ом не мог находиться в  одно  время  более,  чем  в  одном
месте.
   Мир,  казавшийся  прежде  таким  сложным,   хаотичным,   непредсказуемым,
таинственным и бессистем---------------------------------------* Инь и ян  -
основные понятия в древнекитайской натурфилософии, истолкованы как  полезные
первоначала. ным, внезапно предстал согласованным и  хорошо  организованным.
Любое явление, будь то семейная ячейка или холодная звезда в далеком  ночном
небе, представляло собой материю в движении, каждая  частица  активизировала
соседнюю, вынуждая ее двигаться в  нескончаемом  танце  жизни.  Для  атеиста
подобная точка зрения  давала  объяснение  жизни,  в  котором,  как  позднее
выразился  Лаплас*,  гипотеза  о  Боге  была  излишней(27).  Однако  же  для
верующего  человека  это  по-прежнему  предполагало  присутствие  Бога   как
первопричины всего сущего, именно он изначально привел в движение бильярдные
шары, а потом, возможно, вышел из игры.
   Такая метафора для реальности стала подобием  инъекции  интеллектуального
адреналина в нарождавшуюся индуст-реальную  культуру.  Один  из  радикальных
философов,  идеолог  Великой   французской   революции   барон   Гольбах   с
удовлетворением писал: "Вселенная, это необозримое скопление  всего  сущего,
являет собой только материю  и  движение;  действительность,  воспринимаемая
нами, есть нечто иное как необъятная, непрерывная последовательность  причин
и следствий".
   В этом кратком,  торжествующем  утверждении  заключалось  самое  главное:
вселенная - это составная реальность, где разрозненные  части,  объединенные
вместе, представляют  собой  единое  целое.  Постоянный  признак  материи  -
движение в пространстве. События совершаются в линейной  последовательности,
развитие событий  происходит  вдоль  линии  времени.  Человеческие  чувства,
например  ненависть,  эгоизм  или   ---------------------------------------*
Лаплас Пьер Симон (1749-1827)  -  французский  астроном,  математик,  физик.
Классический представитель механистического детерминизма.  любовь,  согласно
Гольбаху*, сопоставимы с  такими  материальными  силами,  как  отталкивание,
инерция или  сцепление,  и  при  мудрой  политической  организации  общества
возможно было манипулировать ими для общественного блага, подобно тому,  как
наука могла для всеобщего блага манипулировать физическим миром.
   Именно   такой   индуст-реальный   образ   вселенной,   порождаемые    им
представления  во  многом  повлияли  на  наш  образ  жизни  в  его   личных,
общественных  и  политических  проявлениях.  Из  подобного  взгляда  на  мир
неизбежно проистекало, что не только космос и природа, но и общество и  люди
действовали  согласно   вполне   определенным   и   предсказуемым   законам.
Величайшими мыслителями Второй волны были как раз те, кто наиболее логично и
убедительно  доказывал  связь  и   взаимозависимость   явлений   объективной
действительности.
   Ньютон создал основы небесной механики.  Дарвин  открыл  законы,  которые
объясняли социальную эволюцию. А  Фрейд  открыл  закономерность  психических
процессов. Поиски других исследователей  -  ученых,  инженеров,  социологов,
психологов - способствовали открытию множества других разных законов.
   Цивилизация Второй волны получила в свое распоряжение теорию причинности,
в которой виделись чудодейственные возможности и которая применялась  всюду.
Многое из того, что до тех пор казалось  невероятно  сложным,  теперь  можно
было привести к элементарной  объяснимой  формуле.  И  эти  законы  получили
всеобщее признание не только потому, что их провозгласили Ньютон, Маркс  или
кто-либо еще. Они были ---------------------------------------* Гольбах Поль
Анри (1723-1789) - французский философ. Крупнейший  систематизатор  взглядов
французских   материалистов.   объектом   экспериментов    и    эмпирических
исследований и получали подтверждения. Используя их, мы могли строить мосты,
посылать  в  небо  радиоволны,  предсказывать  и  производить  биологические
изменения; мы могли воздействовать  на  экономику,  основывать  политические
движения или организации и даже, как  считалось,  предвидеть  и  формировать
поведение индивида.
