остой девушкой, и то чувство, которое она старательно демонстрировала  в
эту минуту, оказалось открытым проявлением  любви,  любви,  не  признающей
никаких условностей.
   Осторожно, не желая причинять ей  излишнюю  боль,  жестоко  и  поспешно
отталкивая от себя, Лоулер с  доброй  и  одновременно  уклончивой  улыбкой
убрал руки. "Как же легко принять от Тилы ее дар, - подумал Вальбен,  -  а
затем найти  где-либо  укромный  уголок  в  грузовом  отсеке  и  предаться
наслаждениям, в которых я так долго себе отказывал... Ведь я же не  монах,
- напомнил себе он. - Я не принимал обетов  безбрачия  и  воздержания,  но
зато утратил веру в собственные чувства. Не хочу полагаться на них даже  в
столь  безопасном  приключении,  каким  может   оказаться   эта   любовная
интрижка".
   - Как ты думаешь, - неожиданно спросила Браун, - мы выживем?!
   - Выживем? Конечно.
   - Нет, - сказала она, нервно покусывая губы,  -  я  все  еще  продолжаю
бояться... Вдруг мы все погибнем в океане? Госпо открыл счет...
   - Все будет хорошо, - поспешно перебил ее Лоулер. - Я говорил  об  этом
раньше и повторяю сейчас. Струвину не повезло,  вот  и  все.  Всегда  есть
кто-то, кому приходится отдуваться.
   - Я хочу жить, хочу добраться до Грейварда. Там меня ждет жених...  Мне
сказала об этом сестра Фекла. Она  предсказала  мое  будущее  перед  самым
отплытием... сказала, что в конце путешествия я найду себе мужа.
   - Сестра Фекла многим наговорила массу глупостей по  поводу  завершения
экспедиции. Не следует придавать большого значения  болтовне  гадалок.  Но
если тебе очень хочется найти себе мужа, Тила, то я могу только  пожелать,
чтобы слова Феклы сбылись.
   - Я хочу, чтобы он  был  старше  меня...  Умный  и  сильный,  способный
многому научить меня и  по-настоящему  полюбить...  Да  и  кто  меня  учил
чему-то,  кроме  корабельных  работ?  Вот  и  приходится  гнуть  спину  на
Делагарда, плавать на его судах. Я никогда не выходила замуж, но теперь...
пришло мое время. Меня можно назвать привлекательной, не правда док?
   - Да, да, очень привлекательной, - промямлил Лоулер и подумал:  "Бедная
девушка..." Неожиданно он почувствовал себя виноватым за то, что не  может
полюбить ее.
   Браун отвернулась от него, словно осознав, что беседа развивается не  в
том направлении. Спустя мгновение она произнесла:
   - Я все думаю о тех маленьких вещицах с Земли, что  ты  показал  мне  в
своей каюте... О тех красивых штучках... Как они милы! Я  попросила  тогда
одну из них, и ты отказал мне,  мягко,  но  отказал.  Так  вот,  теперь  я
передумала. У меня нет больше желания иметь их, потому что они -  прошлое,
а мне нужно будущее! Доктор, вы слишком много живете в прошлом!
   - Гм-м... Прошлое - значительно более просторное место, чем будущее.  В
нем много любопытного.
   - Нет! Нет! Будущее огромно, оно никогда не кончается. Вот подожди,  ты
увидишь, насколько я права. Тебе следовало бы выбросить это старье, но  ты
никогда не решишься... - Тила улыбнулась ему нежно и немного застенчиво. -
Извини, мне нужно идти на реи. Ты очень приятный  человек.  Мне  казалось,
что я должна сказать об этом, чтобы ты знал - у тебя есть верный друг.
   Выпалив последнюю фразу, она повернулась и убежала.
   Лоулер наблюдал, как девушка быстро поднимается на мачту,  а  в  голове
звучало: "Бедная Тила. Бедная Тила... Бедная..." Неожиданно мысли Вальбена
изменили свой бег: "Какая же она очаровательная девушка, но я  никогда  не
смогу полюбить ее. Полюбить той любовью, что она заслуживает.  И  все-таки
она очень хороша, очень".
