиденное заводом.
   И если расценивать завод как  место  появления  массовой  продукции,  они
окажутся правы. Поскольку этот  завод  не  для  массового  производства.  Мы
находимся уже за пределами массового производства.



   "Воробьиный нос" и футболки

   В  настоящее   время   известно,   что   процент   рабочих,   занятых   в
поточно-массовом производстве, в "передовых" странах  за  последние  20  лет
уменьшился(1). (В Соединенных Штатах только 9%  всего  населения  -  20  млн
рабочих - производят товары для 220 млн  людей.  Остальные  65  млн  рабочих
заняты в сфере обслуживания. ) И по мере того как это массовое  производство
в индустриальном мире уменьшается, его больше и больше отдают на откуп в так
называемые развивающиеся страны, от Алжира до Мексики и Таиланда(2). Подобно
старым  заржавевшим  автомобилям,  самые  отсталые  индустрии  Второй  волны
экспортируются от богатых народов к бедным.
   Однако как по стратегическим, так и  по  экономическим  причинам  богатые
страны не могут  отказаться  от  массового  производства  и  стать  примером
"общества обслуживания" или  "информационной  экономики".  Картина  богатого
общества, живущего за счет нематериального  производства,  в  то  время  как
остальной мир занят производством материальных  товаров,  слишком  упрощена.
Богатые страны продолжают производить  основные  товары,  но  нуждаются  для
этого в меньшем количестве рабочих, поскольку мы преобразовали самый  способ
производства товаров.
   Сущностью  Второй  волны  производства  были  длинные   серии   миллионов
одинаковых, стандартизированных продуктов. Напротив, сущностью Третьей волны
производства является короткая серия частично или полностью изготовленных на
заказ изделий.
   Общество все еще продолжает думать о  производстве  как  об  изготовлении
больших серий, и мы действительно продолжаем выпускать сигареты миллиардами,
ткани - миллионами ярдов, а  электрические  лампочки,  спички  и  кирпичи  в
астрономических  количествах.   Несомненно,   какое-то   время   это   будет
продолжаться. Но это продукция наиболее отсталых  отраслей,  а  не  наиболее
"продвинутых", и сегодня она составляет около 5% всего нашего  промышленного
производства товаров.
   Один аналитик в  "Critique",  журнале,  посвященном  изучению  Советского
Союза, замечает, что, в то время как "менее высокоразвитые страны" -  с  ВНП
между 1000-2000 долл. на душу населения в год -  сосредоточены  на  массовом
производстве, "наиболее высокоразвитые страны... сосредоточены  на  экспорте
штучных товаров и небольших сериях произведенных товаров, что базируется  на
высококвалифицированной  работе  и...  высоких  затратах  на   исследования:
компьютеры,  специализированное  оборудование,  авиация,  автоматизированные
системы  производства,  предприятия  высокой  технологии,   фармацевтическая
продукция, высокотехнологичные полимеры и пластмассы"(3).
   В Японии, Западной Германии, Соединенных Штатах, даже в Советском Союзе в
таких областях, как производство электрооборудования, химических веществ,  в
космическом   производстве,   электронике,   специализированных    средствах
передвижения, коммуникации и тому подобных, мы обнаруживаем явно  выраженную
тенденцию  к  уменьшению  массовости.  На  суперпередовом  заводе   компании
"Вестерн элект