   Чтобы объяснить любое явление, необходимо  было  лишь  найти  критическую
переменную величину. Этого можно  было  достичь,  если  только  мы  находили
подходящий "бильярдный шар" и  ударяли  по  нему  под  нужным  углом.  Новая
причинность в сочетании с новыми представлениями о времени,  пространстве  и
материи избавила сознание многих людей от старых иррациональных компонентов.
Это обеспечило достижение величайших успехов в науке и технологии,  огромные
сдвиги в мышлении  и  практической  деятельности  людей.  Был  брошен  вызов
авторитаризму, и разум освободился от тысячелетних оков.
   Однако  же  индуст-реальность  создала  новую  тюрьму  -   индустриальный
менталитет,  который  исходил  из   практицизма,   превозносил   критическую
требовательность  и   карал   воображение,   сводил   людей   к   простейшим
протоплазменным единицам и в конечном счете искал инженерного решения  любой
проблемы. Индуст-реальность вовсе  не  была  морально  нейтральной,  хотя  и
претендовала на то. Она представляла  собой,  как  мы  видели,  воинствующую
суперидеологию цивилизации  Второй  волны,  из  нее  возникли  все  основные
идеологические направления индустриальной эпохи, как  левой,  так  и  правой
ориентации. Подобно всякой  культуре,  цивилизация  Второй  волны  создавала
искаженный механизм  восприятия  человеком  себя  и  окружающего  его  мира.
Выработанный комплекс идей, образов, представлений - и проистекающие из  них
аналогии - оказался самой мощной культурной системой в истории человечества.
   И наконец, индуст-реальность, культурное лицо  индустриализма,  побуждала
общество развиваться в нужном направлении. Благодаря ей создавались  сложные
организованные  единства,  крупные  города,  централизованная  бюрократия  и
всеобъемлющий рынок, будь он  капиталистическим  или  социалистическим.  Это
отличным  образом  согласовывалось  с  новыми  энергосистемами,  устройством
семьи, технологиями, экономическими отношениями, политическими  и  духовными
ценностями, что вместе взятое образовывало цивилизацию Второй волны.
   Вот и получается, что вся эта цивилизация вместе со всеми организациями и
учреждениями, технологией и культурой разрушается под воздействием  перемен,
привносимых Третьей волной, которая прокатывается по  планете.  Мы  живем  в
завершающий,  кризисный  период  безвозвратно  отступающего  индустриализма.
Индустриальная эпоха уходит в историю, рождается новая эпоха.



   Глава 10

   КОДА: КРАТКИЙ МИГ

   Одно остается непонятным. Индустриализм был кратким  мигом  в  истории  -
всего лишь три столетия, исчезнувшие  в  безмерности  времени.  Что  вызвало
промышленный переворот? Что заставило Вторую волну пронестись по планете?
   Множество ручьев происходящих  перемен  стеклись  в  один  бурный  поток.
Открытие  Нового  Света  дало  толчок  к  развитию  европейской  культуры  и
экономики   накануне   индустриальной   революции(1).   Прирост    населения
обуславливал перемещение людей в города. Истощение лесов в  Англии  побудило
использовать каменный уголь. В свой черед стволы шахт становились все глубже
и глубже, и настал момент, когда прежние насосы на конной тяге уже не  могли
больше  откачивать  из  них  воду.  Усовершенствование  парового  двигателя,
призванного решить  данную  проблему,  открыло  невиданное  множество  новых
технологических возможностей.  Постепенное  внедрение  индуст-реальных  идей
представляло собой вызов церковной и  политической  власти.  Распространение
грамотности, усовершенствование дорог и транспорта  -  все  это  сошлось  во
времени, вынудив открыть шлюзы перемен.