   Браун ловко и быстро карабкалась по вантам и через мгновение  оказалась
уже высоко у него над головой. Она  взбиралась  по  веревочным  лестницам,
подобно одной  из  обезьянок,  которых  он  помнил  из  детских  книжек  с
картинками, повествовавших о непостижимом мире суши, рассказывавших о том,
какой была Земля  с  ее  джунглями,  пустынями,  ледниками,  обезьянами  и
тиграми,  верблюдами  и  быстроногими  лошадками,  полярными  медведями  и
тюленями, козами, скакавшими с утеса на утес. Что  же  такое  "козы"?  Ему
приходилось рисовать их в своем воображении, основываясь на  тех  туманных
намеках, которые он запомнил из детских  историй.  Они  были  косматыми  и
длинноногими... Да, да, с длинными ногами, в  них  словно  кто-то  вставил
упругие стальные  пружины.  Утесы  представлялись,  как  большие  неровные
выступы скал, чем-то похожие на огромные куски древовидных водорослей,  но
во много-много  раз  тверже.  Обезьяны  походили  на  маленьких  уродливых
человечков коричневого цвета, волосатые и хитрые, они  прыгали  по  ветвям
деревьев, визжа и тараторя. Тила нисколько не напоминала их, но  двигалась
там, на реях, словно находилась в своей родной стихии.
   Лоулера поразило, что он никак не мог вспомнить собственные ощущения  в
то время, когда занимался любовью с Аней, матерью Тилы, двадцать лет  тому
назад. Вальбен помнил только сам факт этих отношений,  но  все  остальное:
слова, которые Анна произносила в те минуты, то, как она двигалась,  форма
ее груди - все ушло, исчезло из его памяти. Ушло  и  исчезло,  как  Земля.
Словно между ними ничего и не происходило. Лоулер припомнил, что Аня имела
такие же золотистые волосы, как и ее дочь, и такую же гладкую темную кожу,
только  глаза  были  голубыми.  Вальбен  тогда   чувствовал   себя   очень
несчастным, страдая от  тысячи  душевных  ран,  причиненных  исчезновением
Мирейль. В сей миг на его пути и  повстречалась  Анна,  и  предложила  ему
небольшое утешение. "Какова мать, такова и дочь, -  подумал  Лоулер.  -  А
может, Тила и  любовью  занимается  так  же,  управляемая  бессознательной
генетической памятью? Не исчезнет ли она в моих объятиях, превратившись  в
собственную мать? А  если  я  обниму  Тилу,  то,  возможно,  в  моей  душе
воскреснут утраченные воспоминания об  Анне...  Может,  все-таки  провести
эксперимент? Нет, не стоит... Не стоит".
   - Рассматриваете водяные цветы, доктор? - поинтересовался отец Квиллан,
неожиданно оказавшись рядом.
   Лоулер   оглянулся.   Священник   обладал    неприятной    способностью
приближаться неслышной, скользящей походкой. Казалось, он  материализуется
из воздуха, словно состоял из  эктоплазмы,  незримо  перемещавшейся  вдоль
ограждения борта.
   - Водяные цветы? - переспросил рассеянно Вальбен. Его почти рассмешило,
что отец Квиллан застал его погруженным в  сладострастные  помыслы.  -  О,
да...
   А ведь он и не заметил их. В это роскошное солнечное утро водяные цветы
усеяли всю океанскую гладь. Они представляли собой прямые мясистые  стебли
примерно с метр длиной  с  яркими,  величиной  с  кулак,  споросодержащими
образованиями на верхушках. Все  они  отличались  кричащей,  режущей  глаз
цветовой гаммой: ярко-алые с желтоватыми  лепестками,  покрытыми  зелеными
полосками, и со  странно  раздувшимися  черными  воздушными  пузырями  под
"бутонами", которые находились под водой, удерживая цветы на  плаву.  Даже
высокая волна не могла потопить  их  -  они  тут  же  выныривали,  подобно
неутомимым куклам-неваляшкам.
   - Чудо устойчивости, - заметил Квиллан.
   - Урок всем нам, не так ли? - произнес Лоулер, внезапно ощутив  желание
прочесть проповедь. - Мы  должны  постоянно  состязаться  с  ними  в  этом
умении. В жизни нам приходится получать удары и всякий  раз  выпрямляться,
принимая  прежнее   положение.   Водяные   цветы,   прекрасные   в   своей
неуязвимости, стойкости и способности переносить любые толчки, -  отличный
пример для подражания. Но и мы не менее упруги и выносливы, не правда  ли,
святой отец?
   - Если это касается вас, доктор, то совершеннейшая правда.
   - Неужели?
   - Вы-пользуетесь очень большим уважением, надеюсь,  вам  сие  известно?
Все, с кем бы мне ни приходилось беседовать, высоко ценят  ваше  терпение,
выдержку, мудрость, силу воли. Особенно, силу воли. Мне говорили,  что  вы
один из самых крепких, сильных и выносливых людей в нашем сообществе.
   Казалось, священник описывает какого-то  другого,  совершенно  другого,
значительно менее уязвимого и более непреклонного  человека,  чем  Вальбен
Лоулер.
   Доктор хмыкнул и смущенно произнес:
   - Возможно, я и произвожу подобное впечатление со стороны,  но  как  же
все ошибаются.
   - А я всегда полагал, что личность - это именно то, каким  предстает  в
жизни человек перед окружающими, - резонно заметил священник. - Ваши мысли
о самом себе - вещь абсолютно ненадежная и не имеющая  никакого  значения.
Вас могут оценить объективно и по достоинству только другие люди.
   Лоулер бросил в его сторону удивленный  взгляд.  Длинное  суровое  лицо
Квиллана казалось совершенно серьезным.
   - И вы в это верите? - поинтересовался  Вальбен,  замечая,  что  в  его
голосе начинают проскальзывать нотки раздражения. -  Давно  уж  не  слышал
подобной ерунды. Но нет, конечно, нет... Вы просто шутите, не  правда  ли?
Знаю, вам нравятся шутки такого рода.
   Священник промолчал.  Они  застыли  рядом,  освещаемые  первыми  лучами
утреннего солнца. Лоулер уставился в пустоту за бортом,  которая  утратила
четкость очертаний и превратилась в большое расплывчатое пятно,  состоящее
из множества подпрыгивающих  разноцветных  клякс,  -  бессмысленный  танец
водяных цветов.
   Несколько  секунд  спустя  Вальбен  принялся   уже   более   пристально
всматриваться в происходящее на поверхности океана.
   - Думаю, что даже водяные цветы не так  уж  неуязвимы,  -  заметил  он,
указывая на воду. Пасть какого-то огромного подводного существа показалась
в дальнем конце пространства, заполненного разноцветными водорослями.  Оно
медленно двигалось среди них,  не  поднимаясь  на  поверхность  и  образуя
темную зияющую пропасть, в которую десятками проваливались яркие цветы.  -
Какими бы ни были ваши стойкость и сопротивляемость, но настанет момент, и
появится нечто такое, что обязательно проглотит вас. Разве  не  так,  отец
Квиллан?
   Ответ  священника  унес  внезапный  порыв  ветра,  и  вновь  воцарилось
холодное молчание. В памяти Лоулера продолжали звучать слова святого отца:
"Личность  -  это  именно  то,  каким  предстает  в  жизни  человек  перед
окружающими. Ваши мысли о себе - вещь абсолютно ненадежная  и  не  имеющая
никакого значения". Совершенная чушь! Не правда ли? Конечно, чушь.  И  тут
Вальбен услышал свой собственный голос, зазвучавший помимо его воли.
   - Отец Квиллан, почему вы решили прибыть на Гидрос?
   - Почему?
   - Да, почему? Это ведь чертовски неуютная и негостеприимная планета для
любого человека. Она создана не для нас... Мы живем  в  крайне  стесненных
условиях. Кроме того, попав сюда, вы обречены остаться здесь  навеки.  Эту
планету  нельзя  покинуть.  Почему  вам  захотелось  навсегда  застрять  в
подобном мире?
   Глаза священника странным образом оживились, и он с жаром произнес:
   - Я прибыл сюда, потому что ощутил неотразимое очарование Гидроса.
   - Ну-у, это не ответ.
   - А вы... - в  голосе  Квиллана  послышалось  нечто  новое,  словно  он
почувствовал, что Лоулер подталкивает его произнести вслух то,  о  чем  не
хотелось говорить. - Давайте определим  мой  приезд  следующим  образом...
Э... Я прибыл сюда потому, что  это  место,  где  собираются  все  отбросы
Галактики.  Здесь  мир,  населенный  всякого  рода  изгоями,  отщепенцами,
отребьем космоса. Так выглядит Гидрос, не правда ли?
   - Конечно, нет.
   - Все вы - потомки преступников. В остальной части Галактики больше нет
подобных людей, в других мирах все мыслят и живут более здраво.
   - Я очень сомневаюсь в вашем утверждении. - Лоулер не мог поверить, что
Квиллан говорит  совершенно  серьезно.  -  Да,  мы  действительно  потомки
преступников, вернее, некоторые из нас. Сие - не тайна.  Мы  все  знаем...
Моего  прапрадеда  выслали  сюда  из-за  какого-то  несчастного   стечения
обстоятельств,  вот  и  все...  Правда,  он  случайно  убил  человека.  Но
предположим, что вы правы, и мы  -  просто  отбросы  и  потомки  отбросов.