   Все попытки найти главную причину индустриальной  революции  обречены  на
неудачу. Сама по себе технология, как и отдельно взятые  идеи  или  духовные
ценности, не является движущей силой истории. То же относится и к  классовой
борьбе. История  -  не  просто  свод  данных  об  экологических  изменениях,
демографических тенденциях или развитии средств  коммуникации.  Политическая
экономия не может объяснить какое-либо историческое событие. В данном случае
нет "независимой переменной",  от  которой  зависят  все  другие  переменные
величины.  Здесь  есть   только   взаимосоотносимые   переменные   величины,
чрезвычайно запутанные.
   Находясь перед лабиринтом каузальных влияний и даже не  имея  возможности
проследить все их взаимодействия, лучшее, что мы можем  предпринять,  -  это
сосредоточить свое внимание на тех, которые кажутся нам наиболее подходящими
для наших целей, и признать неизбежность искажения при подобном  подходе.  В
этой связи вполне очевидно, что из всех многочисленных факторов,  которые  в
своей совокупности создали цивилизацию Второй волны,  очевидные  последствия
имело  углубляющееся  расхождение  между  производителем   и   потребителем,
развитие той замысловатой системы обмена, которую мы теперь называем рынком,
независимо от того, капиталистический он по форме или социалистический.
   Чем  значительней  оказывалось   расхождение   между   производителем   и
потребителем  во  времени,  пространстве,  в  социальной  и  психологической
отдаленности, тем больше рынок, во всей его удивительной сложности, при всем
сочетании  оценок,  невысказанных   метафор   и   не   обнаруживающих   себя
представлений, становился доминирующей социальной реальностью.
   Как  мы  видели,  разъединительной  силой  здесь  выступала   современная
финансовая  система  с  ее  главными  банковскими  учреждениями,   фондовыми
биржами, внешней торговлей, административным планированием, стяжательской  и
расчетливой  сущностью,  договорной  этикой,  материалистическим   подходом,
односторонней выгодой, жесткими системами вознаграждения и мощным  аппаратом
учета, хотя культурное  значение  этого  явления  мы  обычно  недооценивали.
Именно  отделение  производителя  от  потребителя  оказало  воздействие   на
развитие стандартизации, специализации,  синхронизации  и  централизации(2).
Это обусловило различия половых ролей и темперамента.  Однако  же  при  всей
важности многих других факторов,  породивших  Вторую  волну,  первостепенное
значение  имеет  именно  расщепление  очень  давнего  атома,   объединявшего
производство и потребление. Ударные волны от этого процесса ощущаются еще  и
сегодня.
   Цивилизация  Второй  волны  не  только  изменила  технологию,  природу  и
культуру. Она изменила личность, способствуя  появлению  нового  социального
типа. Конечно же и женщины и дети составляли цивилизацию Второй волны и были
сформированы ею. Но все же в основном  мужчины  непосредственно  попадали  в
водоворот рыночных отношений, воплощали новые методы  работы,  в  них  более
явно, чем  в  женщинах,  проявлялись  характерные  черты,  присущие  данному
периоду, а образованные женщины, также обладавшие этими  новыми  качествами,
вполне соответствовали понятию человека индустриальной эпохи.
   Человек индустриальной эпохи (Industrial Man)  отличался  от  всех  своих
предшественников. Он повелевал мощностями, которые  в  значительной  степени
повышали его слабые силы. Большую часть жизни он проводил в производственной
среде, соприкасаясь с машинами и организациями, которые подавляли  личность.
С детства его учили, что выживание главным образом  зависит  от  денег.  Как
правило, он вырастал  в  нуклеарной  семье  и  ходил  в  стандартную  школу.
Представление о мире, в основном, складывалось у  него  благодаря  средствам
массовой информации. Он работал в крупном акционерном обществе  или  состоял
на государственной службе, был членом профсоюза, относился  к  определенному
церковному приходу, входил в другие организации - в каждом из этих  мест  он
оставлял часть своего делимого "Я". Он все меньше отождествлял себя со своей
деревней или городом, а соотносил себя со страной в целом.  Он  ощущал  свое
противостояние  природе,  в  процессе  трудовой  деятельности  он  постоянно
эксплуатировал ее. И все же он  парадоксальным  образом  стремился  провести
уикэнд на лоне природы. (В самом деле, чем  более  жестоко  он  обходился  с
природой, тем сильнее романтизировал ее и чтил  на  словах.  )  Он  научился
воспринимать себя частью громадной взаимозависимой экономической, социальной
и политической системы, постичь которую в целом было выше его понимания.
   Сталкиваясь с подобной реальностью, он протестовал, но безуспешно. Он вел
борьбу за существование. Он научился играть в игры, которые  ему  навязывало
общество, приноравливался к отведенной ему роли, часто ненавидя  все  это  и
ощущая себя жертвой той системы, которая повышала его жизненный уровень.  Он
чувствовал прямолинейность времени, которое  безжалостно  приближало  его  к
будущему, где его ожидала смерть. И  когда  его  наручные  часы  отсчитывали
секунды, что означало для него приближение конца, он осознавал, что земля  и
каждый человек на ней, включая и его самого, лишь часть огромной космической
машины, чье движение неизменно и неумолимо.
   Среда,  в  которой  обитал  человек  индустриальной  эпохи,   во   многом
отличалась от той, в которой жили его предки. Несходными были даже  наиболее
элементарные сенсорные сигналы.
   Вторая волна внесла изменения в шумовой фон: заводской гудок заменил крик
петуха,  визг  тормозов  -  стрекотание  сверчков.  Особенно  явственно  это
ощущалось по ночам, удлиняя часы бодрствования. Появились зрительные образы,
не  существовавшие  прежде  для  человеческого   глаза   -   съемки   земной
поверхности, сделанные с самолета, сюрреалистический монтаж в кинематографе,
биологические  организмы,  впервые  обнаруженные  с  помощью   высокомощного
микроскопа.  Аромат  ночной  земли  вытеснили  запах  бензина   и   зловоние
карболки(3). Изменился вкус мяса и овощей. Стало иным восприятие ландшафта в
целом.
   Перемены затронули и тело человека, оно увеличилось в  высоту,  достигнув
того, что мы теперь считаем нормальным ростом;  каждое  следующее  поколение
было выше ростом, чем их родители. Равным образом  менялось  и  отношение  к
телу. Норберт Элиас в книге "Цивилизующий процесс" пишет, что вплоть до  XVI
в. в Германии, как и в других местах Европы, "вид  обнаженного  тела  вполне
соответствовал общественной норме", после прохождения  Второй  волны  нагота
стала считаться постыдной(4). С появлением особой ночной  одежды  изменилось
поведение человека  в  спальне.  Введение  в  употребление  вилок  и  других
специальных столовых приборов изменило процесс еды. Если прежде удовольствие
получали от зрелища поданного на стол мертвого  животного,  то  со  временем
"напоминания о том, что мясное блюдо было приготовлено из убитого животного,
всячески стремились избегать".
   Брак стал преследовать иные цели,  нежели  только  экономическую  выгоду.
Перемены во взаимоотношениях  детей  и  родителей  в  условиях  возрастающей
мобильности обусловили для миллионов людей полностью переменившееся ощущение
собственной личности.
   Столкнувшись  с  таким  множеством   психологических   и   экономических,
политических и социальных перемен, ум остается в нерешимости дать им оценку.
По какому критерию следует оценивать цивилизацию в целом?  По  уровню  жизни
народных масс? По ее влиянию на тех,  кто  живет  за  ее  пределами?  По  ее
воздействию на биосферу? По  высокоразвитости  ее  искусств?  По  увеличению
продолжительности жизни ее народа?
   По ее научным достижениям? По степени свободы личности?
   Несмотря  на  тяжелое  экономическое   угнетение   и   громадные   потери
человеческих жизней, цивилизация Второй волны внутри своих границ несомненно
улучшила   материальный   уровень   жизни   простого    человека.    Критики
индустриализма,  описывая  массовую  нищету  рабочего  класса  в  Англии  на
протяжении ХVIII и XIX вв., часто идеализируют  времена  Первой  волны.  Они
изображают сельское прошлое как  вполне  зажиточное,  общинное,  стабильное,
хорошо организованное, где духовные ценности преобладали над  материальными.