Почему же тогда вам захотелось поселиться среди нас?
   Холодные голубые глаза священника сверкнули.
   - Неужели вам не все ясно? Это мой мир, он близок мне.
   - Гм-м... Здесь вы можете вершить  свои  святые  дела  и  вести  нас  к
спасению?
   - Ни в малейшей степени. Я прибыл на Гидрос ради себя, а не ради вас.
   - Ах, так! Вы прилетели сюда из чистейшего мазохизма и желания наказать
себя за какое-то прегрешение... Верно, отец Квиллан? - Тот  промолчал,  но
Лоулер чувствовал, что, должно быть, попал в самую точку. - Но за что?  За
преступление? Вы же только что сказали об отсутствии преступности там...
   - Мои преступные действия оказались направленными против самого Бога, -
перебил собеседника священник, - и это сделало меня  фактически  одним  из
вас, то есть изгоем, отщепенцем по природе.
   - Преступления против  Бога,  -  задумчиво  повторил  Вальбен.  Господь
представлял для него понятие столь же туманное, далекое и загадочное,  как
и джунгли, обезьяны, утесы и козы. - Что  же  вы  могли  совершить  против
него? Если  Он  всемогущ,  то,  следовательно,  неуязвим,  ну  а  если  не
всемогущ, то какое имеет право называться Богом? Кроме  того,  неделю  или
две назад вы говорили, что не верите в него.
   - Что само по себе уже является преступлением против Него.
   - Но только в том случае, если  вы  являетесь  убежденным  верующим.  А
вдруг  Его  нет?  Тогда   какой   вред   вы   можете   причинить   чему-то
несуществующему?
   -  У  вас  стиль  священника  при  ведении  казуистического  спора,   -
одобрительно заметил Квиллан.
   - Вы серьезно заявили тогда о своей нетвердости в собственной вере  или
пошутили?
   - Да, вполне серьезно.
   - Вы не играли в словесные игры? Не  предлагали  мне  немного  дешевого
цинизма ради мгновения пустого развлечения?
   - Нет. Ни в коем случае. Клянусь! - Священник  протянул  руку  и  пожал
запястье Лоулеру - странный, излишне доверительный жест, который в  другое
время Вальбен мог  бы  счесть  за  недопустимую  бестактность,  но  сейчас
показавшийся необычайно искренним, идущим от чистого  сердца.  Очень  тихо
священник произнес:
   -  Я  посвятил  себя  служению  Господу,  будучи  еще  совсем   молодым
человеком. Возможно, это звучит  довольно  высокомерно,  я  знаю...  Но  в
реальности сие означало тяжелую и  неприятную  работу,  не  просто  долгие
молитвенные собрания в холодных, продуваемых всеми ветрами залах  в  самые
неподходящие часы дня и ночи, но также выполнение  обязанностей  настолько
мучительных, что только врач, я полагаю, способен по-настоящему понять мое
прошлое состояние. Омовение ног нищим, так сказать. Но таков наш крест.  Я
прекрасно знал, на что иду, и не ждал  за  это  никаких  наград.  Но  чего
совершенно не представлял, Лоулер, о чем поначалу ни в малейшей степени не
догадывался, оказалось то, что чем больше и самоотверженнее я служил Богу,
трудясь на благо страдающего человечества, тем больше подвергался периодам
абсолютного  духовного  опустошения.  В  течение  длительных   промежутков
времени я  чувствовал  себя  отрезанным  от  Вселенной,  окружавшей  меня,
человеческие  существа  делались  противны  мне  и  чужды,  равно  как   и
представители инопланетных цивилизаций... Я терял последние крохи  веры  в
ту Высшую Силу, которой поклялся  посвятить  всю  свою  жизнь.  Появлялось
чувство полного одиночества... Описать словами такое просто невозможно.  И
чем больше я работал,  тем  более  бессмысленными  начинали  казаться  все
усилия... Жестокая грубая шутка: я надеялся  стяжать  Божью  благодать,  а
вместо этого Он одарил меня  крепчайшими  дозами  неверия  и  откровенного
безбожия. Лоулер, вы слушаете?
   - И что же, по вашему мнению, вызывает у вас это чувство пустоты?
   - Поэтому-то я и прибыл сюда... Хочу попытаться понять это.
   - Но почему именно на Гидрос?