Однако же исторические исследования свидетельствуют, что это  предполагаемое
прекрасное прошлое в действительности заключало в себе недоедание,  болезни,
бедность, бесприютность и тиранию, когда люди были беззащитны против голода,
холода и хлыста своих помещиков и хозяев(5).
   Многое было  сделано  в  отношении  отвратительных  трущоб,  возникших  в
больших городах или в их предместьях, недоброкачественных продуктов питания,
болезнетворного водоснабжения, работных домов, повседневной нищеты. Все  же,
хотя  условия,  конечно  же,  оставались  ужасными,   осуществляемые   меры,
несомненно,  представляли  собой  значительное  улучшение  для   народа   по
сравнению с тем, что  было  прежде.  Английский  ученый  Джон  Вейзи  писал:
"Изображение буколической крестьянской Англии было  преувеличением".  И  для
значительного числа людей переезд в городские  трущобы  означал  "фактически
значительный  подъем   уровня   жизни,   включающий   такие   понятия,   как
продолжительность жизни, улучшение условий проживания, улучшение  питания  и
большее его разнообразие"(6).
   Что  касается  здоровья,  то  достаточно  прочитать  "Эпоху  агонии"  Гая
Вильямса или "Смерть, болезни и  голод  в  доиндустриальной  Англии"  Л.  А.
Кларксона, чтобы противодействовать тем, кто восхваляет  цивилизацию  Первой
волны, ополчаясь против Второй волны. Кристина  Ларнер  в  рецензии  на  эти
книги  отмечает:  "В  исследованиях   историков   и   демографов   приведены
ошеломляющие  данные  о  болезнях,  страданиях  и  смерти  как  в   сельской
местности, так и в губительных городах. Средняя продолжительность жизни была
низкой: около 40  лет  в  XVI  в.,  в  насыщенном  эпидемиями  XVII  в.  она
понизилась до 35, а в XVIII в. достигла 40 с небольшим...  Супружеские  пары
редко  жили  вместе  много  лет...  появление  на  свет  детей   не   всегда
соответствовало желанию иметь  их"(7).  Конечно  же,  мы  можем  критиковать
нынешнюю, пребывающую в кризисе, несовершенную систему  здравоохранения,  но
стоит помнить, что до промышленного переворота медицина находилась в ужасном
состоянии, используя главным образом  кровопускания  и  делая  хирургические
вмешательства без анестезии.
   Главными причинами смерти были  чума,  тиф,  грипп,  дизентерия,  оспа  и
туберкулез. "Мудрые люди часто  отмечали,  что  в  наше  время  эти  болезни
уступили место убийцам другого вида, - пишет Ларнер, - но  и  они  должны  в
будущем перестать досаждать  нам.  Эпидемические  болезни  доиндустриального
времени косили и молодых и старых".
   Переходя  от  охраны  здоровья  и  экономики  к  искусству  и  идеологии,
зададимся вопросом: был ли индустриализм  при  всей  его  материалистичности
более ограниченным в идейном плане, чем предшествовавший ему феодализм?  Был
ли механистический склад ума,  или  индуст-реальность,  менее  открыт  новым
идеям, пусть даже еретического свойства, нежели  средневековая  церковь  или
монархии прошлого? Мы питаем отвращение к нашей разросшейся  бюрократии,  но
разве  же  она  более  косная,  чем  китайская  бюрократия  века  назад  или
административный аппарат Древнего Египта? А если обратиться к искусству,  то
были ли романы, поэмы и картины трех  прошедших  столетий  на  Западе  менее
живыми, глубокими, содержательными  или  сложными,  чем  произведения  более
раннего времени или созданные в других частях мира?
   Однако есть здесь  и  отрицательные  моменты.  Цивилизация  Второй  волны
значительно улучшила условия жизни наших отцов и матерей, но это повлекло за
собой неожиданные последствия. Ущерб, причиненный хрупкой  земной  биосфере,
был  весьма  значителен,  а,   возможно,   непоправим.   Вследствие   своего
индуст-реального   противостояния   природе,   увеличивающегося   населения,
вредоносных  технологий,  ненасытной  по