   - Потому что здесь нет Церкви... Лишь несколько рассеянных  по  планете
человеческих общин... Да и сам Гидрос враждебен  нам.  И  не  потому,  что
отсюда никуда не уйдешь. - Во  взгляде  Квиллана  теперь  светилось  нечто
особенное,  выходящее  за  пределы  понимания  Лоулера,  озадачивавшее  не
меньше, чем свеча, горящая пламенем вниз. Казалось, он взирал на  Вальбена
из глубин некой всепожирающей вечности, порождением которой являлся сам  и
в которую жаждал вернуться. - Понимаете, я хотел  потерять  себя  здесь  и
через это найти собственное "я"... Или, по крайней мере, отыскать Бога.
   - Бога? Где? На дне этого громадного океана?
   - Почему бы и нет? Кажется, в других местах Его наверняка не найдешь.
   - Не знаю... - начал Лоулер, но тут сверху раздался крик:
   - Земля!
   Тила Браун словно пропела это слово и продолжила:
   - Остров с северной стороны! Остров с северной стороны!


   В этой части океана не было никаких островов ни к северу от того места,
где они сейчас находились, ни к югу, ни к востоку, ни к  западу.  Если  бы
дело обстояло иначе, все уже давно жили бы предвкушением этой встречи.  Но
никто никогда  не  упоминал  о  том,  что  здесь  есть  какие-то  плавучие
сооружения.
   Оньос Фелк, находившийся в рулевой рубке,  издал  возглас  откровенного
недоумения. Качая головой, хранитель карт направился к Тиле, тяжело ступая
по палубе своими кривыми ногами.
   - Что ты там такое болтаешь, негодная девчонка? Какой еще  остров?  Что
ему делать в этой части океана?
   - А мне откуда знать? - огрызнулась Браун, уцепившись  одной  рукой  за
ванты и повиснув над головами людей. - Не я же его сюда поместила.
   - Но там не может быть никакого острова!
   - Залезайте сами сюда, старая сушеная рыба, и посмотрите!
   - Что?! Что ты сказала?
   Лоулер приставил ладонь  ко  лбу  и  стал  пристально  всматриваться  в
указанном Тилой направлении. Единственное, что он узрел, - водяные  цветы,
подпрыгивающие на волнах. Но вдруг Квиллан толкнул его в бок.
   - Док! Во-он там! Видите?
   Видел ли он? Ну да, конечно.  Лоулеру  показалось,  что  он  рассмотрел
вдали нечто похожее на тонкую желто-коричневую линию  в  северной  стороне
горизонта. Но остров ли это? Можно ли говорить об этом с уверенностью?
   К этому времени все выбежали на Палубу и  носились  взад  и  вперед.  В
центре всей этой суеты возвышался Делагард,  несмотря  на  свой  небольшой
рост, с драгоценным глобусом-картой в одной руке  и  подзорной  трубой  из
желтоватого металла в  другой.  Оньос  Фелк,  семеня  ногами,  подбежал  к
капитану и потянулся за глобусом. Нид бросил на него  уничтожающий  взгляд
и, что-то прошипев, отмахнулся от хранителя карт.
   - Но мне же надо взглянуть...
   - Убери руки!
   - Девчонка говорит,  что  там  какой-то  остров.  Я  хочу  ей  доказать
невозможность подобного предположения.
   - Она ведь что-то видит, не так ли? Возможно, это действительно остров.
Оньос, ты же ничего не знаешь, ничего...
   Преисполненный неистовой,  прямо-таки  демонической  энергии,  Делагард
оттолкнул ошалевшего Фелка  и  начал  взбираться  по  реям,  помогая  себе
локтями и зубами, при этом он не выпускал из рук глобус и подзорную трубу.
Нид быстро достиг нужной ему перекладины, устроился  на  ней  поудобнее  и
приставил трубу к глазу. Внизу, на  палубе,  воцарилась  гробовая  тишина.
Казалось, прошло бесконечно много времени, прежде чем Делагард  глянул  на
столпившихся людей и растерянно сказал:
   - Черт меня побери, но там действительно остров!
   Он передал подзорную трубу Тиле и стал лихорадочно  водить  пальцем  по
глобусу, прослеживая маршруты соседних плавучих сооружений.
   - Не Вельмизе? Нет! Не Салимин? Может, Каггерам? Нет... Нет... Кентруп?
   Нид отрицательно покачал  головой.  Все  внимательно,  затаив  дыхание,
наблюдали за ним. "Целый спектакль", - подумал Лоулер.
   Делагард передал глобус Браун и забрал у нее  трубу,  похлопав  ее  при
этом по ягодицам.
   - Дьявол всех нас возьми! Новый остров, вот  что  это  такое!  Они  его
строят прямо у нас на глазах! Вы только